Василий Веденеев: «Бальзам Авиценны»

Василий Веденеев
Бальзам Авиценны



Сканирование: AXD, вычитывание: Vened.
«Веденеев В. Бальзам Авиценны»: Центрполиграф; М.; 1995

ISBN Русский триллер Аннотация Середина XIX века. Покончив с польскими повстанцами и практически усмирив Кавказ, Российская Империя начала подготовку к решительному продвижению в Азию — император Александр Второй намеревался мечом расширить пределы Державы на востоке. Для сбора самой свежей информации о далеком и во многом непознанном крае на границу с Туркестаном прибывает капитан Генштаба Федор Кутергин. С первых дней своей миссии он оказывается в гуще напряженных, опасных событий и запутанных интриг, волею случая став причастным к одной из загадочных тайн Востока — рецепту бальзама Авиценны, якобы дарующему бессмертие и неразрывно связанному со старинной картой Азии, необходимой для успеха военных экспедиций. Верность долгу, незаурядная смелость и природная смекалка помогают Кутергину разобраться в хитросплетении азиатских интриг. Гибель боевых друзей, подлое предательство, жестокие рукопашные и сабельные поединки — вихрь приключений в погоне за тайной старинной картой подхватывает нашего героя и уносит все дальше от России: сначала через пустыни и горные перевалы в Афганистан, потом в загадочную Индию, а оттуда — через Аравию и Египет — в Италию… Веденеев ВАСИЛИЙБАЛЬЗАМ АВИЦЕННЫ ПРОЛОГ Огромная империя, раскинувшаяся от предгорий Северной Индии до берегов Хазарского моря, с тревогой ожидала перемен: грозный султан Махмуд, «Светоч мудрости», «Око вселенной», занемог. Он устал от бесконечных войн и кровавого смрада битв, созерцания груд добычи и длинных верениц рабов. Ему прискучили изощренные ласки жен и наложниц всех цветов кожи. Махмуд удалился в свой дворец в Газни, где покой повелителя оберегала свирепая стража…Султан обложился подушками и скорчился на ковре. И скрипел зубами от боли. Она, словно хищная птица, терзала измученное тело. И тут же сердце тоскливо заныло, на лбу выступили мелкие бисеринки холодного пота… Наконец, боль отступила, будто змея, уползающая в нору, чтобы набраться новых сил, и Махмуд облегченно перевел дух.— Гассан, — прошептал он пересохшими губами. Согнутый годами визирь, носивший громкий титул Говорящего Прямо в Уши Владыки Мира, подал чашу с темным питьем. Султан принял чашу, отхлебнул из нее и с трудом проглотил.— Что за гадость? Змеиная желчь?Визирь склонил голову набок и хитро покосился желтым глазом на грозного владыку.— Травы, государь.— Травы? Кто готовил лекарство? Перс?— Нет, сегодня лекарство приготовил грек.— Грек? Все они отравители!— Тебе нельзя волноваться, государь! — Гассан прижал к впалой груди высохшие ладони, похожие на сморщенные птичьи лапки. — Ты же видел: я сам отпил из чаши.— Да-да. — Махмуд рассеянно кивнул и обессиленно откинулся на подушки.Визирь молчал, преданно глядя на повелителя. О Аллах, как изменился за несколько месяцев прославленный султан: отважный воин и лихой наездник превратился в желтого, отечного, немощного старика, только и способного весь день валяться на коврах. Лишь глаза, острые, недоверчиво сощуренные, напоминали прежнего владыку. Но и в них день ото дня потихоньку угасал отсвет внутреннего огня: жар болезни неумолимо обращал душу Махмуда в пепел.— Гассан…— Я здесь, мой повелитель, — откликнулся старик.— Хорошо… — Махмуд вздохнул. — Хорошо, что ты со мной. Мы долго были вместе… На твоих глазах я создал огромное государство, завоевывал земли, покорял народы и собрал бесчисленные сокровища. Кому теперь оставить все это?— Не терзайся понапрасну, государь! У тебя впереди еше долгие годы.— Годы?.. — Султан горько усмехнулся. — Годы… Я лечился кровью самых здоровых рабов, меня натирали свежей желчью, обкладывали вырванными из груди трепещущими сердцами! Какой только гадости я не пил?! Но ничего не помогло!..Махмуд уставился в расписной потолок. Искусные мастера украсили его края затейливой резьбой, изобразили изумрудно-зеленые травы и диковинные цветы на золотом фоне.— Если мне позволено будет сказать… — осторожно начал визирь и тут же умолк.— Говори, Гассан. — Махмуд повернулся на бок и растянул тонкие губы в хищной ухмылке.