Я не хочу!
Его светлость взглянул на нее с некоторым раздражением.
– Будь ты по-прежнему моим пажом, я бы знал, что с тобой делать!
– Да! Да! Побейте меня, если хотите, и позвольте мне остаться вашим пажом! Ну, пожалуйста, монсеньор.
– К несчастью, это невозможно. Вспомни, дитя мое, что ты принадлежишь мне и должна делать то, что я говорю.
Леони тут же скорчилась у лавки и разрыдалась, не выпуская его руки. Эйвон позволил ей плакать минуты три, а тогда отнял руку.
– Ты хочешь, чтобы я отослал тебя насовсем?
– Ax! – Леони подняла голову. – Монсеньор, вы этого не сделаете! Вы… нет, нет!
– В таком случае ты будешь неукоснительно меня слушаться. Так?
Наступило долгое молчание. Леони безнадежно всматривалась в карие холодные глаза. Губы у нее задрожали, по щеке сползла большая слеза.
– Да, монсеньор, – прошептала она и опустила кудрявую голову.
Эйвон нагнулся, обвил рукой тоненькую фигурку и привлек ее к себе.
– Такое разумное дитя! – сказал он шутливым тоном. – Ты научишься быть девушкой, чтобы порадовать меня, Леони.
Она прильнула к нему, пряди ее волос защекотали ему подбородок.
– А это… это обрадует вас, монсеньор?
– Больше всего на свете, дитя.
–Ну, тогда… я попытаюсь, – пробормотала Леони с надрывающим сердце вздохом. – Вы ос-оставите м-меня у в-вадгей сестры н-не-надолго?
– Только пока не найду тебе компаньонку. А тогда ты отправишься с ней в мое поместье и научишься делать реверансы, кокетничать веером, сюсюкать, хлопаться в обморок…
– Я… ни за что!
– Надеюсь, – сказал его светлость с легкой улыбкой. – Мое милое дитя, нет никаких причин так страдать!
– Я был Леоном столько… столько времени, И''мне будет очень трудно.
– Я тоже так думаю, – сказал Эйвон и забрал у нее смятый платок. – Но ты постараешься научиться всему, чему тебя будут учить, чтобы я мог гордиться своей воспитанницей.
– Гордиться, монсеньор?.. Мной?
– Это вполне возможно, дитя.
– Мне бы этого хотелось! – объявила Леони почти весело. – Я буду очень хорошей. Тонкие губы герцога дрогнули.
– Чтобы стать достойной меня? Жаль, что Хью этого не слышит.
– А он… он знает?
– Выяснилось, дитя мое, что он всегда это знал, Разреши мне заметить, что тебе следует встать с колен. Вот так. А теперь сядь.
Леони вновь села на скамью и испустила горестный вздох.
– Я должна буду носить юбки, и не говорить скверные слова, и все время проводить с какой-то женщиной. Это очень тяжело, монсеньор. Я не люблю женщин и хочу быть с вами.
– А я гадаю, что скажет о тебе Фанни? – заметил его светлость. – Моя сестра – женщина до кончика ногтей, Леони.
– Она похожа на вас? – спросила Леони.
– Как мне следует это понять? – осведомился герцог. – Она не похожа на меня, дитя. У нее золотые волосы и голубые глаза. Прошу прощения.
– Я сказала: ба!
– Ты как будто пристрастна к этому восклицанию. Благовоспитанной барышне оно совсем не к лицу. Ты будешь слушаться леди Фанни и не будешь ей дерзить и презирать ее из-за ее золотых волос.
– Конечно, не буду, – ответила Леони. – Она же ваша сестра, монсеньор. А я ей понравлюсь, как по-вашему? – Она тревожно поглядела на него.
– А почему бы и нет? – небрежно ответил герцог.
По лицу Леони скользнула улыбка.
– О… я не знаю, монсеньор.
– Она будет добра к тебе ради меня.
– Благодарю вас, – кротко произнесла Леони, опустив глаза.
Эйвон ничего не ответил, она посмотрела на него из-под ресниц, и на щеке заиграла ямочка. Тут Эйвон потрепал ее по кудрям, словно она все еще оставалась мальчиком.
– В тебе есть освежающая непосредственность, – сказал он. – Фанни попытается уподобить тебя образцовым благовоспитанным девицам. Этого, мне кажется, я не хотел бы.
– Нет, монсеньор. Я останусь сама собой. – Она поцеловала ему руку, и губы у нее задрожали. Она справилась с ними и улыбнулась сквозь слезы. – Вы забрали у меня платок, монсеньор.
