И после этого я сглотнул слюну и с криком, словно одержимый безрассудной нетерпимостью мучеников, выскочил из машины:
– Покайтесь, грешные! («Смотри, киска моя, сумасшедший».) Неужели вы думаете, что Бог не смотрит на вас, а? («Не подходи к машине, кретин, или я тебя прибью!») Смягчи, Господь, свой гнев, свою месть и свою злобу! («Дай мне одежду, быстро!») Сколько несовершеннолетних здесь, ради всего святого? («Отпусти меня, Ванесса, я ему сейчас втащу как следует!») Сейчас всем придется встретиться со своими родителями, они уже в пути! («Уй! Дергаем отсюда, дергаем, толстяк!»)
И в треске моторов, стоя в центре песчаной бури, я почувствовал, что кто-то схватил меня за плечо. Самым скверным было не то, что мне влепят по щеке, а то, что ради Бога и Камиллы мне придется подставить еще и другую. Но вместо бесноватой рожи одержимого дьяволом я увидел ангельский лик Камиллы, которая с седьмого неба в полусумасшедшем состоянии впилась в меня взглядом мадонны с иконы.
– Я еще не знала такого человека, как ты, – прошептала она в трансе. – Ты бесподобен.
И она обняла меня с жаром, и луна отражалась в зеркале ее глаз, словно освященная облатка. Это был сон, чудо, знак. Она еще не любила меня, но уже была близка к этому.
На обратном пути она рассказала мне о пророке Данииле, о вавилонских львах, о деяниях апостолов и святой Марии Горетти Святая Мария Горетти (1890 – 1902) – католическая святая, канонизирована в 1950 году.
. Мой героический поступок чрезвычайно подействовал на нее, но вместо того чтобы разглядеть во мне обагренного сарацинской кровью тамплиера, Камилла, ни на секунду не усомнившись, всем своим восторженным видом показала мне, что место моим деяниям в мартирологе.
– Завтра ты должен пойти со мной на двенадцатичасовую мессу в церковь на улицу Маркони, – приказала она мне, и ее непрекращающийся восторг начал уже настораживать меня. – Отец Гарольд должен познакомиться с тобой.
И я согласился, ведь что бы Камилла ни говорила, все для меня становилось мессой.
Несясь под светофорами на всей скорости, я припомнил, что мои родители обвенчались в той же самой приходской церкви на улице Маркони. Еще один божественный знак, Камилла? Она оставила мне свои четки, чтобы я не переставал молиться, и прежде всего я помолился за то, чтобы четки не принадлежали ее матери, поскольку я и не думал возвращать их обратно. Я вдавил педаль акселератора, продолжая не замечать красные сигналы светофоров, ведь впервые мое будущее было освещено зеленым, словно пятно на экране, светом. «Клаксоны звучат, – подумал я, – сигнал, что нам пора вперед». И я снова надавил на железку, потому что тем вечером над моим плечом летел ангел-хранитель.
Неизбежность грядущей мессы не дала мне уснуть, и в полусне я вспомнил свое первое причастие: волнение предыдущего дня, мягкий запах ириса в церкви в Мирафлорес Мирафлорес – район Лимы.
, опустошение, которое я ощутил, завершив оформлять свой альбом первого причастия, и больничную палату, в которую превратился коллеж, полный детей, разодетых в белые одежды. Вдруг проявилось скорбное лицо Камиллы, и мной овладел стыд, душевное терзание от осознания собственного стыда. Я никогда не осознавал этого. И до сих пор не осознаю.
На следующий день без четверти двенадцать я, все еще смущенный и влюбленный, прибыл в церковь на улице Маркони. Камилла ждала меня вместе с отцом Гарольдом, раздававшим благословение малышам, которые клевали его руки, словно прилипчивые голуби. Сие богоявление весьма походило на сцену из «Иисуса Христа Суперзвезды» «Иисус Христос Суперзвезда» – фильм Нормана Джуисона (1973) по рок-опере Тима Райса и Эндрю Ллойд Вебера.
, ведь хор приходской церкви встретил меня звуками псалмов и «Песней юности», а Камилла приветствовала меня с тем же отвратительно деланным восторгом, что и ее сотоварищи. К моему несказанному удивлению, отец Гарольд лично распростер руки и сжал меня в объятиях, как будто я был Лазарем, только что излеченным от проказы, и вот так мы и вошли в церковь, все в аллилуйях и осаннах. Я не знал, чувствовать ли себя ослом вербного воскресенья Отсылка к эпизоду из Евангелия, когда Иисус Христос въехал в Иерусалим на осле.
