Прямо у дома раздались громкие голоса. Пиб, слишком напуганный, чтобы вникать во все тонкости сказанного Стеф, подстегиваемый приближавшейся очередью автоматов, тоже лихорадочно стащил с себя одежду, сунул в нее пистолет, швырнул все в шкаф и стремительно вернулся к столу, чтобы успеть спрятать за ним слишком тощие ноги и заляпанные подозрительными пятнами трусы.
Пожилая дама подула на молоко, прежде чем разлить его по кружкам. Пиб, получив свою порцию – темные комки, плавающие в беловатой жидкости, – снова почувствовал тошноту, утихшую было после того, как он проснулся. Декурион заставил их вылезти из теплой постели около половины пятого. Они не успели позавтракать, забились в кузова уже заведенных грузовиков и, укачиваемые на тряской дороге, то погружаясь в дрему, то просыпаясь, через двадцать минут приехали на место рейда. Соль заснула на плече у Пиба. Она согрела его своей теплотой, и Пиб не стал ее будить без надобности.
Соль.
Что с ней? Удалось ли ей удрать от фараонов? Терпеливая, упрямая, она решила ждать у порога его жизни, не сомневаясь, что рано или поздно он откроет ей дверь. Он привык к ее постоянному присутствию, и между ними возникли отношения гораздо более глубокие, чем он мог предположить.
– Кушайте, кушайте, мои дорогие. Тьерри, Тьерри, иди, позавтракай с нами, лентяй ты эдакий!
Стеф намазала джем на кусок хлеба. Раздался треск, и в разрушенную кухню ворвались трое мужчин. Шлемы с забралом, копья, вышитые серебром на груди черных, блестящих комбинезонов, новенькие автоматы. Они проникли в дом неслышно, как тени. В том, как они расположились на кухне, в их четко рассчитанных движениях, в их точности было что-то неумолимое, механическое.
Роботы, сделанные, чтобы убивать.
Пиб затаил дыхание. Ни по лицу, ни по глазам Стеф понять ничего нельзя, невозможно догадаться, что у нее на уме и как она поступит. Пожилая же дама, казалось, и не заметила вторжения чужих. Она продолжала хлопотать у стола и у стенного шкафа с перекошенными полками.
– Не двигаться!
Сквозь забрало доносились чеканные, угрожающие интонации.
– Она вас не слышит.
Несмотря на охвативший его ужас, Пиб не мог не восхититься хладнокровием Стеф.
– Она потеряла сознание после взрыва, потом пришла в себя и теперь заговаривается.
Один из троих мужчин подошел к столу, не сводя дула автомата со Стеф и держа палец на курке.
– Это ваша мать?
– Наша тетя.
– Что вы делаете у нее?
– Мы пришли к ней в гости вечером. Точнее к ним. Наш дядя умер при бомбежке.
– Вы откуда?
– Из западного предместья. Мы не могли вернуться домой из-за комендантского часа. Если б знать, что квартал будут бомбить, мы бы уж постарались уехать заранее.
Движением руки мужчина приказал двум своим помощникам обыскать остальные комнаты. После того, как они удалились, он стоял молча и неподвижно. Сквозь темное выпуклое забрало шлема Пиб видел, как блестят его глаза.
– Тьерри, вставай, тут какие-то господа хотят с тобой поговорить, – крикнула пожилая дама.
Пиб весь взмок от холодного пота. Он боялся, как бы вдруг их «тетушка» не обрела память и не выдала их убийцам, которым было поручено ликвидировать «подонков». А еще он боялся, как бы его не выдал собственный организм: его трясло, он был в испарине, сердце колотилось так сильно, что грудь ходила ходуном. Ему бы не думать про стенной шкаф, где спрятано их барахло и оружие, но он никак не мог переключиться, будто ему ничего другого не оставалось, как только привлекать внимание легионера к их тайнику, к доказательству их преступления. Где-то внутри Пиба его тайное «я» взирало на него самого с язвительной и обидной насмешкой.
– Сейчас я подниму этого бездельника, – проворчала пожилая дама.
– Я сказал, не двигаться!
Никак не реагируя на слова человека в черном, женщина направилась к двери кухни. Легионер преградил ей дорогу стволом автомата. На его комбинезоне не было заметно ни единой молнии или какой-нибудь еще застежки. Капли дождя стекали по черной гладкой поверхности, как по стеклу.
– Еще шаг, и я стреляю.
