VadikV


2
Виктор Александрович Ку
рочкин: «Железный дождь»



Виктор Александрович Курочкин
Железный дождь



«На войне, как на войне»: Лениздат; Ленинград; 1984

Аннотация

Повесть о первых днях войны, гл
азами простого солдата.

Виктор Александрович Куроч
кин
Железный дождь

Лет десять назад, когда я окончил филфак университета, я считал себя не то
лько прирожденным журналистом, но и писателем. Впрочем, каждый журналист
мнит себя писателем.
По распределению я попал в районный городок С. Поехал туда с самыми радуж
ными надеждами.
С. Ц крохотный городишко в окружении болот, озер и сереньких деревень. Пр
ирода там и сейчас по-русски трогательная, климат сырой, а жизнь, как и вез
де, обычная.
Жил я в доме дородной Солдатихи Ц так звали соседи мою хозяйку Евлению П
етровну Солдатову. В молодости она, говорят, была красавицей. Но к сорока п
яти годам огрузла и рассолодела. Первый муж у нее не вернулся с войны. И не
потому, что погиб или пропал без вести, Ц просто где-то заблудился по пут
и из Германии к дому.
Снимал я у Солдатовой комнатушку, светлую и чистую. Потолок был оклеен га
зетами, стены Ц полосатыми обоями с широченным бордюром, на котором был
изображен коралловый остров с пышными пальмами.
В тот год в пятистенном просторном доме Солдатихи зимовало нас трое. Я, хо
зяйка и ее второй муж Богдан Аврамович Сократилин.
Мужем Солдатихи Сократилин стал не сразу. Сначала он был, так же как и я, по
стояльцем у Евлении Петровны. Поскольку Богдан Аврамович в городе был в
некотором смысле личностью заметной, то мне приходилось слушать не раз,
что примаком Сократилин стал не потому, что так сам захотел, а потому, что
так захотелось хозяйке. Слухам этим я не верил, и до сих пор не хочется вер
ить.
Богдан Аврамович и по внешности и по характеру с первого взгляда внушает
если уж не трепет, то уважение наверняка; Росту он среднего, сложения креп
кого, волосы седые, как иней. Глаза на редкость, как у вальдшнепа, маленьки
е, живые и посажены так глубоко, словно смотрят из бездны. Белый шрам от ух
а до подбородка и глубокие морщины придавали лицу Сократилина черты жес
токосердия. Впрочем, никто таким уважением и любовью у городских ребятиш
ек не пользовался, как Сократилин. Будучи директором кинотеатра, Богдан
Аврамович позволял себе такую вольность: забивал пустые места в зритель
ном зале безбилетниками до шестнадцати лет.
Была ли у Евлении Петровны с Богданом Аврамовичем любовь Ц трудно сказа
ть. Но жили они спокойно и уверенно. Я ни разу не слышал, чтобы Сократилин п
овысил голос. Достаточно ему было кинуть на жену свой бездонный взгляд и
сказать протяжно: «Ну-у!» Ц и Евления Петровна умолкала и опускала глаза
. Все это как-то не вязалось с тем, что Солдатиха сама на себе женила Сократ
илина. Когда я об этом осторожно спросил Евлению Петровну, она надменно в
скинула голову:
Ц Сама! Еще когда он военным был и в военкомате служил.
Потом подошла к зеркалу, посмотрела на свое рыхлое, как саратовский кала
ч, лицо, погладила свои могучие формы и вздохнула:
Ц Вот ведь как разнесло. А раньше-то я была тонюсенькая и складная, как ст
релочка!…
Они уже прожили девять лет, когда я поселился в комнатке с полосатыми обо
ями. Мое появление не нарушило заведенного здесь порядка. Да и как оно мог
ло нарушить? Постоялец я для них был удобный и за постой платил аккуратно.
Хозяйке я, видимо, нравился, иначе бы Евления Петровна не пригласила меня
столоваться вместе. Приглашение хозяйки меня очень обрадовало, но я не б
ыл уверен, что так же обрадуется и Богдан Аврамович. Когда я появился у них
за столом, Сократилин посмотрел на меня очень холодно и едва кивнул голо
вой.
Все попытки сблизиться с Богданом Аврамовичем ни к чему не привели. Он ме
ня невзлюбил. Но почему? За что? Мне было и обидно и неприятно, и пребывание
в их доме стало в тягость. Я решил подыскать себе другую квартиру. Узнав об
этом, Евления Петровна возмутилась и стала горячо уверять, что ее Богдан
только с виду такой грозный и молчун, а в сущности Ц мужик «что надо».
Ц Я за ним как за каменной стеной, Ц хвасталась Евления Петровна. Ц Мой
Богдан не какой-нибудь там хухры-мухры, а заслуженный человек!
Она вынула из ящика комода деревянную шкатулку и высыпала на стол кучу м
едалей. Я насчитал одиннадцать: «За Победу», «За взятие Берлина», девять
Ц «За отвагу» и орден Красного Знамени. Девять медалей «За отвагу» Ц во
т что меня поразило! Половина из них имела вид поношенный, и одна до того с
терлась, что с трудом можно было рассмотреть чеканку, у других трех ленто
чки засалились, и не поймешь, какого они были цвета, остальные пять сияли т
ак, как будто они только что из-под молотка. Орден покоился в атласной кор
обочке и, видимо, ни разу из нее не вынимался. Меня очень все это заинтерес
овало. Вероятно, первые четыре медали были получены в начале войны. А полу
чить их тогда было не так-то просто, не так, как в конце!
Ц Не носит он своих регалий. Узнает, что тебе показывала, рассердится, Ц
сказала Евления Петровна.
Ц Почему?
Ц Кто его знает. Не носит и не любит говорить о них.
«Вот, может, где материал для моей книги зарыт», Ц подумал я и решил остат
ься и выведать у Сократилина о его медалях.
Ежедневно с пяти до десяти часов вечера Богдан Аврамович заседал в дирек
торском кабинете кинотеатра «Сатурн». Дома он никакими делами не занима
лся. Все: и свинья, и коза, и куры, и даже рыжая сука Шельма Ц в общем, все хозя
йство лежало на плечах Евлении Петровны. Если Сократилина вдруг начинал
а мучить совесть и он пытался как-то помочь супруге, хотя бы дров наколоть
, Евления Петровна решительно отбирала у него топор.
Ц Сама управлюсь, Ц говорила она, Ц иди занимайся своим мужским делом.