или ослом в легенде о свирели В одном из греческих мифов царь Мидас усомнился в победе Аполлона над Паном, игравшим на свирели, в споре за право считаться лучшим музыкантом, за что оскорбленный Аполлон наградил Мидаса ослиными ушами.
, но в любом случае – ослом.
Проповедь отца Гарольда была боевой речью: плотских грехов часы сочтены, потому что под властью нового Папы, избранного несколько месяцев назад, похоть будет искоренена во всем мире. Господь Всемогущий внушит храбрость непорочным правоверным христианам, и уже даже в этом скромном уголке христианского мира, а именно в Перу, нашелся христов воин, вступивший в битву с развратниками и великой блудницей Апокалипсиса. Немало перепугавшись, я понял, отчего эти блаженные облизывали меня с таким ошалелым восхищением, и я взмолился Отцу Нашему Господу Богу, чтобы миновала меня чаша сия, хотя это и было не в его, а только в моей власти.
И только Камилла, оставаясь спокойной, глядела на меня невидящим взором, и ее губы, иссушенные поцелуями, были приоткрыты, как если бы она разговаривала с невидимыми душами, быть может, грезя о святости. Моя милая Камилла, не понимающая, что святость возможна только после того, как ты познал искушения Перекличка с «Весенней сонатой» испанского писателя Рамона Валье-Инклана (1869 – 1936). Следует отметить, что это не единственная параллель между «Сонатами» Валье-Инклана и «Книгой несчастной любви» Фернандо Ивасаки.
.
– Почему ты не причастился? – захотела она знать, когда окончилась месса.
– Я не готов, – соврал я. – Предпочитаю не делать этого до тех пор, пока не развею свои сомнения, не проясню свои чувства.
Дело в том, что сомнений у меня никаких не было, ведь я желал лишь одного: чтобы Камилла грохнулась в обморок от невероятно блистательного проявления моих чувств. Вот отчего я каждое воскресенье начал играть на гитаре в приходской церкви на улице Маркони, праздновать загадочные религиозные праздники, усердно исполнять домашние обязанности, пугать прохожих миссионерской кружкой для подаяния и наговаривать монологи против мастурбации (помню, говорил: она плохо влияет на память и на что-то еще, а на что, уже забыл). Больше трех месяцев я пытался соблазнить Камиллу францисканским терпением, бенедиктинской лестью и иезуитскими уловками, но она, благочестивая, улавливала из этих словосочетаний только имя прилагательное и никак не хотела понимать имя существительное. «В какую конгрегацию тебе хотелось бы вступить?» – спрашивала она меня, увенчанная нимбом невинности.
Время шло, и я убеждался в бесполезности моего апостольского служения, ведь чем более виртуозен я становился в своей вере, тем более она отдалялась от меня. Странно, добрые католики желают обратить в веру ближнего своего, но не готовы быть обращенными во что-нибудь иное своими ближними. Непостижимый парадокс, который находил отклик и в моих сражениях с Камиллой: я жил мечтой вытащить ее из монастыря, а она спала и видела меня миссионером в Камбодже. («Дело в том, что там ты быстрее станешь мучеником», – с завистью, достойной святого капуцина, говорила она мне.) Быть может, она и любила меня, но мне нужна была иная любовь, более эгоистичная и нехристианская, как весенняя соната.
Когда она сдала вступительные экзамены и сообщила мне, что теперь готова отправиться в Коллеж Непорочного Зачатия, я пришел к выводу, что у меня остался последний козырь: искренность. Я всегда считал: если соврать не получилось, еще остается возможность все исправить, сказав правду; потому что правда освобождает нас, но нужно понимать, что она и порабощает тех, кому не остается ничего иного, как жить с нами. Камилла должна была стать рабыней моей правды.
Субботний вечер тянулся медленно и печально, как роды, при которых дети рождаются мертвыми. Не раз я спрашивал себя, верное ли принял решение, и всякий раз приходил к выводу, что у меня нет альтернативы. Хилый предрассветный лучик застал меня склонившимся над страницами альбома первого причастия, измученным бессонницей и приступами раскаяния в своем бесхитростном вероломстве.
