Он страстно желал вспомнить пародию старого Стена Фриберга, чтобы спеть несколько его строчек.
Мужчины пересекли дорогу, выписывая по ней зигзаги и распевая песни, обнимая друг друга за плечи и талии. В доме неподалеку вспыхнули огни, в окнах появились головы, но парни не обратили на них внимания. Им нужно было расслабиться, убийце и четверым невольным участникам его драмы; какое им было: дело до неодобрительных взглядов из окон? Они растормошили друг друга, а остальное пусть идет к черту.
Именно Макги заставил их утихомириться, когда они добрались до своего крыльца. Они тут же перешли от воплей к комическому молчанию, на цыпочках передвигаясь по дому, хихикая, шикая друг на друга, спотыкаясь на лестнице. Олден Марч встретил их на площадке второго этажа с гримасой на лице, упершись руками в бока.
— Постыдились бы, — укорил он громким шепотом. — В такое время...
Они заставили его замолчать и, пошатываясь, последовали дальше. Мэлу, Роду и Уиллу пришлось выдержать дополнительное испытание — подъем на третий этаж. Там они крайне саркастически пожелали друг другу спокойной ночи. Дэниэлс открыл свою дверь без особого труда, включил свет и вошел в комнату. Мэл захлопнул дверь, сбросил одежду, раскидал ее по комнате, выключил свет и улегся.
Тремя минутами позже Дэниэлс поспешно вскочил и запер дверь.
Глава 5
Безумец лежал в темноте напуганный и возбужденный, сжимая руки и широко улыбаясь. Его комната была почти такой же, как у Дэниэлса, и сейчас тоже погружена во тьму. Сумасшедший закрыл дверь, но не запер, поскольку у него было меньше всего оснований для страха сегодня ночью. Меньше, чем у любого из них. У кого-то под дверью виднелась полоска света.
У него было меньше всего оснований для страха, но сумасшедший все же боялся, и боялся того же, чего и остальные. Он боялся безумца, боялся самого себя. Торжествующий и напуганный.
Торжествующий, потому что сегодня вечером ему все удалось. Решающее испытание, РЕШАЮЩЕЕ испытание, сидеть с ними со всеми, участвовать в общей беседе и не вызывать подозрений. Но также и напуганный, потому что в своем успехе сумасшедший потерял самого себя, а сейчас это было опаснее, чем когда-либо ранее.
С ним уже случалось такое раньше, когда безумец дурачил доктора Чакса, заставляя поверить, что он не Эллингтон, а один из других больных. Иногда в своем старании убедить доктора сумасшедший терял контакт с самим собой, истинное “я” и придуманное “я” смешивались, и некоторое время безумец не контролировал себя. В такие моменты только маленькая часть его самого (сумасшедший представлял ее скорчившейся на полу в темном углу), лишь одна маленькая часть сохраняла остатки самосознания, могла все еще разделять фантазию и реальность, тогда как остальная часть его полностью подчинялась власти другого существа. Тогда практически все в безумце, кроме той самой маленькой части, действительно ВЕРИЛО, что он является этим другим существом. Такое происходило нечасто и никогда не продолжалось долго, поэтому сумасшедший не слишком боялся этих состояний.
Но сегодня безумец забеспокоился. В больнице подобное было опасно, однако здесь это вызывало тревогу. Здесь ему НЕОБХОДИМО держать себя под контролем непрерывно. Когда это случилось сегодня вечером за столом в баре “Черное озеро”, сохранивший самосознание кусочек его “я” испугался того, что другая личность поскользнется, скажет что-нибудь не то и все испортит.
Но все обошлось без срыва и провала, и поэтому его радость заглушала страх. Они приняли его. Они не возражали, чтобы он присоединился к их компании, участвовал в их беседе, их веселье, их пении.
И безумец ощущал удовлетворение. Когда пришла его очередь рассказывать истории и анекдоты, сумасшедший справился не хуже других. Разве важно, что все это происходило без его участия, являлось действиями другой личности, не контролируемой им? Главное заключалось в том, что его не только приняли, но и дали возможность почувствовать себя своим, стать одним из них.
