Очень давно он был послом в какой-то маленькой стране, но продержался там недолго.— Вы должны ежедневно телеграфировать мне. Брэдфилд все это устроит. Но не звоните по телефону, понятно? Прямая связь опасна. — Он закрыл папку. — Брэдфилд согласовал все с послом. Они дадут вам возможность работать при одном условии.— Очень мило с их стороны.— Немцы ничего не должны знать. Ни в коем случае. Они не должны знать, что он сбежал, не должны знать, что мы его ищем, не должны знать, что произошла утечка информации.— А что, если он разгласил секретные материалы НАТО? Это их касается не меньше, чем нас.— Решения такого рода — не ваше дело. Вам приказано действовать осторожно. Не поступайте опрометчиво, ясно?Тернер ничего не ответил.— Вы не должны ничего нарушать, не должны никого раздражать или обижать. Они там ходят по острию ножа. Любой неверный шаг может нарушить равновесие — сегодня, завтра, каждую минуту. Есть даже опасность, что гунны вообразят, будто мы ведем против них двойную игру с русскими. Если эта идея получит распространение, там может выйти целая чехарда.— Выходит, нам трудно дается даже та игра, которую мы ведем один на один с гуннами, — заметил Тернер, пользуясь языком Ламли.— Посольские одержимы одной идеей. Их волнует не Гартинг, не Карфельд и уж меньше всего вы. Их волнует Брюссель. Помните об этом. Очень вам советую, помните, не то можете получить под зад коленом.— Почему бы вам не послать Шоуна? Он тактичный. Очарует их там всех до единого.Ламли пододвинул к нему через стол документ со сведениями о Гартинге.— Потому что вы его найдете, а Шоун не найдет. Не думайте только, что это приводит меня в восторг. Вы способны повалить дубовую рощу, чтобы отыскать желудь. Что движет вами? Что вы ищете? Какую-то небывалую абсолютную истину! Если я кого и ненавижу, так это циников, стремящихся обрести бога. Может быть, вам полезно разок потерпеть неудачу.— У меня их было сколько угодно.— Жена вам не писала?— Нет.— Вы могли бы простить ее, знаете. Такое ведь уже случалось и раньше.— Вы слишком много себе позволяете, черт подери, — еле сдерживаясь, ответил Тернер. — Что вы знаете о моем браке?— Ничего не знаю. Именно поэтому я вправе давать советы. Я просто хочу, чтобы вы перестали карать всех нас за то, что мы не во всем совершенны.— Еще что-нибудь?Ламли изучал его, как старый судья, у которого впереди уже не очень много дел.— Боже мой, как легко вызвать ваше презрение, — сказал он наконец. — Вы пугаете меня, скажу вам это совершенно бесплатно. Вы должны как можно скорее научиться любить людей, или будет слишком поздно. Мы еще по надобимся вам в жизни, знаете ли. При всей нашей второсортности. — Он сунул папку в руки Тернеру. — Ну, поезжайте. Отыщите его. Но только помните, что вы на сворке. На вашем месте я бы уехал ночным поездом. Добрались бы туда к обеду. — Его желтые глаза под набрякшими веками на секунду глянули в окно, на залитый солнцем парк. — Бонн — препротивное туманное место.— Я бы лучше полетел самолетом, если можно. Ламли медленно покачал головой.— Не терпится? Руки чешутся схватить его? Господи, хотел бы я обладать вашим энтузиазмом.— Вы обладали им когда-то.— И потом, купите себе костюм, купите что-нибудь поприличнее. Постарайтесь все-таки выглядеть, как один из нас.Хоть я и не один из вас, верно?— Ну ладно, — сказал Ламли, теряя терпение. — Носите матерчатую кепку. Господи, — добавил он, — мне казалось, что теперь ваше сословие страдает уже, наоборот, от чрез мерного признания.— Кое-чего вы мне не сказали. Что им нужнее — папки или этот человек?— Спросите Брэдфилда, — ответил Ламли, избегая его взгляда.Тернер пошел в свою комнату и набрал номер телефона жены. Ответила ее сестра.— Ее нет дома, — сказала она.Ты хочешь сказать, что они еще в постели?— Что тебе нужно?— Скажи ей, что я уезжаю за границу.Когда он повесил трубку, его снова отвлек грохот радио. Дежурный включил его на полную мощность и настроил на волну европейских передач. Какая-то дама с изысканным произношением читала обзор последних новостей. Следующий митинг Карфельдовского движения состоится в Бонне, сообщила она, в пятницу, через пять дней.Тернер усмехнулся. Совсем как приглашение на чашку чая. Он подхватил свою сумку и направился в Фулхем, в район меблированных комнат, где живут женатые мужчины, не ночующие дома из-за размолвки с женой. 