Глава 10
ДОБРОДЕТЕЛЬ ЛЕДИ ФАННИ ОСКОРБЛЕНА
Леди Фанни Марлинг, расположившись на кушетке, изнывала от скуки. Она отложила сборник стихов, над которыми зевала, и начала играть золотым локоном, упавшим на кружева ее пеньюара. Она была в дезабилье: ненапудренные волосы небрежно убраны под кружевной чепчик, а его голубые ленты завязаны кокетливым бантом под подбородком. Пеньюар скрывал платье из голубой тафты с широким фишю на ее безупречных плечах, а так как комната, в которой она сидела, была отделана и обставлена в золотых, голубых и белых тонах, у нее имелись все основания одобрить и себя, и окружающую ее роскошь. И она была довольна, хотя предпочла бы, чтобы кто-нибудь еще разделял с ней это эстетическое удовольствие. И потому, когда она услышала звон колокольчика на входной двери, ее голубые глаза заблестели, и она взяла ручное зеркало.
Минуту спустя арапчонок, ее паж, постучал в дверь. Она положила зеркальце и повернулась к нему.
Помпей ухмыльнулся и закивал курчавой головой.
– К вам джентльмен, госпожа.
– Его имя?
Мягкий голос произнес за спиной пажа:
– Его имя, моя дорогая Фанни, Эйвон. Я счаестлив, что застал тебя дома.
Фанни вскрикнула, захлопала в ладоши и подбежала к нему.
– Джастин! Ты! Я восхищена! – Она не дала ему поцеловать ей кончики пальцев, а повисла у него на шее и расцеловала его. – Право же, я не видела тебя целую вечность. Повар, которого ты прислал, истинное чудо! Эдвард будет так тебе рад! Какие кушанья! А соус на моем последнем званом вечере был просто неописуем!
Герцог высвободился и встряхнул кружевом манжет.
– Эдвард и повар как-то странно переплелись, – заметил он. – Надеюсь, я нахожу тебя в добром здравии, Фанни?
– Да, о да! Джастин, ты и вообразить не можешь, как я рада, что ты вернулся! Право, я так без тебя тосковала! Ах, а что это? – Она увидела Леони, которая, закутанная в длинный плащ, в одной руке сжимала свою треуголку, а другой держалась за фалду герцога.
Его светлость разомкнул пальцы, вцепившиеся в его кафтан, и позволил Леони ухватить его руку.
– Это, моя дорогая, до вчерашнего дня было моим пажом, а теперь это моя воспитанница.
Фанни ахнула и попятилась.
– Твоя… твоя воспитанница! Этот мальчишка? Джастин, ты помешался!
– Нет, моя дорогая, нисколько. Прошу тебя благосклонно принять мадемуазель Леони де Бон-нар.
Щеки Фанни стали пунцовыми. Она выпрямилась во весь свой маленький рост, глаза исполнились гневной надменностью.
– Ах, вот как, сударь? Могу ли я узнать, почему ты привез свою… свою воспитанницу сюда?
Леони съежилась, но ничего не сказала. Голос Эйвона стал совсем шелковым.
– Я привез ее к тебе потому, Фанни, что она моя воспитанница, и потому, что у меня нет для нее дуэньи. Я думаю, она будет рада твоему обществу.
Тонкие ноздри Фанни расширились.
– Ты так думаешь? Джастин, да как ты смеешь! Как ты посмел привезти ее сюда! – Она топнула ногой. – Ты все испортил! Теперь я тебя ненавижу!
– Быть может, ты соблаговолишь уделить мне несколько минут для беседы наедине? – сказал его светлость. – Дитя мое, ты подождешь меня вот здесь. – Он пересек комнату и открыл дверь, за которой оказался небольшой кабинет. – Иди же, малютка.
Леони посмотрела на него с подозрением.
– А вы не уйдете?
– Не уйду.
– Обещайте! Вы должны обещать! Пожалуйста!
– Такая докучная страсть к клятвам и обещаниям! – вздохнул Эйвон. – Обещаю, дитя мое.
Только тут Леони выпустила его руку и вышла, Эйвон закрыл за ней дверь и обернулся к пылающей гневом сестре. Он извлек из кармана веер и раскрыл его.
– Ты большая дурочка, моя дорогая, – сказал он и направился к камину.
– Во всяком случае, я порядочная женщина. И я думаю, что ты поступил очень скверно и оскорбительно, явившись со своей… со своей…
– Да, Фанни? С моей?..
– С твоей вос-пи-тан-ни-цей! Это неприлично! Эдвард очень рассердится, а я тебя ненавижу!
– Теперь, когда ты излила свою ненависть, без сомнения, ты разрешишь мне объяснить. – Глаза его светлости совсем сощурились, а тонкие губы чуть-чуть искривились.
– Мне не нужны никакие объяснения! Я хочу, чтобы ты увел эту тварь!
– Когда я поведаю тебе всю историю, то уведу ее, если ты снова этого потребуешь, я ее уведу. Сядь, Фанни. Выражение оскорбленной добродетели меня нисколько не трогает.
Она негодующе опустилась в кресло.
– Ты ведешь себя возмутительно. Если вернется Эдвард, он придет в бешенство.
– Тогда будем надеяться, что он пока не вернется. Твой профиль обворожителен, дорогая, но я предпочел бы видеть оба твои глаза.
