На самом деле, мы с сестрой придумали красивейшую историю, но решили ею не пользоваться: она требовала умственного напряжения. Когда что-то выдумываешь, непременно забудешь какие-то детали и можешь попасть впросак.
– Я рад, что вы это поняли, – сухо сказал Ханна-сайд. – Способна ли ваша память удержать то, что было третьего июня?
– Какое сегодня число? – В голосе Кеннета боролось желание пойти навстречу и осторожность.
– Сегодня, мистер Верикер, девятнадцатое июня.
– Тогда, пожалуй, нет. То есть, смотря что, конечно. Нет – если вы собираетесь спросить, что в тот день было на завтрак, или выходил ли я гулять, или…
– Я собираюсь вас спросить, помните ли вы, что написали своему сводному брату письмо, в котором просили его дать или одолжить вам пятьсот фунтов?
– Я написал его третьего?
– Вы помните, что написали это письмо, хоть и не запомнили, какого числа?
– Держу пари, что да, – сказал Кеннет. – И с тех пор, как я услышал об убийстве, я рву на себе волосы, что это сделал.
– И помните также второе письмо, которое написали своему сводному брату предположительно после получения его отказа прислать вам деньги?
Кеннет нахмурился.
– Нет, боюсь, что нет. Разве я написал второй раз? Суперинтендант открыл свой бумажник и вынул листок почтовой бумаги.
– Вот это, мистер Верикер.
Кеннет наклонился, чтобы прочесть, и расхохотался:
– О Господи, конечно! Простите! Я было совсем позабыл!
– Вы так рассердились, что написали вашему сводному брату, что вам доставит удовольствие свернуть ему шею…
– Мерзкую шею, – поправил Кеннет.
– Да, мерзкую шею, именно такое выражение вы и употребили. Вы настолько вышли из себя, что написали это, а потом начисто забыли?
– Нет, я забыл только, что написал, – возразил Кеннет. – Я не забыл, что хотел свернуть ему шею. Не такая уж у меня плохая память.
– Понятно. Должен ли я так понимать, что это страстное желание не оставляло вас?
Джайлз сделал слабое движение, будто протестуя, но Кеннет заговорил прежде, чем его можно было остановить:
– До некоторой степени. Всякий раз, когда мне случалось о нем думать. Но это был только прекрасный сон. Я не мог его воплотить. Арнольд был слишком сильный, мне одному с ним было не справиться.
Наступило молчание. Потом суперинтендант сказал:
– Понимаю. Кажется, вы сказали, что обручены. – Кеннет кивнул. – Вы давно обручены, мистер Верикер?
– Примерно три месяца.
– Можно узнать, когда вы собираетесь жениться?
– Думаю, что нельзя, суперинтендант, – сказал Джайлз и потерся плечами о каминную доску.
– Вы можете советовать своему клиенту все, что считаете нужным, мистер Каррингтон, но этот вопрос ему будет задан, – заметил Ханнасайд.
– Пусть спрашивает меня, что хочет, – сказал Кеннет. – Я не возражаю. Не имею ничего против полиции. Я не знаю, когда женюсь. У моей суженой религиозные предрассудки.
– Что у нее? – испугался Ханнасайд. Кеннет неопределенно махнул трубкой.
– Религиозные предрассудки. Почитание мертвых. «Расчет, расчет, приятель! От поминок холодное пошло на брачный стол». «Ромео и Джульетта», – сообщил он.
– «Гамлет», – холодно поправил его суперинтендант.
– Во всяком случае, Шекспир.
– Вы имеете в виду, что ваша невеста хочет отложить свадьбу на время, пока вы в трауре?
– Это ей не удастся. Она прекрасно знает, что я не соблюдаю траура.
– Мистер Верикер, вы назначили день вашей свадьбы до субботы или нет?
– Нет.
– Я задам вам прямой вопрос, который вашему поверенному не понравится, – сказал Ханнасайд с едва заметной улыбкой. – День свадьбы не был назначен из-за денежных затруднений?
– О моем поверенном можете не волноваться, – любезно сказал Кеннет. – Когда все и так ясно, отрицать – только подкладывать самому себе свинью, тут меня не поймаешь. Конечно, из-за денег. Моя мадам не любит квартировать – между прочим, хотел спросить тебя, Джайлз. Что означает «квартировать»?
– Не знаю, – сказал Джайлз.
– Ладно, в общем не важно, – сказал Кеннет, снимая вопрос. – Сейчас, когда умер Арнольд, не об этом речь.
– Да, не об этом, – многозначительно сказал Джайлз. – Что бы ни означало, это явно не то, что иметь особняк на Итон-плейс.
Кеннет вынул изо рта трубку.