4. В ТЕ ДЕКАБРИ ВОЗОБНОВЛЯЛСЯ ДОГОВОРПонедельник. Утро Де Лилл встретил его на аэродроме. Спортивная машина де Лилла, немного не соответствующая его возрасту, с грохотом и дребезжанием неслась по мокрому булыжнику деревенских мостовых. Хотя автомобиль был совсем новый, краска на кузове уже потеряла свой блеск от клейкого сока каштанов, росших вдоль улиц Годесберга. Было девять часов утра, но фонари еще горели. По обеим сторонам шоссе в обрывках тумана, точно старые корабли, выброшенные на сушу приливом, на плоской равнине лежали хутора и островки новых зданий. Капли дождя стучали в узкое ветровое стекло.— Мы заказали вам номер в отеле «Адлер». Думаю, там будет удобно. Мы не знали, сколько вам разрешается тратить на гостиницу.— Что написано на этих транспарантах?— А-а, мы уже перестали их замечать. Объединение… Союз с Москвой… Против Америки… Против Англии…— Приятно, что мы все еще в составе Большой тройки.— Боюсь, что Бонн встречает вас типично боннской погодой. Иногда туман бывает несколько холоднее, — весело продолжал де Лилл, — тогда мы считаем, что настала зима. Иногда — чуточку теплее, и тогда это — лето. Знаете, что говорят про Бонн: здесь либо идет дождь, либо перекрыты мосты. На самом деле обычно происходит и то и другое одновременно. Остров, отрезанный от мира туманом, вот что мы такое. Это очень мистический уголок: фантазии здесь напрочь вытеснили действительность. Мы живем где-то между ближайшим будущим и не столь отдаленным прошлым. У большинства из нас такое чувство, точно мы провели здесь всю жизнь. Даже Карфельд не трогает нас. Не в личном плане, конечно, вы меня понимаете.— И вас тут всегда сопровождают?Черный «опель» держался ярдах в тридцати позади них. Он не отставал и не набирал скорости. Впереди сидели двое бледных мужчин; машина шла с включенными фарами.— Они охраняют нас. Такова официальная точка зрения. Вы, может быть, слыхали о нашем совещании у Зибкрона? — Они свернули направо, «опель» последовал за ни ми. — Посол буквально в ярости. А теперь они, конечно, могут говорить, что все это оправдано Ганновером: ни один англичанин якобы не может чувствовать себя в безопасности без охраны. Мы сами так вовсе не считаем. Однако после пятницы есть надежда избавиться от них. Как дела в Лондоне? Говорят, Стид-Эспри назначен в Лиму.— Да. Мы все в восторге.Появился желтый дорожный знак: до Бонна — шесть километров.— Если не возражаете, мы объедем город по кольцевой дороге. Когда въезжаешь или выезжаешь, обычно возникают задержки из-за проверки пропусков и всяких формальностей.— Я понял из ваших слов, что Карфельд не причиняет вам беспокойства.— Мы все так говорим. Это один из обрядов здешней религии. Нас учат считать Карфельда чем-то вроде крапивницы, но вовсе не эпидемией. Вам придется к этому привыкнуть. Между прочим, у меня к вам поручение от Брэдфилда. Он просил передать, что, к сожалению, не имел возможности встретить вас сам, ему сейчас приходится нелегко.— Больше он ничего не просил передать?— Очень важно сразу установить, кто что знает. Брэдфилд полагает, что в этом вопросе у вас должна быть ясность. Крыша — так бы вы это назвали?— Возможно.— Об исчезновении нашего друга известно в общих чертах, — продолжал де Лилл тоном светской беседы. — Скрыть это было невозможно. К счастью, подвернулся Ганновер. И у нас возникла возможность кое-что подштопать на скорую руку. Официально Роули предоставил ему отпуск по семейным обстоятельствам. Никаких подробностей — только намек на какие-то личные неполадки, и все. Младший персонал может думать что угодно: нервный срыв, семейные неприятности, пусть сочиняют какие угодно слухи. Брэдфилд упомянул об этом на сегодняшнем совещании, мы все, конечно, поддерживаем эту версию. Что же до ваших функций…— Да?— Общая проверка соблюдения правил безопасности в нынешних чрезвычайных обстоятельствах. Как вам нравится такая версия? Нам она представляется убедительной.— Вы его знали?— Гартинга?Ну да. Вы его знали?— Мне кажется, — сказал де Лилл, останавливаясь у светофора, — что право надкусить пирог лучше предоставить Брэдфилду. Вы согласны? Ну, а какие новости о наших душках — лордах Йоркских?