На дороге послышался шум мотора. Мы подошли к колоннам парадного входа как раз в тот момент, когда к дому подкатил скромный "Форд", и из него вышел Галицкий. Лев Бенедиктович был одет в ладно скроенный темно-серый костюм, белоснежную рубашку и при галстуке.
- Простите, я опоздал, - извинился он, запирая машину. - Что, уже все разъехались?
- Нет, самые близкие люди еще здесь.
Действительно, вся компания сидела в оранжерее, никто и не думал расходиться, хотя время уже перевалило за полночь.
Глаша внесла очередной поднос с бутылками и свежезаваренным чаем и кофе. Мужчины наполнили рюмки чем-то изысканно-крепким, дамы согласились на розовое вино.
- Вы уже, наверное, немало хороших слов сказали в память Эммы Францевны, - качнул своей рюмкой Галицкий. - Давайте помянем женщину непростой судьбы, незаурядного ума и железной воли. Не ошибусь, если скажу, что ее смерть, так же как и жизнь, стала значительным событием для присутствующих здесь людей.
Мы выпили, не чокаясь, и задумались. Не знаю, как остальные, а я силилась понять, на что намекал Лев Бенедиктович в своем прощальном слове.
- Так мы отклонились от темы, - прервал молчание Аркадий Борисович. - Кто же перенес тело Эммы Францевны с одной лестницы на другую?
- Тот, кто и устроил этот несчастный случай, - ответил Федор. - И я догадываюсь, как было дело. Давайте проведем следственный эксперимент. Прошу всех пройти к парадной лестнице.
Все поднялись, запаслись горящими свечами и послушно проследовали в фойе. Федор жестом фокусника вынул свою трость из китайской вазы.
- Смотрите, трость с круглым набалдашником. Если ее положить вдоль на одну из верхних ступенек... вот так... то нога непременно попадает на нее. Трость катится, и все, несчастный случай обеспечен. Эмма Францевна падает, подсвечник издает лязг, свеча ломается... Посветите, пожалуйста, здесь где-то должны остаться кусочки парафина... Ага, вот, - Федор что-то поднял со ступеньки. - Затем тело прячется в одной из комнат, куда редко заглядывают, например, в музыкальный салон. А когда все засыпают, труп переносится к боковой лестнице.
- Зачем столько сложностей? Зачем переносить труп? - всхлипнула Ариадна
- Ну, чтобы подозрения падали на всех обитателей левого крыла, а, впрочем, не знаю.
- Но кто же это сделал?
- Арифметика здесь простая, - задумчиво произнес Федор. Преферансисты исключаются. Остаются четверо: я, Полина, дядя Осип и Глаша. У Полины мотив шкатулочного размера, я Эмме Францевне жизнью обязан, остаются домоправительница и повар. У обоих нет алиби, и могут иметься веские причины для убийства. Дядя Осип, если Вы смогли доставить меня из флигеля в большой дом, то для Вас не составит труда отнести тело пожилой женщины к боковой лестнице.
Все сделали шаг назад, дядя Осип остался стоять у ступенек в одиночестве.
- За что ж ты меня так, сынок? - растерялся он. - Не мог я этого сделать. Я ж Эмме Францевне верой и правдой... Не жалея сил...
- А что? Гостиница и ресторан "Националь" не один миллион стоят, подлил масла в огонь Влад. - В наше время и за меньшую сумму убивают.
- Что ж ты, Осип, - хихикнула Глаша. - Али запамятовал, как говаривал: "Барыня мягко стелит, да жестко спать, кого хочешь к рукам приберет. От нее не убежишь, хоть живой, хоть мертвый". Может, надоело тебе на нее спину гнуть, а тут такой подходящий случай: завещание уже подписано. Ты и ускорил событие, а?
Дядя Осип хватал ртом воздух, прижимал руки к груди и переводил отчаянный взгляд с одного участника следственного эксперимента на другого. Все осуждающе молчали.
- Я вот что подумал, - сказал Федор. - Если бы дядя Осип нес тело Эммы Францевны, я бы услышал, у него поступь тяжелая... Кто у нас в доме ходит неслышно? Глаша.
Все покосились на Глашу.
- Господь с Вами, Федор Федорович, - махнула она рукой. - Нечто мне под силу поднять барыню, да донести ее до боковой лестницы?
- Поднять - вряд ли, а вот волоком дотащить - это вполне вероятно. Помните, Эмма Францевна была в розовом атласном халате. Гладкая ткань легко скользит по натертому паркету.
- Ой, шутник Вы, голубчик, напраслину на меня возводите. А палкато, на которой барыня споткнулась - Ваша.
