- Мой бывший муженек видеть их не мог. Говорил, что они у него все время стоят перед глазами вместо завтрака, обеда и ужина.
Николай осматривал небогато обставленную комнату, куда привела его хозяйка. Сервант с посудой, почти такой же, как и в комнате его матери, книжный шкаф, полки, зеркало, диван, заправленный клетчатым пледом. В углу висела икона с лампадкой.
- Здесь тебе постелю, - Вера положила на диван стопку белья.
Он остановил её.
- А можно я на веранде посплю? Там топчан есть.
- Как хочешь, - удивилась Вера. - Только Малыш лает иногда, может побеспокоить.
- Ничего.
После ужина, от которого Николай всячески отказывался, но в конце концов пришлось подчиниться, он лежал на топчане в чужом доме и не мог заснуть.
Удивительно приятный запах распространялся вокруг. Что это? Приподнявшись на локте, пытался определить, откуда исходит такой пьянящий аромат и не мог.
- Здорово, - прошептал он и закрыл глаза.
Нежный запах настраивал на лирический лад, успокаивал и убаюкивал. За последние дни произошло столько разных событий... Завтра предстояла встреча с тетей Любой, ради которой и приехал сюда.
На улице в своей будке гремел цепью полусонный Малыш, время от времени взлаивали другие собами, где-то загорланил петух, потом ещё один, - под эти непривычные звуки Николай провалился в сон.
Проснулся оттого, что кто-то негромко приговаривал совсем рядом:
- Цыпа, цыпа, цыпа...
Николай потянулся всем телом и почувствовал, что в углу постели находится что-то теплое и живое. Он открыл глаза. В ногах лежал трехцветный клубок, который вдруг зашевелился, потревоженный его движением, поднял голову и оказался хорошенькой кошечкой с зелеными глазами.
- Иди ко мне, - позвал Николай.
Кошечка, помедлив секунду, словно хотела удостовериться в добрых намерениях, доверчиво двинулась к нему, грациозно ступая по одеялу. Во сне он тоже чувствовал, как кто-то ласково касается его, стараясь не разбудить. Он думал, что это происходило во сне.
- Не дают тебе поспать, - появившаяся Вера смотрела, как Николай гладит кошечку. - Ее Дусей зовут, очень своенравная скотинка. Странно, что она к тебе на руки идет, обычно никого из чужих не подпускает, дичится всех.
Вера держала в руках миску со свежими яйцами.
- О, - улыбнулся Першин, - я смотрю, у вас настоящее натуральное хозяйство.
- Да какое хозяйство, - отмахнулась Вера. - Пять куриц, одна из которых совсем квелая, петух и кошка с собакой. Поросенка давно не держим, я в школе занята, а мама болеет.
Николай, принюхиваясь, крутил головой. Вчерашнего ночного запаха не чувствовалось вовсе.
- Скажи, пожалуйста, вчера, когда засыпал, чем-то сногсшибательно пахло. Или мне показалось?
- Маттиолой, наверное, это цветок такой, распускается на ночь глядя и благоухает. Сам неприметный, а аромат на всю округу. Его ещё ночной фиалкой называют. Я его каждый год сажаю.
- Точно, фиалкой и пахло!
Дуська, уютно угнездившись у Николая на руках, оглушительно мурлыкала.
- Надо же, кошечка маленькая, а голосище... - удивился он.
- Скоро завтракать будем.
Дуська, приняв эти слова на свой счет, спрыгнула на пол и, независимо задрав хвост, направилась вслед за Верой на кухню.
Утренняя улица, по которой Николай шел вместе с Верой, отличалась от улицы ночной. Почти у каждой калитки рылись в траве куры, охраняемые бдительным петухом, носились на велосипедах пацаны, возле огромной кучи песка, сваленной у недостроенного дома, сидела пара малышей и с упоением возводила из песка замысловатое сооружение. В палисадниках красовались цветы.
- Сколько золотых шаров! - улыбнулся Николай. Ему всегда нравились эти цветы.
- Да, распустились. Скоро осень. У нас золотые шары за цветы не считают, везде растут как сорняк, а я люблю.
- Я тоже, - сказал Николай.
Когда выходили из дома, он заметил, что у Пчелкиных в палисаднике тоже росли золотые шары.
Все, кто встречался по пути, здоровались с Верой и с Николаем.
- Здравствуйте, здравствуйте, - отвечала она.
Кое-кто называл её по отчеству - Владимировной.
- Родители моих учеников, - пояснила она.
Лишь однажды Вера насупилась, когда её остановила неряшливого вида расплывшаяся бабенка неопределенного возраста с хитрыми глазами. Черты её лица Николаю смутно кого-то напоминали.