Во время двенадцатичасовой мессы я сыграл на гитаре, проговорил один из своих монологов и вознес молитву с тайным умыслом: за самых грешных, чтобы всегда нашелся кто-то, кто бы помолился за них. («Попросим Господа нашего», – ответила воинственно Камилла.) Потом я, бледный от страха, подошел к ней и прошептал ей на ухо, что желал бы причаститься. Нежданное счастье, озарившее ее лицо, заставило было меня отречься от своего тайного обещания, но, почувствовав, как ее рука ищет мою, я собрался с духом.
– Камилла, – пробормотал я, – я не достоин того, чтобы ты вошла в мой дом, но одного только твоего слова будет достаточно, чтобы я женился.
И мы причастились, словно жених и невеста, лишенные надежды.
Я никогда не забуду, как мы шли рука об руку по авениде Второго Мая и как я испытывал неземное счастье, пока нас обволакивал голубой аромат хакаранды Хакаранда – южноамериканское палисандровое дерево.
. Уже на углу ее дома я остановился и, набравшись спокойствия, сказал ей, что я ее люблю. «И я тебя люблю», – ответила она. Не очень убежденно я сказал ей, что нет, скорее это я ее люблю; но она ответила именно так, как я больше всего и боялся: «Я тебя тоже люблю, как саму себя. Как нас учит Господь». Тогда я обнял ее – нежно, безумно, страстно – и, как и следовало ожидать, покрыл себя бесславным французоподобием. Ее тело напряглось словно гитарная струна, щеки полыхнули красным, а девственная шея бессильно задрожала от оскверняющего прикосновения моих губ. – Почему ты сделал это? – воскликнула она в ужасе.
– Потому что я тебя люблю, – ответил я, сознавая последствия. – И поскольку я не могу помешать тебе стать монахиней, то по крайней мере ты запомнишь меня больше как грешника, а не как последнего лицемера.
– Никогда я не вспомню о тебе! Ты перестал для меня существовать! Ты – никто!
– Как?! Разве ты не помолишься за самых грешных? – цинично возразил я.
– Самые грешные те, кто сознательно отталкивают от себя Бога. А не те, кто с легкостью увязываются за первой встречной девчонкой, – теософски сразила она меня.
– Тогда прими это, – сказал я ей, протягивая альбом первого причастия. – Тебе лучше знать, что с ним делать. Быть может, прочитав его, ты взглянешь на меня другими глазами. – И я вырвал ее из моей жизни, чтобы навечно впечатать себя в ее жизнь.
Тем же вечером молчаливый посланник оставил у меня дома пакет. Когда я открыл его, то обнаружил то, что и ждал, – мой альбом и краткую записку: «Если Христос не извергнул тебя изо рта, то кто я такая, чтобы делать это? Молись со мной за себя. Камилла».
Мгновение я созерцал у себя в руках белый переплет, потом вспомнил, с каким благочестием я собирал и заготавливал все эти эстампы, поминальные карточки, приглашения, открытки и пергаменты, связанные с моим причастием, включая кусочки лент и капли воска со свечек моих товарищей. Я старался, чтобы мой альбом был лучше альбома моего старшего брата, но Камилла была неспособна понять этого. Впрочем, уже и не важно. Ее испуг и отвращение были той самой ценой, которую я должен был заплатить, чтобы она, когда начинала молиться, всякий раз вспоминала обо мне – об отчаявшемся и злобном влюбленном.
Вот так, страница за страницей, я добрался до конца этого ларца евхаристических останков, после чего подумал: записку от Камиллы я должен оставить здесь же, именно на этой самой странице, которая вызвала ее христианское сострадание. И я приклеил ее рядом с облаткой первого причастия.
алехандра
Когда, где и как о любви ей поведать я мог?
Нахлынуло множество страхов, волнений, тревог,
от коих совсем я извелся, вконец изнемог,
зачах, побледнел, под собою не чувствую ног.
Книга благой любви, 654
Меня нисколько не смущало быть брюнетом, когда в моде были блондины, не смущало быть коротышкой, когда высокие давали им десять очков вперед, не смущало быть плюгавым уродом, когда даже низкорослые красавцы брюнеты не упускали свой шанс. Нисколько. Но вот что меня размазало, причем в буквальном смысле, по асфальту, – так это любить, не умея кататься на роликах.