– Ах, Джастин! – Она сжала руки, забыв про свой гнев. – Ты думаешь, он все еще обворожителен? Когда утром я посмотрелась в зеркало, я, право, подумала, что у меня ужасный вид! Что поделаешь, возраст, я полагаю. Ах, я забыла, как ты меня рассердил. Но я так рада, что снова тебя вижу. И не могу сердиться. Но ты должен все объяснить, Джастин.
– Свои объяснения, Фанни, я начну с уведомления. Я не влюблен в Леони. Если ты поверишь этому, все заметно упростится. – Он бросил веер на кушетку и вынул табакерку.
– Но… но если ты в нее не влюблен, так почему… зачем… Джастин, я не понимаю! Ты просто невозможен!
– Молю, прими мои смиреннейшие извинения. У меня есть причина стать опекуном этого ребенка.
– Она француженка? Где она научилась говорить по-английски? Может быть, ты все-таки объяснишь?
– Я пытаюсь, моя дорогая. Позволь заметить тебе, что ты не даешь мне сделать это.
Она обиженно надула губы.
– Ну вот, ты рассердился! Так начинай, Джа-стин! Девочка довольно хороша собой, не стану спорить.
– Благодарю тебя. Однажды вечером я нашел ее на парижской улице, когда она в одежде мальчика убегала от своего малопривлекательного… э… брата. Затем выяснилось, что этот братец и его превосходнейшая супруга заставляли девочку с двенадцати лет выдавать себя за мальчика. Так она была им полезнее. Видишь ли, они содержат сквернейший кабак.
Фанни возвела глаза к небу.
– Кабацкая девка! – Она содрогнулась и поднесла к носу надушенный платочек.
– Вот именно. В припадке… э… скажем, донкихотского безумия я купил Леони – или Леона, как она тогда называла себя, – и забрал ее домой к себе. Она стала моим пажом. И, уверяю тебя, вызывала в свете немалый фурор. Некоторое время мне было угодно, чтобы она оставалась мальчиком. Она воображала, будто я ни о чем не догадываюсь. Я стал для нее чем-то вроде героя. Не забавно ли?
– Ужасно! Конечно, девчонка хочет тебя заинтриговать. Ах, Джастин, как ты можешь быть таким простаком?
– Дорогая Фанни, когда ты узнаешь Леони поближе, то перестанешь подозревать ее в посягательствах на мою особу. Она поистине совсем еще невинное дитя, как я ее называю. Веселый, дерзкий и доверчивый ребенок. По-моему, я для нее что-то вроде дедушки. Но далее: едва мы высадились в Дувре, как я сообщил ей, что знаю ее тайну. Думаю, ты удивишься, Фанни: это оказалось чертовски трудной задачей.
– Да, это меня удивляет, – откровенно ответила Фанни.
– Я так и предполагал. Однако я поговорил с ней. Она не отшатнулась от меня и не пыталась кокетничать. Ты не представляешь себе, каким приятно-новым я нашел такое поведение.
– О, в этом я не сомневаюсь! – съязвила Фанни.
– Я рад, что мы понимаем друг друга! – Его светлость поклонился. – По некоторым причинам я беру Леони под свою опеку, а так как хочу уберечь ее от сплетен, то и приехал с ней сюда.
– Ты меня ошеломил, Джастин.
– Надеюсь, что нет! Кажется, ты сообщила мне несколько месяцев назад, что наш невыносимый свойственник Филд отправился к праотцам?
– Но при чем тут это?
– Из этого следует, моя дорогая, что наша почтенная родственница, его супруга, чье имя я забыл, овдовела. И я предполагаю пригласить ее в компаньонки к Леони.
– Боже!
– И, как удастся быстрее, я отошлю ее с Леони в Эйвон. Дитя должна научиться снова быть девушкой.
– Все это очень мило, Джастин, но неужели ты думаешь, что я ее приму у себя! Право, это неслыханно! Подумай об Эдварде.
– Надеюсь, ты меня извинишь. Я никогда не думаю об Эдварде, если у меня есть выбор.
– Джастин, если ты решил говорить колкости…
– Вовсе нет, моя дорогая. – Губы перестали улыбаться, и Фанни заметила в его глазах непривычную суровость. – Против обыкновения поговорим серьезно, Фанни. Твоя уверенность, что я привез в твой дом свою любовницу…
– Джастин!
– Думаю, ты извинишь, что я говорю прямо. Уверенность эта была чистейшей глупостью. Ни в одной из моих многочисленных интрижек я ни разу никого не скомпрометировал, а уж тебе следовало бы знать, что я достаточно строг, когда дело касается тебя. – В его голосе появилась странная многозначительность, и Фанни, которая когда-то славилась своей легкомысленностью, прижала платок к глазам.
– К-к-как т-ты можешь быть таким злым! Сегодня ты невыносим!