- Как здоровье тетки Любы? - весело спросила она, впившись глазами в Першина. - Никак, гости у тебя?
- Гости. Здоровье мамы без изменений.
Бабенка была не прочь ещё поболтать, но Вера не поддержала её.
- В больницу опаздываем, - сказала она.
Шагая вслед за Верой Николай чувствовал чужой взгляд на собственном затылке.
- Неприятная женщина.
- А ты не узнал ее? - остановилась Вера.
- Нет. А кто это?
- Екатерина Доронькина, двоюродная сестра твоего приятеля Славика. Разве ты не помнишь ее?
- Катя Доронькина? Катька?! - он едва удержался, чтобы не оглянуться и не посмотреть вслед. - Удивительно! Она была такая хорошенькая. Года на три постарше нас со Славиком.
- Правильно. Ей сейчас сорок шесть, - подтвердила Вера. Числится на "Динамике".
- Почему числится?
- Завод большую часть времени не работает, люди пристраиваются, где кто может. Катерина тоже, сейчас, кажется, в уборщицы подалась, надо же как-то жить.
- Я был влюблен в неё в детстве. Никогда бы не подумал, что красавица Катерина превратится в такую... такую тетку. Она давно в этих краях живет?
- Да. Они через год после нас здесь с матерью поселились. Хибарку купили, потом лет пятнадцать её достраивали. Доронькины разъехались кто куда. Сама бабка Варя сначала к старшему сыну Василию в центральную усадьбу Родоманово подалась, потом, разругавшись с невесткой, здесь жить попробовала, у дочери, но тоже не ужилась. Просилась к Лидии в Москву, но та её не взяла. Так и моталась старуха до самой смерти между Родомановым и Гагариным.
- Славик никогда ничего про это не рассказывал.
Вера ещё больше насупилась, хотела что-то добавить, но сдержала себя, промолчала.
- А со Славиком ты по-прежнему дружишь? - вдруг спросила она.
- Виделись недавно, - неохотно отозвался Першин.
После встречи с Екатериной Доронькиной безмятежное настроение, навеянное нехитрым деревенским бытом провинциального городка испарилось, как дым. Зудяще и выматывающе стал побаливать правый висок. Впереди была встреча с тетей Любой. Что-то она скажет сегодня Першину?..
Любовь Ивановна лежала в крошечной палате одна.
Николай с трудом узнал в этой маленькой ссохшейся женщине полнокровную тетю Любу. Сквозь редкие седые волосы просвечивала кожа. Дышала больная неровно, словно внутри неё работал неисправный механизм. У противоположной стены стояла ещё одна кровать. Она была пустая.
Вера, обняв мать, перевела взгляд на незанятую койку.
- Ночью... вынесли, - хрипло вымолвила тетя Люба.
Вера все поняла правильно и отвернулась: умерла, значит, соседка. Скоро и мать...
Любовь Ивановна, видя, как Николай выгружает из авоськи апельсины, покачала головой.
- Нельзя мне цитрусовые. Верочка, почему ты не сказала?
- Я говорила, только он не послушался.
- Посади меня повыше, - попросила Любовь Ивановна дочь.
Николай бросился помогать Вере. Вдвоем они легко приподняли невесомое тело больной и усадили на подушки. Он почувствовал, что руки Веры дрожали.
- А теперь оставь нас вдвоем, - приказала Любовь Ивановна.
Вера послушно вышла из палаты, но перед этим тихо шепнула Николаю:
- Только недолго, она сознание может потерять от перутомления.
Першин смотрел на тонкие пожелтевшие руки тети Любы, безжизненно лежавшие поверх одеяла. Глазами старой больной женщины на него смотрела сама смерть.
- Сядь поближе, я кричать не могу.
Он придвинул стул ближе к постели.
- Давно Тамаре говорила, не послушалась меня, теперь вот помереть не могу спокойно, пока её волю не выполню. Тогда, на Выселках, ты нашел монеты, начала говорить она. - Тринадцать штук. Тамара никому про это не сказала, только мне и тете Мане, твоей бабушке. Как же мать испугалась за тебя, сколько по врачам ходила, один Бог знает! Чего только не наслушалась от них! Сначала не хотела брать те монеты, говорила, нельзя, грех. А потом... Денег-то сколько на врачей извела!
Тетя Люба закашлялась, хрипло, с надрывом. Николай вскочил, хотел позвать кинуться за Верой, но больная остановила его.
- Подожди. Скажу сначала...
Она закрыла глаза и несколько минут лежала молча, словно собиралась с силами.
