через несколько дней заболели один
за другим все три сына Йелы, а потом и она сама. Эрлис продержалась дольше
всех. Она почти совсем не спала и утратила счет времени, разрываясь между
четырьмя больными, у которых не было сил даже голову поднять. Крейон не
приходил. Искал лекарство или слег сам? Последнее было намного вероятнее,
но девочка не хотела в это верить. Она сопротивлялась недугу как только
могла, пока не поняла. Что ее помощь уже не требуется ни тетушке Йеле, ни
Йелиным сыновьям.
В короткие минуты просветления Эрлис видела возле себя Крейона, но
она так много думала о нем и так ждала его, что не могла понять, сон это
или явь.
И когда девочка впервые надолго пришла в себя, когда убедилась, что
Крейон и вправду возле нее, то спросила, еле шевеля сухими потресканными
губами:
- Ты... лекарство нашел?
- Нашел, - ответил он.
Чудодейственное средство оказалось на удивление простым. Отвар
ирубеи, растения, считавшегося сорняком, намного облегчал ход болезни.
Ирубея росла повсюду, достаточно было руку протянуть, чтобы нарвать целую
охапку. Как только узнали о ее целебных свойствах, смерть начала
отступать. Но ни семье тетушки Йелы, ни матери самого Крейона это зелье
было уже ни к чему.
Молодость брала свое, и силы быстро возвращались к Эрлис. Как только
она немного окрепла, то с радостью взяла на себя часть домашней работы.
Чем только могла, девушка старалась отблагодарить Крейона за его заботу.
Все в доме блестело чистотой. Крейон был равнодушен к изысканным блюдам,
зато все, что он ел, было самым свежим, самым лучшим из того, что можно
купить на рынке. Уроки тетушки Йелы не прошли даром.
Текли дни. Эрлис была уже совершенно здорова и каждый день ожидала,
когда же ее выгонят из этого рая. Конечно, она теперь все умеет делать и
нигде не пропадет, а все же...
И вот однажды утром Крейон пригласил ее зайти в комнату, в которой
она еще ни разу не была. Ей не разрешалось даже убирать там. Эта комната с
покрытыми голубой краской стенами вызывала у девушки почтительный страх:
именно тая Крейон готовил лекарства и проводил опыты. Эрлис застыла на
пороге, удивленно разглядывая длинные полки со странной посудой,
непонятные приспособления, высокие и низкие столы, тоже выкрашенные в
голубой цвет...
- Я долго к тебе присматривался, девочка, - сказал Крейон. - Теперь я
знаю: у тебя ловкие руки и быстрый ум. Одному мне трудно: нужен еще
кто-то, кто помогал бы и в доме, и тут, - он обвел взглядом голубые стены.
- Если хочешь, оставайся. Я постараюсь научить тебя тому, что знаю сам.
Эти знания всегда тебе пригодятся, и, может, со временем ты тоже сможешь
лечить других. Но предупреждаю; будет нелегко.
Голос Крейона звучал серьезно, даже чуть торжественно... Такого Эрлис
не ожидала. Жить в этом доме, помогать Крейону, учиться у него!..
- Я согласна! - выпалила она не раздумывая.
- Не торопись с ответом, Эрлис.
- Остаюсь у тебя! Вот и все.
Вначале Эрлис заходила в голубую комнату, как ,в волшебный дворец.
Все казалось ей загадочным и непонятным. Когда Крейон сливал в высоком
узком сосуде две прозрачные жидкости и они вдруг становились
молочно-белого или же ярко-красного цвета, она чувствовала, как внутри у
нее все замирает.
Но с каждым днем неизвестного становились все меньше и меньше. Эрлис
могла уже сама приготовить и развесить на порции некоторые простые
лекарства. Вот когда пригодилось ей умение писать и считать! Не все
давалось одинаково легко, но теперь она стала настойчивой и упорной. И как
же благодарна была она за все покойной тетушке Йеле...
Эрлис знала уже названия и свойства многих растений в Гресторе и
вокруг него. Только теперь поняла она, почему Крейону удалось довольно
быстро найти лекарство от черной лихорадки: он искал не наугад, он знал,
что именно ему нужно! На мысль использовать ирубею его натолкнуло то, что
в селах ее листьями кормили при некоторых болезнях скот. Сперва он начал
пить отвар сам, а когда убедился, что лекарство помогает, стал давать его
другим.
