Снова наступило молчание.
- Не могли бы вы встать так, чтобы я вас видела? Сердце у Байрона сжалось.
- Нет. Вы больше не увидите меня до отъезда.
Голова Виктории исчезла за спинкой кресла. Рейберн услышал, что она плачет.
Он готов был броситься в комнату, схватить ее в объятия, заверить, что ей никогда, никогда больше не придется плакать.
Но солнце немилосердно лилось через окно, солнце, которое сожгло его лицо, солнце, которое покажет его таким, каков он есть, чудовищем, покрытым шрамами, уродом. И Рейберн не шевельнулся. Он стоял в нерешительности, его хриплое дыхание смешивалось с тихим плачем Викторий. Это было невыносимо. Рейберн круто повернулся и двинулся по коридору в спасительную темноту.
Рейберн не знал, сколько прошло времени, прежде чем он оказался в спальне апартаментов Генри - комнате без окон. Он пришел в нее неосознанно, ему было все равно куда идти, он просто бродил по бесконечным извилистым коридорам, и они привели его сюда. В комнате была дегтярная тьма, но Байрон знал, что он стоит в одном шаге от секретера и в трех больших шагах от кровати.
Рейберн нашел лампу. На мгновение рука его замерла, прежде чем он заставил себя опустить ее и сомкнуть пальцы на коробке спичек, который всегда лежал у него наготове. Он зажег лампу и долго смотрел на пляшущее пламя, а затем поднял глаза и встретил свое отражение.
От половины лба и почти до подбородка его лицо представляло собой воспаленную маску, в рубцах, как будто по нему протащили головню, и волдыри сгрудились вокруг глаз. Но сами глаза не изменились, они смотрели на него влажно. Влажно... Он удивленно поднес к щеке дрожащую руку и отдернул влажные пальцы. Соленые слезы все еще жгли не заросшую плоть, но боль тонула в удивлении. Он не помнил, когда плакал в последний раз. Не из-за Летиции, не из-за Шарлотты, даже не из-за Уилла. Тогда негодование и боль так туго свились в его груди, что ему казалось, будто его вырвет, но он не пролил ни единой слезы.
Господи, что же с ним сделала эта женщина?
Кто она?
На камине не было часов, а часы Виктории унесли вместе с остальной одеждой в начале недели, но она и так знала, сколько времени прошло после захода солнца. Лишь смутное сияние оставалось вокруг каминного экрана, и дом погрузился в тишину. Лампа у ее кровати была привернута; не в том она находилась настроении, чтобы чтение могло ее развлечь.
От сильной усталости комната виделась смутно, а тени по углам принимали странные пляшущие очертания, но боль в лодыжке и голове не мешала ей уснуть. Виктория закрыла глаза, загипнотизированная красными пятнами, просвечивающими сквозь веки, и звуками ветра, гуляющего среди плоских крыш и башен замка. Ее усталый ум придавал пятнам форму, то было наполовину воображение, наполовину галлюцинация, а ветер словно доносил обрывки нашептанных воспоминаний - об Уолтере, о пятнадцати годах ее заключения в темнице собственного страха, но больше всего о герцоге.
Она попыталась прогнать их, подумать о чем-то другом, но они преследовали ее.
Виктория не знала, сколько прошло времени, когда поняла, что по ту сторону ее век осталась только темнота. Поняв это, она удивилась и сразу же насторожилась. Она открыла глаза, но в едва различимом свете, исходящем от камина, ничего не могла рассмотреть. И все же она всмотрелась в самый темный угол, где прежде ей почудилось присутствие Рейберна. Но и теперь Виктории показалось, что она вновь различает намек на тень, которую нельзя объяснить пересечением стен.
Некоторое время она просто лежала, глядя на него. На этот раз она поклялась, что первой не заговорит.
Вдруг в камине обломилось прогоревшее полено и расшевелило угли. Виктория вздрогнула. Россыпь искр осветила на мгновение темноту, и этого было достаточно, чтобы тень в углу приобрела смутные очертания, слишком плотные, чтобы быть воображаемыми, и она поняла, что это Рейберн.
- Вы сказали, что никогда больше не встретитесь со мной, - проговорила она прежде, чем успела остановить себя.
- Я сказал, что вы меня больше не увидите. - Его голос, странно грубый, но вполне узнаваемый, пронзил ее.
- Я и не вижу. - Радость, облегчение и страх переплелись в груди Виктории, и она не смогла заговорить о том, что казалось ей самым важным.
- Я знаю. - Рейберн вышел из угла и темным пятном приблизился к ее кровати.