— А кто они такие, черт бы их побрал?— Ах, извините, — сказал де Лилл, искренне смутившись. — Мы здесь так называем кабинет министров. Прости те, как это глупо с моей стороны!Они подъезжали к посольству. Когда они перестроились в левый ряд, чтобы пересечь осевую, черный «опель» медленно проскользнул мимо, как старая нянька, которая благополучно перевела своих питомцев через дорогу.В холле посольства было тесно и шумно. Фельдъегери проталкивались сквозь толпу журналистов и полицейских. Железная решетка, выкрашенная в приметный оранжевый цвет, преграждала ход в подвал. Де Лилл быстро провел Тернера на первый этаж. Очевидно, кто-то уже позвонил с контрольного поста наверх, потому что Брэдфилд встретил их стоя.— Роули, это Тернер, — представил его де Лилл таким тоном, словно хотел сказать, что он здесь ни при чем, и деликатно прикрыл за собой дверь.
Брэдфилд был хорошо сохранившийся мужчина, худощавый, узкокостный, спортивного сложения, и принадлежал к тому поколению, которое умеет обходиться очень малым количеством сна и целиком отдает себя делу. Однако напряжение последних дней проложило синие тени в уголках его век и окрасило кожу нездоровой бледностью. Он молча разглядывал Тернера: его парусиновую сумку, зажатую в тяжелом кулаке, видавший виды коричневый костюм, упрямое лицо без определенной классовой принадлежности. С минуту казалось, что Брэдфилда захлестнула волна неосознанного гнева, грозившая смыть его обычное спокойствие; казалось, что его эстетическое чувство сейчас восстанет против этого вопиюще неуместного пришельца, навязанного ему в такое трудное время. Из коридора до Тернера доносился приглушенный гул голосов, шум шагов, быстрый перестук пишущих машинок, пульсация машин в шифровальной.— Спасибо, что приехали в такое неуютное время. Позвольте мне взять это. — Он взял у Тернера сумку и поло жил за стулом.— Ух, и жарко здесь у вас, — сказал Тернер. Подойдя к окну, он оперся локтями о подоконник и выглянул наружу. Справа вдали на горизонте, очерченные меловой каймой облаков, поднимались семь зубцов КЈнигсвинтера, похожие на готические призраки на фоне бесцветного неба. У подножия их тускло поблескивала вода и виднелись силуэты неподвижных судов.— Он жил вон там, верно? У КЈнигсвинтера?— Мы снимаем несколько помещений на том берегу. Они никогда не пользуются спросом. Паром — большое не удобство… Насколько я знаю, у вас существуют определенные методы в подобных случаях, — продолжал Брэдфилд, обращаясь к спине Тернера. — Скажите, что вам требуется, и мы сделаем все, что в наших силах.— Понятно.— У шифровальщиков есть комната отдыха, где вас не будут беспокоить. Им дано указание передавать ваши телеграммы, минуя обычные инстанции. По моему распоряжению вам там поставили стол и телефон. Я также попросил канцелярию подготовить список пропавших дел. Если вам понадобится что-нибудь еще, де Лилл, конечно, все вам предоставит. Я думаю, что мы покончили с организационными вопросами. — Брэдфилд чуточку помедлил. — А теперь позвольте пригласить вас поужинать у нас завтра вечером. Мы будем очень рады. Обычный боннский вечер. Де Лилл, несомненно, сможет одолжить вам смокинг. — При этом он покосился на парусиновую сумку Тернера.— Что касается наших методов, — ответил наконец Тернер, — то у нас их много. — Он стоял теперь спиной к окну, опершись на радиатор и оглядывая комнату. — В такой стране, как эта, все должно быть дьявольски просто. Сообщить в полицию. Обзвонить больницы, санатории, тюрьмы, приюты Армии Спасения. Разослать его фотографии и словесный портрет и урегулировать дело с местной прессой. Потом я начну искать его сам.— Искать его? Где?— Через других людей. В его прошлом. Мотивы, политические связи, друзья, знакомые женщины, контакты. Кто еще был в этом замешан, кто знал, кто наполовину знал, кто знал на четверть, на кого он работал, с кем встречался, где и как поддерживал связь. Явки, явочные квартиры. Сколько времени это продолжалось. Возможно, кто-то потворствовал ему. Вот это я и называю — искать. Потом я напишу отчет: укажу виновных, наживу новых врагов. — Он продолжал рассматривать кабинет, и казалось, под его зорким, непроницаемым взглядом не остается ничего непричастного к преступлению — ни вещей, ни людей. — Это один из наших методов. Применим, конечно, только в дружественной стране.