Честно говоря, если ты способен ловко и изящно выполнить любое изощренное условие, предлагаемое капризным ритуалом ухаживания, то не надо быть высоким и неотразимым блондином, чтобы добиться любви высокой и неотразимой блондинки. Помню, я оставил без внимания моду на мотокроссы, потому что страдал от головокружения, притворился, будто мне дела нет до гавайской доски, потому что панически боялся моря, и закосил под Дурачка, когда все вокруг повально стали кидаться очертя голову в воду с высоченных трамплинов. Пробегали дни, девчонки заигрывали с поклонниками, те бросались ради них с высот с каждым разом все более чудовищных, и подобное питающее юношеские надежды кокетство было боевой наградой любителям нырять «солдатиком». «И ты бы бросился вниз из-за какой-нибудь шлюшки?» – поинтересовалась как-то у меня моя задушевная подружка, не зная, что, поставь меня на трамплин, – я ни на кого и никуда не буду способен броситься.
Однако в 1980 году до Лимы дошел один из тех музыкальных дискофильмов, который осчастливил многие парочки и обогатил бессчетное количество травматологов: «Роллер-буги» «Роллер-буги» (1979) – фильм английского режиссера Марка Лестера (р. 1958).
. Траволта Траволта Джон (р. 1954) – американский певец и актер
и «Би-Джиз» приказали долго жить, и полчища салисиообразных девчонок и неморосоподобных парней Салисио и Неморосо – герои произведений Гарсиласо де ла Веги (см. прим. к с. 10).
рассекали на роликах под звуки песен «Супер-тремпа». А так как сценарий подобной истории был обычным, то и последствия оказались самыми что ни на есть заурядными: роликовая лихорадка перетекла в лихорадку субботнего вечера «Лихорадка субботнего вечера» (1977) – фильм Джона Бэдема с Джоном Траволтой в главной роли и музыкой «Би-Джиз».
. И кто был не на роликах, тот был не на коне.
На самом деле я никогда не думал, что что-то заставит меня проехаться на колесах, но рано или поздно я надеялся сделать пару шагов на роликах с минимально достойным изяществом, впрочем достаточным, чтобы вписать благопристойную страницу в мой любовный ridiculum vitae Ridiculum vitae – обыгрывание латинского выражения curriculum vitae (краткая автобиография), дословно означает нелепости жизни, в контексте всей фразы – собрание любовных нелепостей.
. Я уже пару месяцев ни в кого не влюблялся, и мне нужно было быть настороже, как боксеру, предпочитающему терять очки, чтобы избежать нокаута.
Итак, вдруг ни с того ни с сего вся Лима наполнилась роллерами, которые усердно тренировались в коллежах, университетах, на площадях и набережных с единственной целью – пофлиртовать на выходных в парке Барранко и возле эстрады-ракушки в Мирафлорес – красивой сцены, выстроенной над сонливыми карнизами скалистых берегов. Там можно было повстречаться с самыми красивыми и очаровательными девушками, которые, несомненно, родились с роликами на ногах. Волнительно было видеть, как они, такие быстрые, сияющие и стремительные, носились на роликовых коньках. Всякий раз, когда я видел их, вспыхивающих словно падающие звезды, я загадывал желание, которое никогда не исполнялось. Девчонки могли быть разными, но желание у меня было всегда одно.
В одну из таких суббот в парке Барранко Данте, Палома и Моника представили меня Алехандре, девчонке, желавшей поступить в университет Лимы и потому зачислившейся на курсы в «Трену». Данте был заместителем директора академии, Палома – его женой. Моника была сестрой Паломы, а Алехандра – ее лучшей подругой. И так как влюбиться мне раз плюнуть, я тут же и влюбился в Алехандру, мою восхитительную Дульсинею. И тогда-то, глядя, как она закладывает вираж среди бурлящей толпы, я понял, что кроме церковных приходов мне придется также освоить еще и ролики.