Везде, где раньше Эрлис видела чудо, был только бесконечный труд
Крейона, труд его мысли и его рук.
Он недаром предупреждал ее о трудностях. Девушка училась перевязывать
раны, ходить за тяжелобольными. Она видела мужество и выдержку Крейона
даже в самых сложных ситуациях, прониклась к нему еще большим уважением и
старалась во всем ему подражать.
Теперь Эрлис и впрямь готова была поверить, что она счастливица!
Но и на этот раз счастье ее длилось недолго. К власти пришел новый
правитель, Сутар, и настали иные времена.

III
"Эх, Витка ты моя, - вспомнились вдруг мамины слова, - и в кого ты
только такая удалась? Куда ни пойдешь, за тобою золотые вербы растут.
Непременно куда-нибудь встрянешь..."
И вправду, вот это уж точно - встряла! Или, может, влипла? Тоже
выразительно звучит. Знала бы мама... Непременно сказала бы, что такое
только с ее Виткой и могло случиться. Ну ладно, что теперь делать-то? Как
из этой очень странной истории теперь выбираться? И Вита решила в конце
концов во всем положиться на чернобородого. Уж если кто и может ей помочь,
так только он один.
Они долго брели в лабиринте узких коридоров, куда-то сворачивали,
карабкались вверх, иногда чуть ли не ползли; песок осыпался им на головы,
лез в глаза, скрипел на зубах. Часть пути пройти пришлось по щиколотки в
воде. Чернобородый взял Виту за руку, но она все равно поскользнулась и
сильно ушибла ногу о камни на дне. Вновь начался крутой подъем. Отдохнуть
бы хоть минутку! Но ее спаситель не останавливался. Наконец он убавил шаг
и погасил об землю факел - впереди пробивался свет.
Выход из подземелья прятался среди колючих кустов. Чернобородый
придерживал ветки, чтобы те не хлестали ее по лицу. Они пробрались сквозь
заросли и очутились на задворках покинутого полуразрушенного дома.
Незнакомец внимательно оглядел Виту с головы до пят, затем отряхнул
пыль и грязь с ее плаща и накинул его на нее так, чтобы прикрыть лицо;
жестами дал понять, что сандалии придется снять. Девушка видела: он
спешит, беспокоится, а потому быстренько расстегнула пряжки, кое-как сбила
землю с подошв, запихнула обувь в свою небольшую, но вместительную сумку и
снова забросила ее на плечо под плащ.
Они обошли развалины и оказались на улице, по обеим сторонам которой
стояли довольно высокие - в три и четыре этажа - дома, выкрашенные в яркие
цвета: синий, зеленый, красный... Какой пестрый поселок, подумала Вита.
Только почему же людей не видно?
Босые ноги ступали по утоптанной, гладкой земле. Ни цветов, ни
деревьев, только жухлая трава возле стен домов. Ставни прикрыты. И тишина,
мертвая тишина.
Взгляд Виты упал на толстый столб, окованный обручами из золотистого
металла. Большой круг висел на нем чуть выше человеческого роста. Она
невольно вздрогнула, когда подошла поближе: уродливая маска - лицо демона,
воплощение слепой ярости, смотрело на нее. Такой, должно быть,
представлялась древним голова Медузы Горгоны, чей взгляд обращал все живое
в камень.
Неожиданно сверху донесся ровный гул, и лицо Витиного спутника
застыло. Он сделал резкое, досадливое движение рукой: не успели!
Гул нарастал. Двери домов, как по команде, открылись, и множество
людей в синих, зеленых, красных, фиолетовых, коричневых плащах высыпало из
них. Вита, в чужом плаще и босиком, не выделялась в этой толпе. Она
повернула голову в ту сторону, куда смотрели все, и заметила, как вдалеке
над крышами плывет что-то блестящее, похожее на большую лодку, точнее -
ладью с круто выгнутыми вверх носом и кормой.
С приближением этой летающей ладьи люди падали на колени и
протягивали руки к небу, тела их ритмично вздрагивали, а возгласы десятков
уст постепенно слились в громкое скандирование: "Би-се-хо! Би-се-хо!"
Ощущение неведомой опасности, словно струйка ледяной воды, поползло по
спине девушки. Никто уже не обращал на них внимания, и чернобородый
подтолкнул ее к ближайшему дому. Они заскочили внутрь, прижались к стене и
замерли. Однако золотая ладья притягивала к себе глаза, словно магнитом.