Старик похолодел: слишком хорошо известна была цена такой усмешки. Но отступать было поздно, и Гассан вкрадчиво продолжил:— Только один врачеватель способен помочь тебе, о Владыка Мира. Я слышал, он даже знает тайну бессмертия.— О Аллах! — простонал Махмуд. — Ты опять об этом несносном гордеце? Хватит!Визирь обиженно поджал губы, нахохлился и закрыл глаза, словно готовился задремать. Султан сердито поворочался на подушках, но все же сменил гнев на милость:— Его уже звали. Однако он посчитал себя выше нас и не откликнулся. Может быть, тайна бессмертия — просто сказки и ложь? Может быть, его уже давно нет среди живых? Ведь он тоже далеко не молод.Султан принялся разглядывать перстни на пальцах, любуясь, как играет пламя светильников в драгоценных камнях.— Это легко проверить. — Визирь придвинулся ближе к повелителю и жарко зашептал, почти касаясь губами его уха.Султан внимательно слушал. Время от времени он поеживался, словно от озноба, но не отстранялся. И лишь брови его то удивленно поднимались, то грозно хмурились.— Небо наградило тебя мудростью, а злые силы — змеиным языком. Но как мы можем нарушить законы шариата?— Выбирай: либо нарушить закон, либо покорно ждать, пока Аллах призовет тебя, — мрачно ответил визирь.— Хорошо, — решился Махмуд. — Зови!Старик громко хлопнул в ладоши. Неслышно открылась дверь, и вошел пышно одетый воин дворцовой стражи. Придерживая саблю, он поклонился, ожидая приказаний.— Повелитель желает немедленно видеть своего придворного ученого Абу Насра Ибн-Ирака!Стражник исчез. Вскоре дверь вновь отворилась, и появился бледный до синевы Ибн-Ирак: поспешая в покои грозного властелина, никогда не знаешь, что тебя ждет, вдруг ты торопишься навстречу смерти?— Я слышал, что ты бывал при дворе Хорезм-шаха, который прославился собранием ученых и поэтов? — Махмуд не дал Ибн-Ираку даже раскрыть рот для приветствия.— Да, Великий.— Видел ли ты там знаменитого врачевателя Али Хусейна Ибн-Абдаллаха Ибн-Сину? Знаменитый врач раннего средневековья (ок. 980—1037), известный европейцам под именем Авиценны

— Да, повелитель.— Мы знаем тебя как непревзойденного математика и прекрасного зодчего, — благосклонно улыбнулся султан. Твой глаз зорок, а рука послушна разуму. Так вот… — Махмуд неуверенно оглянулся на визиря, и тот ободряюще кивнул. — Так вот, мы желаем, чтобы к утру ты написал портрет Ибн-Сины, дабы мы смогли увидеть его лицо!Ибн-Ирак отшатнулся, словно получил сильный улар в грудь. Колени его подогнулись, и он пал ниц перед владыкой.— Смилуйся, повелитель! Шариат под страхом смерти запрещает изображать живое, тем более — лицо человека!— Встань! — приказал Гассан. — Иди исполнять волю Великого султана! Да не вздумай болтать! А твои грехи я приму на себя. Портрет принесешь сюда, но никому его не показывай. И поспеши: до утра осталось не так много времени.Старик отпустил ученого и обернулся к султану, стараясь поймать его ускользающий взгляд. Но тот не замечал визиря. Он размышлял. Утром Ибн-Ирак принесет портрет Ибн-Сины: зодчий не посмеет ослушаться приказа. Искусные рабы сделают с портрета врачевателя сорок копий и умрут, чтобы унести с собой тайну в могилу. Надежные гонцы поскачут по все крупные города, и наместники султана непременно разыщут лекаря, где бы он ни скрывался. Теперь это лишь дело времени, однако его-то как раз и не хватает!— Ты ловко все придумал. — Махмуд поднял воспаленные глаза на Гассана. — Но что толку разыскать Ибн-Сину и привезти его в Газни, если он не пожелает применить к нам свое искусство. Ведь если Ибн-Сина не захочет меня лечить, его не заставят это сделать ни меч, ни огонь!— Ты, как всегда, прав, государь, — хитро улыбнулся визирь. — Но есть не менее сильное средство — слово!— Не смеши, — фыркнул султан. — Разве может пустая болтовня заставить человека что-то сделать?— Вспомни, повелитель, не мое ли слово заставило тебя нарушить закон шариата?— Ты змей, Гассан! Но послушает ли тебя Ибн-Сина?— Он послушает своего собрата, — убежденно счистил Гассан. — Его имя Фарух.— Твой… отравитель? — Махмуд рассмеялся.— Яд — тоже лекарство, — возразил старик. — Владеть им — большое искусство!