Но неподатливость Иосифа, которую она разглядела в провалах его темных глаз, была какого-то иного толка. Не от бесстрастия и не от бессилия. Такой опытный боец, как она, уж конечно почувствовал бы это в его объятии. Нет, скорее всего, он стремился к чему-то вне ее и невольным движением своим попытался дать ей это понять.
— Поблагодарить тебя еще раз? — спросила она.
Он молчал, глядя на нее. Потом вскинул руку повыше, к лунному лучу, посмотрел на циферблат золотых часов.
— Вообще-то, я думаю, так как времени у нас мало, пора показать тебе кое-какие храмы. Ты не прочь немного поскучать?
В этой странной пропасти, которая зияла сейчас между ними, ему нужна была ее поддержка, чтобы не нарушить монашеский обет!
— Мне все они интересны, Осси, — сказала она, беря его под руку, словно он был ее трофеем. — Кто построил, цена каждого памятника, кому там молились и молятся ли сейчас. Я готова скучать, слушая это до гробовой доски!
Она была уверена, что слов для нее у него хватит, и она не ошиблась. Он начал свою лекцию, она слушала. Он водил ее от храма к храму, говорил размеренно. Она ходила следом, держась за его руку, думая: «Я буду твоей сестрой, твоей ученицей, всем на свете. Я помогу тебе во всем и объявлю это твоей заслугой, я соблазню тебя и скажу, что виновата во всем я, я добьюсь от тебя этой твоей улыбки, даже если она принесет мне смерть».
— Нет, Чарли, — с самым серьезным видом говорил он. — Пропилеи — это не боги. а вход в святилище. Название происходит от греческого «пропилон», формой множественного числа у греков обозначались святыни.
— Специально выучил к этой поездке, да?
— Конечно. Для тебя! А как же!
— Я тоже так могу. Я ведь, знаешь, как губка все впитываю. Ты ахнешь. Стоит заглянуть одним глазом в книгу, и я уже все знаю.
— Тогда повтори, что я тебе рассказывал, — предложил он.
Она не послушалась, подумала, что он дразнит ее. Потом, ухватив обеими руками, она резко крутанула его, повернув обратно, туда, откуда они только что пришли. и слово в слово повторила ему все, что недавно слышала!
— Ну как, подходит? — Они еще раз проделали весь маршрут. — Присудишь мне второй приз?
В ответ она ожидала услышать один из его нудных критических разборов, но он лишь сказал:
— Не гробница Агриппы, а статуя. Но кроме этой маленькой ошибки, ты была безукоризненно точной. Поздравляю.
И тут же далеко внизу просигналила машина — три гудка. Она сразу почувствовала, что сигналы предназначались ему. Он встрепенулся, вслушался, как зверь, нюхающий ветер, потом взглянул на часы. «Карета превратилась в тыкву, — подумала она. — Послушным детям пора в постель, а перед тем пора объяснить друг другу, какого черта им было надо».
Они стали спускаться вниз, но по пути Иосиф решил посмотреть еще и театр Диониса. Пустая чаша амфитеатра грустно освещалась луной и одинокими отблесками далеких огней. «В последний раз», — растерянно подумала она, глядя на неподвижный темный силуэт Иосифа на фоне яркого зарева городских огней.
— Я где-то прочел, что хорошее драматическое произведение не может быть субъективным, — заговорил он. — Романы, стихи — пожалуйста. Но драма — нет. Драма должна соприкасаться с жизнью. Она должна приносить пользу. Ты тоже так считаешь?
— Ну да, как в женской богадельне в Бертон-он-Тренте! — со смехом отвечала она. — Играть Прекрасную Елену перед пенсионерками на субботних утренниках!
— Я говорю серьезно. Скажи мне свое мнение.
— О чем? О театре?
— О его функциях.
Такая серьезность смутила ее. Слишком многое зависело от ее ответа.
— Что ж, я согласна, — сказала она в некотором замешательстве. — Театр должен приносить пользу. Должен заставлять зрителей переживать и сопереживать. Он должен... ну, как это... давать людям знание.
— Быть живой жизнью, да? Ты уверена?
— Конечно, а как же иначе!
— Ну, если так... — сказал он. словно подразумевая, что тогда она не должна винить его ни в чем.
— Ну, если так... — весело повторила она.
«Мы сумасшедшие. — решила Чарли. — Законченные, стопроцентные безумцы». Полицейский отдал им честь, когда они спустились вниз, на землю.