В детстве у меня была одна штуковина на колесиках, которой я владел далеко не в совершенстве, но с годами роликовые коньки стали куда более сложными и аэродинамическими. Строго говоря, они уже никак не походили на «пластину, которая пристраивается к подошве обуви и имеет лезвие или две пары колес», как то настойчиво утверждает «Академический словарь». Ролики в 1980 году были протезами на двух парах колес, снабженными тормозами, светящимися нашлепками и прочими финтифлюшками, которых я в детстве и представить себе не мог. Впрочем, падал ты на них ничуть не реже, чем и на допотопных, но чувства приобщенности к современности было не отнять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
– Покайтесь, грешные! («Смотри, киска моя, сумасшедший».) Неужели вы думаете, что Бог не смотрит на вас, а? («Не подходи к машине, кретин, или я тебя прибью!») Смягчи, Господь, свой гнев, свою месть и свою злобу! («Дай мне одежду, быстро!») Сколько несовершеннолетних здесь, ради всего святого? («Отпусти меня, Ванесса, я ему сейчас втащу как следует!») Сейчас всем придется встретиться со своими родителями, они уже в пути! («Уй! Дергаем отсюда, дергаем, толстяк!»)
И в треске моторов, стоя в центре песчаной бури, я почувствовал, что кто-то схватил меня за плечо. Самым скверным было не то, что мне влепят по щеке, а то, что ради Бога и Камиллы мне придется подставить еще и другую. Но вместо бесноватой рожи одержимого дьяволом я увидел ангельский лик Камиллы, которая с седьмого неба в полусумасшедшем состоянии впилась в меня взглядом мадонны с иконы.
– Я еще не знала такого человека, как ты, – прошептала она в трансе. – Ты бесподобен.
И она обняла меня с жаром, и луна отражалась в зеркале ее глаз, словно освященная облатка. Это был сон, чудо, знак. Она еще не любила меня, но уже была близка к этому.
На обратном пути она рассказала мне о пророке Данииле, о вавилонских львах, о деяниях апостолов и святой Марии Горетти Святая Мария Горетти (1890 – 1902) – католическая святая, канонизирована в 1950 году.
. Мой героический поступок чрезвычайно подействовал на нее, но вместо того чтобы разглядеть во мне обагренного сарацинской кровью тамплиера, Камилла, ни на секунду не усомнившись, всем своим восторженным видом показала мне, что место моим деяниям в мартирологе.
– Завтра ты должен пойти со мной на двенадцатичасовую мессу в церковь на улицу Маркони, – приказала она мне, и ее непрекращающийся восторг начал уже настораживать меня. – Отец Гарольд должен познакомиться с тобой.
И я согласился, ведь что бы Камилла ни говорила, все для меня становилось мессой.
Несясь под светофорами на всей скорости, я припомнил, что мои родители обвенчались в той же самой приходской церкви на улице Маркони. Еще один божественный знак, Камилла? Она оставила мне свои четки, чтобы я не переставал молиться, и прежде всего я помолился за то, чтобы четки не принадлежали ее матери, поскольку я и не думал возвращать их обратно. Я вдавил педаль акселератора, продолжая не замечать красные сигналы светофоров, ведь впервые мое будущее было освещено зеленым, словно пятно на экране, светом. «Клаксоны звучат, – подумал я, – сигнал, что нам пора вперед». И я снова надавил на железку, потому что тем вечером над моим плечом летел ангел-хранитель.
Неизбежность грядущей мессы не дала мне уснуть, и в полусне я вспомнил свое первое причастие: волнение предыдущего дня, мягкий запах ириса в церкви в Мирафлорес Мирафлорес – район Лимы.
, опустошение, которое я ощутил, завершив оформлять свой альбом первого причастия, и больничную палату, в которую превратился коллеж, полный детей, разодетых в белые одежды. Вдруг проявилось скорбное лицо Камиллы, и мной овладел стыд, душевное терзание от осознания собственного стыда. Я никогда не осознавал этого. И до сих пор не осознаю.
На следующий день без четверти двенадцать я, все еще смущенный и влюбленный, прибыл в церковь на улице Маркони. Камилла ждала меня вместе с отцом Гарольдом, раздававшим благословение малышам, которые клевали его руки, словно прилипчивые голуби. Сие богоявление весьма походило на сцену из «Иисуса Христа Суперзвезды» «Иисус Христос Суперзвезда» – фильм Нормана Джуисона (1973) по рок-опере Тима Райса и Эндрю Ллойд Вебера.
, ведь хор приходской церкви встретил меня звуками псалмов и «Песней юности», а Камилла приветствовала меня с тем же отвратительно деланным восторгом, что и ее сотоварищи. К моему несказанному удивлению, отец Гарольд лично распростер руки и сжал меня в объятиях, как будто я был Лазарем, только что излеченным от проказы, и вот так мы и вошли в церковь, все в аллилуйях и осаннах. Я не знал, чувствовать ли себя ослом вербного воскресенья Отсылка к эпизоду из Евангелия, когда Иисус Христос въехал в Иерусалим на осле.