– Давай выясним сразу, – сказал он. – Ни за что на свете я не стану жить в роскошном особняке и даже в чем-то, отдаленно о нем напоминающем. Это – окончательно, и можешь так и передать Вайолет вместе с моим приветом и любовью.
– Хорошо. Где же ты намерен жить?
– Там, где я живу сейчас. Если Вайолет нужны пуды жемчуга, парчовая кровать и «роллс-ройс» – это пожалуйста, но и только. Я категорически отказываюсь менять свои привычки. – Он встал и отбросил со лба завиток. – Можешь также сказать ей, – продолжал он, и глаза его загорелись, – что эти руки, – и он выбросил вперед руки, широко расставив пальцы, – стоят больше, чем Арнольдовы грязные пальцы, и обо мне люди будут говорить, когда о нем давным-давно позабудут!
Чарльз Каррингтон заморгал и посмотрел на Ханна-сайда – какое на него впечатление произвела эта вспышка. Ханнасайд наблюдал за Кеннетом. И молчал. Вызывающий взгляд Кеннета остановился на его равнодушном лице.
– Вот чего я не понимаю! – продолжал он. – Я мог бы убить Арнольда, потому что он мне отвратителен – отвратителен его ум стяжателя, его вульгарный вкус – но не из-за двухсот пятидесяти тысяч фунтов!
– Вам не нужны его двести пятьдесят тысяч фунтов? – бросил Ханнасайд.
– Не задавайте идиотских вопросов, – огрызнулся Кеннет. – Конечно, нужны, кому ж они не нужны?
– Никому из моих знакомых, – сказал Ханнасайд и встал. – В данный момент у меня больше нет к вам вопросов, ни идиотских, ни иных.
– Хорошо, – сказал Кеннет. – Тогда я отбываю. Не забудь зайти сегодня вечером, Джайлз. И помни о волке! Мергатройд считает, что он под дверью. До свидания, дядюшка. Привет тете Джанет.
– Мне тоже пора, – сказал Ханнасайд, когда дверь закрылась за Кеннетом. – Могу ли я действовать в отношении писем так, как я считаю нужным, мистер Каррингтон?
Чарльз Каррингтон кивнул.
– Мобилизуйте свое благоразумие, суперинтендант. Думаю, его у вас немало, а?
Ханнасайд улыбнулся:
– Надеюсь. – Он повернулся к Джайлзу. – Ведь я увижу вас завтра на инквесте.
Джайлз протянул ему руку.
– Да, я приду.
Ханнасайд сжал его руку и окинул Джайлза дружелюбным, теплым взглядом.
– Я дам вам знать, если обнаружится что-нибудь интересное.
Когда он вышел, Чарльз Каррингтон отодвинул свой стул от письменного стола.
– Так-так-так. Конечно, сущая потеря времени, но забавно.
– Я готов был просить Кеннета поискать себе другого поверенного, – печально сказал Джайлз.
Чарльз Каррингтон выпрямился и, подытоживая поиски в бумажном хаосе на столе, оживленно откликнулся:
– Чепуха! Мальчик либо неисправимо правдивый юный осел, либо блестяще умный актер. Задал же он задачу суперинтенданту Ханнасайду! Скажу больше: тебе тоже придется поломать голову, Джайлз. Ты не знаешь, сделал он это или нет?
– Не знаю. Я не знаю даже, способен ли он это сделать. Чудак! Удивительно хладнокровный.
– Способен, еще как! Но он ли это сделал, не могу понять. Куда, черт возьми, подевались мои очки?
ГЛАВА VIII
Заместитель управляющего горнодобывающей компании «Шан Хиллз» мистер Харольд Фэрфакс принял суперинтенданта Ханнасайда почтительно-взволнованно и не возражал против его просьбы допросить некоторых сотрудников, если возникнет такая необходимость. Мистер Фэрфакс, сухонький, небольшого росточка человек средних лет, казалось, пребывал в постоянном беспокойстве. Он не мог пролить свет на загадку смерти Арнольда Верикера.
– Понимаете, – сказал он удрученно, – так много людей не любило мистера Верикера! Он был тяжелый, очень тяжелый человек. Кажется, мне он доверял. Хочется так думать. Мы никогда не ссорились. Иногда он был со мной крайне резок, но я знал его очень много лет и, думаю, понимал. Как страшно, что его убили, ужасно. И все это, возможно, из-за того, что кто-то не сделал скидки на его характер.
От мисс Миллер, секретарши Верикера, было больше проку. Это была делового вида женщина неопределенного возраста. Она вперила свой холодный, многоопытный взгляд в суперинтенданта и спокойно, чуть презрительно отвечала на его вопросы. Сообщила точное время прихода Арнольда Верикера в контору в субботу; перечислила его дела и описала его посетителей.