Сначала она решила, что это лишь глупая шутка, которую он вздумал с ней сыграть. Кроме «мерседеса», на дороге ничего не было пустынная дорога, и на ней одиноко стоящий «мерседес». На скамейке неподалеку обнималась какая то парочка, а больше никого. «Мерседес» стоял возле самой обочины, и номерного знака видно не было. С тех пор как Чарли стала водить машину, ей больше всею нравились «мерседесы», и одного взгляда на внушительный силуэт ей было достаточно, чтобы понять: машина эта — салон на колесах, а по внутренней отделке и антеннам Чарли поняла, что видит перед собой чью-то обожаемую и лелеемую игрушку, снабженную всеми новомодными приспособлениями. Иосиф взял ее под руку, но только подойдя к дверце, она поняла, что он собирается открыть машину. Она смотрела, как он вставил ключ, и тут же щелкнули кнопки всех четырех замков, и вот он уже ведет ее к машине с другой стороны. Что, черт возьми, происходит?
— Тебе она не нравится? — спросил он с безразличием, тут же насторожившим ее. — Другую заказать? Мне казалось, ты питаешь слабость к хорошим машинам.
— Ты хочешь сказать, что нанял ее?
— Не совсем. Мне одолжили ее для нашего путешествия.
Он придерживал дверцу для нее. Но она медлила.
— Кто одолжил?
— Хороший знакомый. Как его зовут?
— Не смеши меня, Чарли. Герберт, Карл... Какая разница! Ты хочешь сказать, что предпочла бы демократичный и неудобный греческий «фиат»?
— Где мои вещи?
— В багажнике. Я распорядился, чтобы Димитрий положил их туда. Хочешь — посмотри и убедись.
— Я не сяду в эту машину, это безобразие!
Тем не менее она села. и в ту же минуту он занял место рядом с ней. На нем теперь были шоферские перчатки. Черные, с дырочками для вентиляции. Должно быть, он держал их в кармане, а в машине надел. Золото на его запястьях ярко блестело, оттеняемое черной кожей. Правил он умело и быстро.
— Часто проделываешь это, да? спросила она громко. — Испытанный трюк? Пригласить даму покататься с ветерком, лететь в никуда быстрее звука?
Молчание. Он внимательно глядел прямо перед собой. Кто он? Боже милостивый, как говорила ее стерва-мамаша, подскажи, кто он такой? Машина вдруг осветилась. Резко обернувшись, Чарли увидела через заднее стекло метрах в ста позади автомобильные фары, они не приближались и не удалялись.
— Это наши или не наши? — спросила она.
И едва успокоившись, вдруг поняла, что еще обратило на себя ее внимание. На заднем сиденье лежал красный пиджак — с медными пуговицами, точь-в-точь, как тогда в Ноттингеме и Йорке. Она могла бы побиться об заклад, что и сшит он так же: немножко старомодно, в стиле 20-х годов.
Она попросила сигарету.
— Почему ты сама не возьмешь в отделении для перчаток? — не поворачивая головы, спросил он.
Она открыла дверцу на приборной доске и увидела несколько пачек «Мальборо». Рядом лежал шелковый шарф и дорогие солнечные очки. Она взяла шарф, понюхала — он пах мужской туалетной водой. Достала сигарету. Рукой в перчатке Иосиф приблизил к ней огонек автомобильной зажигалки.
— Твой приятель изрядный франт, правда?
— О, да! Действительно. А почему ты спрашиваешь?
Этот красный пиджак на заднем сиденье, он твой или его?
Он быстро покосился на нее, словно отдавая должное вопросу.
— Ну, скажем так: его, но он дал мне поносить, — спокойно ответил он, увеличивая скорость.
— Солнечные очки он тебе тоже дал поносить? Они, по-моему, тебе здорово пригодились там, у рампы! Ты ведь завсегдатай, театрал, можно сказать, почетный член группы. По фамилии Рихтховен, так?
— Так.
— А зовут тебя Петер, но имя Иосиф тебе нравится больше. Проживаешь в Вене, ведешь кое-какую торговлю, учишься, всего понемножку. — Она замолчала, но он ничего не сказал на это. — Писать «до востребования», — настойчиво продолжала она. — Почтовый ящик семьсот шестьдесят два, центральный почтамт. Верно?
Он еле заметно кивнул, словно одобряя такую хорошую память. Стрелка спидометра подползла к ста тридцати километрам.
— Национальность неизвестна, видимо, смесь самого таинственного происхождения, — вызывающе бросила она. — Имеются трое детей и две жены. До востребования.
— Жен и детей нет.
