Этот идиотский вопрос задан, разумеется, Холлером. И надо отвечать на него. Ничего не поделаешь.— Восход?… — промямлил ученый. — Нет, не приходилось. Но, полагаю, при случае…— Мы с редактором Холлером, — вмешался мэр, — договорились, что не будем ложиться, чтобы на самом рассвете увидеть солнце, встающее над морем.— Мы ведь друзья природы, — подвел базу под эту навязчивую идею его товарищ.— Искренне рад этому, — с самым что ни на есть серьезным лицом вздохнул лорд.— Леди Баннистер не выйдет к ужину? — спросил редактор, поскольку в эту самую минуту прозвучал гонг, и пассажиры направились в столовую. Профессор покраснел. Этого только не хватало!— Леди?… Гм… — Он беспомощно осмотрелся вокруг. — Да нет, вряд ли…— Первые пару часов в море лучше проводить в каюте… — заметил мэр.«Что за идиотизм! — чувствуя себя завравшимся первоклассником, подумал профессор. — Мог бы сказать, что жена осталась дома. На кой черт мне понадобилось лгать?»…Во время ужина каждый старался обменяться хотя бы словом со знаменитым ученым. Когда ему удалось ускользнуть наконец на палубу, мэр тут же взял его под руку, чтобы пригласить зайти на минутку к нему в каюту но очень важному делу. У поворота коридора сверкнула вспышка — это Холлер сфотографировал их! Лорд позволил утащить себя, голова у него шла кругом, в глазах все плыло, а потому он не возмутился, не удивился даже, когда, зайдя в каюту, его спутник расстегнул рубашку и продемонстрировал свой живот — оказывается, летом, хоть немного побывав на солнце, он начинает чувствовать нестерпимый зуд, а потом долго не может даже смотреть на мясную пищу. В тропиках такое бывает, наверное, со многими, и что бы вы прописали мне против этого?…Была уже полночь, когда лорд Баннистер, пошатываясь от усталости, вернулся к себе в каюту. Наконец-то! Наконец-то!Приготовив чай (эту процедуру он никогда никому не доверял), Баннистер повалился в кресло, закурил и, чтобы успокоить расходившиеся нервы, взял в руки книгу. Вскоре усталость взяла верх, и он уснул.…Дверь каюты неожиданно отворилась, и в нее вошла одетая в лиловую пижаму та самая молодая дама, с которой Баннистер познакомился на причале. Сильно тряхнув лорда за плечо, она проговорила:— Меня зовут Эвелин Вестон. Пожалуйста, разрешите мне провести здесь ночь… Глава третья Когда Эвелин привела наконец в порядок свое побывавшее в луже платье, она сразу же поспешила в столовую. Она и сама не понимала, почему так, совсем по-девчоночьи, смущается в присутствии профессора. Это же просто глупо… После ужина она вернулась в свою каюту, хотела было лечь, но, передумав, села и начала читать.На корабле Эвелин была впервые в жизни. Море, как обычно в Ла-Манше, было неспокойно. Ее начало укачивать, и она положила книгу, чтобы пройтись немного по свежему воздуху. На палубе никого не было. Над проливом стояла хмурая, пасмурная ночь.Она дошла до самой кормы и, почувствовав себя несколько лучше, решила вернуться. Судно казалось вымершим, словно она осталась на нем совершенно одна. Ни пассажиров, ни матросов. Эвелин ускорила шаг. Однако шагах в двадцати от своей каюты она застыла на месте, словно вкопанная.Перед ее дверью стоял кто-то! Каторжник!У Эвелин сжалось сердце. Что делать? Впрочем, смешно… Разве кто-то решится напасть на нее здесь, на судне! Однако успокоить себя не удавалось. Напряжение последних двух дней, непривычное морское путешествие и одиночество делали ее состояние близким к истерике. Она дрожала всем телом…Высокий, лысый мужчина стоял, широко расставив ноги, и в тусклом свете тлеющего кончика сигареты она даже разглядела на секунду его изуродованный нос.Эвелин решительно сделала шаг вперед. Мужчина, стоявший у самой двери, продолжал оставаться на месте, глядя куда-то в сторону…Боже мой, что же делать?…В соседней каюте еще горел свет. У Эвелин от страха стучали зубы, она уже не дрожала, а тряслась всем телом, как в лихорадке. Почти бессознательно, движимая инстинктом охваченного паникой человека, Эвелин отворила дверь этой каюты:— Меня зовут Эвелин Вестон. Пожалуйста, разрешите мне провести здесь ночь… Меня преследуют!