– В двадцать пять минут одиннадцатого, – оживленно сообщила она, – мистер Верикер послал за мистером Мезурьером, который пробыл у него двадцать семь минут.
– Вы очень точны, мисс Миллер, – вежливо заметил суперинтендант.
Она улыбнулась высокомерно и снисходительно.
– Конечно. Я горжусь тем, что я знаю свое дело. За мистером Мезурьером послали сразу же после ухода сэра Генри Уотсона, которому было назначено, как я вам уже сообщила, ровно в десять. Мистеру Седрику Джонсону из компании «Джонсон, Хейс и Хиверсайд» свидание с мистером Верикером было назначено в одиннадцать, а он пришел на семь минут позже. Я сразу же сообщила мистеру Верикеру по внутреннему телефону, и тогда мистер Мезурьер вышел и, как я полагаю, вернулся в свой кабинет.
– Спасибо, – сказал суперинтендант. – А не можете ли вы мне сказать – были ли какие-нибудь неприятности во время встречи в то утро?
– Были. Свидание мистера Верикера с мистером Мезурьером было, как я полагаю, крайне неприятным.
– Почему вы так полагаете, мисс Миллер? Она подняла брови:
– Моя комната – смежная с комнатой покойного мистера Верикера. И я не могу не слышать, когда за его дверью происходит ссора.
– А вы не знаете, по какому поводу они ссорились?
– Если бы я знала, я тут же вызвалась бы сообщить вам, и можно не сомневаться, это было бы важное сообщение. Но не в моих привычках подслушивать у замочных скважин и попусту терять время. Пока шло свидание мистера Верикера с мистером Мезурьезом и последующее – с Седриком Джонсоном, я занималась корреспонденцией мистера Верикера, печатала на машинке и диктовала в диктофон. Поэтому я не слышала, да и не хотела слышать того, что там говорилось. Время от времени оба голоса переходили на крик, иначе это не назовешь. Больше я ничего не в состоянии сказать.
Он предложил ей еще один или два вопроса и, окончив с ней, выразил желание встретиться с Мезурьером.
Мезурьер пришел через пять минут. Вид у него был довольно бледный, но он приветствовал Ханнасайда весьма развязно и весело:
– Суперинтендант Ханнасайд, не правда ли? Доброе утро. Как я понимаю, вы расследуете дело об убийстве Арнольда Верикера. Ужасная история, не правда ли? Я имею в виду, что его закололи в спину. Буду очень рад, если смогу сообщить вам что-нибудь, что могло бы вам помочь, но боюсь, это немного. – Он смущенно засмеялся, сел по другую сторону стола красного дерева, осторожно поправляя складку на идеально отглаженных брюках, и спросил: – Так что же вы хотите знать?
– Несколько вещей, мистер Мезурьер, – ответил суперинтендант. – Не можете ли вы вспомнить, где вы были в субботу вечером между одиннадцатью и двумя ночи?
Мезурьер наморщил лоб:
– Подождите. В субботу? А, да, конечно! Я был дома. Редклифф-гарденс, Эрлз-корт. У меня там берлога.
– Вы уверены, что были в это время дома, мистер Мезурьер?
– Ну да!.. – Он снова засмеялся. – Конечно, я так полагаю! В тот вечер у меня ужасно болела голова, и я рано лег спать.
Ханнасайд молча посмотрел на него. Мезурьер выдержал его взгляд и облизал губы.
– Где вы ставите свою машину? – спросил Ханнасайд.
– Странный вопрос! Прямо за углом. У меня там запирающийся гараж.
– А вы всегда держите его на замке, мистер Мезурьер?
Мезурьер ответил немного слишком быстро:
– О, боюсь, я иногда бываю довольно небрежен. Конечно, обычно я проверяю, закрыл ли его, но иногда, если тороплюсь, знаете, как это случается!..
– А в субботу вы пользовались машиной?
– Нет, не думаю, я… О да, пользовался.
– В какое время?
– Ну, точно не помню. После полудня.
– А когда поставили ее в гараж? Мезурьер поменял положение ног.
– Должно быть, рано вечером. Боюсь, я не слишком в ладу со временем. И конечно, не зная, что это будет важно – я имею в виду время, когда я поставил машину в гараж…
– Вы уверены, мистер Мезурьер, что когда вы говорите: рано вечером, вы не имеете в виду: рано утром?
– Я… я вас не понимаю. Я уже сказал вам, что рано лег спать. Я не слишком улавливаю, к чему вы клоните. То есть, если вы думаете, что я имею какое-то отношение к Арнольдовой смерти, то это полный абсурд.
– Хозяин гаража утверждает, что вы взяли машину примерно в пять часов, – сказал Ханнасайд, заглядывая в свои записи.