— И не было? Или нет в настоящее время?
— В настоящее время.
— Будь добр, сообщи о себе хоть какие-нибудь положительные сведения. Успокой мою душу.
— В качестве положительного сведения сообщаю, что старался лгать тебе как можно меньше, а также, что скоро тебе станет известно множество веских причин, но которым тебе следует сохранять дружбу с нами.
— С кем это с нами? — возмутилась она.
До этого момента он был один. Перемена ей совершенно не понравилась. Они направлялись к шоссе, но он не сбавлял скорости. Она увидела фары двух машин, вот-вот готовых наехать на них сзади, и затаила дыхание.
— Вы, случаем, не поставками оружия занимаетесь? — осведомилась она. вдруг вспомнив его шрамы.
— Нет, Чарли, оружием мы не торгуем.
— «Оружием не торгуем». Может быть. это работорговля?
— И не работорговля.
Она повторила и это.
— Остаются наркотики. Потому что ведь чем-то ты же торгуешь , правда? Только, говоря откровенно, наркотики тоже не по мне. Длинный Ал дает мне пронести свою «травку», когда мы проходим таможню, так я потом сколько дней в себя прийти не могу, такого понатерпишься страха! — Иосиф молчал. — Бери повыше, да? Не вам чета? Птица другого полета? — Она потянулась и выключила радио. — Как насчет того, чтобы остановить машину? На самом деле, а?
— Бросить тебя неизвестно где, на дороге? Ну это уж полный абсурд.
— Останови немедленно! — воскликнула она. — Останови машину, черт тебя дери!
Они проскочили светофор, свернули налево, так резко, что ремень, которым она была пристегнута, натянувшись, перехватил ей дыхание. Она хотела рвануть к себе руль, но рука Иосифа опередила ее. Он еще раз свернул налево и через белые ворога въехал на подъездную аллею, окаймленную азалиями и каким-то кустарником. Дорога петляла, и они вместе с ней. пока не выехали на разворот, а оттуда на усыпанную гравием площадку с бордюром из белых камней. Машина встала. Вслед за ними подъехала и тоже встала, загородив им путь к отступлению, задняя машина. Раздался шелест шагов по гравию. Перед нею был старый загородный дом, утонувший в каких-то красных зарослях. В лучах автомобильных фар цветы казались пятнами свежей крови. Крыльцо тускло освещалось единственной лампочкой. Иосиф выключил двигатель, положил в карман ключ зажигания. Потянувшись через Чарли, открыл ей дверцу, впустив в машину горьковатый и душный запах зелени и назойливый стрекот цикад. Он вышел из машины, но Чарли оставалась сидеть. Ни ветерка, ни малейшего свежего дуновения, только негромкий шелест шагов молодых легконогих людей, со всех сторон окруживших машину. Димитрий, недоросль-шофер с простодушной ухмылкой, Рауль, ангелоподобный хиппи с льняными волосами, разъезжавший на такси в надежде разжиться деньгами у богатого папаши-шведа. Две девушки в джинсах и рубашках навыпуск, те самые, что были с ними на Акрополе и — теперь, разглядев их получше, она вспомнила, — попадались ей несколько раз у магазинных витрин на Миконосе. Услышав, что кто-то открывает багажник, она рванулась из машины.
— Моя гитара! — вскрикнула она. — Не трогайте, или...
Но Рауль уже взял гитару под мышку, в то время как сумкой завладел Димитрий. Она хотела кинуться, отнять у них вещи, но девушки схватили ее за локти и кисти рук и без труда проэскортировали к крыльцу.
— Где этот подонок Иосиф? — крикнула она.
Но подонок Иосиф, сделав свое дело, уже поднимался но ступенькам крыльца, быстро, не оглядываясь, словно не желая быть свидетелем аварии. Обходя машину, Чарли увидела задний номер: его освещала лампочка на крыльце. Буквы были не греческие. Это были арабские буквы: вокруг номера вилась по-голливудски затейливая арабская вязь, а на крышке багажника, слева от фирменного знака «мерседеса», она различила значок дипломатического корпуса.
6
Девушки проводили ее в уборную и без всякого стеснения оставались там, пока она не закончила все свои дела. Одна была блондинка, другая брюнетка, обе лохматые, обе получили приказ действовать с новенькой поделикатнее. Они в теннисных туфлях и рубашках поверх джинсов: два раза, когда Чарли бросалась на них с кулаками, они без труда одолевали ее, а слушая ее проклятия, улыбались рассеянной улыбкой глухих.