— Ну да, как же. Очень большое. Скольких оно уже вылечило от всех недугов… и отправило в рай!— Но ты успокоил им свою боль, государь!— Что? Ты дал мне яд?! — Махмуд резко вскочил и схватил визиря за горло.Старик вцепился в пальцы султана, стальным ошейником сомкнувшиеся на шее, и судорожно пытался разжать их. Чувствуя, как мутится рассудок. Гассан прохрипел:— Я тоже пил из чаши…Махмуд немного ослабил хватку, потом отпустил визиря и снова улегся на подушки: какая разница, когда умереть — часом позже или раньше. А боль, похоже, действительно ушла. Но даром такие вещи Гассану не пройдут. Лукавый раб!— Говорят, ты купил этого Фаруха? — как ни в чем не бывало лениво поинтересовался султан. — Разве он грек?Визирь растирал морщинистую шею. Вот какова благодарность владыки: ты печешься о его благе, а он походя готов придушить тебя! Однако сколько еще силы таится в измученном болезнью теле Махмуда! Силы нечеловеческой, яростной, злой!— Он сам не знает, кто он, — хрипло ответил Гассан. — Мальчишкой его взяли в плен на греческом корабле. Приняв ислам, Фарух стал воином. Однажды его поймали в гареме одного из твоих недостойных слуг, и тот распорядился сначала оскопить его, затем выколоть глаза…— Ясно. Ты дождался оскопления и купил его жизнь, — прервал визиря султан. — Не в твоем ли гареме его поймали?— Не помню, государь. — Темное, как сушеная айва, личико Гассана сморщилось а подобострастной улыбке. — Кисмет, судьба!— Ладно, — усмехнулся Махмуд. — Мы хотим взглянуть на него.Старик снова хлопнул в ладоши.Вскоре стражники ввели в покои высокого худого человека в темных одеждах. Властелин долго разглядывал его и, наконец, спросил, тяжело роняя слова:— Тебе известно, чего мы хотим?Скопец молча поклонился, скрестил руки на груди и застыл, как изваяние.— Если ты все исполнишь, мы приблизим тебя к трону. — Легкая улыбка скользнула по губам султана. — После смерти Гассана — да продлит Аллах его годы! — ты займешь место рядом со мной. Пока же будешь готовить питье для снятия болей.Махмуд снял с пальца перстень и бросил Фаруху. Тот ловко поймал его и почтительно поцеловал вырезанную на камне личную печать государя.— Покажешь страже и тебя пропустят ко мне. А сейчас я хочу отдохнуть…
Гассан медленно шел сумрачными дворцовыми переходами, опираясь на плечо Фаруха. Когда они оказались одни в длинном коридоре, визирь тихо спросил:— Теперь ты понимаешь все величие этого человека?— Да, — глухо ответил скопец. — Он повелевает — и все приходит в движение.Старик выпустил его плечо и затрясся от беззвучного смеха, держась руками за живот. Наконец, он успокоился и вытер выступившие на глазах слезы.— Ты глупец, Фарух! Султан, да простит меня Аллах, ничто! Истинно велик Ибн-Сина! Султан обратится в пыль, а Ибн-Сина будет жить вечно!— Он действительно владеет тайной бессмертия? — Глаза скопца заблестели.— Это не важно. — Гассан пренебрежительно отмахнулся. — В памяти людей останется Ибн-Сина, а не Махмуд Газневи. Потомки благословят имя врачевателя, а не имя властелина!— Но ведает ли Ибн-Сина тайну телесного бессмертия?— Не знаю, — буркнул визирь.Перед сном Фарух, как всегда, принес ему лекарство: при перемене погоды старика мучили боли в суставах. По обычаю, он отпил глоток и протянул чашу Гассану. В слабом свете коптящих светильников подслеповатые глаза визиря не заметили, как из-под ногтя Фаруха упала в чашу маленькая темная крупинка, похожая на маковое зернышко…Прошел месяц. Визирь медленно шел длинным переходом султанского дворца в Газни. Стража почтительно приветствовала его и пропустила в покои повелителя. Тот едва сдерживал нетерпение:— Ожидание затянулось, но, наконец, пришла пора действовать! Ибн-Сина в Хамадане! Не медли!В тот же день во главе отряда вооруженных всадников визирь султана Фарух аль-Рамини поскакал в Хамадан…