Основным и главным занятием в свободное от службы время Сократилина был
о чтение. Читал он много и все, что попадет под руку. Однако любимыми были к
ниги о войне и особенно военно-историческая и мемуарная литература.
Мой редактор тоже любил книги, но в отличие от Сократилина не читал их, а т
олько собирал. Как-то, просматривая его библиотеку, я наткнулся на «Истор
ию второй мировой войны» Типпельскирха. Книгу эту я выпросил у редактора
для Богдана Аврамовича. В том, что она заинтересует Сократилина, я не сомн
евался. Но как предложить ее Богдану Аврамовичу, я не знал. К этому времени
отношение его ко мне ничуть не смягчилось.
Утром, уходя на работу, я словно бы случайно положил книгу в кухне на подок
онник. Возвращаясь во втором часу ночи, я заметил, что в нашем доме на кухн
е все еще горит свет. Когда открыл дверь и переступил через порог, Богдан А
врамович Ц он читал Типпельскирха Ц оторвал от книги глаза и, взглянув
на меня, смущенно пробормотал:
Ц Я тут вашу книгу полистал. Ц Он захлопнул ее и положил на подоконник.

Ц Так и читайте сколько вам угодно, Ц сказал я и прошел в свою комнату.
Типпельскирха Сократилин проглотил буквально за двое суток и, возвраща
я мне, сказал:
Ц А этот генерал-то Типпельскирх в Демянском котле сидел. Да… Ц Он поще
лкал пальцами, подбирая нужное слово, и, не найдя такового, очень хорошо ул
ыбнулся. Ц Хватил он там шилом патоки…
Я стал регулярно снабжать Сократилина литературой. Книги для него я иног
да выписывал через городскую библиотеку из Москвы и Ленинграда. Наши отн
ошения теплели с каждым днем, и наконец, как говорят, лед окончательно рас
таял. Богдан Аврамович случайно прочитал в газете один мой фельетон о мы
тарствах старушки колхозницы, которая в течение десяти лет хлопотала пе
нсию за сына, пропавшего без вести на войне. Богдан Аврамович до боли сжал
мне руку и сказал:
Ц Очень хорошо вы написали. Правильно написали. Хотя вас, журналистов, я
терпеть не могу, а за старушку спасибо.
Ц Чем же перед вами так провинились журналисты? Ц спросил я.
Ц Было дело… Ц уклончиво ответил Богдан Аврамович…Рассказал мне об э
той истории начальник военкомата.
Ц Прикатил как-то к нам корреспондент областной газеты Ц написать оче
рк об интересном человеке. Этакий хлюст, все знающий, все умеющий. Долго ис
кал он в городе интересного человека. Может быть, и совсем бы не нашел, да м
еня черт дернул рассказать про Сократилина. Переспросил кое-что, почерк
ал в своем блокноте. Послал я его к Сократилину Ц он рассказчик хороший, к
огда захочет… Потом появилась статья. Не приведи господь услышать такое
о своих подвигах! Все-все переврал, даже фамилию с отчеством. Из-за него, из
-за этой статьи, мы и рассорились. А когда Сократилин у меня в военкомате р
аботал, друзьями были. Я написал опровержение в газету. Извинились, на кор
респондента обещали наложить взыскание. Не знаю, что с ним сделали. Таких
бы щелкоперов я на пушечный выстрел не подпускал к печати!…
Отношения мои с Богданом Аврамовичем стали такими хорошими, что пора был
о заводить разговор о медалях. И я ждал подходящего случая.
Евления Петровна очень любила праздники: и революционные и религиозные.
Справлялись они торжественно, солидно и сытно.
День Советской Армии также отмечали торжественно, солидно и сытно, когда
гости, нагрузившись всевозможными соленьями, вареньями, наливками, разо
шлись по домам, а Евления Петровна со словами: «О господи, кажись, объелась
» Ц свалилась на диван, подсунув под голову подушку, за столом остались я
и Сократилин.
Богдан Аврамович наполнил рюмки. Мы опрокинули. За окном угасал февральс
кий день. Из-за скалистой горы облаков выглядывало солнце. И гора блестел
а, как стеклянная.
Ц Красиво, Ц сказал я, показывая на солнце. Богдан Аврамович посмотрел
и вздохнул:
Ц Нечувствительный я к природе. Читаю книжку: природа Ц я ее пропускаю.
А вот философию люблю. Попадется философия Ц десять раз одно место проч
ту, а до самого корня доберусь. Военную литературу очень обожаю. Да и вообщ
е люблю военное дело, службу.
Он надолго замолчал, а потом посмотрел на меня, как будто увидел впервые, и
заговорил.