— Я Рахиль, — быстро произнесла брюнетка во время недолгого мирного промежутка. — А она Роза. Рахиль и Роза, запомнила? Обе на букву "Р".
Рахиль была хорошенькой. У нее был густой североанглийский акцент и веселые глаза; это ее задница остановила Януку при пересечении границы. Роза была высокой, гибкой, с мелко вьющимися светлыми волосами и подтянутой фигурой спортсменки, тонкие кисти ее рук действовали как наконечники стрел.
— Не бойся, Чарли, все будет хорошо, — ободрила ее Роза, чей странный выговор можно было принять за южноафриканский.
— Все и было хорошо, пока вы не влезли, — ответила Чарли, делая новую безуспешную попытку наброситься на них.
Из уборной они провели ее в спальню на первом этаже. дали гребенку, щетку и стакан жидкого чая без молока. Она опустилась на кровать и попыталась отдышаться, то прихлебывая чай. то вновь разражаясь проклятиями.
— Захвачена нищая актриса! — пробормотала она. — Для чего? Что с нее возьмешь? Если только долги!
На это они лишь улыбнулись еще дружелюбнее прежнего и, отпустив ее руки, велели подняться по лестнице. На первой же лестничной площадке она снова замахнулась на них на этот раз кулаком, широко отведя руку, и тут же поняла, что аккуратно уложена на пол. на спину, и разглядывает витраж из цветного стекла, лунный свет. как в призме, дробился в нем. создавая мозаику — розовую и золотую.
— Хотела нос тебе расквасить! — объяснила она Рахили, но ответом ей был лишь взгляд, полный ласкового понимания.
Дом был ветхий, пахло кошками и чем-то, напоминавшим стерву-мамашу. Он был заставлен убогой греческой мебелью а стиле ампир, увешан выцветшими бархатными портьерами и медными люстрами.
Они остановились перед двойными дверями. Толкнув створки, Рахиль отступила, и перед Чарли открылась мрачноватая комната. В центре над столом склонились двое — один коренастый, другой сутулый и очень худой, оба одетые во что-то серое и пыльно-коричневое, что делало их похожими на призраки. На столе были разложены какие-то бумаги, лампа хорошо освещала их, и, еще не подойдя к столу, Чарли решила, что это газетные вырезки.
При ее появлении оба мужчины вскочили. Худой остался у стола, а коренастый решительно направился к ней, его правая рука каким-то крабьим движением ловко ухватила ее руку и тряханула в рукопожатии, прежде чем она успела нему воспротивиться.
— Чарли, мы очень рады, что все сошло благополучно и вы среди нас! — воскликнул Курц с таким энтузиазмом, словно ей пришлось бог знает как рисковать. — Меня зовут, нравится зам это, Чарли, или нет, но меня зовут Марти. — Ее рука опять очутилась в его ладони, и ласковость этого пожатия была совершенно неожиданной. — А после того, как Господь меня создал, у него остался кое-какой материал. и потому он создал вдобавок еще и Майка. Итак, познакомьтесь и с Майком тоже. А вот там мистер Рихтховен, или же, для вашего удобства, как вы его зовете, Иосиф, ведь вы так его окрестили, не правда ли?
Должно быть, он вошел в комнату незаметно. Оглядевшись. она увидела его за маленьким переносным столиком в углу. Сумрачный свет настольной лампы освещал его склоненное лицо.
— Могу окрестить и заново, — сказала она. Ей захотелось кинуться на него, как перед тем на Рахиль — три стремительных шага и, прежде чем они успели бы остановить ее, — пощечина. Но она знала, что никогда не сделает этого, и ограничилась залпом грязных ругательств. которые Иосиф рассеянно выслушал. Он переоделся в тонкий спортивный свитер, шелковая рубашка мафиози и броские золотые запонки бесследно исчезли.
— Советую тебе не торопиться с суждениями и ругательствами, лучше послушать сначала, что скажут эти двое, — заметил он, не поднимая головы и продолжая сортировать бумаги. — Ты среди хороших людей.
Двое у стола все еще не садились, дожидаясь, пока сядет она, что само по себе было более чем странно. Более чем странно соблюдать правила вежливости с девушкой, которую захватили в плен, втолковывать ей что-то о добродетели, странно начинать переговоры с похитителями после того, как они дали тебе чаю и возможность привести себя в порядок.
— Ну, кому первому начинать игру? — задорно выпалила она, вытирая непрошенную слезу.