– Пожалуй, он совершенно прав. Я конечно же не стану отрицать. Я же вам сказал, что это было после полудня. Не пойму только, зачем вам интересоваться моими передвижениями. Вы просто пугающе доскональны, но должен сказать, меня даже забавляет, что вы не пожалели труда и допросили людей в гараже!
– Далее, хозяин утверждает, – невозмутимо продолжал Ханнасайд, – что без четверти два ночи в воскресенье его разбудил шум открываемого гаража. Кажется, гараж, который вы арендуете, как раз под его спальней. Он заявляет, что различил звук тормозов машины, которую загоняли в гараж.
– Разумеется, это абсолютно нелепо, – сказал Мезурьер. – Во всяком случае, это была не моя машина. Разве что ее взял кто-то другой. Если я забыл запереть гараж, они, знаете ли, вполне могли это сделать.
– Кто? – спросил Ханнасайд.
– Кто? – Мезурьер бросил на него быстрый взгляд. – Я уверен, что не знаю. Любой!
– Тот, кто взял вашу машину в субботу вечером, должен был иметь ключ от гаража, мистер Мезурьер. Хозяин утверждает, что, когда вы уехали из гаража в начале шестого, он сам замкнул дверь. Когда в половине одиннадцатого он ложился спать, дверь была еще заперта.
– Полагаю, он ошибся. Я не утверждаю, что кто-то брал мою машину. Скорее, без четверти два он слышал чью-то другую машину. Я хочу сказать, возможно, он дремал, во всяком случае, он не мог по звуку так точно определить машину.
– Итак, вы признаете: вероятность, что кто-нибудь взял вашу машину из гаража в субботу вечером, мала.
– Что ж, я… Похоже, что так, но я не могу утверждать, что кто-то этого не сделал. Я хочу сказать… Послушайте, я решительно не понимаю, почему вас волнует моя машина, когда я сказал вам…
– Меня она волнует, мистер Мезурьер, потому что констебль на посту в пункте, известном как Димберикорнер, в десяти милях от Ханборо на лондонской дороге, видел ее без двадцати шести час в воскресенье, – сказал Ханнасайд.
Мезурьер снова облизнул губы, но заговорил не сразу. Стало слышно тиканье массивных часов на каминной полке. Он взглянул на них – словно размеренный звук действовал ему на нервы – и сказал:
– Должно быть, он ошибался, это все, что я могу сказать.
– Номер вашей машины АМГ-240? – спросил Ханнасайд.
– Да. Да, правильно.
– Тогда не думаю, что он ошибся, – сказал Ханнасайд.
– Должно быть, ошибся. Неверно прочел номер. Вместо АНГ или АИГ. Во всяком случае, я не был на дороге в Ханборо в это время. – Он поднял вверх руку и провел по своим прилизанным черным волосам. – Если это все, что вы имеете против меня… Я имею в виду, память констебля против моего слова, то, по-моему, это неубедительно. Я не хочу никого оскорбить. Конечно, вы, детективы, должны испробовать все, но…
– Вот именно, мистер Мезурьер. – Ровный голос суперинтенданта заметно успокаивал Мезурьера. – Вас всего лишь спрашивают о ваших передвижениях субботним вечером. Если вы весь вечер были у себя дома, то, без сомнения, можете выставить свидетелей, которые подтвердят правоту этого заявления.
– Нет, пожалуй, нет, – сказал Мезурьер с натянутой улыбкой. – Моя хозяйка с мужем всегда в субботу вечером уходит из дому, поэтому они не знают, выходил ли я.
Он заметил на рукаве нитку, снял ее и стал беспокойно вертеть в руках.
– Это неудачно, – сказал Ханнасайд и снова заглянул в свои заметки. – Вы виделись с Арнольдом Верикером в половине одиннадцатого утра в субботу. Правильно?
– Ну, относительно точного времени я не поклянусь, но я в самом Деле виделся с ним в субботу.
– Это была неприятная встреча, мистер Мезурьер?
– Неприятная? Я не совсем…
– Была ли в тот раз между вами ссора?
– О Боже, нет! Мистер Верикер был в то утро немного раздражен, но мы не ссорились. Зачем нам ссориться?
Ханнасайд положил на стол свои записи.
– Думаю, мы быстрее продвинемся вперед, если я сразу вам скажу, мистер Мезурьер, что располагаю касающимся вас письмом, которое мистер Верикер написал поверенному фирмы в субботу. Если хотите, можете прочесть.
Мезурьер протянул руку за письмом и сказал:
– Это… это почерк не мистера Верикера.
– Да, это мой почерк, – сказал Ханнасайд. – Это копия.
