– Я говорю с вами посредством той трубы, крышку которой вы только что отвинтили. Это изобретение доктора Роша, вашего хозяина. Если вы снова закроете трубу, ни вы, ни я не будем иметь возможности слышать друг друга.
Я невольно обратил внимание на трубу, и каково же было мое изумление, когда я убедился, что голос говорившего со мною выходил действительно из этой трубы, наружный конец которой был обращен по тому направлению, где должна была находиться планета Марс. Труба была настолько узка, – не более полутора вершков в диаметре, – что уже никоим образом нельзя было предположить, чтобы разговаривавший со мною мог запрятаться в нее; на крыше обсерватории его также не могло быть, потому что крыша была стеклянная и через нее было все видно.
«Что за дьявольщина! – подумал я, чувствуя себя в совершенно дурацком положении, как мальчишка, с которым вздумала пошутить ловко спрятавшаяся нянька. – Этот доктор просто волшебник, раз у него в доме приходится разговаривать с какими-то невидимыми личностями».
Из любопытства я подставил глаз к трубе, но там было непроницаемо темно, так что решительно ничего нельзя было разобрать.
– О, через эту трубу вы ничего не увидите, ее назначение состоит в том, чтобы слушать. Да уверяю же вас честным словом, что я говорю сущую правду, – сказал мой невидимый собеседник, опять-таки, очевидно, следивший за всеми моими движениями.
– Но вы-то каким образом меня видите? – совершенно растерявшийся и сконфуженный, вскричал я.
– Я вижу вас в телескоп, но таких телескопов у вас на земле ещё нет, – ответил называвший себя обитателем Марса.
– Странно! изумительно! невероятно! – пробормотал я. – И однако же, если только я не нахожусь в бреду после своего падения, сознаюсь откровенно, что я близок к тому, чтобы поверить, что действительно имею честь разговаривать если и не с неземным, то, во всяком случае, с невидимым существом.
– Да что же здесь невероятного? – возразил загадочный голос. – Ведь, надеюсь, не будете вы отрицать возможности устройства и у вас на Земле таких астрономических труб, посредством которых можно будет приблизить к себе и нашу планету на такое расстояние, что сделается возможным видеть не ней все мелочи, как мы теперь видим на вашей Земле. В этой идее, я полагаю, нет ничего невозможного; почему же вы не допускаете мысли, что можно устроить также и такой инструмент, при помощи которого можно слышать все, что говорят на других планетах? Давно ли для вас казалось невозможным переговариваться на большом расстоянии, а вот же теперь у вас существуют телефоны и уже никого не удивляют. Господин Роша, изобретатель этой трубы, несколько опередил других ваших изобретателей – вот и все. Да вот, кстати, он и сам идет; вероятно, он вам сообщит подробнее о своем изобретении.

II

Действительно, в это время раздались шаги по винтовой лестнице. Я обернулся и на пороге увидал входившего Роша.
– Добрый вечер, любезный доктор! Сознайтесь, что это вы сейчас меня мистифицировали? – сказал я, идя к нему навстречу и все еще будучи далек от мысли поверить в то, что я тут только что слышал: так все это было невероятно.
Заметив в моих руках крышку от разговорной трубы, доктор недовольно нахмурил брови, и только тут на его лице я ясно прочел, что со мною совсем не шутили.
– О, доктор! Ради бога, извините! – спохватился я, закрывая трубу и поняв, наконец, что изобретение это было тайною доктора. Я почувствовал себя в положении человека, уличенного в подслушивании или подглядывании чужих секретов.
– Мог ли я предполагать, зайдя сюда, – стал я оправдываться, – что сделаюсь невольным свидетелем и очевидцем вашего великого открытия, которое вы, по известным вам соображениям, не хотите предавать гласности? Но клянусь вам, что ваша тайна умрет вместе со мною!
Должно быть заметив на моем лице искреннее страдание от сознания своей невольной нескромности, доктор тотчас же подавил свою досаду, улыбнулся и мягко заговорил:
– Успокойтесь, молодой человек! Вы тут ровно ни в чем не повинны. Если здесь и можно кого-либо обвинять, то уж. разумеется, прежде всего меня самого. Много лет берег я, как зеницу ока, от всего мира свой секрет, и вдруг оказался настолько неосмотрительным, что оставил вас, совершенно не знакомого мне человека, один на один со своим открытием!