На полу возле их ног она заметила потертую коричневую папку, палка была приоткрыта, но что там внутри — не разглядеть. На столе же и в самом деле лежали газетные вырезки, и хотя Майк уже начал убирать их в папку, Чарли все же узнала рецензии, в которых говорилось о ней и ее ролях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Поблагодарить тебя еще раз? — спросила она.
Он молчал, глядя на нее. Потом вскинул руку повыше, к лунному лучу, посмотрел на циферблат золотых часов.
— Вообще-то, я думаю, так как времени у нас мало, пора показать тебе кое-какие храмы. Ты не прочь немного поскучать?
В этой странной пропасти, которая зияла сейчас между ними, ему нужна была ее поддержка, чтобы не нарушить монашеский обет!
— Мне все они интересны, Осси, — сказала она, беря его под руку, словно он был ее трофеем. — Кто построил, цена каждого памятника, кому там молились и молятся ли сейчас. Я готова скучать, слушая это до гробовой доски!
Она была уверена, что слов для нее у него хватит, и она не ошиблась. Он начал свою лекцию, она слушала. Он водил ее от храма к храму, говорил размеренно. Она ходила следом, держась за его руку, думая: «Я буду твоей сестрой, твоей ученицей, всем на свете. Я помогу тебе во всем и объявлю это твоей заслугой, я соблазню тебя и скажу, что виновата во всем я, я добьюсь от тебя этой твоей улыбки, даже если она принесет мне смерть».
— Нет, Чарли, — с самым серьезным видом говорил он. — Пропилеи — это не боги. а вход в святилище. Название происходит от греческого «пропилон», формой множественного числа у греков обозначались святыни.
— Специально выучил к этой поездке, да?
— Конечно. Для тебя! А как же!
— Я тоже так могу. Я ведь, знаешь, как губка все впитываю. Ты ахнешь. Стоит заглянуть одним глазом в книгу, и я уже все знаю.
— Тогда повтори, что я тебе рассказывал, — предложил он.
Она не послушалась, подумала, что он дразнит ее. Потом, ухватив обеими руками, она резко крутанула его, повернув обратно, туда, откуда они только что пришли. и слово в слово повторила ему все, что недавно слышала!
— Ну как, подходит? — Они еще раз проделали весь маршрут. — Присудишь мне второй приз?
В ответ она ожидала услышать один из его нудных критических разборов, но он лишь сказал:
— Не гробница Агриппы, а статуя. Но кроме этой маленькой ошибки, ты была безукоризненно точной. Поздравляю.
И тут же далеко внизу просигналила машина — три гудка. Она сразу почувствовала, что сигналы предназначались ему. Он встрепенулся, вслушался, как зверь, нюхающий ветер, потом взглянул на часы. «Карета превратилась в тыкву, — подумала она. — Послушным детям пора в постель, а перед тем пора объяснить друг другу, какого черта им было надо».
Они стали спускаться вниз, но по пути Иосиф решил посмотреть еще и театр Диониса. Пустая чаша амфитеатра грустно освещалась луной и одинокими отблесками далеких огней. «В последний раз», — растерянно подумала она, глядя на неподвижный темный силуэт Иосифа на фоне яркого зарева городских огней.
— Я где-то прочел, что хорошее драматическое произведение не может быть субъективным, — заговорил он. — Романы, стихи — пожалуйста. Но драма — нет. Драма должна соприкасаться с жизнью. Она должна приносить пользу. Ты тоже так считаешь?
— Ну да, как в женской богадельне в Бертон-он-Тренте! — со смехом отвечала она. — Играть Прекрасную Елену перед пенсионерками на субботних утренниках!
— Я говорю серьезно. Скажи мне свое мнение.
— О чем? О театре?
— О его функциях.
Такая серьезность смутила ее. Слишком многое зависело от ее ответа.
— Что ж, я согласна, — сказала она в некотором замешательстве. — Театр должен приносить пользу. Должен заставлять зрителей переживать и сопереживать. Он должен... ну, как это... давать людям знание.
— Быть живой жизнью, да? Ты уверена?
— Конечно, а как же иначе!
— Ну, если так... — сказал он. словно подразумевая, что тогда она не должна винить его ни в чем.
— Ну, если так... — весело повторила она.
«Мы сумасшедшие. — решила Чарли. — Законченные, стопроцентные безумцы». Полицейский отдал им честь, когда они спустились вниз, на землю.