Думаю, что профессор был бы не больше удивлен, если бы в каюту вошло стоявшее у него в лондонской квартире чучело носорога и дружески пригласило сыграть партию в покер… Этот вариант Баннистер даже предпочел бы, потому что с носорогом-картежником общий язык ему найти было бы легче, чем с этой девицей в лиловой пижаме и домашних туфлях, которую звали Эвелин Вестон и которую кто-то там преследовал.Он хотел было встать, но в обширное семейство чайных чашек сумел затесаться, видно, какой-то его старый недруг, который, воспользовавшись удобным случаем, чтобы поставить профессора в неловкое положение, немедленно грохнулся на пол. Салфетка же, гнусная заговорщица, зацепилась бахромой за пуговицу, а в результате на пол отправились друг за другом сахарница, спиртовка, бутылка рома и, наконец, книга.Такого с профессором никогда еще не бывало!К нему вошла женщина, а все в его каюте представляло сплошную руину. Жалобное позвякиванье бьющейся посуды и безмолвная агония сахарного песка в луже рома на ковре…— Чем могу вам служить? — полным отчаяния голосом спросил Баннистер. Девушка грустно обвела взглядом то, что недавно представляло обстановку каюты.— Прошу вас… разрешите мне провести у вас оставшуюся часть пути. Ведь осталось уже не так много… Меня преследуют…— Может быть, я провожу вас в каюту…— Нет, нет! Я не позволю, чтобы вы вышли… чтобы из-за меня пострадали и вы! Меня поджидают там убийцы! Один из них провел шесть лет в тюрьме… только что вышел — и отправился вслед за мной…Профессор видел, какая дрожь бьет девушку. В таком состоянии отпустить ее нельзя. Он взял ее за холодную, как лед, руку.— Прошу вас, сядьте. Прежде всего вам нужен глоток виски.Сев и пригубив виски, девушка немного успокоилась. Зато Баннистер нервничал все больше и больше.— Создавшаяся ситуация… не совсем приемлема для меня, — проговорил он.— За мной гонится убийца… Он стоит там… я не решаюсь вернуться к себе в каюту… — пролепетала Эвелин.— Но не можете же вы оставаться у меня… до самого утра. Это и против моих правил, и может повредить вашей репутации.— Вы правы, милорд… — Девушка встала и направилась к двери, но выглядела она настолько испуганно и жалко, что профессор остановил ее.— Так я вас не отпущу. — Он нервно зашагал по каюте, позвякивая медяками в кармане. — Пожалуй, не будет ничего страшного, если, учитывая ваше состояние, вы проведете несколько часов в обществе врача. Сядьте. Скоро уже рассветет, и мы прибудем в Кале. — Голос профессора звучал не слишком-то дружелюбно. Немного помолчав, он добавил: — Не удивляйтесь, что я слегка нервничаю. В конце концов, моя жизнь не проходной двор, куда каждому позволено врываться.Сорвав злость, профессор присел к столу, поднял книгу, и погрузился в чтение. Пристыженно глянув на него, Эвелин опустилась на колени и начала убирать с ковра последствия вызванного ее визитом разгрома. Профессор невольно взглянул на нее. Гм-м… выглядит настоящей леди, хотя, наверное, просто какая-нибудь искательница приключений — если не хуже.— Не трудитесь, — сказал он. — Утром стюард уберет все это.— Господин профессор… поверьте, мне искренне жаль…— Хорошо, хорошо… успокойтесь. Эти несколько часов быстро пройдут. И надеюсь, все обойдется без сплетен. Чего не люблю, того не люблю. Что, собственно, от вас хотят, мисс Вестон?— Я разыскиваю старую семейную драгоценность. А этот убийца, случайно проникший в тайну, все время идет по моему следу.— Очень жаль. Мне вообще жаль людей, растрачивающих столько времени и усилий на всякую ерунду. Деньги, семейные драгоценности… Если бы вам приходилось изучать философию, вы бы знали слова Аристотеля: «Лишь то истинно, что вечно».— Я изучала философию, так что знаю, что слова эти, увы, принадлежат не Аристотелю, а Гермесу Трисмегисту.Наступило неловкое молчание. Лорд и сам знал, что не слишком силен в философии, и поэтому полученный удар не очень задел его самолюбие. Уже через несколько мгновений он сдержанно проговорил:— Вряд ли сейчас подходящее время для философских дискуссий. К тому же, я полагаю, вы навестили меня не ради них.Он вновь склонился к книге. Долг джентльмена защитить обратившуюся к нему за помощью женщину, но беседовать с нею он не обязан. Особенно если она поправляет всемирно известного ученого. И уж тем более если у нее находится достаточно дерзости, чтобы оказаться правой. Эвелин с испуганным видом сидела в одном из кресел за спиной Баннистера. Больше она не заговаривала.