От этих слов доктора я сконфузился дотого, что у меня слезы выступили на глазах.
– Успокойтесь! – повторил он снова, видя мое мучительное смущение. – Раз вы узнали об этой тайне, значит, так и должно быть. Я на этот счет немножко фаталист. В мире ничто не совершается без причин и без цели, хотя в большинстве случаев мы и не замечаем разумности и целесообразности совершающегося с нами и вокруг нас. И я, старый дурак, очень сожалею, что невольно поддался врожденному в каждом из нас самомнению, будто мы что-то значим со своей волею и своим разумом, позабыв про то, что все мы только слепое орудие чьей-то чужой воли, руководящей всеми нашими поступками и действиями. Извините же меня, ради бога, за мою старческую строптивость!
И он протянул мне, в знак примирения, руку.
С сердечным порывом схватил я и пожал руку этого удивительного человека, извинявшегося перед тем, кто ему же причинил неприятность; я не находил слов, чтобы выразить ему чувство того глубочайшего почтения и уважения, которым я к нему проникся.
– Однако соловья баснями не кормят! Ведь вы сегодня целый день еще ничего не ели. Идемте ужинать! – весело добавил он, взяв меня за плечо и тихонько поворачивая к выходу.
Мы спустились вниз, в кухню, где Жозеф, такой же старый, как и его хозяин, давно уже с нетерпением поджидал нас, боясь, чтобы не подгорело жарившееся жаркое.
За ужином у доктора прошла всякая тень неудовольствия, и он дотого повеселел и разошелся, что даже рассказал мне свою биографию, а равно и историю своего великого изобретения.
Господин Роша, швейцарец по происхождению, был когда-то очень богатый человек, но потом он все свое богатство употребил на устройство обсерватории, стоившей много денег, так как все материалы для необходимых построек должны были носить на эту высоту проводники на себе.
По окончании университетского курса Роша, с малых лет чувствовавший особенное влечение к изучению небесных светил и к наблюдениям над ними, отправился в Париж. Там он много лет работал в качестве ассистента у одного знаменитого астронома. Проводя очень много времени в обсерватории над наблюдениями небесных светил, Роша, как впоследствии Фламмарион, пришел к заключению, что некоторые из планет населены такими же разумными существами, как и люди на Земле. В особенности его интересовала планета Марс, и он скоро убедился, что обитатели этой планеты не только существа разумные, но что они даже выше нас в умственном отношении, что они подают нам на землю сигналы, желая вступить в переговоры.
– Я часто замечал, – рассказывал Роша, – какие-то световые, огненные фигуры на Марсе, которые изменяли свою форму. То я видел огненный кружок, то крест, то квадрат, иногда круг в квадрате, иногда квадрат в круге и т. д. Наблюдая постоянно это странное явление, я заметил, что число таких огненных знаков ограничено, и часто одни и те же фигуры повторяются. Я попробовал пересчитать все эти разнообразные фигуры, их оказалось 26 – ровно столько, сколько букв в нашем алфавите. Это навело меня на мысль, что, возможно, и у обитателей Марса алфавит не богаче нашего. Но если они хотят вести переговоры с нами на своем языке, то каким же образом они, столь умные и развитые, – если сумели найти способ подавать нам световые сигналы, – каким же образом они могут предполагать, что мы должны непременно знать их язык? Долго я ломал себе над этим голову, как стал замечать, что всякий раз, лишь только начинают появляться на Марсе световые фигуры, – а они появлялись всегда в определенное время, – эти фигуры постоянно начинаются пятью неизменными, изо дня в день повторяющимися, и оканчиваются четырьмя также неизменными, хотя и неодинаковыми с первыми. Промежуток же между этими постоянными заполнялся уже разнообразными перемежающимися фигурами.