Сначала она решила, что это лишь глупая шутка, которую он вздумал с ней сыграть. Кроме «мерседеса», на дороге ничего не было пустынная дорога, и на ней одиноко стоящий «мерседес». На скамейке неподалеку обнималась какая то парочка, а больше никого. «Мерседес» стоял возле самой обочины, и номерного знака видно не было. С тех пор как Чарли стала водить машину, ей больше всею нравились «мерседесы», и одного взгляда на внушительный силуэт ей было достаточно, чтобы понять: машина эта — салон на колесах, а по внутренней отделке и антеннам Чарли поняла, что видит перед собой чью-то обожаемую и лелеемую игрушку, снабженную всеми новомодными приспособлениями. Иосиф взял ее под руку, но только подойдя к дверце, она поняла, что он собирается открыть машину. Она смотрела, как он вставил ключ, и тут же щелкнули кнопки всех четырех замков, и вот он уже ведет ее к машине с другой стороны. Что, черт возьми, происходит?
— Тебе она не нравится? — спросил он с безразличием, тут же насторожившим ее. — Другую заказать? Мне казалось, ты питаешь слабость к хорошим машинам.
— Ты хочешь сказать, что нанял ее?
— Не совсем. Мне одолжили ее для нашего путешествия.
Он придерживал дверцу для нее. Но она медлила.
— Кто одолжил?
— Хороший знакомый. Как его зовут?
— Не смеши меня, Чарли. Герберт, Карл... Какая разница! Ты хочешь сказать, что предпочла бы демократичный и неудобный греческий «фиат»?
— Где мои вещи?
— В багажнике. Я распорядился, чтобы Димитрий положил их туда. Хочешь — посмотри и убедись.
— Я не сяду в эту машину, это безобразие!
Тем не менее она села. и в ту же минуту он занял место рядом с ней. На нем теперь были шоферские перчатки. Черные, с дырочками для вентиляции. Должно быть, он держал их в кармане, а в машине надел. Золото на его запястьях ярко блестело, оттеняемое черной кожей. Правил он умело и быстро.
— Часто проделываешь это, да? спросила она громко. — Испытанный трюк? Пригласить даму покататься с ветерком, лететь в никуда быстрее звука?
Молчание. Он внимательно глядел прямо перед собой. Кто он? Боже милостивый, как говорила ее стерва-мамаша, подскажи, кто он такой? Машина вдруг осветилась. Резко обернувшись, Чарли увидела через заднее стекло метрах в ста позади автомобильные фары, они не приближались и не удалялись.
— Это наши или не наши? — спросила она.
И едва успокоившись, вдруг поняла, что еще обратило на себя ее внимание. На заднем сиденье лежал красный пиджак — с медными пуговицами, точь-в-точь, как тогда в Ноттингеме и Йорке. Она могла бы побиться об заклад, что и сшит он так же: немножко старомодно, в стиле 20-х годов.
Она попросила сигарету.
— Почему ты сама не возьмешь в отделении для перчаток? — не поворачивая головы, спросил он.
Она открыла дверцу на приборной доске и увидела несколько пачек «Мальборо». Рядом лежал шелковый шарф и дорогие солнечные очки. Она взяла шарф, понюхала — он пах мужской туалетной водой. Достала сигарету. Рукой в перчатке Иосиф приблизил к ней огонек автомобильной зажигалки.
— Твой приятель изрядный франт, правда?
— О, да! Действительно. А почему ты спрашиваешь?
Этот красный пиджак на заднем сиденье, он твой или его?
Он быстро покосился на нее, словно отдавая должное вопросу.
— Ну, скажем так: его, но он дал мне поносить, — спокойно ответил он, увеличивая скорость.
— Солнечные очки он тебе тоже дал поносить? Они, по-моему, тебе здорово пригодились там, у рампы! Ты ведь завсегдатай, театрал, можно сказать, почетный член группы. По фамилии Рихтховен, так?
— Так.
— А зовут тебя Петер, но имя Иосиф тебе нравится больше. Проживаешь в Вене, ведешь кое-какую торговлю, учишься, всего понемножку. — Она замолчала, но он ничего не сказал на это. — Писать «до востребования», — настойчиво продолжала она. — Почтовый ящик семьсот шестьдесят два, центральный почтамт. Верно?
Он еле заметно кивнул, словно одобряя такую хорошую память. Стрелка спидометра подползла к ста тридцати километрам.
— Национальность неизвестна, видимо, смесь самого таинственного происхождения, — вызывающе бросила она. — Имеются трое детей и две жены. До востребования.
— Жен и детей нет.
— И не было? Или нет в настоящее время?
— В настоящее время.
— Будь добр, сообщи о себе хоть какие-нибудь положительные сведения. Успокой мою душу.