– Но ведь я у себя дома, – возразила пожилая дама. – Я должна пойти разбудить Тьерри.
– Не надо. Ваши племянники говорят, что он умер.
Она резко согнулась пополам – словно ее ударили в солнечное сплетение, потом выпрямилась. Волосы у нее растрепались, она нахмурила брови, глаза сверкали от гнева.
– Эти сорванцы… эти сорванцы просто бессовестные врунишки!
К горлу Пиба подступила тошнота, его передернуло от спазма, и вкус желчи разлился во рту.
– Мой Тьерри не может умереть! Он спит в соседней комнате. Если вы меня пустите туда…,
– Сейчас мы это узнаем. А пока – не двигайтесь.
Пожилая дама, казалось, все же была полна решимости пройти, но потом смирилась и тяжело опустилась на табурет.
– Все дети врунишки, воришки, никчемные людишки. Не нужно им верить…
Смысл последующих ее слов уже было невозможно разобрать, тем более что временами ее голос тонул в идущем с улицы грохоте.
– И вы можете завтракать в такой обстановке? – спросил легионер.
Пиб опустил голову и стал кусать себе щеки, чтобы подавить теперь уже частые и сильные рвотные спазмы.
– Она отказывается поверить в случившееся. Она ведет себя так, как будто ничего не произошло, – прошептала Стеф. – Мы не решаемся ей противоречить.
– А вы не обращались за помощью?
– Телефон не работает. Я попыталась было выйти, но весь район был полон грабителей, и я решила, что лучше пока остаться дома.
– Не очень-то удачная мысль. Если бы они проникли в дом и обнаружили вас, то могли бы убить.
– Не все грабители – убийцы.
Пиб подумал, что это замечание Стеф совсем некстати. Вот уж не время выступать в защиту «подонков»!
– Это вы так думаете, – заметил легионер. – Их жалеют, потому что они остались без родителей, без семьи, но они должны убить человека, чтобы вступить в отряд «подонков». Они убийцы, все без исключения!
– Вы решили их всех арестовать?
Человек в черном ответил не сразу.
– Они признаны виновными. И осуждены. Держать их в тюрьме – значит терять время и деньги.
Двое других легионеров снова появились в кухне.
– В остальных комнатах никого. Только один труп. Через несколько секунд, для Пиба тянувшихся вечность, все трое направились к выходу.
– Извините за беспокойство.
Как только они вышли, он наклонился, отвернувшись в сторону, и его наконец-то вывернуло наизнанку.
Они покинули дом только ближе к вечеру. Оружейные очереди и взрывы стихли довольно давно, но Стеф опасалась, что некоторые солдаты могли остаться в засаде среди развалин, чтобы уничтожить грабителей, которым удалось прорваться сквозь круговую облаву. Пожилая дама погрузилась в ступор, из которого она время от времени выходила, чтобы снова бормотать какую-то чепуху. В спальне, на вешалке и в сундуках, они нашли кое-какую одежду, вполне нейтральную, во всяком случае не похожую на ту, что носили «подонки». Но и не всякую там дрянь: с тех пор, как заправилы моды и рекламы стали интересоваться поколением пожилых, наиболее многочисленным в европейском обществе, старики перестали одеваться по-стариковски. К счастью, покойный «дядя» был маленького роста и сохранил стройную фигуру юноши, так что Пиб, очень рослый и коренастый для своего возраста, смог без труда подобрать себе по размеру брюки, тенниску, ветровку и кроссовки. Стеф выбрала джинсовый костюм – куртку и брюки, дополнив его бежевым приталенным плащом. Они захватили оружие и пули и решились выйти из дома, предварительно попрощавшись с «тетушкой». Та сидела в кресле и не ответила им ни взглядом, ни жестом, навсегда погруженная в безумие. Из глаз ее текли слезы, смывая с лица белую маску пыли.
Стеф и Пиб осторожно продвигались по неизвестному месту. Ветер гнал низкие, предвещавшие новые ливни тучи. Вдали мигали красные огоньки и завывали сирены скорой помощи. От внушительного легиона, несколько часов назад развернувшегося вокруг, не осталось и следа. Черная волна откатилась, оставив на берегу бесчисленные трупы.
Пиб наклонился, чтобы сплюнуть остатки желчи – последнюю горечь. Его затуманенный слезами взгляд упал на изрешеченное пулями, припорошенное землей тело, лежавшее на краю воронки. Еще не успев увидеть лицо, он понял, что нашел Соль, свою сестренку по Южному Кресту.
