Был теплый осенний день. Когда самолет, набирая высоту, взмыл над Адлером, Валерия смотрела в иллюминатор на голубое южное море, на солнце, на верхушки пальм. Сердце рвалось назад.
Она закрыла глаза и вновь увидела гостиничный номер с громадной постелью. Она откинулась на спинку кресла и непроизвольно раздвинула ноги. Еще разочек почувствовать его внутри себя, один только разочек!.. Бесстыдной амазонкой сесть на него и наклонить тяжелые груди к его губам. Он будет прикасаться к ним то нежно, то грубо, так, как она захочет, а потом, сжав сосок губами войдет в неё сильно и резко. Ее бедра будут качаться в такт его движениям. Она сольется с ним в едином желании... И это будет долго, очень до-олго...
По ногам Валерии пробежала судорога. Она почувствовала, как напряглись грудь и живот. Она едва не застонала. Что с ней происходит?..
Она с трудом разлепила глаза и перевела дыхание.
Она сидела в салоне самолета. По проходу двигалась стюардесса с подносом.
Стало тоскливо. Всегда было тоскливо, когда они расставались, а сегодня это чувство было особенно острым. Там, рядом с Артемом, осталась её душа.
Беглов, вернувшись в гостиницу, - он улетал в Москву сегодня ночным рейсом, - только теперь заметил рядом со стойкой администратора большой красочный календарь. Это была Стрелецкая, снятая во весь рост в норковой шубе песочного цвета. Она улыбалась, широко распахнутые глаза смотрели на мир. Были в её взгляде открытость, доверие и искренность. Рядом подпрыгивал пес, шар-пей, у которого было звучное имя - Дэниэл. Его называли сэр Дэниэл. Мощная шея шар-пея утонула в складках, а блестящая шкурка отливала дорогим опалом, как и шуба его хозяйки. Фотография была очень удачной, снимал мастер своего дела.
Артем видел этот календарь и раньше. Но теперь, глядя на родное, милое лицо, он остро почувствовал, как ему не хватает этой женщины. Она была совсем рядом - со своей улыбкой, искренней, нежной и немного непонятной. Артем никогда не мог разгадать её.
Сэра Дэниэла Беглов сам подарил Стрелецкой. В доме должен быть защитник. Дэниэл, Данька, звала его дочь Леры Даша. Шар-пей обучался и натаскивался в питомнике, был ласков к своим и злобен с чужими, а главное, он готов был горло вырвать за свою хозяйку.
После встречи в Сочи в отношениях Валерии и Беглова ничего, казалось, не изменилось. Но это было не так. Что-то ушло, осталось там, в чужом, приютившем их на время гостиничном номере.
...Артем немигающими глазами смотрел на противоположную стену. За московскими окнами сгущались сумерки. Здесь, в "Столешниках", с противоположной стены на него смотрел портрет Валерии Стрелецкой. Фотография на календаре сейчас показалась ему чужой. Незнакомая красивая женщина с серо-зелеными глазами безразлично смотрела на него и безразлично улыбалась.
Телефон зазвонил неожиданно громко.
- Артем! - в трубке бился голос Валерии. - Я... - Она запнулась.
- Наташа Дробышева умерла. Ее убрали. Артем!.. Меня сейчас чуть не сбила машина. За мной охотятся...
- Где ты? - Беглов вскочил на ноги.
- На проспекте Мира, в подземном переходе. Мне страшно, Артем! Она заплакала.
- Лера, ты слышишь, Лера? - заорал Беглов в трубку.
- Д-да...
- Иди в метро. Немедленно! И жди там. Я найду тебя. Ты поняла?!
- Да.
Артем рванул к выходу. На пороге он оглянулся. На него смотрел знакомый портрет. Глаза Валерии молили о помощи. Он вспомнил, как сказал ей однажды: "Девочка моя, этот мир так жесток. Если бы можно было взять тебя на руки и пронести через все это. Защитить..."
"Защитить от жизни? - усмехнулась тогда Валерия, покачав головой. - От жизни не защитишь".
На лице Артема появилась жесткая складка. Он нужен ей. Она не может уйти от него. Он должен помочь ей.
Глава 4
Вячеслав Анатольевич Карлин, пятидесятипятилетний располневший мужчина с приятным круглым лицом и умными глазами, взгляд которых довольно часто становился ироничным, был неудачливым бизнесменом.