— В качестве положительного сведения сообщаю, что старался лгать тебе как можно меньше, а также, что скоро тебе станет известно множество веских причин, но которым тебе следует сохранять дружбу с нами.
— С кем это с нами? — возмутилась она.
До этого момента он был один. Перемена ей совершенно не понравилась. Они направлялись к шоссе, но он не сбавлял скорости. Она увидела фары двух машин, вот-вот готовых наехать на них сзади, и затаила дыхание.
— Вы, случаем, не поставками оружия занимаетесь? — осведомилась она. вдруг вспомнив его шрамы.
— Нет, Чарли, оружием мы не торгуем.
— «Оружием не торгуем». Может быть. это работорговля?
— И не работорговля.
Она повторила и это.
— Остаются наркотики. Потому что ведь чем-то ты же торгуешь , правда? Только, говоря откровенно, наркотики тоже не по мне. Длинный Ал дает мне пронести свою «травку», когда мы проходим таможню, так я потом сколько дней в себя прийти не могу, такого понатерпишься страха! — Иосиф молчал. — Бери повыше, да? Не вам чета? Птица другого полета? — Она потянулась и выключила радио. — Как насчет того, чтобы остановить машину? На самом деле, а?
— Бросить тебя неизвестно где, на дороге? Ну это уж полный абсурд.
— Останови немедленно! — воскликнула она. — Останови машину, черт тебя дери!
Они проскочили светофор, свернули налево, так резко, что ремень, которым она была пристегнута, натянувшись, перехватил ей дыхание. Она хотела рвануть к себе руль, но рука Иосифа опередила ее. Он еще раз свернул налево и через белые ворога въехал на подъездную аллею, окаймленную азалиями и каким-то кустарником. Дорога петляла, и они вместе с ней. пока не выехали на разворот, а оттуда на усыпанную гравием площадку с бордюром из белых камней. Машина встала. Вслед за ними подъехала и тоже встала, загородив им путь к отступлению, задняя машина. Раздался шелест шагов по гравию. Перед нею был старый загородный дом, утонувший в каких-то красных зарослях. В лучах автомобильных фар цветы казались пятнами свежей крови. Крыльцо тускло освещалось единственной лампочкой. Иосиф выключил двигатель, положил в карман ключ зажигания. Потянувшись через Чарли, открыл ей дверцу, впустив в машину горьковатый и душный запах зелени и назойливый стрекот цикад. Он вышел из машины, но Чарли оставалась сидеть. Ни ветерка, ни малейшего свежего дуновения, только негромкий шелест шагов молодых легконогих людей, со всех сторон окруживших машину. Димитрий, недоросль-шофер с простодушной ухмылкой, Рауль, ангелоподобный хиппи с льняными волосами, разъезжавший на такси в надежде разжиться деньгами у богатого папаши-шведа. Две девушки в джинсах и рубашках навыпуск, те самые, что были с ними на Акрополе и — теперь, разглядев их получше, она вспомнила, — попадались ей несколько раз у магазинных витрин на Миконосе. Услышав, что кто-то открывает багажник, она рванулась из машины.
— Моя гитара! — вскрикнула она. — Не трогайте, или...
Но Рауль уже взял гитару под мышку, в то время как сумкой завладел Димитрий. Она хотела кинуться, отнять у них вещи, но девушки схватили ее за локти и кисти рук и без труда проэскортировали к крыльцу.
— Где этот подонок Иосиф? — крикнула она.
Но подонок Иосиф, сделав свое дело, уже поднимался но ступенькам крыльца, быстро, не оглядываясь, словно не желая быть свидетелем аварии. Обходя машину, Чарли увидела задний номер: его освещала лампочка на крыльце. Буквы были не греческие. Это были арабские буквы: вокруг номера вилась по-голливудски затейливая арабская вязь, а на крышке багажника, слева от фирменного знака «мерседеса», она различила значок дипломатического корпуса.
6
Девушки проводили ее в уборную и без всякого стеснения оставались там, пока она не закончила все свои дела. Одна была блондинка, другая брюнетка, обе лохматые, обе получили приказ действовать с новенькой поделикатнее. Они в теннисных туфлях и рубашках поверх джинсов: два раза, когда Чарли бросалась на них с кулаками, они без труда одолевали ее, а слушая ее проклятия, улыбались рассеянной улыбкой глухих.
— Я Рахиль, — быстро произнесла брюнетка во время недолгого мирного промежутка. — А она Роза. Рахиль и Роза, запомнила? Обе на букву "Р".