Ибн-Сина разделся, лег на жесткий топчан и устало прикрыл глаза, чтобы не мешал свет масляного светильника в руке ученика. Кажется, после долгих мытарств удалось отыскать тихое уединенное пристанище, и здесь никто не помешает им совершить таинство знания. Наверное, пора начинать. Стоит ли оттягивать решающую минуту? Сегодня ночью Ибн-Сина надеялся победить смерть, но чтобы обмануть ее и вырваться из небытия, все равно придется сначала умереть. Он знал, что уже не годы и дни, а даже часы его сочтены: разве может ошибаться в этом тот, кто отдал борьбе с недугами всю жизнь? Вскоре у его изголовья появится бледная тень той, кому он старался не уступить ни одного из больных: пришел и его черед. Не открывая глаз, врач тихо спросил:— Все ли ты понял? Сможешь ли ты сделать это как нужно?— Да, Учитель, — шепотом ответил ученик.— Не забудь: три кувшинчика, и обязательно из глины. Настоям нельзя соприкасаться с металлом. Ну а если не удастся…— Не говори таких слов, Учитель!..— Не перебивай. Ты заставляешь меня напрасно тратить силы. Нужно быть готовым ко всему… Если не удастся, знание не должно умереть. Ищи дальше, но бережно храни тайну и не отдавай ее в злые руки. А теперь иди, время не ждет.Ученик поклонился и отошел к столу. Ибн-Сина глубоко вздохнул. Мысли его текли ровно и спокойно. Чего страшиться? Все живое проходит через смерть, и избежать ее еще никому не удавалось. А он хочет дерзнуть. Да, дерзнуть, ибо вся его жизнь была дерзким вызовом!Разве не дерзость, презрев запреты, изучать труды Гиппократа и Галена? Разве не дерзость во всеуслышание заявить: никакие демоны не влияют на течение болезней? Он осмелился утверждать, что дело вовсе не в воле Аллаха, а в изменениях, происходящих внутри человека, что любая болезнь имеет свои признаки и их можно заранее распознать. А затем он посягнул на большее и начал лечить основу жизни — сердце! Как бесновались тогда святоши в мечетях!..Давно это было, очень давно. Кажется, как раз после того, как он предложил создать специальные дома лечения, где больные могли бы получать необходимые лекарства и уход. Тогда он уже написал пять томов «Канона врачебной науки», где дал рецепты более тысячи лекарств, которые можно приготовить из трав. Во время работы рядом с ним все время был его любимец Абу Убейд аль-Джузани…Вспомнился вечер в Хорезме, бездонный темный купол неба с яркими, низко нависшими звездами. Пламя светильников отражалось в воде маленького бассейна, мешая луне купаться. Вокруг сидели ученики. Ибн-Сина поднял чашу с вином:— Выпьем, друзья!— Учитель, Коран запрещает пить вино! Ты не боишься стражей шариата? — спросил один из учеников.— Коран запрещает пьянствовать, — улыбнулся Ибн-Сина. — Но мы же не собираемся отдавать свой разум вину? Помните, как сказал поэт:
Вино враждует с пьяницей, а с трезвым дружит, право, Немного пьем — лекарство в нем, а много пьем — отрава!
Все засмеялись, захлопали в ладоши, радуясь хорошему настроению Учителя.— Мне кажется, не грех немного выпить. — Ибн-Сина обвел взглядом лица собравшихся. — Для науки и во славу ее!— Учитель! Тебя давно уже называют Аш Шейх Урранс — старец, глава ученых, — сказал Абу Убейд. — Твое имя с благоговением произносят исцеленные, ученые внимают твоим словам, а твоего благорасположения ищут сильные мира сего. Ты начал заниматься лечением основы жизни — сердца человека. Когда же ты будешь писать об этом?— Когда? — Ибн-Сина отставил чашу с вином. — Действительно, Абу, твои слова справедливы. Жизнь человека быстротечна, и не пристало ученому бездумно предаваться забавам. Несите бумагу! Я сейчас же начну писать новую книгу.— Зачем же ты собрал нас? — зашумели ученики. — Для веселого пира или для работы?— Веселитесь, — улыбнулся врачеватель. — Не обращайте на меня внимания. Я хочу работать здесь, в саду, среди вашего беззаботного веселья.И тогда принесли ему стопу китайской бумаги, и он начал писать, увлекся и писал долго, а когда закончил, удивленные ученики увидели, что их Учитель исписал двадцать листов бумаги, не пользуясь никакими книгами, а только по памяти.— Ты написал новую книгу, Аш Шейх?— Нет, я только обозначил проблемы, о которых собираюсь писать, — ответил Ибн-Сина.Ежедневно исписывая по полсотни листов объяснениями к каждой проблеме, он по вечерам собирал в своем саду учеников и друзей. Счастливое время! Тогда рождалась знаменитая «Книга исцелений».Ибн-Сина улыбнулся: даже если нынешний опыт будет неудачным, останутся жить его книги и ученики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9