А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— А что ты, собственно, сжег? — задал Джастин следующий вопрос. — Почему этот документ представлял собой серьезную угрозу тебе и Бернарду Пеллегрину?
— Это был ультиматум.
— Кому?
— Английскому правительству.
— Тесса передала тебе ультиматум английскому правительству? Нашему правительству?
— «Принимайте меры или пеняйте на себя». Она полагала, что связана обязательствами перед нами. Перед тобой. Верностью. Она была женой английского дипломата и хотела все решить дипломатическими методами. «Легкий путь — обойти Систему и напрямую обратиться к общественности. Трудный — заставить Систему работать. Я предпочитаю трудный», — так она говорила. Она верила, что английское государство более демократичное, более добродетельное, чем любое другое. Наверное, это внушил ей отец. По ее словам, Блюм согласился с тем, что англичане смогут решить этот вопрос, при условии, что будут играть честно. Если ставки англичан столь высоки, пусть они и проведут переговоры с «Три Биз» и «КВХ». Никакой конфронтации. Никаких дискриминационных мер. Просто убедят их снять препарат с продажи до завершения его испытаний. Если же английское правительство не возьмется за это дело…
— Она установила срок?
— Она понимала, что нельзя стричь под одну гребенку разные регионы. Южную Америку, Средний Восток, Россию, Индию. Но прежде всего ее заботила Африка. Она хотела получить гарантии того, что через три месяца препарат исчезнет с прилавков. Иначе намеревалась обратиться в другое место.
— И этот документ ты послал в Лондон?
— Да.
— И что сделал Лондон?
— Сделал Пеллегрин.
— Что именно?
— Сказал, что этот документ — куча наивного дерьма. Сказал, что не позволит, чтобы политика Форин-оффис диктовалась наполовину англичанкой и ее черным любовником. Потом улетел в Базель. Встретился за ленчем с парнями из «КВХ». Спросил, не готовы ли они попридержать лошадей. Они ответили, что необходимости в этом нет, как нет и способа по-тихому вывести препарат из обращения. Да и акционеры этого не одобрят. Не то чтобы акционеров кто-то собирался спрашивать, но, если б спросили, они бы не одобрили. Следовательно, не одобрил бы и совет директоров. Лекарственные препараты — не кулинарные рецепты. Из молекулы нельзя вынуть одну часть, добавить другую, попробовать снова. Играть можно только с дозировками, а не с формулой. Изменение в формуле означает возвращение в исходную точку, сказали они ему, а на этой стадии никто на такое не пойдет. А потом начали намекать на то, что могут воздержаться от инвестиций в Великобритании, тем самым увеличивая число безработных Ее Величества.
— Что насчет «Три Биз»?
— Был другой ленч. С черной икрой и шампанским в «Гольфстриме» Кенни К. Бернард и Кенни согласились, что в Африке разразится жуткий скандал, если пойдут разговоры о том, что «Три Биз» отравляет людей. Единственный выход — стоять стеной, пока ученые «КВХ» отшлифуют формулу и уточнят дозировки. Бернарду до отставки два года. Он рассчитывает на место в совете директоров «Три Биз». А то и «КВХ», если его туда возьмут. Если можно стать членом двух советов, нет смысла отказываться от такой возможности.
— «КВХ» ставило под сомнение предъявленные доказательства?
Вопрос дрожью боли сотряс тело Вудроу. Он выпрямился, обхватил голову руками, помассировал виски. Наклонился вперед, не отрывая рук от головы, прошептал: «Господи».
— Ополоснись, — предложил Джастин и повел его по коридору к раковине, постоял над ним, как стоял в морге, пока тот блевал. Вудроу подставил руки под струю, плеснул водой в лицо.
— Доказательства выглядели чертовски убедительно, — пробормотал он, вернувшись за стол. — Блюм и Тесса побывали и в деревнях, и в больницах, говорили с пациентами, родителями, родственниками. Куртисс об этом прознал и начал заметать следы. Этим занимался его человек, Крик. Но Тесса и Блюм отслеживали и заметание следов. Возвращались в те же деревни, искали людей, с которыми говорили раньше. Не могли их найти. Указали в отчете, что «Три Биз» не только отравляет людей, но и уничтожает улики своих деяний. «Этот свидетель исчез. Этого обвинили в уголовном преступлении. Из этой деревни изгнали всех ее жителей». Они проделали огромную работу. Ты должен ею гордиться.
— В отчете упоминалась женщина по имени Ванза?
— О, женщина по имени Ванза играла главную роль. Но они заткнули рот ее брату.
— Как?