— Большая часть того, что вы предлагаете, здесь совершенно неприемлема.— Разумеется. Мне все это разъяснил Ламли.— Быть может, перед тем как мы пойдем дальше, вам следует услышать это и от меня.— Сделайте одолжение, — сказал Тернер таким тоном, будто намеренно стремился вывести собеседника из себя.— Насколько я понимаю, в вашей среде секреты — величина абсолютная. Они значат больше, чем что-либо другое. Те, кто хранит их, — ваши союзники, за теми, кто их разглашает, вы охотитесь. Здесь же все обстоит по-иному. В нынешних условиях соображения, связанные с мест ной политической ситуацией, приобретают намного большее значение, чем соображения безопасности.Тернер вдруг усмехнулся.— А это всегда так. Просто поразительно!— Здесь, в Бонне, в настоящий момент для нас самое главное — любой ценой сохранить доверие и благорасположение федерального правительства. Укрепить его решимость противостоять растущему недовольству избирателей. Здешняя коалиция больна, любой вирус может убить ее. Наше дело — потрафлять инвалиду. Утешать его, ободрять, иной раз припугнуть и молиться богу об его здравии — пусть он живет ровно столько, сколько нам нужно, чтобы с его помощью попасть в Общий рынок.— Очаровательная картина! — Алан снова смотрел в окно. — Наш единственный союзник — и тот на костылях. Два европейских инвалида поддерживают друг друга.— Нравится вам это или нет, таково положение вещей. Мы здесь вроде как играем в покер. Нам даже блефовать не с чем. Кредиты наши исчерпаны, ресурсы равны нулю. И все же в обмен на одну лишь улыбку наши партнеры готовы вести игру. Эта улыбка — все, что у нас есть. Вся система отношений между правительством Ее Величества и федеральным правительством зиждется на этой улыбке. Видите, сколь деликатно наше положение здесь и сколь оно необычно. И неустойчиво. Все наше будущее в Европе может решиться через десять дней. — Он помолчал, очевидно ожидая реплики Тернера. — Не случайно Карфельд выбрал именно пятницу для своего сборища в Бонне. К пятнице наши друзья в федеральном правительстве вынуждены будут решить, поддадутся ли они французскому давлению или останутся верными своим обещаниям, данным нам и партнерам по Шестерке. Своим походом в Бонн и наращиванием темпов кампании Карфельд стремится усилить давление на коалиционное правительство в самый критический момент. Вам понятна моя мысль?— Кое-как разбираюсь, — ответил Тернер.Цветная фотография королевы висела прямо над головой Брэдфилда. Ее герб присутствовал всюду в этой комнате: на синих кожаных креслах, на серебряном портсигаре, даже на блокнотах, разложенных на длинном столе для заседаний. Казалось, королевская фамилия прилетала сюда с визитом первым классом и оставила всем бесплатные сувениры.— Вот почему я прошу вас действовать со всей возможной осторожностью. Бонн — деревня, — продолжал Брэдфилд. — Здешние нравы, суждения и узость кругозора присущи кумушкам, собравшимся посудачить у деревенского колодца, и все же это государство. И главное сейчас для нас — сохранить доверие местных властей. А уже есть данные, что мы чем-то обидели их. Не знаю, чем именно. Их отношение к нам даже за последние сутки стало заметно холоднее. Мы находимся под наблюдением, наши телефонные разговоры прерываются, мы испытываем серьезнейшие затруднения даже в повседневных деловых контактах с их министерствами.— Ладно, — сказал Тернер. Он слышал достаточно. — До меня дошло. Мы стоим на зыбкой почве. Что дальше?— Дальше вот что, — повысив голос, заявил Брэдфилд. — Мы оба знаем, кем был или кем мог быть Гартинг. Такие случаи уже известны. Чем больше масштабы его предательства, тем серьезнее возможные неприятности, тем больше будет поколеблено доверие немцев к нам. Предположим самое худшее. Если окажется — я не утверждаю, что это так, но для предположений данные имеются, — итак, если окажется, что в результате деятельности Гартинга в посольстве наши самые секретные сведения в течение многих лет передавались русским, сведения, во многом являющиеся и немецкими секретами, этот удар может оборвать последнюю нить, на которой держится здесь доверие к нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40