Немецкие солдаты складывают оружие. Власти уже нет и еще нет. На площади стоит огромный универсальный магазин Титца. Он разрушен, но его погреба, склады целы. Толпа цивильных немцев и немок вполне бюргерской наружности бросается грабить склады Титца. Я смотрю на это зрелище с интересом, не лишенным злорадства. Капитан Савельев очень доволен. Он собирает такие случаи. Но о его обширной и интересной коллекции невещественных реликвий я расскажу потом.
Приближается наш комендантский патруль. Им командует старший лейтенант, немолодой, подтянутый, успевший побриться и наярить сапоги, как это и полагается в столице, хотя бы покоренной.
Патруль разгоняет грабителей. Они расходятся: одни – с тем льстиво-услужливым видом, который так характерен для побежденных гитлеровцев, другие – корча недовольные гримасы. Один старик весьма буржуазного вида просто рассержен. Гнев придал ему решимость. Он подходит к старшему лейтенанту, чтобы объясниться. Старший лейтенант говорит по-немецки. Между ними происходит следующий разговор, воспроизводимый стенографически:
Старик (тоном благородного негодования). Почему вы препятствуете нам разбирать склады Титца?
Ст. лейтенант. Вы называете это – разбирать? Это грабеж. Грабеж воспрещен.
Старик. Но ведь это между немцами.
Ст. лейтенант (со сдержанной яростью, но корректно). Грабеж воспрещен. В свое время вы грабили нас. Мы вас выгнали.
Старик (лояльно соглашаясь). Это правильно. Но сейчас мы грабим своих.
Ст. лейтенант. Просто потому, что больше некого грабить. (Начальнически.) Все равно нельзя. (Раздельно, как ребенку или идиоту.) Это непорядок. Грабить нельзя. Вам придется с этим примириться.
Немец обиженно пожал плечами и отошел, что-то пробормотав. Что именно – не слышно было. Но весь вид его говорил: «Ну и времена настают!…»
Тогда-то я и вспомнил слова бельгийца о том, что Германия полна моральных развалин, и подумал, что реставрировать этого рода развалины будет труднее всего.
Возвращаюсь к хронологическому изложению событий.

7

Двадцать седьмое апреля. Вейдлинг является в Имперскую канцелярию для очередного доклада. Но в этот день ему не удалось повидать Гитлера. Среди его ближайшего окружения – явная растерянность. Люди о чем-то шепчутся по углам. Атмосфера скрытого скандала.
Оказалось, что из подземной резиденции Гитлера сегодня сбежал, переменив свой опереточный мундир на скромный пиджак, один из ближайших к Гитлеру людей, тридцатисемилетний генерал СС Фегелейн, представитель Гиммлера при Гитлере. Он был женат на сестре Евы Браун. У него было прозвище – Флайгелейн, что значит – грубиян. Основной чертой его была наглость – от ощущения своей безнаказанности, как фаворита и родича фюрера.
В тот же день сыщики, посланные разъяренным Гитлером на поиски Фегелейна, задержали его в одном из предместий Берлина.
Он был приведен в Имперскую канцелярию. Через день его расстреляли во внутреннем дворе.
Этот же день отмечен зверским приказом Гитлера. Он распорядился открыть шлюзы и затопить водой реки Шпрее подземную станцию метро позади Имперской канцелярии. На этой станции уже показывались патрули наших наступающих частей. В туннелях станции лежали тысячи раненых немцев, о чем Гитлеру было известно. Они все были утоплены.
Воскресенье 29 апреля. Вечер. Генерал Вейдлинг снова является к Гитлеру для доклада. На этот раз его принимают.
Вид фюрера неузнаваем. Мышцы лица в непрерывном и непроизвольном движении. Левая рука и нога дрожат в непрекращающемся припадке Паркинсоновой болезни. Выпученные глаза остекленели. Голос еле слышен. На докладе присутствуют: Геббельс, старший адъютант Гитлера генерал пехоты Бургдорф, тень Гитлера – Мартин Борман и начальник генштаба, закадычный друг Бормана и его креатура, генерал Кребс.
Геббельс, которого Вейдлинг давно не видел, поразил его своей мертвенной бледностью. Это была бледность подземного жителя. Геббельс славился своей трусостью. Даже когда не было тревоги, он не выходил из убежища. Уже много времени никто не видел Геббельса на поверхности земли. Он вел жизнь крота.
Вейдлинг приступает к докладу, которому суждено было оказаться его последним докладом. В течение полутора часов он доказывает, что далее сопротивляться невозможно – рухнули все надежды на снабжение Берлина с воздуха боеприпасами и продовольствием.
Послышалось ответное бормотание Гитлера. Дескать, им отдан дополнительный специальный приказ о переброске в Берлин боеприпасов и продовольствия, и если завтра положение с доставкой не улучшится, то он даст санкцию на оставление Берлина и попытку войск прорваться.
Вейдлинг сказал:
– Мой фюрер, как солдат, я должен прямо сказать, что нет больше возможности защищать Берлин и вас. Может быть, есть еще возможность для вас лично выбраться отсюда?
Человек с черными усиками, с дергающимся лицом пролепетал, уставившись перед собой мутными, как у наркоманов, глазами:
– Бесцельно… Мои приказы. Их никто не выполняет…
И замолчал, поникнув. И эта лаконичность, столь необычная для этого самовлюбленного болтуна, поразила Вейдлинга больше всего.
К этому моменту в резиденции Гитлера трудно было найти трезвого человека. Пили все – генералы, адъютанты, секретарши, телохранители. Из тайников были извлечены ликеры и вина тончайших букетов. Гитлеровская свора искала успокоения в пьяном забытьи. В эти дни тут же, под землей, Гитлер обвенчался с лаборанткой фотографа Евой Браун.