Год назад акционерное общество, которое он возглавлял, потерпело полный крах. Он пробовал бороться, занял крупную сумму денег, чтобы выправить ситуацию, но все оказалось впустую. Фирма рухнула, а на нем повис долг, уплатить который был не в состоянии. Он кинулся за помощью к своему знакомому Вадиму Большакову, который когда-то служил под его началом, а теперь основал свою собственную фирму. Карлин в свое время помог ему выкрутиться точно в такой же ситуации.
Вадим сделал вид, будто не понимает, о чем речь, а когда Вячеслав Анатольевич стал особенно напирать на него, резко оборвал Карлина:
- Слушай, Слава, как бы это тебе поинтеллигентнее сказать... - Его всегда доброжелательное лицо скривила желчная усмешка. - Ну нет у меня сейчас свободных денег. Нет! Время нынче тяжелое для всех.
- Когда ты ко мне обратился, я на трудности не ссылался. Тогда, кстати, времена не легче были.
Разговор происходил в офисе Большакова, на Малой Грузинской улице. Карлин подошел к сервировочному столику и, не глядя на приятеля, плеснул в рюмку водки.
- Водка у тебя хорошая, - Карлин сделал большой глоток и со звоном поставил рюмку на стол, - а сам ты большое дерьмо.
- Ну, знаешь... - Глаза Большакова злобно блеснули из-под элегантной импортной оправы. - Молчал бы лучше. Ты мне тогда помог, потому что тебе это было самому выгодно.
- Вот как? - Карлин искренне удивился. - Ну-ка, ну-ка, поделись...
- А чего тут делиться? - усмехнулся Большаков. - Сгори я тогда, ты бы тоже понес потери. И немалые. Ты не меня, ты себя вытаскивал. так что не будем про это... Тебя сейчас припекло, но меня-то, извини, нет. Каждый за себя. Я голову в петлю засовывать не собираюсь. Тебе не выкорабкаться, мне про сложившуюся ситуацию известно лучше, чем ты думаешь. Зачем меня за собой тянешь? Не по-товарищески это, душа моя, не по-товарищески...
Большаков набулькал себе "Смирновской" в рюмку и, не чокаясь, выпил.
- Ты умный человек, - крякнул он от удовольствия, облизывая влажные губы, - как мог глупо вляпаться, не понимаю. Нельзя до такой степени доверять людям. Ты привык по старинке работать, а сейчас...
Взгляд Карлина тяжело уперся в Вадима.
- Ну, ну, не надо на меня так смотреть. Я из-под твоей опеки давно выбрался. Это раньше ты был моим начальником, а теперь кто? Каждый сейчас за себя, - повторил он свои собственные слова и прищурился: - Я тебе дорожку не перебегал. Понимаешь, что я имею в виду?
- Нет, - Вячеслав Анатольевич растерянно смотрел на своего бывшего подчиненного.
- Неужели? - деланно рассмеялся Большаков. - А Лидочка? Лидия Григорьевна Пашина?..
- Что? - задохнулся от гнева Карлин. - Что ты хочешь этим сказать, мерзавец?!
- Не ори на меня, Вячеслав Анатольевич, не стоит. А про Лидочку нашу очаровательную могу повторить, что я первый её заприметил. Она была не притив моих ухаживаний. Это потом она к тебе под крылышко переметнулась. Неужели не сказала ничего? - с издевкой произнес Большаков. - Странно... А впрочем, женщины - народ скрытный. Обидно, у нас с ней полное взаимопонимание намечалось, если бы не ты, - со злостью добавил он.
Карлин закрыл глаза. Мразь, какая же он мразь! Врет, подлец, это не может быть правдой.
Но Вадим Большаков не врал. Точнее, врал, но не все.
- Пожалуй, я смогу тебе помочь, - услышал Вячеслав Анатольевич будто сквозь сон, - но при одном условии...
- Нет! - взорвался Карлин и, громко хлопнув дверью, выскочил из кабинета.
Вадим Большаков на четыре года был моложе Вячеслава Анатольевича. Рослый, видный мужчина, он очень нравился определенному сорту женщин. Тем, которых, только помани, ноги на любом столе раздвинут. В министерстве таких было немало. За Большаковым укрепилась устойчивая слава донжуана. Его должность - он был заместителем у Карлина - позволяла пользоваться ситуацией на всю катушку. И он пользовался.
Секретарша Ниночка, Нинель, как её все называли, служила ему верой и правдой. Чтобы получить аудиенцию у Большакова, надо было договориться с Нинель. Она намекала незадачливым визитерам, которые уже несколько дней не могли попасть на прием к начальнику и решить жизненно важные для их главка вопросы, что проблема вполне разрешима. Надо только правильно к ней, проблеме, подойти.