Не могу себе объяснить, как это случилось, но только, отчаявшись, наконец, узнать когда-либо язык обитателей Марса, я попробовал разобрать шифр, применяясь к французскому языку. Что могло обозначать начальное слово? Беря за образец отправку обыкновенных телеграфных депеш, это слово, всего вероятнее, должно было обозначать адрес, куда идет депеша, – пункт назначения, т. е. в данном случае Terre. Что могло обозначать конечное? Скорее всего, пункт отправления, т. е. Mars. По световым фигурам выходило, что букве t соответствовал квадрат; букве е – круг с крестом внутри; букве r – шар; второму r – опять шар; и, наконец, последней букве е – снова круг с крестом внутри, как и первому е. Вы не можете себе представить того волнения, которое меня охватило от этого странного совпадения двух одинаковых знаков, соответствовавших двум одинаковым буквам. Но, может быть, это была просто-напросто случайность? Я стал разбирать конечное слово, долженствовавшее, по моему предположению, обозначать Mars. Букве т соответствовал крест; букве а – круг; букве r – шар, заметьте – шар, как и в слове terre; и букве s – круг с точкой внутри. «Для начала недурно», – подумал я. Но ведь если шифр был разобран верно, то необходимо было допустить, что обитатели Марса говорят по-французски, а это мне казалось абсурдом. Однако, допустив, что шифр был разобран действительно верно, я имел уже, таким образом, расшифрованными целых шесть букв, а с таким запасом уже нетрудно, конечно, расшифровать и остальной алфавит. И вот, все еще будучи далек от уверенности, что я нахожусь на истинном пути, и все еще приписывая эти странные совпадения в буквах и соответствующих им знаках случайности, я начал расшифрованные буквы вставлять соответственно тем световым фигурам, которые находились между предполагаемыми мною словами Terre и Mars, и, после непродолжительных усилий, к своему неописуемому удивлению, почти ужасу, разобрал следующее:

Вы прочли верно, господин Роша!
Следите далее! Да здравствует разум!

И это было по-французски, и это обращение ни к кому иному, а прямо ко мне, Франсуа Роша!..
Ах, молодой человек! Проживи я на свете еще тысячу лет, я никогда не забуду того счастья, того неземного восторга, которые я испытал в те минуты! Меня душили слезы, я плакал, как малый ребенок, от радости! Мне казалось, что весь мир для меня переродился, показался мне в каком-то новом освещении!.. Нет, вы представьте только себе, что не по одним лишь логическим умозаключениям и догадкам прийти к выводу, а прямо своими чувствами убедиться, что весь этот необъятный мир, который мы видим вокруг себя и над собой, все эти бесконечно удаленные от нас, неисчислимые небесные тела, или, по крайней мере, многие из них, населены такими, же разумными и мыслящими существа;.ми, как и мы с вами; даже, может быть, существами гораздо более нас развитыми и умными, которые в то же время интересуются нами и стараются вступить с нами в сношения для взаимного обмена мыслей, словом – почувствовать, что вся вселенная кишит разумом, и ты сам составляешь крупинку этого всемирного, необъятного разума; представьте, говорю, все это и скажите – возможно ли передать словами то блаженное состояние, которое должно охватить вас от этого сознания?!.. О, я не сомневаюсь, что разум так же неуничтожим и вечен, как вечна и неуничтожима материя, в которой он проявляется, и мы, мыслящие живые существа, представляем из себя только видимую материальную форму, сосуд, в котором заключена частичка, искорка этого бессмертного разума, и эта искорка, после разрушения нашего бренного тела, не умрет, не уничтожится, не пропадет бесследно, а примет только иную, может быть, высшую форму, как не уничтожится материя, из которой состоит наше тело, а только превратится в свои первоначальные элементы! […]
– Но как же, неужели обитатели Марса говорят по-французски? – спросил я после некоторой паузы, наступившей вслед за воодушевленным монологом Роша.
– Не только по-французски, но и по-русски, как вы сами изволили убедиться из вашего разговора через трубу. Разумеется, для обыденных сношений между собой у них есть свой язык. Но при помощи акустических труб, вроде той, что вы видели у меня в обсерватории, и при посредстве своих усовершенствованных телескопов они имеют возможность видеть и слышать до мельчайших подробностей все, что происходит у нас на Земле, а видя нас и слыша, уже нетрудно понять и изучить наши земные языки. Если же принять во внимание, что у обитателей Марса нет тех насущных забот о завтрашнем дне и о куске хлеба, которые убивают почти все наше время, то им и не остается ничего более, как только предаваться умственным занятиям, а между прочим, и изучению языков обитателей других планет.