– Однако, надеюсь, все объяснил? Ты понимаешь, что я привез к тебе ребенка? Невинного ребенка?
– Жалею ее, если так! – съязвила миледи.
– И напрасно. На этот раз у меня нет никаких дурных замыслов.
– Если это так, то зачем ты берешь ее под свою опеку? – Фанни сердито хихикнула. – Как по-твоему, что скажет свет?
– Без сомнения, удивится, но, когда увидит, как леди Фанни Марлинг представляет мою воспитанницу ко двору, злые языки умолкнут.
Фанни вытаращила на него глаза.
– Я? Представлю ее? Ты бредишь! С какой стати?
– Ну, потому что, моя дорогая, ты питаешь ко мне добрые чувства. И сделаешь то, что я попрошу. И еще, хотя ты неразумна, а порой чрезвычайно утомительна, жестокости в тебе нет. А было бы очень жестоко выгнать мое дитя. Она ведь одинокая, перепуганная маленькая девочка.
Фанни встала, крутя в пальцах платок, и нерешительно взглянула на брата.
– Девочка из парижских закоулков, низкого рождения…
– Нет, моя дорогая. Больше я пока сказать не могу, но она рождена не простолюдинкой. Достаточно взглянуть на нее, чтобы убедиться в этом.
– Но все-таки девушка, о которой я ничего не знаю, и вдруг ее мне навязывают! Нестерпимо! Нет, я никак не могу. Что скажет Эдвард?
– Я уверен, что ты, если захочешь, сумеешь улестить достойнейшего Эдварда. Фанни улыбнулась.
– Пусть так, но я не хочу, чтобы она жила здесь.
– Она не будет досаждать тебе, дорогая. Я хотел бы, чтобы ты не выпускала ее из дома, одела бы, как приличествует моей воспитаннице, и была бы с ней ласковой. Неужели это так много?
– Откуда мне знать, что она не начнет кокетничать с Эдвардом, эта невинная девочка?
– Для этого она слишком мальчик. Но конечно, если ты не доверяешь Эдварду…
Она вздернула голову.
– Да ничего подобного! Просто я не хочу, чтобы у меня жила рыжая дерзкая девчонка!
Его светлость протянул руку за веером.
– Нижайше молю простить меня, Фанни. Я отвезу ее куда-нибудь еще.
Фанни тут же бросилась к нему, полная раскаяния.
– Да ничего подобного! Aх, Джастин, извини, что я капризничала.
– Так ты ее возьмешь?
– Я… да, я ее возьму. Но я не верю всему, что ты говоришь о ней. Ставлю мое самое драгоценное ожерелье, что она не так бесхитростна, как внушила тебе.
– И проиграешь, моя дорогая. – Его светлость подошел к двери в кабинет и открыл ее. – Выходи, дитя.
Леони вышла, перекинув плащ через руку. При виде костюма пажа на ней Фанни страдальчески закрыла глаза.
Эйвон потрепал Леони по щеке.
– Моя сестра обещала заботиться о тебе, пока я не смогу снова забрать тебя, – сказал он. – Помни, ты будешь исполнять все, что она тебе велит.
Леони застенчиво поглядела на Фанни, которая стояла, крепко сжав губы и откинув голову. Большие глаза распознали упрямство в этой позе и обратились на Эйвона.
– Монсеньор… пожалуйста… не оставляйте меня. – В этом шепоте было отчаяние, удивившее Фанни.
– Я очень скоро приеду повидать тебя, малютка. У леди Фанни ты будешь в полной безопасности.
– Я… я не хочу, чтобы вы уезжали. Монсеньор, вы… вы не понимаете.
– Дитя, я все понимаю. Ничего не бойся. Я вернусь. – Он повернулся к Фанни и склонился над ее рукой. – Я должен поблагодарить тебя, дорогая. Прошу, передай мой привет достойнейшему Эдварду. Леони, сколько раз я запрещал тебе вцепляться в мой кафтан?
– Я… простите, монсеньор.
– Ты всегда это говоришь. Будь умницей и постарайся привыкнуть к юбкам. – Он протянул руку, и Леони опустилась на одно колено поцеловать ее.
Что-то блестящее упало на белые пальцы, но Леони отвернулась и украдкой вытерла глаза.
– Д… до свидания, мон… монсеньор.
– До свидания, дитя. Фанни, твой покорнейший слуга! – Он глубоко поклонился и вышел, затворив за собой дверь.
Оставшись наедине с миниатюрной, но суровой леди Фанни, Леони словно приросла к полу, устремив безнадежный взгляд на дверь и крутя в руках треуголку.
– Мадемуазель, – холодно сказала Фанни, – если вы последуете за мной, я покажу вам вашу комнату. Будьте так добры, закутайтесь в плащ.
– Хорошо, мадам. – У Леони задрожали губы. – Мне… мне очень жаль, мадам, – сказала она грустно. У нее вырвалось рыдание, тут же мужественно подавленное, и внезапно ледяная надменность Фанни исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Его светлость взглянул на нее с некоторым раздражением.
