– Арсен Люпэн… Арсен Люпэн… – бормотал он в полнейшей подавленности.
Он подскочил к обоим агентам, словно гнев его вдруг подхлестнул, яростно встряхнул их, стал ругать. Ни один, однако, не проснулся.
– Их усыпили!
– Но кто?!
– Вот еще! Он, черт его возьми! Либо его банда, под его руководством. Это – в его манере. Его почерк, ошибки не может быть.
– В таком случае я погиб, все пропало.
– Да, все пропало.
– Но это же ужасно! Чудовищно!
– Жалуйтесь в полицию.
– К чему?
– Дьявольщина! Надо попытаться, у правосудия – свои возможности.
– Правосудие! Поглядите хотя бы на себя… В эту самую минуту Вы могли бы поискать улики, обнаружить что-нибудь, а Вы ни с места…
– Обнаружить что-нибудь, имея дело с Арсеном Люпэном! О чем Вы, милейший, Арсен Люпэн никогда не оставляет следов. У него не бывает случайностей. Я спрашиваю себя порой, не по своей ли воле он дал мне задержать себя там, в Америке!
– Значит, мне придется отказаться от своих полотен, от всего! Но ведь он украл жемчужины моих коллекций! Я отдал бы целое состояние, чтобы их вернуть. Если против него ничего нельзя предпринять, пусть он хотя бы назовет цену!
Ганимар пристально взглянул на барона.
– Пожалуй, в этом есть смысл… Вам это не кажется?
– Нет, нисколько. Что Вы имеете в виду?
– Эту мысль, которая ко мне пришла.
– О какой мысли речь?
– Мы еще к этому вернемся, если следствие ничего не даст… Только смотрите, ни слова обо мне, если хотите, чтобы дело мне удалось.
И добавил сквозь зубы:
– В сущности, хвастать мне пока нечем.
Оба агента между тем постепенно приходили в себя с тем пришибленным видом, с которым пробуждаются от гипнотического сна. С удивлением осматривались, пытались понять, где они. Ганимар задал им несколько вопросов; они ничего не помнили.
– И все-таки, вы должны были хоть кого-нибудь заметить!
– Нет.
– Вспомните!
– Да нет же…
– Вы что-нибудь выпили?
Они поразмыслили. Затем один сказал:
– Да, я выпил немного воды.
– Из этого вот графина?
– Да.
– Я тоже, – объявил второй.
Ганимар понюхал сосуд, попробовал содержимое. У воды не было ни особого привкуса, ни цвета.
– Так вот, мы теряем время зря. Не за пять минут решают загадки, заданные Арсеном Люпэном. Но, черт возьми, я клянусь, что он мне еще попадется. Второй тур выигран им. Но уж третий останется за мной!
В тот же день жалоба по поводу квалифицированной кражи была направлена бароном Кагорном против Арсена Люпэна, содержавшегося в тюрьме Санте.
Барону не раз пришлось, однако, об этом пожалеть, когда он увидел замок Малаки наводненным жандармами, прокурорами, следователями, журналистами, всеми любопытствующими, проникавшими во все углы, в которые им вовсе не полагалось соваться.
Дело взволновало общественное мнение. Все произошло при столь необычных обстоятельствах, имя Арсена Люпэна настолько возбуждало воображение людей, что самые невероятные истории заполоняли колонки газет, и публика встречала их с доверием.
Но первоначальное письмо, которое опубликовало «Эхо Франции», (и никто никогда не узнал, кто сообщил газете этот текст), послание, которым барон Кагорн был нахально предупрежден насчет того, что его ожидало, вызвало чрезвычайное волнение. Были предложены самые фантастические объяснения. Напомнили о существовании знаменитых подземелий. И следствие, поддавшись влиянию, направило розыск по этому пути.
Замок обшарили снизу доверху. Допросили каждый камень. Исследовали деревянные обшивки стен, дымоходы, рамы зеркал и потолочные балки. При свете факелов осмотрели огромные погреба, в которых феодальные владетели Малаки некогда складывали свое оружие и припасы. Заглянули в самые недра скалы. Все было напрасно. Не удалось обнаружить малейшего признака подземного хода. Потайного хода просто не было.
Пусть так, – отвечали на это со всех сторон, – но предметы меблировки и картины не испаряются сами собой, подобно призракам. Такие вещи уходят только через двери или окна, и люди, которые ими завладевают, пробираются внутрь и выходят тоже через двери или окна. Кто же эти люди? Как они забрались туда? И как оттуда выбрались?