Профессор хотя и смотрел в книгу, но не читал. Он был сердит на эту девчонку. Вот уже второй раз она, словно вихрь, врывается в его существование, нарушает его спокойствие. Настоящий циклон!Циклон!Да, это удачное сравнение. Профессору случалось наблюдать, как душное тропическое безветрие, когда листья едва шевелятся в неподвижном воздухе, сменяется вдруг бешеным вихрем!Что она там сейчас делает, эта девчонка? Кажется, он слишком уж сурово обошелся с этим специализировавшимся на философии вихрем. Наверное, сидит, погрустнев и не смея шевельнуться, может быть, даже плачет.Он обернулся, чтобы сказать пару дружеских слов своей гостье.Эвелин спала.Чуть приоткрыв рот и опустив голову на спинку кресла, она спала, совсем как ребенок.Профессор вынужден был признаться перед самим собой, что девушка очень красива.Пробормотав что-то себе под нос, он продолжал читать, по временам беспокойно поглядывая на девушку. Она, однако, крепко спала. Сильно, наверное, устала.Так прошло полтора часа. Девушка дышала ровно и спокойно, профессор читал — гораздо менее спокойно.Начало светать.Баннистер забеспокоился. Скоро они будут в Кале. Девушке самое время вернуться в свою каюту — прежде чем проснутся и начнут выходить на палубу другие пассажиры…— Мисс Вестон!Девушка испуганно вскочила на ноги. Какое-то мгновенье она явно не могла понять, где находится. Потом ее охватило чувство стыда. Лишь из ряду вон выходящие события последних двух дней могли нарушить ее душевное равновесие до такой степени, чтобы настолько уж переоценить значение ее ночной встречи с Гордоном.— Прошу извинить меня, профессор…— Что такое женские нервы, я знаю, — ответил он, махнув рукой. — А теперь спокойно возвращайтесь к себе, пока никто вас тут не увидел.Проводив Эвелин до двери, он вышел вместе с ней в коридор. И вот тут-то произошла катастрофа. Сам дьявол не сумел бы подгадать более неподходящего момента! Прямо напротив каюты, опершись о перила, стояли в ожидании восхода солнца мэр и редактор Холлер. С ними была и словоохотливая супруга мэра. Они сразу же увидели Эвелин и профессора. Увидел мэр, увидела его супруга, увидел редактор Холлер, увидело солнце, как раз начавшее подниматься над Ла-Маншем.Эвелин была в лиловом кимоно, а профессор в отчаянии… Несколько мгновений царило молчание, а потом мэр чуть хрипловатым голосом проговорил:— Решили все-таки посмотреть восход солнца, милорд? Я вижу, что и леди Баннистер тоже, кажется, принадлежит к любителям природы?!Между тем Холлер успел уже щелкнуть висевшим у него на груди фотоаппаратом, сняв в лучах восходящего солнца ошеломленно глядящую на него молодую пару. Затем он подошел к ним, чтобы представиться:— Редактор Холлер… Счастлив познакомиться с вами, леди Баннистер.Представились и мэр, и его говорливая супруга. Им даже в голову не пришло, что женщина, вышедшая из каюты профессора, может быть кем-то, кроме его жены. Эвелин не решалась даже рот раскрыть, а лорд бормотал что-то совершенно невнятное. Когда они пришли в себя, тройка любителей природы уже успела тактично удалиться, объяснив смущение молодой пары домашним костюмом леди Баннистер. Разумеется, она чувствовала себя неудобно. Холлер дурно сделал, что подошел к ней, заметила супруга мэра.— Я, кажется, такого натворила… — испуганно проговорила Эвелин, оставшись наконец наедине с профессором.— Дорогая моя, вы похожи на циклон — только намного опаснее. Знаете, что вы наделали? Я только что развелся со своей женой! Это держится в полной тайне, и они сейчас, конечно, решили, что вы и есть моя жена. Придется немедленно вывести их из этого заблуждения…— Но, милорд!… Что они подумают обо мне?! Да и о вас тоже! Надеюсь, я имею дело с джентльменом, которому известно, что значит для женщины ее репутация.— Сожалею, но во второй раз жениться я не намерен.— Я не имела в виду такое радикальное решение. Думаю, достаточно будет, если в Кале мы вместе сойдем на берег. Мы ведь скоро уже прибудем туда. А до тех пор пусть думают, что я ваша жена. Таким образом и о вашем разводе никому не станет известно. А потом, когда ваши знакомые разъедутся, я поблагодарю вас за любезность и мы расстанемся навсегда!