или ослом в легенде о свирели В одном из греческих мифов царь Мидас усомнился в победе Аполлона над Паном, игравшим на свирели, в споре за право считаться лучшим музыкантом, за что оскорбленный Аполлон наградил Мидаса ослиными ушами.
, но в любом случае – ослом.
Проповедь отца Гарольда была боевой речью: плотских грехов часы сочтены, потому что под властью нового Папы, избранного несколько месяцев назад, похоть будет искоренена во всем мире. Господь Всемогущий внушит храбрость непорочным правоверным христианам, и уже даже в этом скромном уголке христианского мира, а именно в Перу, нашелся христов воин, вступивший в битву с развратниками и великой блудницей Апокалипсиса. Немало перепугавшись, я понял, отчего эти блаженные облизывали меня с таким ошалелым восхищением, и я взмолился Отцу Нашему Господу Богу, чтобы миновала меня чаша сия, хотя это и было не в его, а только в моей власти.
И только Камилла, оставаясь спокойной, глядела на меня невидящим взором, и ее губы, иссушенные поцелуями, были приоткрыты, как если бы она разговаривала с невидимыми душами, быть может, грезя о святости. Моя милая Камилла, не понимающая, что святость возможна только после того, как ты познал искушения Перекличка с «Весенней сонатой» испанского писателя Рамона Валье-Инклана (1869 – 1936). Следует отметить, что это не единственная параллель между «Сонатами» Валье-Инклана и «Книгой несчастной любви» Фернандо Ивасаки.
.
– Почему ты не причастился? – захотела она знать, когда окончилась месса.
– Я не готов, – соврал я. – Предпочитаю не делать этого до тех пор, пока не развею свои сомнения, не проясню свои чувства.
Дело в том, что сомнений у меня никаких не было, ведь я желал лишь одного: чтобы Камилла грохнулась в обморок от невероятно блистательного проявления моих чувств. Вот отчего я каждое воскресенье начал играть на гитаре в приходской церкви на улице Маркони, праздновать загадочные религиозные праздники, усердно исполнять домашние обязанности, пугать прохожих миссионерской кружкой для подаяния и наговаривать монологи против мастурбации (помню, говорил: она плохо влияет на память и на что-то еще, а на что, уже забыл). Больше трех месяцев я пытался соблазнить Камиллу францисканским терпением, бенедиктинской лестью и иезуитскими уловками, но она, благочестивая, улавливала из этих словосочетаний только имя прилагательное и никак не хотела понимать имя существительное. «В какую конгрегацию тебе хотелось бы вступить?» – спрашивала она меня, увенчанная нимбом невинности.
Время шло, и я убеждался в бесполезности моего апостольского служения, ведь чем более виртуозен я становился в своей вере, тем более она отдалялась от меня. Странно, добрые католики желают обратить в веру ближнего своего, но не готовы быть обращенными во что-нибудь иное своими ближними. Непостижимый парадокс, который находил отклик и в моих сражениях с Камиллой: я жил мечтой вытащить ее из монастыря, а она спала и видела меня миссионером в Камбодже. («Дело в том, что там ты быстрее станешь мучеником», – с завистью, достойной святого капуцина, говорила она мне.) Быть может, она и любила меня, но мне нужна была иная любовь, более эгоистичная и нехристианская, как весенняя соната.
Когда она сдала вступительные экзамены и сообщила мне, что теперь готова отправиться в Коллеж Непорочного Зачатия, я пришел к выводу, что у меня остался последний козырь: искренность. Я всегда считал: если соврать не получилось, еще остается возможность все исправить, сказав правду; потому что правда освобождает нас, но нужно понимать, что она и порабощает тех, кому не остается ничего иного, как жить с нами. Камилла должна была стать рабыней моей правды.
Субботний вечер тянулся медленно и печально, как роды, при которых дети рождаются мертвыми. Не раз я спрашивал себя, верное ли принял решение, и всякий раз приходил к выводу, что у меня нет альтернативы. Хилый предрассветный лучик застал меня склонившимся над страницами альбома первого причастия, измученным бессонницей и приступами раскаяния в своем бесхитростном вероломстве.