– Будь ты по-прежнему моим пажом, я бы знал, что с тобой делать!
– Да! Да! Побейте меня, если хотите, и позвольте мне остаться вашим пажом! Ну, пожалуйста, монсеньор.
– К несчастью, это невозможно. Вспомни, дитя мое, что ты принадлежишь мне и должна делать то, что я говорю.
Леони тут же скорчилась у лавки и разрыдалась, не выпуская его руки. Эйвон позволил ей плакать минуты три, а тогда отнял руку.
– Ты хочешь, чтобы я отослал тебя насовсем?
– Ax! – Леони подняла голову. – Монсеньор, вы этого не сделаете! Вы… нет, нет!
– В таком случае ты будешь неукоснительно меня слушаться. Так?
Наступило долгое молчание. Леони безнадежно всматривалась в карие холодные глаза. Губы у нее задрожали, по щеке сползла большая слеза.
– Да, монсеньор, – прошептала она и опустила кудрявую голову.
Эйвон нагнулся, обвил рукой тоненькую фигурку и привлек ее к себе.
– Такое разумное дитя! – сказал он шутливым тоном. – Ты научишься быть девушкой, чтобы порадовать меня, Леони.
Она прильнула к нему, пряди ее волос защекотали ему подбородок.
– А это… это обрадует вас, монсеньор?
– Больше всего на свете, дитя.
–Ну, тогда… я попытаюсь, – пробормотала Леони с надрывающим сердце вздохом. – Вы ос-оставите м-меня у в-вадгей сестры н-не-надолго?
– Только пока не найду тебе компаньонку. А тогда ты отправишься с ней в мое поместье и научишься делать реверансы, кокетничать веером, сюсюкать, хлопаться в обморок…
– Я… ни за что!
– Надеюсь, – сказал его светлость с легкой улыбкой. – Мое милое дитя, нет никаких причин так страдать!
– Я был Леоном столько… столько времени, И''мне будет очень трудно.
– Я тоже так думаю, – сказал Эйвон и забрал у нее смятый платок. – Но ты постараешься научиться всему, чему тебя будут учить, чтобы я мог гордиться своей воспитанницей.
– Гордиться, монсеньор?.. Мной?
– Это вполне возможно, дитя.
– Мне бы этого хотелось! – объявила Леони почти весело. – Я буду очень хорошей. Тонкие губы герцога дрогнули.
– Чтобы стать достойной меня? Жаль, что Хью этого не слышит.
– А он… он знает?
– Выяснилось, дитя мое, что он всегда это знал, Разреши мне заметить, что тебе следует встать с колен. Вот так. А теперь сядь.
Леони вновь села на скамью и испустила горестный вздох.
– Я должна буду носить юбки, и не говорить скверные слова, и все время проводить с какой-то женщиной. Это очень тяжело, монсеньор. Я не люблю женщин и хочу быть с вами.
– А я гадаю, что скажет о тебе Фанни? – заметил его светлость. – Моя сестра – женщина до кончика ногтей, Леони.
– Она похожа на вас? – спросила Леони.
– Как мне следует это понять? – осведомился герцог. – Она не похожа на меня, дитя. У нее золотые волосы и голубые глаза. Прошу прощения.
– Я сказала: ба!
– Ты как будто пристрастна к этому восклицанию. Благовоспитанной барышне оно совсем не к лицу. Ты будешь слушаться леди Фанни и не будешь ей дерзить и презирать ее из-за ее золотых волос.
– Конечно, не буду, – ответила Леони. – Она же ваша сестра, монсеньор. А я ей понравлюсь, как по-вашему? – Она тревожно поглядела на него.
– А почему бы и нет? – небрежно ответил герцог.
По лицу Леони скользнула улыбка.
– О… я не знаю, монсеньор.
– Она будет добра к тебе ради меня.
– Благодарю вас, – кротко произнесла Леони, опустив глаза.
Эйвон ничего не ответил, она посмотрела на него из-под ресниц, и на щеке заиграла ямочка. Тут Эйвон потрепал ее по кудрям, словно она все еще оставалась мальчиком.
– В тебе есть освежающая непосредственность, – сказал он. – Фанни попытается уподобить тебя образцовым благовоспитанным девицам. Этого, мне кажется, я не хотел бы.
– Нет, монсеньор. Я останусь сама собой. – Она поцеловала ему руку, и губы у нее задрожали. Она справилась с ними и улыбнулась сквозь слезы. – Вы забрали у меня платок, монсеньор.