И сегодня днем с этим учителем-полицейским тоже все прошло хорошо. Неужели в мозгах учителя-полицейского могли зародиться хоть малейшие подозрения, что сумасшедший не тот, за кого себя выдает? (Кое-что из сообщенного им Сондгарду было настоящими цитатами из рассказов мертвого актера, чье место занял безумец, так же, как и некоторые истории, рассказанные им сегодня вечером. Но другая личность... И это было странно — другая личность не полностью совпадала с образом мертвого актера. В первый раз он стал слиянием, компиляцией образов из его прошлого, и мертвый актер был лишь одним из множества компонентов. Может быть, именно поэтому вторая личность так легко справилась с ситуацией сегодня вечером; новое “я” представляло собой куда более сложное создание, чем все предыдущие творения сумасшедшего.) Обдумывая дневную беседу с капитаном Сондгардом и вечернее веселье с членами труппы вечером, безумец улыбался, едва удерживаясь от громкого смеха. Все шло так ХОРОШО!
Сумасшедший не мог сейчас лежать, ему не хотелось оставаться неподвижным. Безумец вскочил и стал в темноте расхаживать по комнате, босиком, потирая руки и бормоча себе под нос, как обычно, когда разговаривал сам с собой. Его тело казалось наэлектризованным; он ощутил огромный прилив энергии. Сумасшедший чувствовал себя сильным, очень сильным, более сильным, чем когда-либо.
В комнате ему было тесно. Безумец чувствовал здесь себя как в заточении, ему хотелось вырваться из него. Сумасшедший крался по комнате, в темноте ощупывая стены, проводил нервными руками по мебели. Он всматривался в темноту и улыбался, губы его шевелились, пока безумец говорил сам с собой:
"Они никогда не узнают, они никогда не заподозрят. Меня нельзя удержать. Я не смогу отвечать на вопросы. Я слишком умный сейчас, мне никогда больше не придется поступать так, как с теми стариком и старухой. Я очень силен сейчас и становлюсь все сильнее и сильнее. Ничто не может удержать меня сейчас, ничто не может остановить меня. Я могу быть свободным, я могу быть независимым от доктора Чакса. Сейчас я могу быть свободным от жестокости, я могу держаться на расстоянии от всего этого. Меня никогда больше не схватят, потому что я слишком сильный теперь. Злые и жестокие впредь не смогут подойти ко мне, потому что теперь я легко узнаю их. И если мне придется убивать, если они вынудят меня, я смогу быть умным. Раньше я ничего не знал, вот почему они поймали меня. Я не старался прятаться или хитрить, я делал то, что хотел, в открытую. Я тогда не понимал мира, я не понимал, как они живут вместе, как зло защищает их. Я делал то, что было нужно, в открытую, и другие злые люди мстили мне, запирали меня и пытались подчинить своей воле с помощью шокотерапии. Но больше такого не случится. Если меня заставят снова делать это, если мне придется это сделать, теперь я знаю, как надо действовать, теперь я могу не давать им ни малейшего повода думать, что это моих рук дело. Я могу ездить по всему миру, я могу ходить куда угодно и делать все, что хочу, и они никогда даже не заподозрят меня. Если я захочу, я могу надеть маску, я могу выйти ночью, чтобы совершить то, что захочу. Они никогда не найдут меня, они никогда даже не остановят меня, и они никогда больше не встретятся со мной. Я слишком силен для них, я слишком умен для них теперь”.
Ничего из этого безумец не облек в слова. Сумасшедший произносил свою речь мысленно, его губы двигались, а из горла выходили тихие короткие звуки, очень приглушенные, слишком невнятные, чтобы их мог услышать кто-нибудь.
Безумец ходил по комнате минут десять или больше, трогая стены и мебель, улыбаясь в темноте, вновь и вновь рассказывая себе одно и то же, оценивая свою роль, сыгранную в баре сегодня вечером, убеждая себя, что он вне подозрений и никогда не окажется под подозрением. Сумасшедший провел не менее десяти минут в хождении и бормотании, а потом комната стала слишком мала для него, ему стало трудно дышать здесь, на него давили эти стены.
Сумасшедший снова оделся. Его движения были неуверенными из-за темноты и возбуждения, а еще потому, что безумец выпил вечером многовато пива. Прошло уже больше четырех лет с тех пор, как он последний раз пил спиртное, и, вероятно, в этом тоже заключалась причина того, что другая личность сегодня взяла над ним верх так легко. Сумасшедший не был пьян, но его мозг все же испытывал влияние алкоголя.