Мезурьер прочел письмо и положил его на стол, Легкая краска покрыла его щеки.
– Не знаю, чего вы от меня ждете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Я рад, что вы это поняли, – сухо сказал Ханна-сайд. – Способна ли ваша память удержать то, что было третьего июня?
– Какое сегодня число? – В голосе Кеннета боролось желание пойти навстречу и осторожность.
– Сегодня, мистер Верикер, девятнадцатое июня.
– Тогда, пожалуй, нет. То есть, смотря что, конечно. Нет – если вы собираетесь спросить, что в тот день было на завтрак, или выходил ли я гулять, или…
– Я собираюсь вас спросить, помните ли вы, что написали своему сводному брату письмо, в котором просили его дать или одолжить вам пятьсот фунтов?
– Я написал его третьего?
– Вы помните, что написали это письмо, хоть и не запомнили, какого числа?
– Держу пари, что да, – сказал Кеннет. – И с тех пор, как я услышал об убийстве, я рву на себе волосы, что это сделал.
– И помните также второе письмо, которое написали своему сводному брату предположительно после получения его отказа прислать вам деньги?
Кеннет нахмурился.
– Нет, боюсь, что нет. Разве я написал второй раз? Суперинтендант открыл свой бумажник и вынул листок почтовой бумаги.
– Вот это, мистер Верикер.
Кеннет наклонился, чтобы прочесть, и расхохотался:
– О Господи, конечно! Простите! Я было совсем позабыл!
– Вы так рассердились, что написали вашему сводному брату, что вам доставит удовольствие свернуть ему шею…
– Мерзкую шею, – поправил Кеннет.
– Да, мерзкую шею, именно такое выражение вы и употребили. Вы настолько вышли из себя, что написали это, а потом начисто забыли?
– Нет, я забыл только, что написал, – возразил Кеннет. – Я не забыл, что хотел свернуть ему шею. Не такая уж у меня плохая память.
– Понятно. Должен ли я так понимать, что это страстное желание не оставляло вас?
Джайлз сделал слабое движение, будто протестуя, но Кеннет заговорил прежде, чем его можно было остановить:
– До некоторой степени. Всякий раз, когда мне случалось о нем думать. Но это был только прекрасный сон. Я не мог его воплотить. Арнольд был слишком сильный, мне одному с ним было не справиться.
Наступило молчание. Потом суперинтендант сказал:
– Понимаю. Кажется, вы сказали, что обручены. – Кеннет кивнул. – Вы давно обручены, мистер Верикер?
– Примерно три месяца.
– Можно узнать, когда вы собираетесь жениться?
– Думаю, что нельзя, суперинтендант, – сказал Джайлз и потерся плечами о каминную доску.
– Вы можете советовать своему клиенту все, что считаете нужным, мистер Каррингтон, но этот вопрос ему будет задан, – заметил Ханнасайд.
– Пусть спрашивает меня, что хочет, – сказал Кеннет. – Я не возражаю. Не имею ничего против полиции. Я не знаю, когда женюсь. У моей суженой религиозные предрассудки.
– Что у нее? – испугался Ханнасайд. Кеннет неопределенно махнул трубкой.
– Религиозные предрассудки. Почитание мертвых. «Расчет, расчет, приятель! От поминок холодное пошло на брачный стол». «Ромео и Джульетта», – сообщил он.
– «Гамлет», – холодно поправил его суперинтендант.
– Во всяком случае, Шекспир.
– Вы имеете в виду, что ваша невеста хочет отложить свадьбу на время, пока вы в трауре?
– Это ей не удастся. Она прекрасно знает, что я не соблюдаю траура.
– Мистер Верикер, вы назначили день вашей свадьбы до субботы или нет?
– Нет.
– Я задам вам прямой вопрос, который вашему поверенному не понравится, – сказал Ханнасайд с едва заметной улыбкой. – День свадьбы не был назначен из-за денежных затруднений?
– О моем поверенном можете не волноваться, – любезно сказал Кеннет. – Когда все и так ясно, отрицать – только подкладывать самому себе свинью, тут меня не поймаешь. Конечно, из-за денег. Моя мадам не любит квартировать – между прочим, хотел спросить тебя, Джайлз. Что означает «квартировать»?
– Не знаю, – сказал Джайлз.
– Ладно, в общем не важно, – сказал Кеннет, снимая вопрос. – Сейчас, когда умер Арнольд, не об этом речь.
– Да, не об этом, – многозначительно сказал Джайлз. – Что бы ни означало, это явно не то, что иметь особняк на Итон-плейс.
Кеннет вынул изо рта трубку.
– Давай выясним сразу, – сказал он. – Ни за что на свете я не стану жить в роскошном особняке и даже в чем-то, отдаленно о нем напоминающем. Это – окончательно, и можешь так и передать Вайолет вместе с моим приветом и любовью.