Все посмотрели на Федора.
- Трость я потерял в лесу несколько дней назад. Вы, Глаша, часто в лес ходите. Вот, за Божьим человеком приглядывали. Наверняка, Вы ее и принесли в дом.
- Все-то Вы придумываете! Как же я могу барыне зла желать. Мы с ней, почитай, всю жизнь рядом, как родные. И пожизненная рента - не бог весть что. Нет у меня этого... мотива.
- Да, мотив... С этим у меня проблема. Давайте вспомним, что еще приключилось такого, отчего Эмма Францевна заторопилась написать завещание, переинформатировала компьютер и испытала острую необходимость спуститься вниз по парадной лестнице?
- Мы занимались спиритизмом, - напомнила Ариадна. - Но ничего ценного дух нам не сообщил. Гоша устроил переполох. У Эммы Францевны разбился лорнет. А во время ужина она рассказала забавный случай из дореволюционной жизни.
- Аркадий Борисович попросил меня поведать что-нибудь из архивов Бурцева-старшего, - добавил Влад. - Я говорил о партийных деньгах, об их загадочной судьбе, о книге на ту же тему, которая недавно вышла в печати.
- Вы еще упомянули о добровольном помощнике, который готов раскрыть Вам тайну анонимного вклада, - уточнил отец Митрофаний.
- Я имел в виду Лизу. Я все еще надеялся, что она вспомнит свое обещание и сообщит реквизиты счета... Но Эмма Францевна отрицала какое-либо свое отношение к партийным деньгам, сославшись на то, что все ее воспоминания - всего лишь отголоски работы в архивах музея Революции.
- Эмма Францевна говорила правду, - раздался голос Галицкого, и все повернулись в его сторону. - Я тут расследование небольшое провел... Вы уж простите, Федор Федорович, сбежал я тогда... Так вот, за два дня мне удалось узнать кое-что интересное из биографий Эммы Францевны и Глаши. Барыня наша, действительно, немало лет проработала в музее Революции, тема ее докторской диссертации была: "В.И.Ленин во Франции глазами современников на основе мемуарных источников". В 1996 году она неожиданно подала заявление об уходе, не доработав до пенсии всего один год, и начала ссужать деньгами российских предпринимателей... Теперь о Глаше... Она также работала в музее Революции гардеробщицей и уволилась в том же году. Среди сотрудников Глаша слыла женщиной малоразговорчивой, однако, ходили упорные слухи, что она из семьи видных революционеров, погибших во время сталинских репрессий... Я покопался в ее документах и вот, что выяснил... Глаша родилась в 1935 году, видимо, в лагере, там какая-то сложная номерная аббревиатура. Ее мать проходила по статье "враг народа", однако имя ее везде замазано цензурной краской. В папке дела сохранился пожелтевший листок бумаги, анонимный донос. Неизвестный доброжелатель вспоминает лето 1911 года в Лонжюмо, и пишет, что все ценности, экспроприированные у мировой буржуазии, переправлялись куда-то на аэропланах, а отвечали за эту операцию некий Поэт и его любовница. Доносчик клялся, что ему достоверно известно, что эта женщина писала дневники, и указала в них, где спрятаны партийные деньги... Есть у меня подозрение, что Глаша нашла дневники своей матери, и из гардеробщицы стала миллионершей. А Эмму Францевну она использовала в качестве финансового директора, так как по своей малограмотности не знала, как связаться с зарубежным банком и возобновить работу анонимного счета.
- А вот и замечательный мотив, - продолжил Аркадий Борисович. Влад намекнул на утечку информации через своего добровольного помощника, а Глаша подумала на Эмму Францевну, так как Лиза уже была мертва. И думаю, Глаша помогла ей покончить жизнь самоубийством с помощью своей настойки. Ведь именно она передала Лизе письмо от Влада, в котором тот просил открыть ему тайну счета.
Все отшатнулись от Глаши.
- Ну вот, на бедную Глашу все шишки валить, - теребила она концы своего головного платочка. - Коли нет других доказательств, так можно все выдумать про дневники и про убийство. Свидетелей-то - нет!
- Я - свидетель, - сказал Лев Бенедиктович.
Все опять обернулись к нему.
- Я совсем засиделся в шкафу... Вы, Федор Федорович, в курсе... И когда услышал звон посуды в час ночи, решил прогуляться, посмотреть, в чем дело. С верхней площадки парадной лестницы в лунном свете мне было видно, как Глаша тащит по полу какой-то сверток. Вскоре она вернулась со свечой и обыскала ступеньки и пол фойе. Она подобрала обломок свечи и домашнюю туфлю с помпоном и скрылась в коридоре. Но мне и в голову тогда не могло прийти, что свертком было тело Эммы Францевны. Глаша, под каким предлогом Вы заставили барыню спуститься вниз?