Богдан Сократилин о преимущ
ествах армейской жизни

Ц Есть люди, которые всячески поносят армейскую службу за то, что она яко
бы тяжелая, грубая, оскорбляющая человеческое достоинство. Должен вам за
метить, что это бред сивой кобылы, жалкие слова маменькиных сынков и разг
ильдяев. Воинская служба Ц дело легкое и даже приятное. Надо только выпо
лнять устав и беспрекословно слушаться командиров. Тогда все пойдет как
по маслу, и не заметишь, как служба пролетит, а потом и уходить не захочетс
я.
В тридцать пятом меня призвали в армию и зачислили в пехоту. В районный це
нтр на сборный пункт я прибыл во всем новом. В костюме, скроенном деревенс
ким портным Тимохой Синицыным из новины цвета яичного желтка. На ногах б
ыли новые портянки и новые цибики, сшитые из яловых голенищ старых сапог.
День был летний, солнечный, и костюм мой сиял, будто позолоченный крест. На
меня глазели, как на заморское чудо. Потом нас, новобранцев, пересчитали,
построили по росту и повели на вокзал, погрузили в товарный вагон и повез
ли. Через день выгрузили, опять пересчитали, опять построили и опять пове
ли по улицам какого-то города, и здесь тоже все глазели и дивились на мой к
остюм.
Привели на пристань, посадили на пароход и повезли по Волге далеко-далек
о. В конце концов очутился я в военном городке, в казарме, на втором ярусе д
еревянных нар.
Вот так и началась моя служба. И как же она мне понравилась! Обут, одет, три р
аза в день накормят, в кино сводят, спать уложат и поднимут. Чего ж еще надо
?! У приемного отца я вдоволь наедался только по праздникам.
Армия любит толковых, старательных. И я старался! Прикажет командир Ц вд
ребезги разобьюсь, но выполню. Специально лез на глаза начальству, чтоб о
но меня заметило и что-нибудь приказало. За это меня и хвалили и в пример д
ругим ставили. Бывало, на вечерней поверке старшина Колупаев выстроит ро
ту, скомандует:
Ц Смирно! Красноармеец Сократилин, выйти из строя!
Я два шага вперед и хрясь каблуками.
Ц Красноармейцу Сократилину за образцовое несение караульной службы
объявляю благодарность! Ц рявкнет Колупаев.
А я еще громче:
Ц Служу советскому народу, то бишь Союзу!
Вот уж и забывать начал. За все годы службы ни разу не сидел на губе…
Здесь я получил образование и почувствовал себя человеком. До службы-то
был совершенно темным. Я, двадцатилетний парень, искренне верил, что если
баню поставить на колеса, то она поедет, как паровоз. А земля оттого сухая,
что в ней мало червей. В школе-то я учился всего два месяца. Может быть, и го
д бы проучился, но… Глупейшая история вышла. Как-то на уроке загадал я учи
тельнице загадку про зеленец. Учительница покраснела, зажала пальцами у
ши, закричала тонким, визгливым голосом: «Вон из школы, хулиган! И не смей б
ез родителей возвращаться!» Не знаю, за что приняла учительница «зеленец
» Ц обычный веник, только загадку я не считал охальной. Ее все, даже беспо
ртошные ребятишки, знали в деревне. Родители, разумеется, в школу не пошли
, наоборот, они обрадовались, что так неожиданно и без хлопот избавились о
т всеобуча. Мать сказала: «Ну и ладно. Нечего ему туда и шляться. И так чуней
не напасешься». Она была права. Нас в семье было пятеро огарков, и отец не у