Безумец не стал включать свет. Одевшись, он выскочил из комнаты и запер за собой дверь. Двадцатипятисвечовая лампочка на стене слабо освещала холл. Сумасшедший пробрался по ступенькам, стараясь, чтобы его не заметили. Люди могли бы удивиться, что он решил выйти на улицу в третьем часу ночи, но безумец действительно должен был выйти. Ему нужно было немного погулять на свежем воздухе, там, где над его головой оставалось бы только небо. Он должен сейчас иметь возможность пробежаться, если ему захочется, или засмеяться вслух.
Выходя, сумасшедший оставил входную дверь открытой, потому что у него не было ключа. Безумец молча спустился с крыльца и пошел по гравию к дороге. Там он повернул направо, в другую сторону от бара “Черное озеро”, в направлении города.
По мере того как сумасшедший удалялся от театра, чувство радости росло в нем. Свобода была прекрасна! Безумец размахивал руками, раскинув их в стороны и шевеля кончиками пальцев. НИЧТО не ограничивало его, ничто. Сумасшедший подпрыгивал, делая несколько быстрых шагов, дурачился, танцевал посреди дороги. Укрытый ночью, защищенный своим умом, поддерживаемый своей силой, безумец наслаждался своей свободой, заработанной им свободой, дававшей ему так много удовольствия.
Никаких стен! Никаких “медсестер” с тяжелыми руками и угрюмыми лицами! Никаких замков и шлагбаумов! Никаких вопросов! Никакого “лечения”! Никаких приказов, правил, ограничений.
Свобода!
Сумасшедший громко засмеялся, потом закричал. Он резвился на дороге, танцевал, подпрыгивал, переполненный дикой радостью, которую испытывает любое существо, вырвавшееся на волю после долгого сидения в клетке.
Безумец поднял голову и заорал песню собственного сочинения:
Не обдурите больше — хоть раньше могли,
Но теперь я на что-нибудь годен.
Не вернете в ваш крошечный темный мирок,
Я свободен, свободен, свободен!
Я хочу танцевать, от восторга визжать,
Распахнуть всюду окна и двери,
Не удержит никто — я смогу убежать,
Если смог в свои силы поверить.
Доктора Чакса больше не будет,
Больше не будет страха и боли.
Им ни к чему меня не принудить,
Я буду хитрей — я на воле, на воле.
Доктора Чакса больше не будет,
Я скользкий как угорь, свободный как птица.
Меня не найдут, не поймают, не скрутят,
Меня не заставят страдать и таиться!
Но внезапно сумасшедший остановился. Два перекрывающих друг друга образа возникли в его мозгу, образуя не замеченную им прежде параллель. Два накладывающихся друг на друга образа. Кабинет доктора Чакса. Кухня, где капитан Сондгард допрашивал их всех. Образы перекрывались, как на фотографии с двойной экспозицией, соединяясь и сливаясь в один образ только там, где в обоих присутствовало движение. В кабинете доктора Чакса — вспоминал ли сумасшедший доктора Рида, доктора Сэмюэлсона или доктора Питерби, во всех кабинетах, так сильно отличавшихся друг от друга, — была неподвижность. Сондгард задавал свои вопросы в кухне, где тоже не было никакого движения. Но что-то там все-таки двигалось. Вращение двух колесиков: одно вращается быстрее другого, лента проходит через утробу маленькой машинки, съедая чьи-то слова. Безумец вспомнил магнитофон, который был у капитана Сондгарда. Почему-то его испугала эта машинка, но затем он забыл об этом, успокоенный тем, что полицейский ничего не разглядел сквозь его маску.
Но теперь все вернулось. Доктор Чакс в его памяти существовал в полной неподвижности; но теперь рядом с ним это неравномерное движение магнитофона: два колесика, никогда не вращающиеся с одинаковой скоростью. И капитан Сондгард тоже существовал в неподвижности, которую нарушала лишь эта машина.
Знак? Знамение? Предостережение?
Должен ли сумасшедший сделать вывод, исходя из этого, что капитан Сондгард представляет для него опасность? Возможно ли, что капитан Сондгард непосредственно связан с доктором Чаксом? Или, МОЖЕТ, ОН БЫЛ САМИМ ДОКТОРОМ ЧАКСОМ, надевшим маску, играющим в одну из своих жестоких игр, пытающимся обмануть его и загнать в капкан, прекрасно знающим, что на самом деле он — Роберт Эллингтон?