– Хорошо. Где же ты намерен жить?
– Там, где я живу сейчас. Если Вайолет нужны пуды жемчуга, парчовая кровать и «роллс-ройс» – это пожалуйста, но и только. Я категорически отказываюсь менять свои привычки. – Он встал и отбросил со лба завиток. – Можешь также сказать ей, – продолжал он, и глаза его загорелись, – что эти руки, – и он выбросил вперед руки, широко расставив пальцы, – стоят больше, чем Арнольдовы грязные пальцы, и обо мне люди будут говорить, когда о нем давным-давно позабудут!
Чарльз Каррингтон заморгал и посмотрел на Ханна-сайда – какое на него впечатление произвела эта вспышка. Ханнасайд наблюдал за Кеннетом. И молчал. Вызывающий взгляд Кеннета остановился на его равнодушном лице.
– Вот чего я не понимаю! – продолжал он. – Я мог бы убить Арнольда, потому что он мне отвратителен – отвратителен его ум стяжателя, его вульгарный вкус – но не из-за двухсот пятидесяти тысяч фунтов!
– Вам не нужны его двести пятьдесят тысяч фунтов? – бросил Ханнасайд.
– Не задавайте идиотских вопросов, – огрызнулся Кеннет. – Конечно, нужны, кому ж они не нужны?
– Никому из моих знакомых, – сказал Ханнасайд и встал. – В данный момент у меня больше нет к вам вопросов, ни идиотских, ни иных.
– Хорошо, – сказал Кеннет. – Тогда я отбываю. Не забудь зайти сегодня вечером, Джайлз. И помни о волке! Мергатройд считает, что он под дверью. До свидания, дядюшка. Привет тете Джанет.
– Мне тоже пора, – сказал Ханнасайд, когда дверь закрылась за Кеннетом. – Могу ли я действовать в отношении писем так, как я считаю нужным, мистер Каррингтон?
Чарльз Каррингтон кивнул.
– Мобилизуйте свое благоразумие, суперинтендант. Думаю, его у вас немало, а?
Ханнасайд улыбнулся:
– Надеюсь. – Он повернулся к Джайлзу. – Ведь я увижу вас завтра на инквесте.
Джайлз протянул ему руку.
– Да, я приду.
Ханнасайд сжал его руку и окинул Джайлза дружелюбным, теплым взглядом.
– Я дам вам знать, если обнаружится что-нибудь интересное.
Когда он вышел, Чарльз Каррингтон отодвинул свой стул от письменного стола.
– Так-так-так. Конечно, сущая потеря времени, но забавно.
– Я готов был просить Кеннета поискать себе другого поверенного, – печально сказал Джайлз.
Чарльз Каррингтон выпрямился и, подытоживая поиски в бумажном хаосе на столе, оживленно откликнулся:
– Чепуха! Мальчик либо неисправимо правдивый юный осел, либо блестяще умный актер. Задал же он задачу суперинтенданту Ханнасайду! Скажу больше: тебе тоже придется поломать голову, Джайлз. Ты не знаешь, сделал он это или нет?
– Не знаю. Я не знаю даже, способен ли он это сделать. Чудак! Удивительно хладнокровный.
– Способен, еще как! Но он ли это сделал, не могу понять. Куда, черт возьми, подевались мои очки?
ГЛАВА VIII
Заместитель управляющего горнодобывающей компании «Шан Хиллз» мистер Харольд Фэрфакс принял суперинтенданта Ханнасайда почтительно-взволнованно и не возражал против его просьбы допросить некоторых сотрудников, если возникнет такая необходимость. Мистер Фэрфакс, сухонький, небольшого росточка человек средних лет, казалось, пребывал в постоянном беспокойстве. Он не мог пролить свет на загадку смерти Арнольда Верикера.
– Понимаете, – сказал он удрученно, – так много людей не любило мистера Верикера! Он был тяжелый, очень тяжелый человек. Кажется, мне он доверял. Хочется так думать. Мы никогда не ссорились. Иногда он был со мной крайне резок, но я знал его очень много лет и, думаю, понимал. Как страшно, что его убили, ужасно. И все это, возможно, из-за того, что кто-то не сделал скидки на его характер.
От мисс Миллер, секретарши Верикера, было больше проку. Это была делового вида женщина неопределенного возраста. Она вперила свой холодный, многоопытный взгляд в суперинтенданта и спокойно, чуть презрительно отвечала на его вопросы. Сообщила точное время прихода Арнольда Верикера в контору в субботу; перечислила его дела и описала его посетителей.