8

Следующий день. 30 апреля. Тяжелые снаряды пробивают стены Новой имперской канцелярии. Рушатся многопудовые хрустальные люстры. По залу летают бланки со штампами: «Имперский канцлер». В Мраморном зале с грохотом отваливаются глыбы порфира.
В этот день, как рассказывали мне эсэсовцы из отряда гитлеровских телохранителей, их построили в подземелье, со знаменами, во главе с их командиром, начальником личной охраны Гитлера, бригаденфюрером СС Монке. Потом появился Гитлер в штатском черном костюме, с ленточной Железного креста на лацкане. Он прошел по фронту отряда. Он держался с обычной напыщенностью, толстые ноги топали, не сгибаясь в коленях, правая рука, заметно дрожавшая, была вытянута жестом, который он считал античным. Словом, все, как всегда. Одно только необычно: Гитлер молчал. Этот истерический говорун не проронил ни слова. Почему? Потому ли, что он не хотел выдать дрожь своего голоса? Или потому – если это был не Гитлер, а его двойник, – что ему запрещено было разоблачать себя несходством голоса?
В тот же день, 30 апреля, в 12 часов 30 минут генерал Вейдлинг созывает у себя в штабе совещание командующих секторами обороны Берлина, сильно сократившимися к этому времени. Участники совещания склоняются к мысли, что надо прорываться из Берлина. В это время на совещание входит посланец Гитлера – офицер отряда его личной охраны, оберштурмбанфюрер СС (соответствует по званию подполковнику).
При виде этого рослого молодца, гитлеровского преторианца, у Вейдлинга появилась привычная мысль. Он сказал, наклонившись к своим офицерам:
– Внимание! Он имеет приказ расстрелять меня…
Эсэсовец подает генералу Вейдлингу пакет. Это – письмо от Гитлера. К приятному изумлению генерала, Гитлер предоставляет ему этим письмом свободу действий.
Но в этот же день, часа через три, перед Вейдлингом снова предстает тот же оберштурмбанфюрер с новым письмом. На этот раз оно подписано адъютантом командира бригады СС, обороняющей Новую имперскую канцелярию. В нем Вейдлингу предписывается: 1) приостановить все приготовления к прорыву из Берлина, 2) оборонять Берлин до последнего человека, 3) с получением сего явиться к начальнику генерального штаба генералу Кребсу.
Несколько ошалевший от всех этих противоположных приказов и в изрядном беспокойстве за свою судьбу, Вейдлинг в 19 часов 00 минут прибыл в Новую имперскую канцелярию, пробравшись сквозь пылающие улицы, оглашаемые свистом снарядов.
Он пришел в кабинет Гитлера. Здесь он застал тройку: Геббельса, Кребса и Бормана.
Эта компания сообщила Вейдлингу, что сегодня 30 апреля, в 15 часов 00 минут (то есть через полчаса после того, как смельчаки из батальона капитана Неустроева водрузили над рейхстагом красный флаг) Гитлер и его жена покончили самоубийством, приняв яд и после этого для верности застрелившись. Трупы, согласно желанию Гитлера, были сожжены в саду Новой имперской канцелярии, в «Саду самоубийц».
Вейдлинг слушал разинув рот. После этого Геббельс, переменив траурный тон на деловой, объявил:
– Фюрер в своем завещании назначил правительство: президент – гроссадмирал Дениц, министр партии – Борман, имперский канцлер – я, доктор Геббельс.
У Вейдлинга к этому моменту сложилось одно определенное желание, быть может, самое сильное, какое он имел во всю свою жизнь: выжить во всем этом кровавом переполохе. И он дал себе слово выжить любым способом.