Органы правосудия Руана, убедившись в своем бессилии, обратились за помощью к парижским сыщикам. Господин Дюдуа, начальник Сюрте, направил к ним лучших розыскников своей железной бригады. Да и лично провел в Малаке сорок восемь часов. Это тоже ни к чему не привело.
Тогда он и вызвал инспектора Ганимара, чьим услугам ему приходилось так часто давать высокую оценку.
Ганимар внимательно выслушал наставления своего начальника; затем, покачав головой, молвил:
– По-моему, упорные поиски в самом замке не были правильным решением. Выход совсем в другом месте.
– В каком же?
– Там, где Люпэн.
– Там, где Люпэн! Думать так – значит допустить его участие!
– Я его вполне допускаю. Более того, считаю несомненным.
– Послушайте, Ганимар, это ведь нелепо! Арсен Люпэн – в тюрьме!
– Арсен Люпэн в тюрьме, допустим. Он под наблюдением, согласен. Но будь у него на ногах кандалы, на руках – веревки и во рту – кляп, я не изменил бы своего мнения.
– Почему Вы так упорствуете?
– Потому что Арсен Люпэн и только он способен соорудить такую масштабную махинацию и настолько ее усовершенствовать, чтобы она удалась… Как оно и вышло на самом деле.
– Слова, Ганимар, слова!
– Отражающие действительность. Но в этом деле не было ни подземных ходов, ни поворачивающихся на своей оси каменных плит, ни других подобных нелепостей. Наш человек не пользуется такими устарелыми способами. Он весь в сегодняшнем, вернее – уже в завтрашнем дне.
– И каков из этого Ваш вывод?
– Мой вывод привел к тому, что я прошу у Вас по всей форме разрешения провести с ним час.
– В его камере?
– Вот именно. Возвращаясь из Америки, во время переезда, мы поддерживали самые лучшие отношения, и смею полагать, что он испытывает некоторую симпатию к тому, кто сумел его арестовать. Если он сможет что-нибудь для меня прояснить, не ставя себя под удар, он без колебаний избавит меня от лишнего путешествия.
Было чуть позднее полудня, когда Ганимар вошел в камеру Арсена Люпэна. Арестант, лежавший на своей койке, издал возглас радости.
– Какая приятная неожиданность! Мой дорогой Ганимар – меня в гостях!
– Собственной персоной.
– Хотелось бы очень многого в том тихом прибежище, которое я временно для себя избрал… И все-таки я ничего не желал бы себе более, чем подобной встречи.
– Ты слишком любезен.
– Да нет же, нет! Мое уважение к тебе вполне искренне.
– Я этим горжусь.
– Я неизменно утверждал: Ганимар – лучший из наших детективов. Он почти равен – видишь, я говорю откровенно, – он почти равен Шерлоку Холмсу. И я в отчаянии, что не могу предложить тебе ничего более достойного, чем этот табурет. И ничего освежающего – даже бокала пива. Уж ты прости, ведь задержался я здесь мимоходом.
Ганимар сел, улыбаясь, и заключенный продолжал, радуясь возможности поболтать:
– Боже, как это приятно, когда твой взор может отдохнуть на лице честного человека! Мне до чертиков надоели физиономии стукачей и легавых, которые по десять раз на день проверяют мои карманы и эту скромную камеру, чтобы убедиться, что я не готовлюсь к побегу. И кто бы мог подумать, что правительство так мною дорожит!
– У него есть на это основания.
– Ну нет! Какое было бы счастье, если бы мне позволили спокойно пожить в своем уголке!
– На чужие средства.
– Не правда ли? Все было бы так просто! Но я заболтался, наговорил кучу глупостей, а ты, может быть, торопишься. Приступим к делу, Ганимар! Чему обязан чести такого посещения?
– Делу Кагорна, – прямо заявил сыщик.
– Стоп! Одну минутку! У меня ведь столько разных дел! Пои-щу-ка в памяти досье дела Кагорна… Ах, вот оно, наконец. Дело Кагорна, замок Малаки, департамент Нижняя Сена. Два. Рубенса, один Ватто и несколько мелких предметов.
– Вот именно, мелких.
– Ох! Ей-богу, все это не так уж важно. Бывает лучше. Но история тебя, вижу, заинтересовала, и для меня этого достаточно… Я слушаю тебя, Ганимар.
– Надо ли тебе говорить о том, как продвигается розыск?
– Нет смысла, я читал утренние газеты. Позволю себе даже сказать, что продвигаетесь вы довольно медленно.
– Именно поэтому я прибегаю к твоей любезности.
– Весь к твоим услугам!
– Для начала: дело действительно направлялось тобой?
– От А до Я.
– Письмо с предупреждением? Телеграмма?