– В двадцать пять минут одиннадцатого, – оживленно сообщила она, – мистер Верикер послал за мистером Мезурьером, который пробыл у него двадцать семь минут.
– Вы очень точны, мисс Миллер, – вежливо заметил суперинтендант.
Она улыбнулась высокомерно и снисходительно.
– Конечно. Я горжусь тем, что я знаю свое дело. За мистером Мезурьером послали сразу же после ухода сэра Генри Уотсона, которому было назначено, как я вам уже сообщила, ровно в десять. Мистеру Седрику Джонсону из компании «Джонсон, Хейс и Хиверсайд» свидание с мистером Верикером было назначено в одиннадцать, а он пришел на семь минут позже. Я сразу же сообщила мистеру Верикеру по внутреннему телефону, и тогда мистер Мезурьер вышел и, как я полагаю, вернулся в свой кабинет.
– Спасибо, – сказал суперинтендант. – А не можете ли вы мне сказать – были ли какие-нибудь неприятности во время встречи в то утро?
– Были. Свидание мистера Верикера с мистером Мезурьером было, как я полагаю, крайне неприятным.
– Почему вы так полагаете, мисс Миллер? Она подняла брови:
– Моя комната – смежная с комнатой покойного мистера Верикера. И я не могу не слышать, когда за его дверью происходит ссора.
– А вы не знаете, по какому поводу они ссорились?
– Если бы я знала, я тут же вызвалась бы сообщить вам, и можно не сомневаться, это было бы важное сообщение. Но не в моих привычках подслушивать у замочных скважин и попусту терять время. Пока шло свидание мистера Верикера с мистером Мезурьезом и последующее – с Седриком Джонсоном, я занималась корреспонденцией мистера Верикера, печатала на машинке и диктовала в диктофон. Поэтому я не слышала, да и не хотела слышать того, что там говорилось. Время от времени оба голоса переходили на крик, иначе это не назовешь. Больше я ничего не в состоянии сказать.
Он предложил ей еще один или два вопроса и, окончив с ней, выразил желание встретиться с Мезурьером.
Мезурьер пришел через пять минут. Вид у него был довольно бледный, но он приветствовал Ханнасайда весьма развязно и весело:
– Суперинтендант Ханнасайд, не правда ли? Доброе утро. Как я понимаю, вы расследуете дело об убийстве Арнольда Верикера. Ужасная история, не правда ли? Я имею в виду, что его закололи в спину. Буду очень рад, если смогу сообщить вам что-нибудь, что могло бы вам помочь, но боюсь, это немного. – Он смущенно засмеялся, сел по другую сторону стола красного дерева, осторожно поправляя складку на идеально отглаженных брюках, и спросил: – Так что же вы хотите знать?
– Несколько вещей, мистер Мезурьер, – ответил суперинтендант. – Не можете ли вы вспомнить, где вы были в субботу вечером между одиннадцатью и двумя ночи?
Мезурьер наморщил лоб:
– Подождите. В субботу? А, да, конечно! Я был дома. Редклифф-гарденс, Эрлз-корт. У меня там берлога.
– Вы уверены, что были в это время дома, мистер Мезурьер?
– Ну да!.. – Он снова засмеялся. – Конечно, я так полагаю! В тот вечер у меня ужасно болела голова, и я рано лег спать.
Ханнасайд молча посмотрел на него. Мезурьер выдержал его взгляд и облизал губы.
– Где вы ставите свою машину? – спросил Ханнасайд.
– Странный вопрос! Прямо за углом. У меня там запирающийся гараж.
– А вы всегда держите его на замке, мистер Мезурьер?
Мезурьер ответил немного слишком быстро:
– О, боюсь, я иногда бываю довольно небрежен. Конечно, обычно я проверяю, закрыл ли его, но иногда, если тороплюсь, знаете, как это случается!..
– А в субботу вы пользовались машиной?
– Нет, не думаю, я… О да, пользовался.
– В какое время?
– Ну, точно не помню. После полудня.
– А когда поставили ее в гараж? Мезурьер поменял положение ног.
– Должно быть, рано вечером. Боюсь, я не слишком в ладу со временем. И конечно, не зная, что это будет важно – я имею в виду время, когда я поставил машину в гараж…
– Вы уверены, мистер Мезурьер, что когда вы говорите: рано вечером, вы не имеете в виду: рано утром?
– Я… я вас не понимаю. Я уже сказал вам, что рано лег спать. Я не слишком улавливаю, к чему вы клоните. То есть, если вы думаете, что я имею какое-то отношение к Арнольдовой смерти, то это полный абсурд.
– Хозяин гаража утверждает, что вы взяли машину примерно в пять часов, – сказал Ханнасайд, заглядывая в свои записи.