Ее видно было сквозь круглое оконце над дверью, и Вита даже на цыпочки
привстала, чтобы лучше ее разглядеть. На мачте, возвышавшейся, посередине,
вместо паруса - большой желтый диск. На фоне его виден чей-то силуэт.
Ладья медленно плыла над головами толпы, и Вита успела хорошо рассмотреть
лицо того, кто в ней стоял. Она узнала зловещую маску, виденную недавно на
столбе. Значит, то была не просто порожденная воображением химера. Это
чудовище существует на самом деле... Мелькнула мысль, что все происходящее
- только гнетущий сон, что такое невозможно, невероятно, стоит лишь
проснуться - и все кончится... Но исступленные возгласы толпы вновь
коснулись ее слуха, и девушка почувствовала, что не выдержит больше, что
вот-вот выскочит на улицу, протянет к небу руки и закричит вместе со
всеми... Тут на плечо ее легла уже знакомая твердая ладонь, и страшное
напряжение, сводившее судорогой все тело, сразу же исчезло.
Ровный гул, сопровождающий полет сияющей ладьи, понемногу отдалялся,
пока не стих совсем. Вита с чернобородым снова вышли на улицу. Люди начали
расходиться. И Вите вдруг захотелось только одного: упасть где стоишь - и
спать, спать, спать... Но спутник ее шел дальше, и она из последних сил
заставляла себя переставлять ноги. Узкий извилистый переулок, в который
они свернули, вывел их на заброшенный двор, где царили беспорядок и
запустение. Под ноги попадал разный хлам. Покинутые дома - многие носили
следы пожара - неприветливо глядели на них темными пустыми окнами.
Чернобородый наконец остановился. Остановилась и Вита. Только
упрямство помогало ей держаться на ногах. Она не в состоянии была сделать
еще хотя бы шаг, и ее спутник, похоже, это понял. Он повернулся к ней,
ободряюще похлопал по плечу, а затем вдруг подхватил на руки и понес. Вита
протестующе завертела головой и сделала слабую попытку освободиться. Ей
стало стыдно: ведь он устал не меньше, чем она! Но глаза чернобородого
утратили блеск стали и смотрели с таким теплом и сочувствием... Она
положила отяжелевшую голову на грудь этому все еще непонятному, но уже не
чужому ей человеку, прислонилась щекою к грубой ткани желтого плаща и
провалилась в сон, словно в пропасть.

IV
"Крейона уважают даже лавочники", - говаривала тетушка Йела. Тех,
кому он помог и кого спас, в городе было немало. Благородные горожане
смотрели сквозь пальцы на то, что считали его слабостями и причудами, в
том числе и на присутствие в его доме Эрлис, которая была уже не
девчонкой, а девушкой. В Гресторе знали: он ее учит. В отсутствие Крейона
ей даже пришлось несколько раз оказывать первую помощь пришедшим больным,
и он потом похвалил ее: все было сделано верно.
Все мысли и заботы Эрлис сосредоточились на Крейоне, ее первейшей
обязанностью было помогать ему и учиться у него. Все остальное не имело
значения. Потому она не замечала изменений в жизни Грестора, но сразу
отметила новое в поведении Крейона.
Он стал молчаливым и хмурым. Может, это оттого, что у них в последнее
время меньше пациентов, спрашивала себя Эрлис. Да нет, не похоже, он,
наоборот, всегда радовался, если люди реже болели.
Не появились ли у Крейона враги? - рассуждала дальше Эрлис. У него
было безусловное превосходство над другими лекарями, и это давно признали
жители Грестора, отдавая ему предпочтение, однако завистников у Крейона
как будто не было - он никогда не отказывал своим коллегам в совете, а
когда этот совет приносил успех, позволял им присваивать и славу, и
вознаграждение.
Если бы неудачи в лечении или опытах не давали ему покоя, она бы
знала об этом. Нет, его странная подавленность, убеждалась Эрлис, могла
быть связана только с одним - с новым правителем Грестора Сутаром, который
возобновил древний культ Бисехо - Грозного бога, бога власти и кары. Два
этих имени все чаще возникали на устах у горожан, и всегда их произносили
со страхом и уважением. Откуда-то появились забытые изображения Грозного
бога, теперь они были в каждом доме, а на улицах поставили столбы, с
которых смотрело на прохожих свирепое лицо сурового божества.