— Согласен!На пристани им и впрямь пришлось пережить несколько мучительных минут, когда мэр и редактор прощались с ними, то и дело именуя Эвелин «миледи», отчего профессор поминутно краснел. Однако, в конце концов они остались одни. Баннистер ждал, пока на берег выгрузят его машину, купленную всего несколько дней назад чудесную «альфа — ромео». Эвелин, поручив отправить свой багаж на вокзал, попрощалась с ним.— Еще раз спасибо. Право, мне стыдно за себя, — сказала она и медленно ушла, грустно опустив голову.Профессор смотрел ей вслед. Кто бы она могла быть? Незаурядная женщина, в этом нет сомнений. И очень симпатичная. Ему почти недостает ее… Хотя неразберихи наделала, конечно, немало. Теперь в Париже придется выдумывать что-то на тему о том, куда девалась его жена, а он ненавидел ложь. В первую очередь потому, что она делает жизнь неуютной, а профессор стремился жить спокойно и уютно. Девушка, тем не менее, очень милая…Он вновь мысленно увидел ее, спящую, как ребенок, с приоткрытым ртом и свесившейся набок головой.Эвелин грустно забилась в уголок пульмановского вагона. За те несколько часов, которые она провела рядом с профессором, она почувствовала, насколько бедной, преследуемой девушке легче, когда с нею рядом мужчина. А теперь она вновь одна.Людей в поезде было мало. Ей удалось найти купе, в котором, кроме нее, никого не было. За окнами скорого поезда, с презрительным свистом проносившегося мимо мелких станций, мелькали поля и реденькие рощи.В дверь купе постучали.— Разрешите?Вошедший был очень высоким, лысым мужчиной с изуродованным шрамом носом.Как ни странно, сейчас Эвелин испугалась гораздо меньше. Страх, который она испытала на корабле, был больше данью издерганным нервам, чем следствием трусости. Она боялась этого человека и теперь, но далеко не так сильно.Она кивнула, словно ответив на вопрос, и, не обратив внимания на протянутую руку, снова повернулась к окну. Несколько коз лениво щипали редкую траву вдоль насыпи.— Неправильно делаете, мисс Вестон, отказываясь поговорить со мной. Людям, замешанным в одну и ту же историю, не повредит познакомиться.Эвелин спокойно обернулась и холодно проговорила:— Зачем знакомиться, если я уже знаю вас? Вы — Чарльз Гордон, каторжник, недавно выпущенный из Дартмура, а теперь преследующий меня, чтобы украсть наследство покойного Джимми Хогана. Это вы называете быть замешанными в одну и ту же историю?Каторжник улыбнулся.— Если бы я хотел украсть Будду, то вряд ли стал бы знакомиться с вами. Чтобы в случае чего вы сразу же навели полицию на мой след — так, что ли?Прозвучало это достаточно логично.— Что же вы хотите? Гордон вынул портсигар.— Разрешите закурить, мисс Вестон?— Пожалуйста.— Я предлагаю договориться. Мои опыт и находчивость могут намного повысить ваши шансы. Что ни говорите, а вам придется, чтобы получить этот алмаз, прибегнуть к не совсем законным средствам. Конечно, он ваш по праву, но только сначала вам надо раздобыть статуэтку, которая принадлежит кому-то другому, даже если у нее внутри и находится ваша вещь. Не думаю, что вы намерены сообщить об этом владельцу Будды, так что путь, ведущий вас к цели, подразумевает обман, а может быть, и кражу. Без лишней скромности могу сказать, что в таких вещах я первоклассный специалист. Скотланд-ярд мог бы подтвердить вам это. Короче говоря, с вашей стороны было бы ребячеством отвергнуть мое сотрудничество. Обойдется вам оно в половину прибыли и, по-моему, это не так уж дорого.— Если я вас правильно поняла, вы хотите, чтобы я вошла с вами в долю?— Совершенно верно.— Могу я быть с вами вполне откровенной?— В моем ремесле с излишними церемониями редко встречаешься.— Отлично. Так вот, примите к сведению, что нет на свете таких драгоценностей и такого наследства, ради которых я пошла бы на сговор с негодяем.Гордон меланхолично поглядел в окно, продолжая курить медленными, глубокими затяжками.— Не знал, что вы придаете такое значение условностям.— А теперь знайте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18