Глава 10
ДОБРОДЕТЕЛЬ ЛЕДИ ФАННИ ОСКОРБЛЕНА
Леди Фанни Марлинг, расположившись на кушетке, изнывала от скуки. Она отложила сборник стихов, над которыми зевала, и начала играть золотым локоном, упавшим на кружева ее пеньюара. Она была в дезабилье: ненапудренные волосы небрежно убраны под кружевной чепчик, а его голубые ленты завязаны кокетливым бантом под подбородком. Пеньюар скрывал платье из голубой тафты с широким фишю на ее безупречных плечах, а так как комната, в которой она сидела, была отделана и обставлена в золотых, голубых и белых тонах, у нее имелись все основания одобрить и себя, и окружающую ее роскошь. И она была довольна, хотя предпочла бы, чтобы кто-нибудь еще разделял с ней это эстетическое удовольствие. И потому, когда она услышала звон колокольчика на входной двери, ее голубые глаза заблестели, и она взяла ручное зеркало.
Минуту спустя арапчонок, ее паж, постучал в дверь. Она положила зеркальце и повернулась к нему.
Помпей ухмыльнулся и закивал курчавой головой.
– К вам джентльмен, госпожа.
– Его имя?
Мягкий голос произнес за спиной пажа:
– Его имя, моя дорогая Фанни, Эйвон. Я счаестлив, что застал тебя дома.
Фанни вскрикнула, захлопала в ладоши и подбежала к нему.
– Джастин! Ты! Я восхищена! – Она не дала ему поцеловать ей кончики пальцев, а повисла у него на шее и расцеловала его. – Право же, я не видела тебя целую вечность. Повар, которого ты прислал, истинное чудо! Эдвард будет так тебе рад! Какие кушанья! А соус на моем последнем званом вечере был просто неописуем!
Герцог высвободился и встряхнул кружевом манжет.
– Эдвард и повар как-то странно переплелись, – заметил он. – Надеюсь, я нахожу тебя в добром здравии, Фанни?
– Да, о да! Джастин, ты и вообразить не можешь, как я рада, что ты вернулся! Право, я так без тебя тосковала! Ах, а что это? – Она увидела Леони, которая, закутанная в длинный плащ, в одной руке сжимала свою треуголку, а другой держалась за фалду герцога.
Его светлость разомкнул пальцы, вцепившиеся в его кафтан, и позволил Леони ухватить его руку.
– Это, моя дорогая, до вчерашнего дня было моим пажом, а теперь это моя воспитанница.
Фанни ахнула и попятилась.
– Твоя… твоя воспитанница! Этот мальчишка? Джастин, ты помешался!
– Нет, моя дорогая, нисколько. Прошу тебя благосклонно принять мадемуазель Леони де Бон-нар.
Щеки Фанни стали пунцовыми. Она выпрямилась во весь свой маленький рост, глаза исполнились гневной надменностью.
– Ах, вот как, сударь? Могу ли я узнать, почему ты привез свою… свою воспитанницу сюда?
Леони съежилась, но ничего не сказала. Голос Эйвона стал совсем шелковым.
– Я привез ее к тебе потому, Фанни, что она моя воспитанница, и потому, что у меня нет для нее дуэньи. Я думаю, она будет рада твоему обществу.
Тонкие ноздри Фанни расширились.
– Ты так думаешь? Джастин, да как ты смеешь! Как ты посмел привезти ее сюда! – Она топнула ногой. – Ты все испортил! Теперь я тебя ненавижу!
– Быть может, ты соблаговолишь уделить мне несколько минут для беседы наедине? – сказал его светлость. – Дитя мое, ты подождешь меня вот здесь. – Он пересек комнату и открыл дверь, за которой оказался небольшой кабинет. – Иди же, малютка.
Леони посмотрела на него с подозрением.
– А вы не уйдете?
– Не уйду.
– Обещайте! Вы должны обещать! Пожалуйста!
– Такая докучная страсть к клятвам и обещаниям! – вздохнул Эйвон. – Обещаю, дитя мое.
Только тут Леони выпустила его руку и вышла, Эйвон закрыл за ней дверь и обернулся к пылающей гневом сестре. Он извлек из кармана веер и раскрыл его.
– Ты большая дурочка, моя дорогая, – сказал он и направился к камину.
– Во всяком случае, я порядочная женщина. И я думаю, что ты поступил очень скверно и оскорбительно, явившись со своей… со своей…
– Да, Фанни? С моей?..
– С твоей вос-пи-тан-ни-цей! Это неприлично! Эдвард очень рассердится, а я тебя ненавижу!
– Теперь, когда ты излила свою ненависть, без сомнения, ты разрешишь мне объяснить. – Глаза его светлости совсем сощурились, а тонкие губы чуть-чуть искривились.
– Мне не нужны никакие объяснения! Я хочу, чтобы ты увел эту тварь!
– Когда я поведаю тебе всю историю, то уведу ее, если ты снова этого потребуешь, я ее уведу. Сядь, Фанни. Выражение оскорбленной добродетели меня нисколько не трогает.
Она негодующе опустилась в кресло.
– Ты ведешь себя возмутительно. Если вернется Эдвард, он придет в бешенство.
– Тогда будем надеяться, что он пока не вернется. Твой профиль обворожителен, дорогая, но я предпочел бы видеть оба твои глаза.