– От твоего покорного слуги. Должны быть, кажется, кое-какие квитанции.
Люпэн раскрыл ящичек столика из некрашеного дерева, который, вместе с табуретом и койкой, составлял всю обстановку камеры, извлек из него два клочка бумаги и протянул их инспектору.
– Вот так штука! – воскликнул тот. – Я-то думал – с тебя не спускают глаз, тебя постоянно обыскивают. На самом же деле ты почитываешь газеты, коллекционируешь почтовые квитанции…
– Ба! Эти люди так недалеки! Они вскрывают подкладку моего пиджака, исследуют подметки моих ботинок, простукивают стены этой каморки, но никому и в голову не приходит, что Люпэн не настолько прост, чтобы избрать столь доступный их взорам тайник. На этом и основывался мой расчет.
Ганимар, развеселившись, воскликнул:
– Странный парень! Ты меня просто ставишь в тупик. Расскажи мне все, как было.
– Ох-ох, какой же ты быстрый! Раскрыть тебе мои тайны… Мои маленькие хитрости… Это очень серьезный шаг.
– Разве я ошибся, рассчитывая на твое доброе расположение?
– Вовсе нет, Ганимар… Поскольку ты настаиваешь… Арсен Люпэн сделал несколько шагов по камере, потом, остановившись, спросил:
– Что ты думаешь о моем письме барону?
– Что ты хотел подразвлечься, повеселить малость публику.
– Ну вот еще! Подразвлечься! Уверяю тебя, Ганимар, я был о тебе лучшего мнения. Стоит ли терять время на такие детские шалости мне, Арсену Люпэну! Разве я стал бы сочинять подобное письмо, если мог ограбить барона, не написав ему? Поймите же, и ты, и прочие, что письмо было необходимейшей отправной точкой, той пружиной, которая привела в движение всю машину. Давай поступим по порядку и подготовим вместе, если не возражаешь, ограбление замка Малаки.
– Слушаю.
– Итак, представим себе основательно запертый замок, забаррикадированный, каким было жилище барона Кагорна. Стану ли я отказываться от предприятия и говорить «прощайте» сокровищам, которыми хочу завладеть, по той причине, что замок, где они содержатся, для меня недоступен?
– Очевидно, нет.
– Прибегну ли я к штурму замка, как в далекую старину, во главе шайки авантюристов?
– Ребячество!
– Либо попытаюсь незаметно в него проникнуть?
– Невозможно.
– Остается средство, по-моему – единственное: сделать так, чтобы владелец замка сам меня в него пригласил.
– Оригинальный способ.
– Причем весьма легкий! Предположим, что в один прекрасный день хозяин замка получает письмо, предупреждающее его о том, что задумал против него некий Арсен Люпэн, известный взломщик. Как он поступит?
– Обратится к прокурору.
– Который над ним посмеется, ибо названный Арсен Люпэн в настоящее время находится за решеткой. Отсюда – паника в душе нашего приятеля, готового призвать на помощь даже первого встречного, не так ли?
– Несомненно.
– И если он случайно прочтет, хотя бы на капустном листке, что некий знаменитый сыщик проводит отпуск в соседнем населенном пункте…
– Он поспешит к этому сыщику.
– Ты сам сказал. С Другой стороны, однако, допустим, что в предвидении этого неизбежного демарша Арсен Люпэн попросит кое-кого из самых ловких своих друзей поселиться в Кодбеке, войти в контакт с сотрудником «Пробуждения», газеты, на которую подписан барон, и дать ему понять, что он и есть такой-то, сиречь – знаменитый полицейский? Что тогда произойдет?
– В газете будет объявлено о присутствии названного сыщика в городе Кодбек.
– Отлично. Теперь – одно из двух: либо рыбка – то есть Кагорн – на это не клюнет, и тогда ничего не случится. Либо, и это наиболее вероятно, он прибежит, весь дрожа; и вот уже Кагорн умоляет одного из моих друзей помочь ему – против меня же.
– Все более любопытно.
– Разумеется, мнимый полицейский вначале откажет ему в содействии. За этим последует телеграмма от Арсена Люпэна. Припадок ужаса у барона, который опять молит моего приятеля о помощи и предлагает ему щедрую плату за свое спасение. Указанный приятель наконец соглашается, приводит с собой двоих молодцов из нашей шайки, которые за ночь, проведенную бароном на глазах у его защитника, извлекают наружу через окно известное число вещей, осторожно опустив их на веревках в шлюпку, приготовленную для этого заблаговременно. Просто, как Люпэн.