— Арестовали. Выбили из него добровольное признание. На прошлой неделе его дело рассматривалось в суде. Он получил десять лет за ограбление белого туриста в национальном парке Тзаро. Белый турист не давал показаний, но множество очень испуганных африканцев видели, как мальчишка грабил белого туриста.
Джастин закрыл глаза. Увидел печальное лицо Киоко, сидящего на полу рядом с сестрой. Почувствовал, как рука Киоко проскальзывает в его руку у могилы Тессы.
— И ты не счел необходимым, после того как прочитал отчет и понял, что какая-то часть его — правда, обратиться к кенийцам? — спросил Джастин. Вудроу горько усмехнулся.
— Ради бога, Куэйл. Ты когда-нибудь надевал свой лучший костюм, шел в управление полиции и обвинял ее в том, что она заметает следы, получая за это деньги от Кенни К.? Это не тот метод, каким в солнечном Найроби можно завоевывать друзей и оказывать влияние на людей.
Джастин шагнул к столу, взял себя в руки, вернулся к стене.
— Как я полагаю, имелись и медицинские доказательства.
— Имелось что?
— Я спрашиваю, имелись ли в тексте медицинские доказательства, подтверждающие выводы меморандума, написанного Арнольдом Блюмом и Тессой Куэйл и по требованию Бернарда Пеллегрина уничтоженном ТОБОЙ? Копию которого Бернард Пеллегрин передал «КВХ»?
Эхом зазвенели стеклянные полки. Вудроу дождался тишины.
— Медицинские доказательства — епархия Блюма. Тесса сгруппировала их в отдельном приложении.
— Какие доказательства приводил Блюм?
— Истории болезней. Тридцать семь случаев. От и до. Имена, фамилии, адреса, проведенное лечение, место и дата смерти. Каждый раз одни и те же симптомы. Сонливость, слепота, кровотечение, почечная недостаточность, бинго.
— Бинго в смысле смерть?
— Образно говоря. Полагаю, что да. Смерть.
— И «КВХ» оспорил эти доказательства?
— Ненаучные, надуманные, пристрастные, притянутые за уши… основанные на эмоциях. Вот так. Основанные на эмоциях. Означает, что человек слишком увлечен проблемой, а потому не заслуживает доверия. Я — противоположность. Совсем не увлечен проблемой. Эмоций — ноль. Чем меньше чувствуешь, тем громче кричишь. Тем больше вакуум, который ты должен заполнить. Я не про тебя. Про себя.
— Кто такой Лорбир?
— Ее bete noire [81].
— Почему?
— Главная движущая сила распространения препарата. Надежда и опора. Уговорил «КВХ» взяться за его производство, советник «Три Биз». По ее раскладу, полное говно.
— Она говорит, что Лорбир предал ее?
— С какой стати? Мы все предали ее, — по щекам Вудроу текли слезы. — В том числе и ты, сидел на заднице и выращивал цветы, когда она пыталась сдвинуть гору.
— Где сейчас Лорбир?
— Не имею ни малейшего понятия. Никто не имеет. Понял, куда дует ветер, и лег на дно. «Три Биз» какое-то время искал его, потом им это надоело. Тесса и Блюм устроили за ним настоящую охоту. Хотели сделать Лорбира главным свидетелем. Но для этого его следовало найти.
— Эмрих?
— Одна из создателей препарата. Однажды прилетала сюда. Пыталась остановить «КВХ». Ей, конечно, дали пинка под зад.
— Ковач?
— Третий член банды. Куплена «КВХ» с потрохами. Очевидно, шлюха. Никогда ее не встречал. А вот Лорбира, думаю, однажды видел. Большой, толстый бур. Выпученные глаза. Рыжие волосы.
Вудроу в ужасе подпрыгнул. Джастин стоял рядом с ним. Положил на подставку листок бумаги, протягивал ему ручку, колпачком вперед, как принято у воспитанных людей.
— Это разрешение на поездки по стране, — объяснил Джастин. — Из тех, что вы выдаете. — Зачитал текст, потому что залитые слезами глаза Вудроу не могли разобрать ни слова: «Податель сего — английский гражданин, путешествующий по Кении при содействии английского посольства в Найроби». — Подпиши.
Вудроу, прищурившись, поднес листок к пламени свечи.
— Питер Пол Аткинсон. Это еще кто?
— В тексте указано. Английский журналист. Пишет для «Телеграф». Если кто-то позвонит в посольство и справится о нем, он — настоящий журналист, выполняющий задание редакции. Ты сможешь это запомнить?