– Ах, Джастин! – Она сжала руки, забыв про свой гнев. – Ты думаешь, он все еще обворожителен? Когда утром я посмотрелась в зеркало, я, право, подумала, что у меня ужасный вид! Что поделаешь, возраст, я полагаю. Ах, я забыла, как ты меня рассердил. Но я так рада, что снова тебя вижу. И не могу сердиться. Но ты должен все объяснить, Джастин.
– Свои объяснения, Фанни, я начну с уведомления. Я не влюблен в Леони. Если ты поверишь этому, все заметно упростится. – Он бросил веер на кушетку и вынул табакерку.
– Но… но если ты в нее не влюблен, так почему… зачем… Джастин, я не понимаю! Ты просто невозможен!
– Молю, прими мои смиреннейшие извинения. У меня есть причина стать опекуном этого ребенка.
– Она француженка? Где она научилась говорить по-английски? Может быть, ты все-таки объяснишь?
– Я пытаюсь, моя дорогая. Позволь заметить тебе, что ты не даешь мне сделать это.
Она обиженно надула губы.
– Ну вот, ты рассердился! Так начинай, Джа-стин! Девочка довольно хороша собой, не стану спорить.
– Благодарю тебя. Однажды вечером я нашел ее на парижской улице, когда она в одежде мальчика убегала от своего малопривлекательного… э… брата. Затем выяснилось, что этот братец и его превосходнейшая супруга заставляли девочку с двенадцати лет выдавать себя за мальчика. Так она была им полезнее. Видишь ли, они содержат сквернейший кабак.
Фанни возвела глаза к небу.
– Кабацкая девка! – Она содрогнулась и поднесла к носу надушенный платочек.
– Вот именно. В припадке… э… скажем, донкихотского безумия я купил Леони – или Леона, как она тогда называла себя, – и забрал ее домой к себе. Она стала моим пажом. И, уверяю тебя, вызывала в свете немалый фурор. Некоторое время мне было угодно, чтобы она оставалась мальчиком. Она воображала, будто я ни о чем не догадываюсь. Я стал для нее чем-то вроде героя. Не забавно ли?
– Ужасно! Конечно, девчонка хочет тебя заинтриговать. Ах, Джастин, как ты можешь быть таким простаком?
– Дорогая Фанни, когда ты узнаешь Леони поближе, то перестанешь подозревать ее в посягательствах на мою особу. Она поистине совсем еще невинное дитя, как я ее называю. Веселый, дерзкий и доверчивый ребенок. По-моему, я для нее что-то вроде дедушки. Но далее: едва мы высадились в Дувре, как я сообщил ей, что знаю ее тайну. Думаю, ты удивишься, Фанни: это оказалось чертовски трудной задачей.
– Да, это меня удивляет, – откровенно ответила Фанни.
– Я так и предполагал. Однако я поговорил с ней. Она не отшатнулась от меня и не пыталась кокетничать. Ты не представляешь себе, каким приятно-новым я нашел такое поведение.
– О, в этом я не сомневаюсь! – съязвила Фанни.
– Я рад, что мы понимаем друг друга! – Его светлость поклонился. – По некоторым причинам я беру Леони под свою опеку, а так как хочу уберечь ее от сплетен, то и приехал с ней сюда.
– Ты меня ошеломил, Джастин.
– Надеюсь, что нет! Кажется, ты сообщила мне несколько месяцев назад, что наш невыносимый свойственник Филд отправился к праотцам?
– Но при чем тут это?
– Из этого следует, моя дорогая, что наша почтенная родственница, его супруга, чье имя я забыл, овдовела. И я предполагаю пригласить ее в компаньонки к Леони.
– Боже!
– И, как удастся быстрее, я отошлю ее с Леони в Эйвон. Дитя должна научиться снова быть девушкой.
– Все это очень мило, Джастин, но неужели ты думаешь, что я ее приму у себя! Право, это неслыханно! Подумай об Эдварде.
– Надеюсь, ты меня извинишь. Я никогда не думаю об Эдварде, если у меня есть выбор.
– Джастин, если ты решил говорить колкости…
– Вовсе нет, моя дорогая. – Губы перестали улыбаться, и Фанни заметила в его глазах непривычную суровость. – Против обыкновения поговорим серьезно, Фанни. Твоя уверенность, что я привез в твой дом свою любовницу…
– Джастин!
– Думаю, ты извинишь, что я говорю прямо. Уверенность эта была чистейшей глупостью. Ни в одной из моих многочисленных интрижек я ни разу никого не скомпрометировал, а уж тебе следовало бы знать, что я достаточно строг, когда дело касается тебя. – В его голосе появилась странная многозначительность, и Фанни, которая когда-то славилась своей легкомысленностью, прижала платок к глазам.
– К-к-как т-ты можешь быть таким злым! Сегодня ты невыносим!
– Однако, надеюсь, все объяснил? Ты понимаешь, что я привез к тебе ребенка? Невинного ребенка?