спевал готовить чуни, хотя и плел их не разгибаясь.
Зиму я просидел на печке. Этой же зимой у пастуха Колчака сдохла собака. Ве
сной я был взят Колчаком на ее место. Правда, на сходке определил меня мир
к нему в подпаски за три меры ржи, две меры овса, полмеры гречихи, пять мешк
ов картофеля.
Пастух Колчак был росту огромаднейшего и осанки величественной. Морда в
ся в волосах, один только лоб блестит на ней, как плешь. Глядеть не нагляде
ться, когда он шел по деревне впереди стада в широченном армяке, которым м
ожно было укрыть сразу и телегу и лошадь. Семиаршинный кнут висел у него н
а плече, как аксельбант, а на голове копной сидела лохматая папаха. Вылиты
й генерал! Единственно, что мне не нравилось у него: уж очень он плевался, с
ловно рот у него был набит ржаной мякиной.
Говорил он так:
Ц Богдан, тьфу. Не выйдет из тебя дельного пастуху, тьфу!
Ц Почему же, дяденька Колчак?
Ц Потому что ты человек ума глупого, тьфу! За два года не научился кнутом
хлопать, тьфу!
Что верно, то верно. С кнутом у меня не ладилось. Колчак же играл им как хоте
л. Бывало, раскрутит над головой да как рванет Ц лес вздрогнет и листья по
сыплются. А я возьмусь крутить Ц или по уху себе, или по ногам.
А все-таки добрый был мужик Колчак, человечный и пастух отменный. Правда,
спуску он мне не давал, но и жалел тоже. Мы привыкли друг к другу, как родные
. Жили вместе в крошечном, как скворечник, домике, в котором, кроме печи, дву
х табуреток, стола и деревянных нар, ничего не было. Зимой Колчак тоже не с
идел без дела. Он резал скот. Рука для этой работы у него была крепкая. За ра
боту с ним расплачивались натурой. Мясом и самогоном: А выпить Колчак мог
столько, сколько и поднять.
Как-то позвали Колчака зарезать двенадцатипудового борова. Борова зако
лоли, осмолили. Хозяйка выставила на стол ведро самогонки, чугун картошк
и со шкварками и сковороду жареной печенки. Когда самогонку выпили, карт
ошку с печенкой съели, хозяйка попросила перенести тушу борова из сеней
в кладовую. Кроме нас с Колчаком угощались еще двое мужиков. Колчак пошев
елил тушу и плюнул:
Ц Один сволоку.
Он присел. Мы с трудом затащили ему на спину борова. Колчак резко поднялся
, громко охнул и крепко выругался. Он сделал шаг, и его бросило вправо, пото
м влево. Так его швыряло из стороны в сторону. Но тушу он не бросил, донес и д
аже сам до дому дошел. Лег на нары, попросил воды. Я подал ему кружку, он выпи
л и сказал:
Ц Хорошо. Будто пожар внутрях потушил.
А потом приказал поставить ведро воды к изголовью. Он пил воду, пока не ско
нчался.
Перед смертью вспомнил обо мне. Поманил пальцем, положил мне на голову ру
ку: «Эх, Богдан, Богдан», вздохнул, плюнул и умер.
Жить в нашем скворечнике я больше не мог. Вернулся в семью и пас скот до по
следнего дня, как идти на службу. В колхозе жалели, что я ухожу. Но мне уж оче
нь надоела эта работа. С тех пор и природу не люблю. До того она мне тогда об
рыдла.
Таких неучей, как я, набралось немало. Школу специально для нас организов
али. Учился жадно. В двадцать один год садиться за букварь поздновато. Что
б наверстать упущенное, я лез из кожи.
Выходной день. Рота разбредется кто куда. В казарме тихо. Сижу в красном уг
олке, задачки решаю. Подойдет старшина Колупаев, спросит:
1 2 3