- Потом ей все-таки пришлось обменять часть золотых на деньги. Лечить тебя надо было.
- Знаю, - тихо сказал Николай.
- Ты нашел монеты? - взгляд Любови Ивановны уперся в него.
- Да. Совсем недавно. Семь штук.
- Правильно, и мать твоя так мне сказала, что всего семь монет осталось. Только дело не в этом.
Она говорила все тише и тише, он уже едва её слышал.
- Тяжко, подними меня повыше, - попросила она.
Николай осторожно, боясь сделать больно, усадил её повыше.
- Вот так, теперь дышать могу. На чем я остановилась?
- Что было семь монет.
- Да. Теперь - самое главное. Пимен сватался к твоей бабушке Мане, она отказала. Ты, наверное, в детстве слышал про это?
- Слышал, только не верил.
- Все это правда. Он на хранение ей сумку приносил, но она не взяла. А потом... Возьми платок под подушкой, вытри пот на лбу.
Николай немедленно сделал это.
- Перед смертью Пимен бумагу оставил, где все записал на твою бабушку. Та бумага лежала у бабы Мани без движения. Потом тебя по голове шарахнули на усадьбе Пимена. Бабушка ту бумагу матери твоей отдала. Она всегда больше всех переживала за Тамару, считала, что ей не повезло в жизни, а тут ещё такое несчастье. Тамара слышать не хотела ни про какое наследство, она твердила, что кроме беды это тебе ничего не принесет. Наслушалась всякого, ей цыганка нагадала, а она верила во все эти роковые предсказания. - Любовь Ивановна закрыла глаза. - Ей постоянно снились плохие сны, - забормотала она. Говорила: знак есть! Она словно сама накликала на себя беду. Я говорила, так нельзя, но она не слушала. Баба Маня икону Николая Угодника перед смертью ей отдать наказала. Ты береги ее... Мать была уверена, пока Николай Угодник у тебя - ничего дурного не случится. Это ей тоже наговорил кто-то. А бабушке твоей икона от начальницы приюта досталась.
Тетя Люба надолго замолчала, а Николай сидел, боясь шелохнуться и нарушить молчание. Сердце защемило, когда услыхал про икону. Мать ему про то же сколько раз говорила, да, видно, так уж человек устроен, не слышит он порой слова своих близких. Хватится потом, а уж поздно. Горько стало, что не сберег он икону, не выполнил мамин наказ.
Любовь Ивановна опять беспокойно зашевелилась.
- Завещание Пимена у меня лежит, Тамара велела отдать, как помирать стану. Вера тебе покажет, она... знает.
Любови Ивановне все тяжелее и тяжелее было говорить, у неё опять появилась испарина на лбу. Николай потянулся, чтобы вытереть пот, но она остановила его.
- Найди... Матери твоей обещала... грех... на душу брать... Вера совсем одна... остается. Тяжело... У Тамары... план остался. Найди... В бумагах... Слышишь, в бумагах у Тамары!
Последние слова дались с большим трудом, она уже хрипела. Взглянув на склонившегося над постелью Николая, хотела ещё что-то сказать, но не смогла, в бессилье уткнулась в обеяло и умолкла.
От её бессвязного бормотания у Николая мурашки поползли по телу. Он кинулся за Верой.
Потом он стоял в больничном коридоре и рассматривал щелястые деревянные полы. Видел, как в палату вслед за Верой зашла медсестра со шприцем.
- Успокоилась вроде, - услышал Николай голос Веры. - Укол сделали, теперь будет до вечера спать.
- Сколько лет тете Любе? - спросил Першин, чтобы хоть что-нибудь сказать.
- Моложе на год твоей матери, зимой шестьдесят пять должно исполниться. Только...
Вера с трудом перевела дыхание. И она, и Николай подумали об одном и том же: не доживет она до своего юбилея.
- Тетя Люба про бумагу с завещанием говорила.
- Да, я в курсе. Придем домой, покажу. Когда маму забирали в больницу, она... - Вера запнулась. - Она мне все рассказала, наверное, боялась, что не успеет сама.
- Еще она упоминала о каком-то плане.
- Про план не знаю, - удивилась Вера. - Мне она только про завещание рассказывала. Может, другая бумага у твоей матери хранилась?
- Ладно, соображу.
Они шли по больничным коридорам, пропитанным лекарствами. Попадавшиеся пациенты - почему-то это были одни старухи - провожали их взглядами.