– Жалею ее, если так! – съязвила миледи.
– И напрасно. На этот раз у меня нет никаких дурных замыслов.
– Если это так, то зачем ты берешь ее под свою опеку? – Фанни сердито хихикнула. – Как по-твоему, что скажет свет?
– Без сомнения, удивится, но, когда увидит, как леди Фанни Марлинг представляет мою воспитанницу ко двору, злые языки умолкнут.
Фанни вытаращила на него глаза.
– Я? Представлю ее? Ты бредишь! С какой стати?
– Ну, потому что, моя дорогая, ты питаешь ко мне добрые чувства. И сделаешь то, что я попрошу. И еще, хотя ты неразумна, а порой чрезвычайно утомительна, жестокости в тебе нет. А было бы очень жестоко выгнать мое дитя. Она ведь одинокая, перепуганная маленькая девочка.
Фанни встала, крутя в пальцах платок, и нерешительно взглянула на брата.
– Девочка из парижских закоулков, низкого рождения…
– Нет, моя дорогая. Больше я пока сказать не могу, но она рождена не простолюдинкой. Достаточно взглянуть на нее, чтобы убедиться в этом.
– Но все-таки девушка, о которой я ничего не знаю, и вдруг ее мне навязывают! Нестерпимо! Нет, я никак не могу. Что скажет Эдвард?
– Я уверен, что ты, если захочешь, сумеешь улестить достойнейшего Эдварда. Фанни улыбнулась.
– Пусть так, но я не хочу, чтобы она жила здесь.
– Она не будет досаждать тебе, дорогая. Я хотел бы, чтобы ты не выпускала ее из дома, одела бы, как приличествует моей воспитаннице, и была бы с ней ласковой. Неужели это так много?
– Откуда мне знать, что она не начнет кокетничать с Эдвардом, эта невинная девочка?
– Для этого она слишком мальчик. Но конечно, если ты не доверяешь Эдварду…
Она вздернула голову.
– Да ничего подобного! Просто я не хочу, чтобы у меня жила рыжая дерзкая девчонка!
Его светлость протянул руку за веером.
– Нижайше молю простить меня, Фанни. Я отвезу ее куда-нибудь еще.
Фанни тут же бросилась к нему, полная раскаяния.
– Да ничего подобного! Aх, Джастин, извини, что я капризничала.
– Так ты ее возьмешь?
– Я… да, я ее возьму. Но я не верю всему, что ты говоришь о ней. Ставлю мое самое драгоценное ожерелье, что она не так бесхитростна, как внушила тебе.
– И проиграешь, моя дорогая. – Его светлость подошел к двери в кабинет и открыл ее. – Выходи, дитя.
Леони вышла, перекинув плащ через руку. При виде костюма пажа на ней Фанни страдальчески закрыла глаза.
Эйвон потрепал Леони по щеке.
– Моя сестра обещала заботиться о тебе, пока я не смогу снова забрать тебя, – сказал он. – Помни, ты будешь исполнять все, что она тебе велит.
Леони застенчиво поглядела на Фанни, которая стояла, крепко сжав губы и откинув голову. Большие глаза распознали упрямство в этой позе и обратились на Эйвона.
– Монсеньор… пожалуйста… не оставляйте меня. – В этом шепоте было отчаяние, удивившее Фанни.
– Я очень скоро приеду повидать тебя, малютка. У леди Фанни ты будешь в полной безопасности.
– Я… я не хочу, чтобы вы уезжали. Монсеньор, вы… вы не понимаете.
– Дитя, я все понимаю. Ничего не бойся. Я вернусь. – Он повернулся к Фанни и склонился над ее рукой. – Я должен поблагодарить тебя, дорогая. Прошу, передай мой привет достойнейшему Эдварду. Леони, сколько раз я запрещал тебе вцепляться в мой кафтан?
– Я… простите, монсеньор.
– Ты всегда это говоришь. Будь умницей и постарайся привыкнуть к юбкам. – Он протянул руку, и Леони опустилась на одно колено поцеловать ее.
Что-то блестящее упало на белые пальцы, но Леони отвернулась и украдкой вытерла глаза.
– Д… до свидания, мон… монсеньор.
– До свидания, дитя. Фанни, твой покорнейший слуга! – Он глубоко поклонился и вышел, затворив за собой дверь.
Оставшись наедине с миниатюрной, но суровой леди Фанни, Леони словно приросла к полу, устремив безнадежный взгляд на дверь и крутя в руках треуголку.
– Мадемуазель, – холодно сказала Фанни, – если вы последуете за мной, я покажу вам вашу комнату. Будьте так добры, закутайтесь в плащ.
– Хорошо, мадам. – У Леони задрожали губы. – Мне… мне очень жаль, мадам, – сказала она грустно. У нее вырвалось рыдание, тут же мужественно подавленное, и внезапно ледяная надменность Фанни исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35