Не дожидаясь конца фразы Галицкого, Глаша сорвалась с места, и хромым вихрем понеслась к входной двери, распахнула створки и скрылась в темноте. Никто не шелохнулся, все застыли в каком-то столбняке. Один Гоша не растерялся, он бросился вслед за домоправительницей. Он радостно лаял и путался у нее под ногами, думая, что с ним играют в догонялки.
На крыльце раздался короткий вскрик, Гоша замолчал. Мы очнулись от столбняка и выбежали к колоннам портика. Внизу, у ступеней лежала навзничь Глаша, ее пальцы судорожно царапали землю. Аркадий Борисович проворно спустился к ней и заглянул ей в лицо, приподняв голову.
- Ну вот, - тяжело вздохнул он. - Еще один кандидат в богадельню. Машину скорой помощи в такое время суток вызывать - дело безнадежное в наших краях. Кто поможет отвезти Глашу ко мне в больницу?
Вызвался Влад. Они с доктором аккуратно загрузили домоправительницу и уехали. Ариадна и отец Митрофаний побрели в деревню в домик при церкви. Дядя Осип ушел к себе, в надежде хоть чуть-чуть поспать. Галицкий предложил отвезти нас с Федором в столицу.
Я решила захватить с собой шкатулку для рукоделия, которая стояла в будуаре Эммы Францевны на изящном столике. Сундучок имел внушительные размеры, стенки и крышку его украшала затейливая инкрустация из разных пород дерева и перламутра. Шкатулка была заперта, маленький ключик болтался, привязанный шнурком, на ручке. Федор поднял сундучок, удивился и сказал, что, судя по весу, рукоделием мне придется заниматься всю жизнь, а, может быть, и дольше.
К моему дому мы подкатили уже на рассвете. Лев Бенедиктович помог нам занести вещи в квартиру. Федор с чувством пожал ему на прощание руку и сказал, что с большим удовольствием возьмет его к себе в отдел на работу.
В квартире все было в порядке, никаких признаков потопа или других стихийных бедствий, которые обрушиваются на жилплощадь в отсутствие хозяев, не наблюдалось. Мы попили чаю, и острый приступ любопытства победил меня.
В торжественном молчании, я отвязала ключик, повернула его в замке и откинула крышку шкатулки. Чего в ней только не было: кольца, ожерелья, серьги, броши, камеи и многое другое, применение которому трудно найти в повседневной жизни. Была там и ривера из черных бриллиантов, а на самом дне лежали мой паспорт с пустым квадратом вместо фотографии и компьютерная дискета.
- Я, кажется, догадываюсь, что может быть на этой дискете, присвистнул Федор.
- И что же ты думаешь по этому поводу?
- Не было ни гроша, да вдруг - алтын.
Один знакомый пудель по кличке Алтын утверждает, что варварский обычай приносить в дом срубленные елки, наряжать их игрушками и водить вокруг хороводы, связан с тем, что люди не до конца победили в себе мистический ужас перед явлениями природы. Украшая деревья и поклоняясь им, двуногие создания, тем самым, задабривают языческих богов. Слабые существа, они не понимают, что таким примитивным способом стихию не ублажить и счастья не выпросить!
Глава 20
Гоша сидел у окна и с интересом наблюдал за полетом снежинок. К утру обещали снегопад. Самая подходящая погода для встречи Нового года.
В оконном фонаре стояла высоченная елка в шарах и лампочках, сохранившихся еще со времен моего детства. За бабушкиным обеденным столом, раздвинутым на полную мощность, сидели Аркадий Борисович, Галицкий, Ариадна, бывший священнослужитель отец Митрофаний, который в миру оказался Андреем, Влад с очередной фотомоделью, Федор и я. Со стороны кухни доносились рулады на тему арии Фигаро из "Севильского цирюльника" в исполнении дяди Осипа, и тянуло чем-то невообразимо вкусным.
Диктор телевидения напомнил, что до полуночи осталось несколько минут.
- Дядя Осип, идите скорей, шампанское сохнет! - гаркнул Федор, и у всех заложило уши.
Повар примчался, на ходу снимая белый фартук и колпак. Стрелки на часах совместились, шампанское выстрелило и запенилось в фужерах. Все стали чокаться, кричать: "С Новым годом, с новым счастьем", обниматься и целоваться, особенно в этом усердствовали Ариадна и Андрей.