— Чего его потянуло в Локи? Это же жуткая дыра. Гита там побывала. На бланке должна быть фотография, не так ли?
— Будет.
Вудроу расписался, Джастин сложил листок, убрал в карман. Вернулся к двери. Стоящие рядком часы-кукушки, изготовленные на Тайване, пробили час ночи.
Когда Джастин остановил маленький автомобиль Гиты, Мустафа уже ждал на тротуаре с ручным фонариком. Должно быть, загодя услышал приближающийся шум двигателя. Вудроу, похоже, не понимал, что вернулся к своему дому, сидел, тупо уставившись в ветровое стекло, сцепив пальцы на коленях. Джастин перегнулся через него, заговорил с Мустафой через опущенное стекло. На английском, вставляя слова на суахили, которые знал.
— Мистер Вудроу плохо себя чувствовал, Мустафа. Ты вывел мистера Вудроу на свежий воздух, чтобы его вырвало. Теперь мистера Вудроу надо отвести в спальню и уложить на кровать, чтобы миссис Вудроу могла ухаживать за ним. Будь любезен сказать мисс Гите, что я собираюсь уехать.
Вудроу, уже собиравшийся выбраться из машины, повернулся к Джастину.
— Ты не расскажешь об этом Глории, старина? Теперь, когда ты все знаешь, смысла в этом нет. У нее нет того опыта, которым обладаем мы. Давние коллеги и все такое. Не расскажешь?
Как человек, которому приходится прикоснуться к чему-то мерзкому, но старающийся не выказывать, что ему это неприятно, Мустафа помог Вудроу выбраться из машины и повел к входной двери. Джастин вновь натянул шапочку на лоб и застегнул «молнию» куртки. Из шатра вырывались лучи яркого света. Музыканты без устали наяривали рэп. Повернув голову налево, Джастин вроде бы заметил высокого мужчину, стоящего в тени рододендронов. Присмотрелся: мужчина исчез. А может, его и не было. Однако Джастин продолжал огладывать кусты, припаркованные автомобили. Послышались торопливые шаги. Гита спешила на его зов, с шалью на плечах, туфельками в одной руке, фонариком в другой. Скользнула на пассажирское сиденье в тот самый момент, когда Джастин завел двигатель.
— Они уже гадали, где он, — сообщила она.
— Донохью там был?
— Не думаю. Не уверена. Не видела его, — хотела спросить что-то еще, но передумала.
Он ехал медленно, вглядываясь в стоящие по обеим сторонам мостовой автомобили, то и дело посматривая в боковое зеркало. Проехал свой дом, не удостоив его и взгляда. Желтая собачонка с громким лаем бросилась на колеса. Он по плавной дуге объехал ее. Выбоины, выхваченные фарами, напоминали черные озера, появляющиеся на посеребренном светом фар асфальте. Гита оглянулась. Позади царила чернильная тьма.
— Смотри вперед, — скомандовал он. — Я боюсь сбиться с пути. Говори, когда надо поворачивать.
Он прибавил скорости, лавируя между выбоинами, выезжая на середину мостовой, если ему не нравилось то, что он видел по краям. Гита шептала: «Налево… снова налево, тут большая яма…» Он резко притормозил, пропуская нагнавший их автомобиль.
— В кабине знакомых лиц не заметила? — спросил он.
— Нет.
Они свернули на обсаженную деревьями улицу. Дорогу перегородил помятый щит с надписью: «ПОМОГИТЕ ДОБРОВОЛЬЦАМ». За щитом толпились исхудалые мальчишки с лопатами и тачкой без колеса.
— Они всегда здесь?
— Днем и ночью, — кивнула Гита. — Вынимают камни из одной выбоины и заваливают ими другую. Поэтому работа для них никогда не закончится.
Он нажал на педаль тормоза. Автомобиль медленно подкатился к щиту, остановился. Мальчишки окружили его, хлопая ладонями по крыше. Джастин опустил стекло. У окна возникла улыбающаяся физиономия вожака, лет шестнадцати от роду.
— Добрый вечер, господин, — вежливо поздоровался он. — Я — мистер Симба.
— Добрый вечер, мистер Симба, — ответил Джастин.
— Не хотите посодействовать ремонту этой прекрасной дороги, господин?
Джастин передал ему купюру в сто шиллингов. Мальчишка в восторге пустился в пляс, высоко вскинув руку с купюрой. Остальные аплодировали.
— Какой обычный тариф? — спросил он Гиту, когда убранный мальчишками щит остался позади.
— В десять раз меньше.