- Зачем самому терять время, ожидая в приемной? Можно присласть кого-нибудь из своих подчиненных, а лучше подчиненную... - со значением напирала на последние слова Нинель.
Мелкие черты её хищного личика, умело раскрашенного дорогой косментикой, были неподвижны. Глаза, не мигая, смотрели на собеседника. Наштукатуренная мымра с хилой грудью немым изваянием восседала в кресле, а проситель не знал, куда деваться от стыда.
Оно, конечно, и раньше за здорово живешь ни один вопрос в министерстве не решался, к каждому начальнику свой подход нужен. Блядства этого тоже было, хоть отбавляй, но все-таки с оглядкой действовали. Партбилет на стол положить боялись, аморалки, как огня, страшились. И чтобы вот так в открытую... Последние годы перестройки и круто начавшаяся демократизация обнажили всю гниль и мерзость, существующую в чиновничьей среде.
Лишь один проситель, переведенный в столицу из провинции, правильно поняв намек многоопытной Нинель, рубанул с большевистской прямотой:
- Блядей на работе не держу!
И ушел, шарахнув от души дверью.
Большаков, испугавшись, что жаловаться побежит, выслал ему вслед подписанные бумаги. Но чиновник волну гнать не стал. Все обошлось.
Чаще всего секретаршу понимали правильно. И на следующий день, после разговора, появлялась просительница.
Нинель, сопроводив её в кабинет Большакова, верным цербером садилась в приемной.
- Вадим Алексеевич занят! - строго говорила она по телефону, если беспокоили.
Прорваться сквозь тощую секретаршу в кабинет живьем было вообще невозможно. Впрочем, зная порядки, никто и не пытался этого сделать.
Нинель превосходно выполняла свои обязанности.
Большаков, как только очередная жертва появлялась на пороге, окидывал её оценивающим взглядом: так, ничего себе телка, годится.
Молодых девок он не любил, от них можно было ожидать любой неожиданности. Ему нравились женщины около тридцати, которые знают, что к чему, дорожат своим рабочим местом и противиться не будут. Ну жалко, что ли, дать разочек начальнику позабавиться?.. Не убудет. Тем более, что он не урод какой, а очень даже импозантный мужчина с интеллигентным лицом. Ну, слабость у человека такая, испытывает потребность.
Жалюзи в помещении к тому времени были плотно закрыты.
Вадим не тратил много времени на обхождение, но и не торопил события. Он напоминал сытого кота, к которому в лапы попала очередная жертва. Можно сразу на неё накинуться, а лучше поиграть, для возбуждения аппетита.
Вплотную к огромному, заваленными документами столу стояли впритык два столика. На одном, как правило, ничего не лежало, а второй выполнял роль сервировочного.
Большаков предлагал посетительнице сесть в кресло и, поправив очки, изучал документы, принесенные дамой, которые нуждались в его подписи.
Неслышно в дверях появлялась Нинель и, застыв на пороге, вопросительно смотрела на шефа.
Он отрывал взгляд от бумаг, вежливо улывался и непринужденно спрашивал:
- Чай, кофе?
Нинель приносила напитки, ставила их на сервировочный столик и так же неслышно исчезала, плотно закрыв за собой двойные министерские двери.
Большаков поднимался из-за стола и, подойдя к встроенному шкафу, раскрывал его.
- Кофе предлагаю выпить с коньячком. Вы не против?
Дама согласно кивала. Вадим сам ставил на столик рюмки и бутылку.
- За встречу!
Его глаза, не отрываясь, смотрели на женское лицо. Потом взгляд опускался ниже. Он откровенно разглядывал грудь, скрытую под одеждой, пытаясь угадать: как она в деле будет, ничего?..
Он обожал такие минуты. Его за спиной называли самцом, маньяком, кобелем ненасытным. И он это знал. Ну, любил он баб, любил! Раньше, конечно, не мог позволить такого размаха, как теперь. Ему нравились новые женщины. Каждую из них он хотел по-настоящему.
После двух-трех рюмок коньяка властно притягивал женщину к себе. Он чувствовал тугую грудь, слышал прерывистое дыхание. Не встречая сопротивления, шарил рукой под одеждой и, добравшись до голых сосков, сжимал их пальцами.
Женщина слабо охала. Вадим, продолжая одной рукой лапать грудь, другой задирал на ней юбку.
Дамочка делала вид, что ей неудобно.
- Надо расслабиться, - говорил Вадим, неохотно отстраняясь от женского тела. - Еще глоток коньячку.
Он отпускал её, чтобы налить коньяк. А потом, опрокинув рюмку, начинал расстегивать ширинку.