– Вы мне рассказываете просто какие-то чудеса в решете! – воскликнул я, разводя в недоумении руками – Но скажите, как вы-то додумались до устройства этой изумительной акустической трубы?
– Додумался до этого не я, а они же научили меня, как ее устроить. Когда я раскрыл шифр таинственных световых знаков и научился по ним читать, я хотел сообщить о своем открытии нашим ученым, но обитатели Марса предупредили меня, чтобы я пока этого не делал. так как, по их каким-то, не известным мне соображениям, пора для этого еще не настала. Вот поэтому-то я и держал свое открытие в секрете, да и вас прошу никому ничего не говорить о нем. Впрочем, если я не доживу до той поры, когда обитатели Марса разрешат мне опубликовать его, ну, тогда можете делать, как знаете.
– О, в моей скромности можете не сомневаться, – сказал я. – И будем надеяться, что мне не приведется первому воспользоваться вашим разрешением:
– Ну, кто знает? – со вздохом заметил Роша. – Будущее никому неизвестно; да это и к лучшему, иначе и жить было бы не так любопытно. Впрочем, оставим эти печальные мысли. Итак, – продолжал он свой рассказ, – когда я начал свободно читать то, что мне передавали с Марса, по совету своих новых друзей из другого мира и по их указаниям, я построил здесь, на Монблане, свою собственную обсерваторию, в которой вот уже около десяти лет продолжаю жить, работать и наблюдать. Что касается до акустической трубы, так вас поразившей, то она устроена, как я уже сказал, по указаниям, данным мне также с планеты Марс. […]

III

Предоставляю судить самому читателю, с каким вниманием и удивлением слушал я своего хозяина, стараясь не проронить ни единого слова из того, что он мне рассказывал. Не будь этой изумительной трубы, через которую я сам только что разговаривал с обитателем планеты Марс, я ни за что не поверил бы словам доктора и, если бы не принял его за помешанного, то, наверное, подумал бы, что он шутит. Но доказательство было налицо, и нельзя было не верить очевидности.
– Воображаю, – сказал я, – сколько новых истин, сколько новых сведений почерпнули вы; беседуя с обитателями неведомого нам мира!
– Да, – сказал Роша, – у них есть чему поучиться. Но из одних бесед, я, конечно, никогда не составил бы себе такого ясного понятия о природе Марса и жизни его обитателей, какое имею теперь, побывав сам несколько раз на этой планете.
– Побывав сам на этой планете? – повторил я, думая, что ослышался.
– Да, побывав сам довольно значительное число раз в гостях у марсиан, – повторил Роша совершенно невозмутимо.
Признаюсь, я широко раскрыл глаза от изумления, услыхав это неожиданное заявление. «Ну, разумеется, он помешан, бедный старик! – мелькнуло у меня в голове. – Конечно, он сделал великое открытие, но, не делясь этим открытием ни с кем в продолжение многих лет, он начал галлюцинировать, и ему стало казаться, что он не только разговаривает с обитателями Марса, но даже ездит к ним в гости». […]
Наступило неловкое молчание.
– То есть вы хотите сказать, что бывали там на крыльях вашей фантазии? – нашелся я, наконец, в самом деле подумав, не выражается ли он метафорически.
– На каких там крыльях фантазии? Я действительно бываю иногда на Марсе, – вполне серьезно ответил он.
После такого категорического заявления я уже окончательно смутился и, потупившись, замолчал. Роша вдруг расхохотался, и видя, что я на него смотрю с беспокойством, почти со страхом, он расхохотался еще более.
– Ха, ха, ха! Да вы, батенька мой, я вижу, не только мне не верите, но принимаете меня за помешанного! Сознавайтесь, ведь это верно? Я угадал? – обратился он вдруг ко мне.
– Простите, но я думаю, что вы меня просто мистифицируете, – ответил я.
– Не думал мистифицировать, молодой человек! Совсем не думал. Впрочем, для меня вполне понятно ваше недоверие; я совершенно выпустил из виду, что то, что для меня теперь уже кажется вполне естественным и к чему я давно привык, для вас, с первого раза, должно казаться невероятным и невозможным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10