– Пожалуй, он совершенно прав. Я конечно же не стану отрицать. Я же вам сказал, что это было после полудня. Не пойму только, зачем вам интересоваться моими передвижениями. Вы просто пугающе доскональны, но должен сказать, меня даже забавляет, что вы не пожалели труда и допросили людей в гараже!
– Далее, хозяин утверждает, – невозмутимо продолжал Ханнасайд, – что без четверти два ночи в воскресенье его разбудил шум открываемого гаража. Кажется, гараж, который вы арендуете, как раз под его спальней. Он заявляет, что различил звук тормозов машины, которую загоняли в гараж.
– Разумеется, это абсолютно нелепо, – сказал Мезурьер. – Во всяком случае, это была не моя машина. Разве что ее взял кто-то другой. Если я забыл запереть гараж, они, знаете ли, вполне могли это сделать.
– Кто? – спросил Ханнасайд.
– Кто? – Мезурьер бросил на него быстрый взгляд. – Я уверен, что не знаю. Любой!
– Тот, кто взял вашу машину в субботу вечером, должен был иметь ключ от гаража, мистер Мезурьер. Хозяин утверждает, что, когда вы уехали из гаража в начале шестого, он сам замкнул дверь. Когда в половине одиннадцатого он ложился спать, дверь была еще заперта.
– Полагаю, он ошибся. Я не утверждаю, что кто-то брал мою машину. Скорее, без четверти два он слышал чью-то другую машину. Я хочу сказать, возможно, он дремал, во всяком случае, он не мог по звуку так точно определить машину.
– Итак, вы признаете: вероятность, что кто-нибудь взял вашу машину из гаража в субботу вечером, мала.
– Что ж, я… Похоже, что так, но я не могу утверждать, что кто-то этого не сделал. Я хочу сказать… Послушайте, я решительно не понимаю, почему вас волнует моя машина, когда я сказал вам…
– Меня она волнует, мистер Мезурьер, потому что констебль на посту в пункте, известном как Димберикорнер, в десяти милях от Ханборо на лондонской дороге, видел ее без двадцати шести час в воскресенье, – сказал Ханнасайд.
Мезурьер снова облизнул губы, но заговорил не сразу. Стало слышно тиканье массивных часов на каминной полке. Он взглянул на них – словно размеренный звук действовал ему на нервы – и сказал:
– Должно быть, он ошибался, это все, что я могу сказать.
– Номер вашей машины АМГ-240? – спросил Ханнасайд.
– Да. Да, правильно.
– Тогда не думаю, что он ошибся, – сказал Ханнасайд.
– Должно быть, ошибся. Неверно прочел номер. Вместо АНГ или АИГ. Во всяком случае, я не был на дороге в Ханборо в это время. – Он поднял вверх руку и провел по своим прилизанным черным волосам. – Если это все, что вы имеете против меня… Я имею в виду, память констебля против моего слова, то, по-моему, это неубедительно. Я не хочу никого оскорбить. Конечно, вы, детективы, должны испробовать все, но…
– Вот именно, мистер Мезурьер. – Ровный голос суперинтенданта заметно успокаивал Мезурьера. – Вас всего лишь спрашивают о ваших передвижениях субботним вечером. Если вы весь вечер были у себя дома, то, без сомнения, можете выставить свидетелей, которые подтвердят правоту этого заявления.
– Нет, пожалуй, нет, – сказал Мезурьер с натянутой улыбкой. – Моя хозяйка с мужем всегда в субботу вечером уходит из дому, поэтому они не знают, выходил ли я.
Он заметил на рукаве нитку, снял ее и стал беспокойно вертеть в руках.
– Это неудачно, – сказал Ханнасайд и снова заглянул в свои заметки. – Вы виделись с Арнольдом Верикером в половине одиннадцатого утра в субботу. Правильно?
– Ну, относительно точного времени я не поклянусь, но я в самом Деле виделся с ним в субботу.
– Это была неприятная встреча, мистер Мезурьер?
– Неприятная? Я не совсем…
– Была ли в тот раз между вами ссора?
– О Боже, нет! Мистер Верикер был в то утро немного раздражен, но мы не ссорились. Зачем нам ссориться?
Ханнасайд положил на стол свои записи.
– Думаю, мы быстрее продвинемся вперед, если я сразу вам скажу, мистер Мезурьер, что располагаю касающимся вас письмом, которое мистер Верикер написал поверенному фирмы в субботу. Если хотите, можете прочесть.
Мезурьер протянул руку за письмом и сказал:
– Это… это почерк не мистера Верикера.
– Да, это мой почерк, – сказал Ханнасайд. – Это копия.
Мезурьер прочел письмо и положил его на стол, Легкая краска покрыла его щеки.
– Не знаю, чего вы от меня ждете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26