Рахиль была хорошенькой. У нее был густой североанглийский акцент и веселые глаза; это ее задница остановила Януку при пересечении границы. Роза была высокой, гибкой, с мелко вьющимися светлыми волосами и подтянутой фигурой спортсменки, тонкие кисти ее рук действовали как наконечники стрел.
— Не бойся, Чарли, все будет хорошо, — ободрила ее Роза, чей странный выговор можно было принять за южноафриканский.
— Все и было хорошо, пока вы не влезли, — ответила Чарли, делая новую безуспешную попытку наброситься на них.
Из уборной они провели ее в спальню на первом этаже. дали гребенку, щетку и стакан жидкого чая без молока. Она опустилась на кровать и попыталась отдышаться, то прихлебывая чай. то вновь разражаясь проклятиями.
— Захвачена нищая актриса! — пробормотала она. — Для чего? Что с нее возьмешь? Если только долги!
На это они лишь улыбнулись еще дружелюбнее прежнего и, отпустив ее руки, велели подняться по лестнице. На первой же лестничной площадке она снова замахнулась на них на этот раз кулаком, широко отведя руку, и тут же поняла, что аккуратно уложена на пол. на спину, и разглядывает витраж из цветного стекла, лунный свет. как в призме, дробился в нем. создавая мозаику — розовую и золотую.
— Хотела нос тебе расквасить! — объяснила она Рахили, но ответом ей был лишь взгляд, полный ласкового понимания.
Дом был ветхий, пахло кошками и чем-то, напоминавшим стерву-мамашу. Он был заставлен убогой греческой мебелью а стиле ампир, увешан выцветшими бархатными портьерами и медными люстрами.
Они остановились перед двойными дверями. Толкнув створки, Рахиль отступила, и перед Чарли открылась мрачноватая комната. В центре над столом склонились двое — один коренастый, другой сутулый и очень худой, оба одетые во что-то серое и пыльно-коричневое, что делало их похожими на призраки. На столе были разложены какие-то бумаги, лампа хорошо освещала их, и, еще не подойдя к столу, Чарли решила, что это газетные вырезки.
При ее появлении оба мужчины вскочили. Худой остался у стола, а коренастый решительно направился к ней, его правая рука каким-то крабьим движением ловко ухватила ее руку и тряханула в рукопожатии, прежде чем она успела нему воспротивиться.
— Чарли, мы очень рады, что все сошло благополучно и вы среди нас! — воскликнул Курц с таким энтузиазмом, словно ей пришлось бог знает как рисковать. — Меня зовут, нравится зам это, Чарли, или нет, но меня зовут Марти. — Ее рука опять очутилась в его ладони, и ласковость этого пожатия была совершенно неожиданной. — А после того, как Господь меня создал, у него остался кое-какой материал. и потому он создал вдобавок еще и Майка. Итак, познакомьтесь и с Майком тоже. А вот там мистер Рихтховен, или же, для вашего удобства, как вы его зовете, Иосиф, ведь вы так его окрестили, не правда ли?
Должно быть, он вошел в комнату незаметно. Оглядевшись. она увидела его за маленьким переносным столиком в углу. Сумрачный свет настольной лампы освещал его склоненное лицо.
— Могу окрестить и заново, — сказала она. Ей захотелось кинуться на него, как перед тем на Рахиль — три стремительных шага и, прежде чем они успели бы остановить ее, — пощечина. Но она знала, что никогда не сделает этого, и ограничилась залпом грязных ругательств. которые Иосиф рассеянно выслушал. Он переоделся в тонкий спортивный свитер, шелковая рубашка мафиози и броские золотые запонки бесследно исчезли.
— Советую тебе не торопиться с суждениями и ругательствами, лучше послушать сначала, что скажут эти двое, — заметил он, не поднимая головы и продолжая сортировать бумаги. — Ты среди хороших людей.
Двое у стола все еще не садились, дожидаясь, пока сядет она, что само по себе было более чем странно. Более чем странно соблюдать правила вежливости с девушкой, которую захватили в плен, втолковывать ей что-то о добродетели, странно начинать переговоры с похитителями после того, как они дали тебе чаю и возможность привести себя в порядок.
— Ну, кому первому начинать игру? — задорно выпалила она, вытирая непрошенную слезу.
На полу возле их ног она заметила потертую коричневую папку, палка была приоткрыта, но что там внутри — не разглядеть. На столе же и в самом деле лежали газетные вырезки, и хотя Майк уже начал убирать их в папку, Чарли все же узнала рецензии, в которых говорилось о ней и ее ролях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61