Виктория попыталась сесть, но он, положив руку ей на плечо, не дал этого сделать. Она невольно ахнула от этого прикосновения и схватила руку - первое ощутимое доказательство его присутствия после ее падения. Его ладонь повернулась вверх, и он обхватил ее руку. Он держал ее крепко, и какая-то дрожь в глубине стихла от этой теплоты.- Почему вы здесь? - Ей хотелось произнести этот вопрос требовательно, но получился чуть ли не шепот.
Он сжал ее руку еще сильнее.
- Я не мог оставаться далеко от вас. Виктория рассмеялась:
- Но вы сдержали свое слово. Я не могу видеть вас.
Она ощутила, как он напрягся, услышала шорох его одежды - неощутимый короткий рывок.
- Вы спрашивали, почему я прячусь от солнца? Виктория покачала головой, хотя понимала, что он не может этого видеть, горло у нее сжалось, она задохнулась.
- Какое это имеет значение? Еще несколько дней, и я уеду. Зачем мне это знать? - В ее голосе была горечь.
- Позавчера вы еще хотели.
- Да.
- Вы все еще хотите? Я не спрашиваю, должны ли вы хотеть, только хотите ли вы...
Виктория судорожно сглотнула.
- Тогда я покажу вам.
- Рейберн... - прошептала она, но он отпустил ее руку, и в следующее мгновение вспыхнула спичка. - Я расхотела. Вам не нужно...
Но тут спичка коснулась фитиля масляной лампы, и она ярко вспыхнула. Виктория увидела лицо Рейберна - настороженные ореховые глаза, ястребиный нос, твердый рот, а поперек лица потрескавшаяся красная кожа и светлые волдыри.- Боже мой! - ахнула Виктория, и сердце у нее упало. Она невольно протянула руку и отпрянула, когда он отшатнулся. Он еще крепче сжал губы, и что-то мелькнуло в его глазах, что-то похожее на боль и укор. - Боже мой... Я не знала, Рейберн, я и представить себе не могла ничего подобного. - Ее лицо напряглось, она сжала кулаки и спрятала их в простынях, чтобы снова не потянуться к нему. - Клянусь, я не хотела причинить вам вреда.
Герцог стоял молча, нависая над ней, глаза его блестели.
Ей стало тошно от того, что она натворила. Герцог молчал.
- Вы должны поверить мне. Вы ведь верите мне, да? Рейберн, черт бы вас побрал, скажите хоть что-нибудь! - В ее голосе звучало отчаяние.
Тут Рейберн устремился к ней, и Виктория оказалась в его объятиях.
- Господи, Виктория, я думал, вы меня возненавидите!
- Как могу я вас ненавидеть? Это же я причинила вам вред.
- Вы не знали, я сам виноват. Я мог поискать шляпу. Мог отнести вас обратно в пастуший сарай.
Она слегка оттолкнула его, глядя ему в лицо.
- Но вы этого не сделали. Вы знали, что вам грозит, но не стали задерживаться и искать шляпу.
Рейберн покачал головой.
- Как я мог? Вы разбились, вам нужна была помощь.
- Но я убежала, - прошептала Виктория.
- Вы попытались бежать, - напомнил он.
- Это не имеет значения.
Он снова привлек ее к себе, укачивая, словно ребенка.
- Имеет. И очень большее.
К горлу у нее подступил комок.
- Почему вы не сказали? Не ответили на мой вопрос? Ведь я рассказала вам все.
Рейберн замер, его руки скользнули по ее спине к локтям.
- И вы почувствовали себя преданной.
- Скорее обманутой. Он с горечью рассмеялся.
- Я никогда об этом не думал, потому что законченный эгоист. Я думал только о том, что вы подумаете обо мне...
- А что я могла подумать? - Виктория снова посмотрела на его распухшее лицо в волдырях и увидела в нем боль, которая не имела ничего общего с его язвами.
- Я думал, вы почувствуете ко мне отвращение. Испугаетесь или станете жалеть, как больного щенка.
- Я испытываю к вам только сочувствие, мне невыносимо видеть ваши страдания. Будь это в моих силах, я бы сделала все, чтобы облегчить их.
- У вас твердый характер, - произнес Рейберн.
- Да, я тверда как алмаз. И это говорит тот, кто поначалу назвал меня обманщицей.
Рейберн вздохнул:
- Неужели я так глуп?
- Не только глуп, но и слеп. Однако я от всего сердца прощаю вас, надеюсь, вы тоже простите меня зато, что увезла вашу шляпу, и за мое упрямство, которое так навредило нам обоим.
- Мне нечего вам прощать. Наступило молчание.
- Вам... вам очень больно? - спросила Виктория.