Рассказывали о том, как в один хмурый, ненастный вечер над замком
появилась сверкающая ладья, в которой во всем своем грозном величии стоял
Бисехо. Старые люди узнали его чудовищный лик. Так повторялось изо дня в
день, в одно и то же время. Прежний правитель, не больно усердствовавший в
почитании ужасного пришельца, скоропостижно скончался. Говорили, что это
Бисехо покарал его. А на смену ему пришел ранее никому не известный Сутар
- он был угоден Грозному богу.
Любимым цветом нового правителя был желтый цвет, который он считал
цветом радости и достатка. Все население разделили на ступени. Самая
высокая ступень - желтая. Тот, кто достиг ее, получал из рук Сутара желтый
плащ с красной каймой, а также право выкрасить свой дом в желтый цвет.
Встать на эту ступень мог каждый, независимо от того, какое положение
занимал в обществе прежде, если он делом доказал свою преданность новой
власти. Оранжевый и красный цвета также означали благосклонность
правителя, богатство и почести. Далее шли фиолетовая, затем синяя, зеленая
и коричневая ступени. Каждый должен был носить плащ одного определенного
цвета. Но за личные заслуги Сутар от имени Грозного бога мог перевести
человека на более высокую ступень. Низшим ступеням раздавали еду и одежду,
а когда наступали холода, то и топливо, правда, всего этого редко хватало
на то, чтобы сводить концы с концами, но все больше людей приносило клятву
на верность новой власти и признавало Бисехо наивысшим божеством. Перед
ним трепетали, а про Сутара рассказывали невероятные вещи: будто бы он,
впервые увидев человека, мог все про него рассказать, будто бы слышал
каждое слово, вымолвленное о нем или о Бисехо, где бы оно ни прозвучало, и
воины в блестящих шлемах забирали в замок всех тех, кто осмелился так или
иначе выказать свое недовольство. Крейон, правда, считал, что это
следствие доносов тех, кто стремится выслужиться перед Сутаром. Некоторые
вовсе не вернулись из замка, и об их исчезновении ходили слухи один
страшнее другого. Тех же, кого отпускали домой, словно кто-то подменил.
Эрлис хорошо знала кузнеца, жившего по соседству, веселого, острого на
язык силача. Слыхала, как отпускал он колкие шуточки в адрес самого
Грозного бога. Из замка он пришел с потухшими глазами и больше не шутил...
Жена его долго плакала, а дети сперва поглядывали на отца с удивлением, а
потом стали обходить его стороной. Но работал он теперь с особым рвением и
за день успевал сделать больше прежнего... Да если б только один кузнец!
Таких, как он, можно было встретить на каждом шагу - равнодушных ко всему
людей, знавших лишь работу, еду и сон. Уличная певица, живая и яркая, как
огонек, рыжая девушка, теперь, потупив глаза, пела лишь тягучие и
заунывные древние гимны Грозному богу - другие песни были запрещены. В
Гресторе не стало слышно смеха. Матери перестали рассказывать детям
сказки, чтобы ненароком не сказать чего-нибудь неуместного: трудно было
угадать, что сочтут крамольным завтра. Находились и смельчаки, которые
решились бросить все и уйти куда глаза глядят - лишь бы подальше от
Грестора. Как сложилась их судьба, было неизвестно, и уж совсем тихо,
озираясь по сторонам, шептали о том, что многие из них укрылись высоко в
горах, среди неприступных скал, и собирают силы против Сутара. Называлось
даже имя их предводителя - Ратас. Говорили, что он владеет тайным знанием,
чарами, без них Сутара не победить - человеческих сил для этого мало...
Страх окутал город, словно густой туман, он был таким ощутимым, что,
казалось, протяни руку - и дотронешься до него. Каждый месяц носился над
Грестором в своей золотой ладье Грозный бог, и все больше народу приходило
поклониться ему. Однако Крейон не ходил туда ни разу, а Эрлис поступала
так же, как и он.
Но однажды утром в дверь их дома постучал высокий человек в желтом
плаще с красной полосой. Он передал Крейону приглашение в замок. Впрочем,
это был скорее приказ немедленно явиться.
1 2 3 4 5 6 7 8