Безумец застыл посреди дороги, радость и самоуверенность покинули его. Сумасшедший тряс головой и стонал в отчаянье, как тогда перед домом, в котором ему пришлось убить двух стариков. Теперь, когда все было устроено, когда он решил, что ему никогда больше не придется убивать (сумасшедший помнил Сисси Уолкер, но только смутно, отдаленно и теоретически, без ясного осознания подробностей и причин, хотя инстинкт подсказывал ему, что причины были вескими), теперь, теперь, теперь, когда он ощутил себя свободным, неужели придется все начинать сначала?
Безумец не мог себе позволить упустить такой шанс. Он не собирался возвращаться в больницу, не собирался попадать им в лапы. Ему нельзя упускать такой шанс, ему придется действовать, если возникнет опасность.
На этот раз он должен навсегда покончить с доктором Чаксом. На этот раз он должен убить доктора Чакса и положить конец всему.
Сумасшедший смотрел на дорогу. Где сейчас доктор Чакс, называющий себя Сондгардом? В какой темной щели он прячется, потирая руки в тусклом свете настольной лампы, планируя свои действия на следующий день?
Если бы безумец мог это знать. Если бы только Эллингтон знал, где найти этого капитана Сондгарда сегодня вечером, он закончил бы дело прямо сейчас, обретя безопасность сразу и навсегда.
Завтра. Значит, это придется сделать завтра. Ему придется быть хитрым, осмотрительным и осторожным. Никто не должен заподозрить. Каким-то образом ему придется, не возбуждая никаких подозрений, найти логово капитана Сондгарда. А потом ночью сумасшедший сможет покончить с ним.
Завтра ночью.
Эта мысль успокоила безумца, но не вернула ему хорошего настроения. Тем не менее сумасшедший не повернул обратно к дому, а продолжил свой путь по дороге в направлении города. Теперь безумец шел намного медленнее, угрюмо глядя на дорогу перед собой.
Сумасшедший поднял голову и увидел ворота. Высокие, широкие, железные, с толстыми вертикальными брусьями и изящным железным орнаментом в стиле рококо. Огромный тяжелый замок скреплял две створки посередине, и с каждой стороны ворота примыкали к квадратным кирпичным столбам с бетонными козырьками.
Безумец, хмурясь, смотрел на ворота, потом взглянул на дорогу, в одну и в другую сторону.
Его загнали в угол.
До сих пор сумасшедший этого не замечал или не обращал на это внимания. Вдоль всей левой стороны дороги тянулся забор. Высокое проволочное заграждение, все это они придумали только для того, чтобы задержать его. Здесь и забор, и кирпич, и бетон, и железо, и огромный тяжелый замок.
Этого не может быть. Безумец глухо зарычал; его плечи поднялись, а руки сжались в кулаки. Он был СВОБОДЕН сейчас, этого не может быть! Будь прокляты они все, будь прокляты их черные души, они никогда не оставят его в покое!
Все в порядке. ВСЕ В ПОРЯДКЕ. Он примет вызов. Они поймут, с каким человеком имеют дело. Они узнают, что он думает об их попытке вести военные действия.
Сумасшедший подошел к воротам и вцепился в железные брусья. Они оказались холодными и грубыми на ощупь, немного влажными от ночной сырости. Позади них в глубоком мраке петляла среди деревьев узкая дорога. Кромешная тьма.
Безумец начал карабкаться. Орнамент на воротах помогал ему, но наверху сумасшедший удвоил осторожность, потому что вертикальные брусья заканчивались острыми наконечниками. Безумец аккуратно перелез через них, нашел опору для ног на орнаменте с другой стороны и спустился на землю.
Это чересчур просто для него. И они думали, что железные ворота остановят его? Он был СВОБОДЕН сейчас, и осознание своей свободы придавало ему силы.
Сумасшедший отвернулся от ворот и пошел по дороге. Безумец не успел сделать и полдюжины шагов, когда яркий свет ослепил его и хриплый голос произнес:
— Эй ты, стой где стоишь.
Шок, изумление, слепящий свет, внезапный страх — все соединилось в мыслях сумасшедшего, и он автоматически отпрыгнул в сторону. Второе “я” победило мгновенно, и крошечный остаток Роберта Эллингтона скорчился в своем темном углу. Пусть другая личность заботится о происходящем.
Но это второе “я” оказалось совсем не таким, которого ждал безумец. Это не был тот сложный характер, который одолел всех сегодня вечером в баре. Сумасшедший ощутил присутствие другого существа, какого-то темного создания, с трудом вспоминаемого им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22