- Поверх старых шрамов нарастут новые, но все заживет. Это уже не в первый раз.
- И я ничего не могу сделать?
- Вы делаете все, о чем я мог бы вас попросить. - Он нахмурился, глядя на нее, и тут же вздрогнул от боли. - А вот я поступаю с вами не так, как должно. Вам давно пора спать.
Она вздохнула:
- Я все равно не смогу уснуть.
Он хотел позвонить.
- Я велю принести теплого молока и крепкого бульона.
Виктория схватила его за руку:
- Нет, нет, не беспокойтесь.
- Может быть, вам что-нибудь нужно? Она заколебалась.
- Вы не могли бы остаться? То есть если вам не нужно лечить ваше лицо...
- Нет ничего такого, чем я предпочел бы заняться, вместо того чтобы остаться с вами. - Эти слова он произнес тихо, но так убедительно, что она вздрогнула.
Он отпустил ее, снял ботинки, задул лампу и скользнул в постель рядом с ней, устроившись так, чтобы ее голова легла ему на плечо Виктория долго смотрела в темноту, наслаждаясь ощущением его близости, его теплом и силой. Мысль о его обожженном солнцем лице причиняла ей боль, но его доверие, его готовность открыться ей, несмотря на то, чего ему это стоило, принесли ей облегчение.
«Как давно в последний раз он об этом кому-либо говорил?» - размышляла она. Ее брат Джек, разумеется, ничего этого не знал, хотя когда-то был достаточно близким другом Рейберна. И все же герцог доверился ей, сестре того, кого он ненавидит, женщине, которую он знает всего несколько дней; она приехала во вторник, а сегодня ночь на воскресенье. Однако Виктории казалось, что она знает Рейберна целую вечность. Она чувствовала, как вздымается и опадает его грудь, как ровно он дышит во сне. Как же он устал, если уснул так быстро!..
Воскресенье... Остается меньше двух дней. Ее привезла вечерняя почтовая карета, которая проходит здесь по вторникам, и она же увезет ее обратно. И вдруг ей показалось несправедливым, что она должна уехать так быстро после того, как наладились ее отношения с герцогом-затворником, после того, как он открылся ей, после того, как она впервые примирилась с ним и с самой собой.
Но что она может сказать? Что ей не хочется уезжать? Что их сделка должна продолжаться? Эта мысль показалась Виктории нелепой. Она уедет, и останутся лишь воспоминания о странном замке и его мрачном владельце.
Глаза Виктории наполнились слезами, и они потекли по щекам.
Глава 20
Рейберн проснулся оттого, что Виктория пошевелилась в его объятиях. Занавеси все еще были задернуты, но света проникало достаточно, чтобы омыть комнату тусклым шафрановым светом.
Виктория снова пошевелилась, что-то пробормотав, и положила голову на изгиб его руки. Рейберн слегка коснулся губами ее волос и заметил слезы у нее на лице. Грусть охватила Рейберна. Неужели он заставил ее плакать?
Но сейчас она не плакала. Она попросила его остаться и теперь спала, уютно устроившись рядом с ним. Он немного полежал, уставившись на полог над головой, и вдруг ему захотелось, чтобы это мгновение длилось вечно. Однако зудящая боль в лице отвлекла его, и он соскользнул с кровати. Виктория застонала и перекатилась в углубление, оставленное им в матрасе, но не проснулась.
Он налил в таз воды, плеснул на лицо, и боль утихла. Проведя влажной рукой по спутанным волосам, он сел так, чтобы смотреть в окно через щель между занавесями.
Солнце стояло низко над горизонтом, слабое и оранжевое, рассветное. Рейберн смотрел, как оно еле заметно ползет по стальному небу. Он любил восходы, как некоторые любят огонь. Восход прекрасен и безжалостен, но ты платишь болью за его очарование.
Шум за дверью вывел его из раздумий. Вошла Энни, держа в руках поднос с завтраком.
- Ах! - взвизгнула она, отчаянно краснея. - Я не знала, что вы здесь, ваша светлость.
Виктория пошевелилась.
- Благодарю вас, Энни. Поставьте поднос на столик и можете идти. И принесите, пожалуйста, завтрак для вашего господина.
Энни ушла. Байрон подошел к кровати и сел на краешек.
Между ними было напряжение, чувственность, обремененная новым, кровоточащим знанием. Байрон попытался скрыть это. Когда Виктория села, он принялся взбивать подушки, затем поставил поднос ей на колени. Виктория вооружилась ножом и вилкой, но есть не стала.
- Мне странно, что вы сидите здесь, словно хотите убедиться, что больная ест как должно, - произнесла она. - Позавтракайте со мной, а я позавтракаю с вами, когда Энни принесет для вас поднос.