Вадим трахал её прямо на столе, не снимая брюк, завалив спиной на скользкую полированную поверхность. Голые груди женщины сотрясолись в такт с его движениями, ему нравилось смотреть, как они колышутся, это возбуждало.
Рядом находился заваленный документами рабочий стол, голова дамы почти упиралась в наваленные папки, и это тоже придавало всему происходящему определенную остроту. Широко раскинутые в стороны женские ноги с аппетитными ляжками находились на удобном для него уровне.
Столик, этот своеобразный рабочий станок, слегка скрипел под усилиями Большакова. Дама была мягка, как воск и послушна. Это тоже нравилось. Он отпускал её ненадолго, смотрел в раздвинутые ноги, трогал пальцами, а потом, подсунув руки под мягкий женский зад, снова энегрично придвигал к себе.
- Ну давай, давай, - приговаривал он и, стоя над рассростертым женским телом двигал его туда-сюда.
Иногда не вовремя раздавался телефонный звонок. Вадим отпускал даму и брал трубку.
- Вадим Алексеевич, вас - срочно - министр, - значительно произносила секретарша, и через секунду Большаков уверенным голосом отвечал по телефону.
Он так и стоял с расстегнутой ширинкой и вздыбленным членом. Дама на столе поднимала голову и начинала потихоньку приходить в себя.
Иногда, не прерывая важного разговора, Вадим подводил её к своему креслу, усаживал и, когда голова женщины оказывалась на уровне, заставлял взять в рот свой возбужденный организм. Как правило, ему попадались достаточно опытные дамы. Они послушно лизали его, пока он вел переговоры.
Излюбленной позой Вадима было трахать дам в широком мягком кресле, стоявшем возле журнального столика. Дама опускалась на колени, подставляя сзади свое хозяйство. Вид роскошной розовой задницы возбуждал неимоверно. Он накидывался на женщину с новой силой и буквально вонзался в нее, не слушая возражений и слабого писка.
- Давай, давай, - приговаривал он, вдавливая попавшее в его власть тело в кресло. Щеки женщины терлись о мягкую бархатную обивку. Вадим напирал сзади. Отделаться от пыхтевшего самца было невозможно. Оставалось одно - терпеть! Он трахал её, как хотел, словно бык корову в стойле. А кому пожалуешься? Сама согласилась. Значит, надо выполнять его желания. В конце концов от нее, действительно, не убудет!
Она уже ничего не хотела. Будет этому когда-нибудь конец или нет?.. прикусив губу, думала она, продолжая ерзать коленями по мягкому сиденью.
Вадим продолжал насиловать её и не отпускал до тех пор, пока из его горла не вырывался хриплый крик.
Все, конец! Дама сползала с кресла и, не глядя на застегивающего штаны Большакова, путалась в колготках.
Она пудрила носик, поправляла растрепанную прическу и размазанную под глазами тушь, забирала подписанные документы и исчезала. Иногда навсегда, иногда ненадолго. Если требовалось, её могли позвать ещё разок обслужить начальника. Кое-кто появлялся в этом кабинете несколько раз.
Нинель дело свое знала хорошо, за все время ни разу никто не побеспокоил любимого начальника. Иногда Вадим трахал и её, чтобы не терять рабочую форму.
Кто-то из сотрудников спросил однажды, с удивлением разглядывая платежную ведомость:
- А кем у нас Нинель оформлена?
- Блядью, - коротко ответили ему.
Без приемной Нинель и Вадима Алексеевича не решался ни один важный вопрос. Две-три дамы в министерстве считались его любовницами на законном основании - на постоянной основе, шушукались местные остряки, не решаясь произносить такое вслух, - и пользовались всеми вытекающими отсюда выгодами.
- На работе это не сказывается, - отшучивался Большаков, когда ему намекали на его непомерные мужские потребности. - В личной жизни каждый устраивается, как может. Были бы вожможности.
У Большакова были. Он считался хорошим руководителем, это признавали все, умел выкрутиться из любой ситуации. Вовремя понял перемены и перестроился на ходу.
А пока не отказывал себе в удовольствии и трахал все, что шевелится. Ни одна смазливая бабенка мимо Вадима не проскочила.
Вернее, нет, одна-то как раз и проскочила. Лидочка, Лидия Григорьевна Пашина из планового отдела. Тридцатидвухлетняя разведенная женщина с ребенком. Шатенка с голубыми глазами и стройной фигурой. Высокая грудь, попка, до того аппетитно вырисовывающаяся сквозь тонкое трикотажной платье, что Большаков слюну сглатывал в радостном предвкушении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31