– Все это прямо-таки замечательно! – воскликнул Ганимар. – Трудно переоценить и смелость замысла, и продуманность его деталей. Но не представляю, какой полицейский достаточно знаменит для того, чтобы его имя до такой степени привлекло, заворожило барона.
– Такой есть, причем – единственный.
– Кто же он?
– Известнейший из известных, личный враг Арсена Люпэна, короче – инспектор Ганимар.
– Я сам!
– Ты, Ганимар, ты, и вот в чем тут изюминка: если ты туда отправишься, и барон решится дать показания, тебе в конце концов станет ясно, что твоя обязанность – арестовать самого себя, точно так же, как в Америке ты арестовал меня. Ха-ха! Мой реванш не без юмора: заставить Ганимара арестовать Ганимара!
Арсен Люпэн от души смеялся. Инспектор, глубоко задетый, прикусил губу. Ему шутка не показалась такой смешной.
Появление надзирателя дало ему время прийти в себя. Тюремщик принес обед, который Арсен Люпэн, по особому разрешению, заказывал в соседнем ресторане. Поставив на стол поднос, тот удалился. Арсен устроился поудобнее, преломил свой хлеб, поел немного и продолжал:
– Но будь спокоен, дорогой Ганимар, тебе не придется туда отправляться. Считаю своим долгом сделать сообщение, которое немало тебя удивит: дело Кагорна будет вскоре прекращено.
– Как то есть?
– Прекращается дело, говорю тебе.
– Вот еще, я только что побывал у начальника Сюрте!
– Ну и что? Разве г-н Дюдуа знает больше, чем я, о том, что меня касается? Ты узнаешь, что Ганимар, прости – мнимый Ганимар, сохранил наилучшие отношения с бароном. Последний же – и тут кроется главная причина того, что он не дал показаний, – поручил ему деликатнейшую миссию сторговаться со мной по поводу соглашения. Так что к этому времени, уплатив определенную сумму, барон, вероятно, опять вступил во владение милых его сердцу безделушек. В ответ на что он отзовет свою жалобу. Стало быть, не будет и кражи. Следовательно, прокуратуре придется закрыть дело…
Ганимар обратил на заключенного изумленный взор.
– Но как ты обо всем узнал?
– Получил телеграмму, которую ожидал.
– Ты получил телеграмму?
– Только что, дорогой друг. Только из учтивости не стал читать ее в твоем присутствии. Но, если позволишь…
– Ты надо мной смеешься, Люпэн?
– Изволь осторожно снять скорлупу с вот этого яичка всмятку. И ты убедишься сам, что я над тобой нисколечко не насмехаюсь.
Ганимар машинально повиновался, разбив яйцо лезвием ножа. И не сдержал возгласа удивления. В пустой скорлупе был спрятан листок голубой бумаги. По просьбе Люпэна, он его развернул. Это была телеграмма, точнее – часть телеграммы, от которой оторвали данные почтового отделения. Он прочитал:

«Соглашение заключено. Сто тысяч шариков выплачены. Все идет как надо».

– Сто тысяч шариков? – повторил он.
– Ну да, сто тысяч франков. Маловато, конечно, но времена нынче тяжкие… У меня такие накладные расходы! Знал бы ты мой бюджет!.. Бюджет большого города!
Ганимар поднялся. Плохое настроение у него развеялось. Он ненадолго призадумался, окинул мысленным взором случившееся, чтобы обнаружить в нем слабую сторону. Затем произнес тоном, в котором слышалось восхищение знатока:
– Нам еще везет, что такие, как ты, не рождаются дюжинами, иначе пришлось бы прикрыть нашу лавочку.
Арсен Люпэн скромно опустил глаза и ответил:
– Право! Надо ведь человеку развлечься, употребить на что-то свой досуг. Тем более, если дело могло выгореть только благодаря тому, что я сидел в тюрьме.
– Вот еще! – воскликнул Ганимар. – Твой процесс, твоя защита, следствие – всего этого еще мало, чтобы доставить тебе развлечение?
– Нет, ибо я принял решение не присутствовать на суде.
– Ох, ох!
Арсен Люпэн твердо повторил:
– Я не буду присутствовать на процессе, Ганимар.
– Действительно?!
– А как же, дорогой! По-твоему, я буду гнить на сырой соломе? Ты меня просто обижаешь. Арсен Люпэн остается в тюрьме лишь то время, которое устраивает его самого, ни минутой больше.
– Было бы разумнее, для начала, не попадать в нее, – ироническим тоном заметил инспектор.
– Вот как! Милостивый государь надо мной подтрунивает! Милостивый государь напоминает, что именно он имел честь обеспечить мой арест!
1 2 3