9

В Берлине давно поговаривали о том, что в Новой имперской канцелярии вместо Гитлера сидит его двойник. В этом нет ничего невероятного. У Гитлера до того заурядная наружность, что подобрать ему двойника или даже нескольких – нетрудно. Незатейливая смесь из черных усиков, лихого сутенерского зачеса, низкого лба и бульдожьего подбородка – черты, распространенные среди обитателей берлинского уголовного дна. Один из «трупов Гитлера» я видел 2 мая в Новой имперской канцелярии. Говорю – один, потому что всех их было, кажется шесть. Передо мной лежал человек, сильно смахивающий на Гитлера, в черном костюме, с ленточкой Железного креста. Призванные для опознания главный врач Гитлера и вся его челядь не признали ни в одном из трупов своего фюрера. Дескать, у настоящего Гитлера были сильно развиты надглазные кости (черта, между прочим, характерная для пещерного, так называемого неандертальского человека из четвертичного периода, а в наше время – свойственная человекоподобной обезьяне породы шимпанзе), отсутствовали еще какие-то зоологические достопримечательности его наружности. У всех шестерых двойников во лбу зияла дырка от револьверного выстрела. Были ли они доведены д0 самоубийства или их прикончили гитлеровские лейб-гвардейцы? Какая грязная драма в стиле пошлых бульварных романов скрывается во всей этой истории?
Поверил ли генерал Вейдлинг в смерть Гитлера? Он вообще не задумывался над этим. Вейдлинг думал не столько о смерти Гитлера, сколько о жизни Вейдлинга. Он говорит:
– Если действительно пошли на трюк с двойником, то это самый глупый и гибельный обман, на который когда-либо пускался национал-социализм.
Другой пленный генерал вполне допускал, что Гитлер скрылся.
– Вы видите Унтер-ден-Линден? Когда-то красивейшая улица Берлина, излюбленное место парадов и процессий. Сейчас – одни развалины по сторонам да обгоревшие липы и каштаны… – Он помолчал секунду, вздохнул и продолжал: – Но не в этом дело. Вы заметили, что Унтер-ден-Линден очень широка, так широка, что вполне может служить взлетной дорожкой. Так оно и было: последний аэродром Берлина. А еще совсем недавно в берлинском аэроузле было тридцать пять площадок… И вот несколько дней тому назад, а точнее – 30 апреля, с Унтер-ден-Линден поднялись двадцать самолетов и улетели в неизвестном направлении. Кто знает, быть может, на одном из них был Гитлер? Кроме того, в подземелье под Новой канцелярией есть рельсовый ход для самолетов…
Ему возражал пленный полковник:
– Я не знаю фактов, но я заключаю о смерти Гитлера чисто умозрительно. Это не человек подполья. Это человек подмостков. Он не может жить в изгнании, в безвестности. Ему нужны публика, прожекторы, реклама. Кроме того, он трусоват. Известно, что пресловутый Железный крест первой степени, который Гитлер якобы получил во время первой мировой войны, он просто украл или купил в смутные дни 1918 года, когда это нетрудно было сделать. Он ведь и в строю не был, он окопов не нюхал, – он был вестовым при штабе Баварского полка… Я не сомневаюсь, что, в сознании безысходности и объятый страхом, он застрелился…
Вопрос этот, вообще говоря, не имеет большого значения. И сейчас я пишу обо всем этом только для того, 394
чтобы показать, в каком уголовном смраде, в какой кровавой лжи и грязи кончался фашизм.
Перехожу к дальнейшему изложению его последних минут.