Еще один автомобиль обогнал их, и вновь Джастин пристально всматривался в сидящих в кабине, пусть и не знал, кого ожидал там увидеть. Они въехали в центральную часть города. Сверкали вывески магазинов, кафе, на тротуарах толпились люди. Мимо пролетали автобусы. Слева донесся скрежет металла, за которым последовали автомобильные гудки и крики. Гита по-прежнему указывала дорогу: направо, налево, через ворота. Джастин преодолел небольшой подъем и въехал по двор квадратного четырехэтажного здания. По периметру тянулись подсвеченные слова: «ПРИДИ В ОБЪЯТИЯ ХРИСТА».
— Это церковь? — спросил он.
— Стоматологическая клиника адвентистов седьмого дня, — ответила Гита. — После реконструкции стала жилым домом.
Автостоянку окружал забор с натянутой поверху колючей проволокой. Поставив машину, он вылез из кабины, настороженно огляделся, прислушался. Гита в тревоге погладывала на него.
— Ты кого-то ждешь? — прошептала она.
Он провел ее мимо улыбающихся детей у входной двери, по ступеням, ведущим в вестибюль. Написанное от руки объявление на дверях кабины лифта сообщало о том, что лифт временно не работает. Они пересекли вестибюль, направляясь к узкой лестнице, освещенной тусклыми лампами. Вслед за Гитой Джастин поднялся на площадку последнего этажа, где царила тьма. Джастин зажег карманный фонарь. Из-за дверей доносились азиатская музыка и ароматы восточной кухни. Отдав Гите фонарь, вернулся к лестнице, пока она открывала железную решетку и три замка. Едва Гита вошла в квартиру, зазвонил телефон. Она повернулась к Джастину, который уже стоял у нее за спиной, сняла трубку.
— Гита, дорогая моя, привет, — услышала она обаятельный мужской голос, который поначалу не узнала. — Этим вечером ты потрясающе выглядела. Это Тим Донохью. Хочу узнать, позволишь ли заглянуть на минуту, выпить с вами двумя чашечку кофе под звездами?
Маленькая квартира Гиты состояла из трех комнат. Окна выходили на ветхий склад. С улицы доносились гудки автомобилей и крики нищих, которые до самого последнего момента стояли у них на пути. Забранное решеткой окно выходило на железную лестницу, призванную спасать жизни жильцов в случае пожара, но из соображений безопасности нижние пролеты давно отпилили. Верхние же остались в неприкосновенности, и в теплые вечера Гита вылезала на крышу, где, привалившись спиной к деревянной обшивке водяного бака, готовилась к вступительному экзамену в Форин-оффис, который намеревалась сдать в следующем году, слушала торопливые шаги азиатов, снующих по зданию, их музыку, споры, разговоры с детьми и убеждала себя, что находится среди своих.
И хотя эта иллюзия рассеивалась, как дым, едва она входила в ворота посольства и надевала на себя другую кожу, крыша с кошками, клетками для птиц, развешенным на просушку бельем и люками вентиляционных шахт оставалась одним из тех немногих мест, где Гита чувствовала себя как дома. Возможно, поэтому она особо и не удивилась, когда Донохью предложил выпить кофе под звездами. Как он узнал, что у нее был доступ на крышу, оставалось для нее загадкой, потому что, насколько она знала, он никогда не бывал в ее квартире. Но знал. Переступив порог, Донохью прижал палец к губам и под недоуменным взглядом Джастина неуклюже протиснулся в окно, вылез на площадку железной лестницы и знаком предложил им последовать за ним. Джастин не заставил себя ждать, а Гита присоединилась к ним через несколько минут, с подносом, на котором стояло все необходимое для кофе. Донохью уже сидел на каком-то ящике, а Джастин, как только Гита опустилась на теплое железо, пристроился рядом с ней.
— Как тебе удалось миновать границу, старина? — осведомился Донохью, перекрывая уличный шум, и пригубил кофе.
— Сафари-тур, — ответил Джастин.
— Из Лондона?
— Из Амстердама.
— Большая группа?
— Самая большая, какую я только смог найти.
— Как Куэйл?
— Более-менее.
— И где ты спрыгнул с корабля?
— В Найроби. Как только мы прошли таможню и паспортный контроль.
— Умница. Я тебя недооценил. Думал, что ты воспользуешься наземным маршрутом. Скажем, через Танзанию.
— Он не позволил мне встретить его в аэропорту, — вставила Гита. — Приехал на такси уже ночью.
— Что тебе нужно? — спросил Джастин.
— Спокойной жизни, если ты не считаешь, что я прошу слишком многого, старина. Я уже в том возрасте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53