- Почему все так несправедливо устроено? - тихо сказала Вера. - Одни до ста лет живут, чего только не навидались на своем веку, а другие... Моя двоюродная бабка Матрена сколько раз жаловалась, что Господь никак не приберет, устала небо коптить, а мама... Ведь не старая еще. И Тамара Александровна тоже...
- Наши матери до войны родились, потом в 41 году оккупация, есть нечего было. Мать рассказывала, как они картофельные очистки на всех делили. Вера, а может, ещё обойдется все с Любовью Ивановной? - спросил Николай.
- Нет, - она устало покачала головой.
- Ей очень плохо?
- Да. Врач сказала, что надо быть готовыми ко всему. Десять дней, максимум - две недели... проживет. - последнее слово Вера произнесла изменившимся голосом и заплакала. - А вообще, это может произойти каждую минуту. И я ничем не могу помочь.
Завещание было написано на пожелтевшей очень плотной бумаге. Николай даже не удивился тому, что услышал сегодня в больнице, словно ожидал чего-то подобного.
Он смотрел на большие, похожие на печатные буквы. Так мог писать человек, которому редко доводилось это делать. Смысл написанного был ясен: Пимен завещал то, что хранилось в серой холщовой сумке Колькиной бабушке, Марии Федоровне Першиной. Она по своему усмотрению могла распоряжаться этим имуществом. Завещание не было заверено у нотариуса, оно вообще не имело юридической силы. Завещание есть, только вот где искать само наследство?
- И что ты собираешься с этим делать? - неслышно подошедшая Вера стояла сзади.
Николай вздрогнул от неожиданности.
- Попробую отыскать то, о чем здесь говорится.
- Прошло столько времени. Ты уверен, что тебе это удастся?
- Ни в чем я не уверен. Просто хочу попробовать, - с вызовом сказал он.
Вера молчала, а он вдруг понял, что сейчас она удивительно напоминает ему мать, Тамару Александровну. Тот же укоризненный взгляд, когда была недовольна сыном, те же плотно сжатые губы.
Николай разозлился. То взаимопонимание, которое возникло между ними при встрече, а потом ещё больше усилилось сегодня в больнице, исчезло. Почему все пытаются им командовать? Он - взрослый человек и имеет право сам принимать любые решения.
- Я должен уехать домой, - сказал он.
- Конечно, - Вера равнодушно пожала плечами и отошла от стола.
Безразличный тон ещё больше задел Николая, чем укоризненный взгляд. Строгое лицо женщины говорило лучше всяких слов.
- Я скоро вернусь. Ты не против, если я возвращусь дня через два?
- Нет, не против. Мама велела помочь тебе.
Глава 9
Всю обратную дорогу до Москвы Николай думал про завещание Пимена и слова тети Любы. Она упоминала о каком-то плане. "У Тамары остался... в бумагах".
Вере сказал: разберусь, но пока ничего не приходило в голову. Оставаться в больнице и ждать, когда очнется тетя Люба, не имело смысла. "У Тамары..." Значит, у его матери должна быть какая-то бумага. Только вот какая?
Он не замечал ни толчеи на Белорусском вокзале, ни яркого солнца, ни выкриков торговцев различных товаров, пока шел к станции метро.
"Что Любовь Ивановна имела в виду?" - неотступно думал он.
Толчея большого города производила неприятное впечатление. Какой резкий контраст с неторопливой, размеренной жизнью, протекающей в маленьком уютном домике на окраине Гагарина!
Николай особенно остро почувствовал себя одиноким и неустроенным. Захотелось есть. Надо купить что-нибудь домой, сообразил он. Открыл портфель, чтобы достать авоську, и увидел незнакомый сверток, от которого распространялся соблазнительный запах.
Он ощупал его. Вера не забыла позаботиться о нем и незаметно сунула в дорогу бутерброды, а он так нехорошо расстался с ней. Ну что за женщина! Николаю стало неудобно.
Тут же вспомнились букет астр на круглом столе со скатертью, стопка тетрадей, заросли золотых шаров в аккуратном палисаднике, своенравная кошка Дуська, пестрым клубком свернувшаяся у него в ногах. Он загрустил. Мать всегда считала его сентиментальным.
"План... у Тамары". А не ошиблась ли тетя Люба? Никакого плана у матери не было. Или был?
Николай внезапно остановился. Его слева и справа толкали пассажиры, а он стоял посреди потока, сраженный догадкой. Был, был у матери какой-то старый лист бумаги, точно такой же, на котором написано завещание. Как он мог об этом забыть?!
- Молодой человек, отойдите с дороги, мешаете движению, - гаркнула квадратная тетка, зацепившись за него своей повозкой.
Он опомнился и шагнул в сторону.
Сердце билось неровно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27