9
Мудрый умирает наравне с глупым.
Екклесиаст. Святая Библия каноника Крампона, 2 – 16
Он никак не мог поверить, что Джон Вейн мертв. Самый опытный, самый сильный, самый уравновешенный из всего вспомогательного отдела сыщик бросился в Сену как институтка, утопившаяся из-за несчастной любви. Начальник отдела – «начальник принципата» в нынешней иерархии, хотя работавшие в прежние времена дивизионные комиссары терпеть не могли, когда к ним так обращались, лишь иногда соглашаясь на «принцип» – передал ему рапорт об обстоятельствах самоубийства Джона Вейна. Если бы не свидетельские показания беременной женщины, которая попыталась помешать ему прыгнуть в реку, если бы не оружие, оставленное на парапете мостика, словно подлинная расписка в свершившемся, все бы решили, что он стал жертвой мести, сведения счетов. За тридцать пять лет службы он успел завести множество личных связей самого разного толка, тем более что благодаря его таланту отправились за решетку – отдохнуть в тени в этом мире теней, как он любил говорить, – немало бандитов.
С покойным Джоном Вейном у них было много общего – одинаковый рост и телосложение, пристрастие к спиртному, грубость. Но при этом он совершенно не разделял взглядов старшего коллеги на долг, честь, на всю эту дурацкую мораль, выуженную из недр кропильниц. Сам он не колеблясь придерживал часть конфискованных наркотиков, чтобы загнать перекупщикам или знакомым, брал пухлые конверты, покрывая нелегальные делишки, соглашался уничтожать рапорты, компрометирующие деятелей политики и искусства. Он плел все более сложную, обширную и клейкую паутину. Если бы он жил на одну свою нищенскую зарплату, то никогда не смог бы купить трехэтажную квартиру на восточной окраине Парижа, в этом квартале-крепости, самом защищенном во всем городе. Деньги нужны были ему, чтобы обеспечить себе жизнь, войти в самые узкие круги Европы, чтобы и впредь ловить кайф от власти и собственного престижа. Они были для него как наркотик. И, как любой наркотик, требовали постоянного увеличения дозы.
А еще была Фелиси.
Фелиси, то модель, то актриса, то писательница, то певица, то телеведущая, то художница, то бывшая любовница бывшего министра. Фелиси, настоящая подделка, «силиконовая кукла», как говорили уличные дети, вся, с головы до ног, сделанная: губы, зубы, грудь, живот, бедра, ноги – истинное творение феи силикона. Фелиси соблаговолила остановить свой взор на нем, ужинать с ним, появляться на людях и спать с ним. Никогда еще, даже в самых безумных своих мечтах, он не обнимал столь совершенного тела. Он готов был без конца сливаться с ее золотистой кожей, проникать в изгибы ее тела, впитывать ее слюну, пот, ее влагу. Теперь она говорила, что, пожалуй, выйдет за него замуж, как того требовали законы архангела Михаила. Правда, замечала с очаровательной гримаской, что ей бы не хотелось во что бы то ни стало производить на свет детишек и жить в «крысиной норе».
Его тоже не привлекали ни отцовские обязанности, ни нищета. Он вспоминал, как однажды зашел в двухкомнатную квартиру Джона Вейна, в эту самую настоящую «крысиную нору», столкнулся там с чем-то совершенно несуразным, что было женой его коллеги, и поклялся самому себе, что никогда, никогда в жизни не опустится так низко. По сути самоубийство его старого приятеля было не таким уж неожиданным. Великие принципы, если и открывали перед тем, кто их исповедовал, двери администрации, контролируемой неподкупными и кристально честными легионерами, тем не менее не способствовали росту банковских счетов и не тешили воображение.
Никто не пришел на похороны Джона Вейна. Церковь отказалась хоронить его по-христиански, как и любого самоубийцу. Возможно, его тело передали в крематорий, а прах где-то развеяли. В отделе ограничились лишь тем, что направили вдове письмо с соболезнованиями.
– Садитесь.
Он пытался понять, зачем Принцип его вызвал. Босс был человеком скорее элегантным, он тщательно зачесывал назад седеющие волосы, на нем был блестящий серый галстук, сшитый на заказ жемчужно-серый костюм из дорогой ткани. Все это никак не вязалось с его скромным должностным уровнем и зарплатой. Даже если допустить, что он получал в три раза больше, чем низший по чину помощник легионеров, этого все равно бы не хватило на одежду и обувь такого качества и тем более на сигары, которые он не вынимал изо рта и которыми провоняли все помещения в отделе. Господин начальник принципата тоже не брезговал дополнительными заработками.