- Здесь нет второго прибора, - заметил Байрон. Она выгнула бровь:
- Три дня назад вас это не остановило бы. Неужели все так изменилось?
Ее голос звучал насмешливо. «Изменилось больше, чем я мог вообразить», - подумал он, но промолчал, лишь слегка улыбнулся и накрыл рукой ее руку.
- Тогда я буду вас кормить, а заодно поем сам.
Отдав ему нож и вилку, Виктория откинулась на подушки и посмотрела на него сквозь бахрому светлых ресниц. Он подцепил вилкой яйцо и поднес ей ко рту. В прошлый раз, когда он кормил ее персиковым крамблем, казалось невероятным, что это может так скоро повториться - очень похоже и в то же время не похоже. Как будто тоже вспомнив об этом, Виктория слегка покраснела и отвела глаза. Оба они изменились, и теперь, когда ели яйца и ломтики бекона, воспоминания о той неповторимой ночи мешали им.
- Я чувствую себя ребенком, - сказала, натянуто смеясь, Виктория, прежде чем съесть следующий кусок.
- Это была ваша идея.
Больше никто из них не проронил ни слова, пока Энни не принесла завтрак для Байрона. Виктория взяла у него вилку и нож, и атмосфера разрядилась.
- Вы как-то сказали, - вдруг проговорила Виктория, намазывая хлеб маслом, - что я обманываю себя.
- И что?
- Я тогда решила, что вы ошибаетесь, поскольку привыкли все драматизировать. Но теперь усомнилась в этом. Потому что поняла кое-что о себе. - Их взгляды встретились. - Я трусиха. Боюсь перемен, боюсь риска, но больше всего боюсь себя. То, что сделали мы с Уолтером, было порывом страсти, не больше. Глупостью. Но когда мы с ним находились в задней гостиной его родителей, в парке, в чулане, на конюшне - все казалось замечательным. И было замечательным. Лишь через несколько месяцев я поняла, что совершила огромную ошибку.
- И с тех пор больше не доверяли себе. Виктория слегка пожала плечами.
- Я доверяла себе, когда думала, что я холодная и бесстрастная. Но ведь чувствам доверять нельзя.- А когда вы чувствовали себя совершенно раскрепощенной?
- Когда скакала верхом. Верховая езда - вещь неопасная, думала я. И так же чувствовала себя во время грозы. - Она скривила губы. - Я никогда не могла совладать с собой во время грозы.
- Много лет вы себя наказывали и смиряли, - заметил Байрон. - Из-за девичьей неосторожности.
Она покачала головой:
- Не в этом дело. А в том, что я не знала, как вести себя дальше. Не знала, что это было - глупость или наитие.
- А наш договор? Чем он был для вас? Виктория рассмеялась.
- И тем, и другим. Я до сих пор не верю, что согласилась на него. Ведь он противоречит всем моим жизненным установкам.
- Но не вашим чувствам.
- Да, это верно. - Она помолчала. - Вас, конечно, интересует, жалею ли я об этом? Я жалею свою лодыжку, свою голову и ваше лицо, но об этой неделе не сожалею.
Внутри у Байрона что-то оборвалось.
- Если мое лицо - плата за те дни, что мы провели вместе, ничего, кроме радости, я не испытываю.
- Благодарю вас.
Они молча доели свой завтрак.
Виктория снова сидела на скамье у окна, а Рейберн устроился в кресле, которое принесла миссис Пибоди. Виктория хотела позвать Энни, чтобы та помогла переодеться, но Рейберн настоял на том, что все сделает сам. Оказалось, что ее гораздо больше смущает, когда он одевает ее, чем когда раздевает, и ей было не по себе оттого, что он одинаково хорошо делает и то и другое. В темноте, в пылу любовных игр, все выглядело совсем иначе. Но даже при свете, проникающем сквозь щель между занавесками, он видел гораздо больше, чем во время их ночных свиданий. Виктория боялась, что не одурманенный страстью Рейберн найдет ее костлявое, стареющее тело непривлекательным.
Но этого не случилось. В глазах его горел огонь желания.
- Я думал, вы зададите мне множество вопросов, - сказал вдруг герцог.
Виктория в этот момент как раз разглядывала его и не стала делать вид, будто не поняла.
- Я была уверена, что вы сами все объясните, когда сочтете нужным.
- Когда сочту нужным. - Рейберн покачал головой. - В небесах нет святого, у которого хватило бы терпения дождаться этого.
- Вчера вечером вы сами затронули эту тему, - заметила Виктория. - По собственной инициативе.
- Это только кажется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23