Когда страсти поутихли, и гости выпили и вкусно закусили, дядя Осип поинтересовался:
- Аркадий Борисович, как там Глаша?
- Хорошо Глаша, меня уже узнает, лечим ее, уход приличный. Еще поживет.
- А с Трофимовкой - что?
- У Елизаветы Петровны родственница объявилась, откуда-то из Твери. Бойкая дамочка, думаю, она имение в свою пользу отсудит.
- А как поживает моя лошадь? - заволновался Федор.
- И с лошадью все в порядке. Конюх у меня хороший, с пониманием, не то, что Мустафа.
- Интересно, что же случилось с Мустафой, - вздохнул дядя Осип.
- У него все в порядке, он встречает новый год в кругу друзей, ответил Федор.
Он насладился нашим изумлением и вышел в коридор, бросив: "Я сейчас". Вернулся с шапкой-ушанкой в руках, нахлобучил ее по самые глаза, зыркнул исподлобья и буркнул: "У-у, Шайтан".
Я ойкнула и расплескала шампанское, Галицкий уронил вилку, а дядя Осип не донес до рта тарталетку.
- Федор, как же так? - пролепетала я.
- Все очень просто, - принял он свой привычный образ и уселся рядом. - После того, как Лиза позвонила мне и озадачила призывом о помощи, каюсь, я долго сомневался в срочности вызова. Потом стал обзванивать знакомых и выяснил, что Лиза уже год ни с кем не поддерживала связи и, вообще, куда-то пропала. Я навел кое-какие справки о Трофимовке и озадачился еще больше: моя подруга детства жила в зоне радиоактивного могильника. Затем через знакомых ребят узнал, что бывший сотрудник одного частного сыскного бюро ищет конюха для работы в Трофимовке. Вот я и стал Мустафой. Однако скоро понял свою ошибку: конюха в дом не пускают. Быстренько пропал без вести и возродился туристом.
- Так вот почему Ваше лицо показалось мне знакомым, - протянул Лев Бенедиктович.
- Федор, признайся, - заржал Влад. - Гвоздь ты принес с собой?
Тут все повскакали с мест, принялись что-то кричать и хлопать Федора по плечу.
Я посмотрела на Гошу. Теперь мне понятно, почему он не стал облаивать туриста на мостках. Гоша отвлекся от созерцания снега за окном, повернул голову и, могу поклясться, подмигнул мне правым глазом.
- Простите, я ничего не понимаю. О чем вы говорите? - раздался звонкий голос очередной фотомодели.
- Ах, это довольно интересная история с назидательным концом, сказал Аркадий Борисович. - А дело было так...
Доктор принялся рассказывать о том, что случилось летом в Трофимовке. Все ему помогали, вставляли реплики, хохотали, помянули минутой молчания Эмму Францевну, Лизу, Божьего человека и неизвестного страдальца из орехового шкафа, а Ариадна даже всплакнула в двух местах. Бывший отец Митрофаний трогательно ее успокаивал, упирая на то, что в ее положении волноваться вредно.
Новогодняя ночь пролетела незаметно. Полусонные гости разошлись к девяти утра. Мы с Федором домыли посуду и побрели в спальню.
- А хорошо посидели, - смачно зевнул он. - Давно я так не смеялся. Так, говоришь, Влад полез в светелку, принял меня за тебя, решил, что ты - мужчина, запаниковал и вывалился из окна? А я думал, что мне это приснилось.
- А помнишь, как Гоша во время спиритического сеанса лизнул мою ногу, а я испугалась, решила, что дух по имени Карп балуется?
- М-да... Жаль, что время нельзя повернуть вспять. Я все неправильно понял тогда. Я думал, что тебе удалось узнать пароль, сидя на дереве под окном будуара. И сделал вывод, что Влад намекал на тебя, заявляя в ту роковую ночь, что у него появился помощник. Мне казалось, что опасность грозит тебе, и я всю ночь провел под твоей дверью. А охранять надо было Эмму Францевну.
- Не расстраивайся, ты же сам говорил, от судьбы не уйдешь... Кстати, мне не дает покоя одно странное совпадение. Помнишь, во время похорон бабушки, я вышла из церкви, чтобы не упасть в обморок от запаха ладана. Ты нашел меня около старой ивы, у надгробного камня с трогательной надписью: "Всегда с тобой во тьме ночной, помни обо мне при яркой луне". А теперь скажи, какие слова мы разобрали с тобой на плите, которая прикрывала лаз в пещеру Божьего человека?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19