10

В серый облачный день 1 мая начальник генштаба, невысокий толстяк, генерал Ганс Кребс, явился к генерал-полковнику Чуйкову в качестве парламентера.
Это было в квартале Шулленбург-Ринг, неподалеку от аэродрома Темпельгоф. Командный пункт Чуйкова занимал большой пятиэтажный дом, сохранившийся целым, хотя фасад его был весь изъязвлен осколками. Разговор происходил под оглушительный аккомпанемент артиллерии. Неподалеку шел бой за центр.
Генерал Кребс попробовал взять тон, который ему казался светским, а на самом деле звучал в этой обстановке довольно развязно. Он говорил по-русски: перед войной он был военным атташе германского посольства в Москве. Он предался воспоминаниям.
– Вы помните, генерал, – сказал он, пытаясь быть лиричным, – ровно пять лет тому назад, в этот самый день, 1 мая 1940 года, мы с вами стояли рядом в Москве на Красной площади во время парада?
– Нет, – сухо сказал Чуйков, – я не помню. Излагайте ваше предложение.
Спав с тона, Кребс пробормотал, что германское командование предлагает заключить временное перемирие. Из слов Кребса явствовало, что уцелевшие фашистские власти стремятся к сепаратному соглашению с СССР. Все эти предложения были наотрез отвергнуты. Чуйков объявил, что советское командование согласно принять только безоговорочную капитуляцию Берлина.
Генерал Кребс удалился ни с чем.
Вернувшись, он нырнул в подземелье. И после этого генерал Вейдлинг снова был вызван на совещание в Новую имперскую канцелярию.
Прежде чем описать это примечательное совещание, последнюю предсмертную судорогу фашизма, посмотрим, что делалось к этому моменту в Берлине.

11

Берлин – город прямых улиц. Однако мы, группа военных корреспондентов, с трудом продвигались по ним: путь преграждали обвалы, пожары, воронки.
В воздухе витала жирная копоть.
Мы добрались до высоких берегов, частью каменных, частью бетонных. На том берегу – большие дома. Каждый дом – форт. Сильно стреляют. За домами – мозг правительственного Берлина, министерские здания.
Итак, эта вода, которая плещет у нас под ногами, – это действительно Шпрее! Чувство необычайного вновь сжимает сердце. Давно ли фашисты заливали радиаторы своих машин волжской водой!
На реке нарядный павильон, изорванный осколками. Качаются ялики, гички. По-видимому, водная станция.
Старшина Георгий Четвертушкин рассаживает свою разведывательную партию в этих спортивных скорлупках и плывет через Шпрее. По воде бьют пули, мины. Всплывает оглушенная рыба. Бойцы подбирают ее в котелки. На том берегу развели костры и закусили свежей берлинской рыбкой.
Выше и ниже по реке было легче переправляться. Там – моторки. Их вели моряки. Приятно было видеть на Шпрее ребят в бескозырках с надписью на околыше «Краснознаменный Балтийский флот». В сорок втором они были в ленинградской блокаде, в сорок пятом они блокируют Берлин.
Мы пробирались в районы Шарлоттенбург и Шенеберг, руководствуясь отличным планом Берлина, который мы получили еще за Одером и где были напечатаны условными знаками разрушения, нанесенные Берлину воздушными бомбежками.
Положение в центре пока не менялось. По-прежнему гитлеровцы с отчаянным и бессмысленным упорством бешено защищали район Имперской канцелярии. Оборона здесь была сплошная. Немцы отступали, беспрерывно стреляя из самоходок, из зениток, из 88-миллиметровых пушек, так называемых «шершней», и даже из «шмелей» – мощных полевых гаубиц.
Фаустметатели, засевши в верхних этажах, швыряли свои гранаты даже в отдельных бойцов. Из нижних этажей били пулеметчики. С чердаков – снайперы. Вообще последние дни Берлина – 30 апреля, 1 мая и даже начало 2 мая – были самыми горячими во всем периоде берлинских уличных боев.
Перекресток одного из переулков Блюменштрассе был густо прегражден всяческими препятствиями: дерево-земляным забором, рогатками, надолбами, ежами, сбитыми из рельсов. Два смежных дома были соединены немцами в один форт. Разведчики штурмовой группы, которой командовал маленький молчаливый крепыш, младший лейтенант Арсений Коньков, дознались, что гарнизон этого укрепления довольно разношерстный: юнкера из берлинских военных училищ, фольксштурмис-ты, полицейские, зенитчики – большей частью беглецы из других, уже занятых районов Берлина.
Как всегда в уличных боях, между ними и противником не было нейтральной зоны, так называемой ничьей земли. Стороны упирались друг в друга лбами. И было очень интересно наблюдать наблюдателей – как они изощрялись, высматривая противника, а сами оставались незамеченными.
1 2 3 4 5 6 7