Во время двенадцатичасовой мессы я сыграл на гитаре, проговорил один из своих монологов и вознес молитву с тайным умыслом: за самых грешных, чтобы всегда нашелся кто-то, кто бы помолился за них. («Попросим Господа нашего», – ответила воинственно Камилла.) Потом я, бледный от страха, подошел к ней и прошептал ей на ухо, что желал бы причаститься. Нежданное счастье, озарившее ее лицо, заставило было меня отречься от своего тайного обещания, но, почувствовав, как ее рука ищет мою, я собрался с духом.
– Камилла, – пробормотал я, – я не достоин того, чтобы ты вошла в мой дом, но одного только твоего слова будет достаточно, чтобы я женился.
И мы причастились, словно жених и невеста, лишенные надежды.
Я никогда не забуду, как мы шли рука об руку по авениде Второго Мая и как я испытывал неземное счастье, пока нас обволакивал голубой аромат хакаранды Хакаранда – южноамериканское палисандровое дерево.
. Уже на углу ее дома я остановился и, набравшись спокойствия, сказал ей, что я ее люблю. «И я тебя люблю», – ответила она. Не очень убежденно я сказал ей, что нет, скорее это я ее люблю; но она ответила именно так, как я больше всего и боялся: «Я тебя тоже люблю, как саму себя. Как нас учит Господь». Тогда я обнял ее – нежно, безумно, страстно – и, как и следовало ожидать, покрыл себя бесславным французоподобием. Ее тело напряглось словно гитарная струна, щеки полыхнули красным, а девственная шея бессильно задрожала от оскверняющего прикосновения моих губ. – Почему ты сделал это? – воскликнула она в ужасе.
– Потому что я тебя люблю, – ответил я, сознавая последствия. – И поскольку я не могу помешать тебе стать монахиней, то по крайней мере ты запомнишь меня больше как грешника, а не как последнего лицемера.
– Никогда я не вспомню о тебе! Ты перестал для меня существовать! Ты – никто!
– Как?! Разве ты не помолишься за самых грешных? – цинично возразил я.
– Самые грешные те, кто сознательно отталкивают от себя Бога. А не те, кто с легкостью увязываются за первой встречной девчонкой, – теософски сразила она меня.
– Тогда прими это, – сказал я ей, протягивая альбом первого причастия. – Тебе лучше знать, что с ним делать. Быть может, прочитав его, ты взглянешь на меня другими глазами. – И я вырвал ее из моей жизни, чтобы навечно впечатать себя в ее жизнь.
Тем же вечером молчаливый посланник оставил у меня дома пакет. Когда я открыл его, то обнаружил то, что и ждал, – мой альбом и краткую записку: «Если Христос не извергнул тебя изо рта, то кто я такая, чтобы делать это? Молись со мной за себя. Камилла».
Мгновение я созерцал у себя в руках белый переплет, потом вспомнил, с каким благочестием я собирал и заготавливал все эти эстампы, поминальные карточки, приглашения, открытки и пергаменты, связанные с моим причастием, включая кусочки лент и капли воска со свечек моих товарищей. Я старался, чтобы мой альбом был лучше альбома моего старшего брата, но Камилла была неспособна понять этого. Впрочем, уже и не важно. Ее испуг и отвращение были той самой ценой, которую я должен был заплатить, чтобы она, когда начинала молиться, всякий раз вспоминала обо мне – об отчаявшемся и злобном влюбленном.
Вот так, страница за страницей, я добрался до конца этого ларца евхаристических останков, после чего подумал: записку от Камиллы я должен оставить здесь же, именно на этой самой странице, которая вызвала ее христианское сострадание. И я приклеил ее рядом с облаткой первого причастия.
алехандра
Когда, где и как о любви ей поведать я мог?
Нахлынуло множество страхов, волнений, тревог,
от коих совсем я извелся, вконец изнемог,
зачах, побледнел, под собою не чувствую ног.
Книга благой любви, 654
Меня нисколько не смущало быть брюнетом, когда в моде были блондины, не смущало быть коротышкой, когда высокие давали им десять очков вперед, не смущало быть плюгавым уродом, когда даже низкорослые красавцы брюнеты не упускали свой шанс. Нисколько. Но вот что меня размазало, причем в буквальном смысле, по асфальту, – так это любить, не умея кататься на роликах.