– Мне сказали, что вы были одним из тех, кто много работал вместе с Гарро.
Гарро? Наверно, у него какой-то провал в памяти. При этом имени в сознании не всплыло ни чье-нибудь лицо, ни какое-нибудь воспоминание.
– Нам всем будет не хватать дорогого Джона Вейна.
Ах вон что, Джона Вейна на самом деле звали Гарро. Что ж, впервые слышу это имя, очень рад. Коротких рукопожатий, обрывочных фраз и нескольких телефонных звонков хватило, чтобы они с Джоном стали своего рода сообщниками. Старший мог бы служить образцом для подражания младшему, если бы тот верил в искупительную миссию легиона.
– Ему была поручена тонкая работа, и я подумал, что вы, его, так сказать, духовный сын, могли бы подхватить эстафету.
Он сдержался и не сказал, что духовный сын уже давным-давно убил своего отца.
– Тонкая работа, говорите?
– Кое-кто на самом верху недоволен поведением некоторых наших начальников.
– Кое кто?
Принцип пригладил ладонью напомаженные волосы. Все подчиненные знали, что этот жест выдавал раздражение босса.
– Это неважно. Им нужны показательные разоблачения, и я получил приказ. Следует сплести широкую сеть, в которую попадется большая, очень большая рыба.
Эге, да ведь все эти большие рыбы запросто могли быть опутаны паутиной его связей или знать кого-то, кто… И шансы, что так или иначе разразится скандал, были очень велики. Он не выносил скандалов, а уж Фелиси их тем более не стерпела бы. Она на триста процентов одобряла принятое в Европе решение расстреливать всех грабителей, потому что, говорила она с апломбом, они оскверняют наши города, размножаются как крысы (она явно не любила грызунов), они давали превратное представление о нашей Европе, они умаляли величие нашей христианской веры. Однажды телерепортеры отправились вместе с легионерами на спецакцию и засняли их сражение с «подонками». Вид изрешеченных пулями или сгоревших тел на экране вызвал странную реакцию у Фелиси: она не просто припала к телевизору – она брызгала слюной, едва сдерживала радость. Для нее изувеченные трупы были не неприятным последствием войны, а жертвенными агнцами, пролившими искупительную, очистительную кровь.
– У вас, наверно, есть более опытные, чем я, инсп… помощники, чтобы вести такого рода дела.
– Возможно. Но нет тех, кто был бы вхож в такие круги, как вы.
– Джон Вейн вовсе не был в них вхож. Что не помешало вам доверить ему эту работу.
Принцип оперся руками о стол и посмотрел на собеседника.
– У него были другие достоинства, например, опыт и выдержка. Но я сейчас, старина, не спрашиваю вашего мнения, я даю вам приказ. Гарро установил контакт с неким Жозефом, мелким содержателем притона. Этот тип поможет нам разнюхать побольше, будет наводчиком. На него можно рассчитывать: мы его держим за…
Принцип помолчал, стрельнул глазами по углам кабинета. Ни дать, ни взять – птички в клетке. Каждый раз, собираясь употребить крепкое словцо, он одинаково изображал замешательство, одинаково оглядывался.
– … яйца. Когда он точно скажет, какого числа состоится следующий… сеанс, мы устроим облаву.
– Следующий сеанс?
– Это такие закрытые вечеринки – только для посвященных, где приглашенные мучают, насилуют и приносят в жертву детей. Нет-нет, не европейцев, это дети-магрибинцы или африканцы, маленькие мусульмане, купленные в лагерях. Пока что у нас имеются лишь подозрения на сей счет, и нам поручено, а теперь – вам поручено – получить доказательства.
– Кое-кто наверху озабочен судьбой исламских выродков?
– Кое-кто старается хотя бы отчасти восстановить нравственность в Европе.
– А если я откажусь от вашего предложения?
Губы Принципа расплылись в тонкой, как лезвие ножа, улыбке.
– Мы с вами – члены легиона, а в легионе не отказываются от приказа старшего. Вы, конечно, вольны заметить, что приказ можно выполнить намеренно плохо, что равносильно самому настоящему неподчинению. На это я отвечу, что лучше не начинать эту игру. Я бы предпочел поговорить с вами о том, что называется последним шансом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43