Честно говоря, если ты способен ловко и изящно выполнить любое изощренное условие, предлагаемое капризным ритуалом ухаживания, то не надо быть высоким и неотразимым блондином, чтобы добиться любви высокой и неотразимой блондинки. Помню, я оставил без внимания моду на мотокроссы, потому что страдал от головокружения, притворился, будто мне дела нет до гавайской доски, потому что панически боялся моря, и закосил под Дурачка, когда все вокруг повально стали кидаться очертя голову в воду с высоченных трамплинов. Пробегали дни, девчонки заигрывали с поклонниками, те бросались ради них с высот с каждым разом все более чудовищных, и подобное питающее юношеские надежды кокетство было боевой наградой любителям нырять «солдатиком». «И ты бы бросился вниз из-за какой-нибудь шлюшки?» – поинтересовалась как-то у меня моя задушевная подружка, не зная, что, поставь меня на трамплин, – я ни на кого и никуда не буду способен броситься.
Однако в 1980 году до Лимы дошел один из тех музыкальных дискофильмов, который осчастливил многие парочки и обогатил бессчетное количество травматологов: «Роллер-буги» «Роллер-буги» (1979) – фильм английского режиссера Марка Лестера (р. 1958).
. Траволта Траволта Джон (р. 1954) – американский певец и актер
и «Би-Джиз» приказали долго жить, и полчища салисиообразных девчонок и неморосоподобных парней Салисио и Неморосо – герои произведений Гарсиласо де ла Веги (см. прим. к с. 10).
рассекали на роликах под звуки песен «Супер-тремпа». А так как сценарий подобной истории был обычным, то и последствия оказались самыми что ни на есть заурядными: роликовая лихорадка перетекла в лихорадку субботнего вечера «Лихорадка субботнего вечера» (1977) – фильм Джона Бэдема с Джоном Траволтой в главной роли и музыкой «Би-Джиз».
. И кто был не на роликах, тот был не на коне.
На самом деле я никогда не думал, что что-то заставит меня проехаться на колесах, но рано или поздно я надеялся сделать пару шагов на роликах с минимально достойным изяществом, впрочем достаточным, чтобы вписать благопристойную страницу в мой любовный ridiculum vitae Ridiculum vitae – обыгрывание латинского выражения curriculum vitae (краткая автобиография), дословно означает нелепости жизни, в контексте всей фразы – собрание любовных нелепостей.
. Я уже пару месяцев ни в кого не влюблялся, и мне нужно было быть настороже, как боксеру, предпочитающему терять очки, чтобы избежать нокаута.
Итак, вдруг ни с того ни с сего вся Лима наполнилась роллерами, которые усердно тренировались в коллежах, университетах, на площадях и набережных с единственной целью – пофлиртовать на выходных в парке Барранко и возле эстрады-ракушки в Мирафлорес – красивой сцены, выстроенной над сонливыми карнизами скалистых берегов. Там можно было повстречаться с самыми красивыми и очаровательными девушками, которые, несомненно, родились с роликами на ногах. Волнительно было видеть, как они, такие быстрые, сияющие и стремительные, носились на роликовых коньках. Всякий раз, когда я видел их, вспыхивающих словно падающие звезды, я загадывал желание, которое никогда не исполнялось. Девчонки могли быть разными, но желание у меня было всегда одно.
В одну из таких суббот в парке Барранко Данте, Палома и Моника представили меня Алехандре, девчонке, желавшей поступить в университет Лимы и потому зачислившейся на курсы в «Трену». Данте был заместителем директора академии, Палома – его женой. Моника была сестрой Паломы, а Алехандра – ее лучшей подругой. И так как влюбиться мне раз плюнуть, я тут же и влюбился в Алехандру, мою восхитительную Дульсинею. И тогда-то, глядя, как она закладывает вираж среди бурлящей толпы, я понял, что кроме церковных приходов мне придется также освоить еще и ролики.
В детстве у меня была одна штуковина на колесиках, которой я владел далеко не в совершенстве, но с годами роликовые коньки стали куда более сложными и аэродинамическими. Строго говоря, они уже никак не походили на «пластину, которая пристраивается к подошве обуви и имеет лезвие или две пары колес», как то настойчиво утверждает «Академический словарь». Ролики в 1980 году были протезами на двух парах колес, снабженными тормозами, светящимися нашлепками и прочими финтифлюшками, которых я в детстве и представить себе не мог. Впрочем, падал ты на них ничуть не реже, чем и на допотопных, но чувства приобщенности к современности было не отнять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16