Валентин Азерников
Гражданский иск
Пьеса в двух действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Бутов.
Наташа.
Черебец.
Ирина Михайловна.
Игорь.
Скворцова.

Действие пьесы происходит в квартире Бутовых. На сцене видна ее часть: в центре прихожая; из нее ведут двери: направо – в кабинет Бутова, налево – в комнату Наташи. В глубине прихожей – входная дверь, правее нее коридор, уходящий в другие комнаты, слева вешалка, а за ней, в углу, – столик с телефоном и кресло. Действие происходит 31 декабря, днем, между половиной первого и половиной третьего.
Происходит оно попеременно в разных комнатах; тогда другие могут затемняться.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Дома одна Наташа. Она у себя в комнате наряжает елку. Играет магнитофон. Звонок в дверь. Наташа смотрит на часы, выключает магнитофон, идет открывать. Входит Игорь.
Наташа. Ты?! С ума сошел!
Игорь. Это точно. (Обнимает ее, целует.)
Наташа. А вдруг я не одна?
Игорь. Ты же сказала – до часу, он в час приедет. А сейчас только половина.
Наташа. А вдруг?
Игорь. Что? (Снимает пальто.)Самолеты опаздывают, это бывает, но досрочно – извини. И потом, что за паника, ну увидит, ну и что, все равно ведь рано или поздно… Когда-то же должно случиться. Сколько можно в подполье?
Наташа. Сколько нужно.
Игорь. Кому? Я не понимаю. Если все это серьезно…
Наташа. А как ты нашел? Ты же не знал адреса? Уходил – темно еще было, не рассвело. И обещал не смотреть. Значит, все-таки…
Игорь. А я и не смотрел.
Наташа. Да… Верить тебе, оказывается…
Игорь. Но я правда не смотрел. Я только не понимаю, к чему эта конспирация.
Наташа. Ты обещал.
Игорь. Ну хорошо, хорошо, обещал. Но я виноват, что ли, что у меня зрительная память. Ты бы мне тогда повязку на глаза надела, если уж так боишься. Прямо детектив. К тебе – только когда твоего Седова нет. Ко мне – оглядываясь, задами. В кино – на последний сеанс, чтоб никто не видел. В комнату к товарищу Седову – ни шагу, заминировано. Фотографии со стен поснимали. (Смотрит на темный прямоугольник на обоях.)Что тут висело?
Наташа. Ну, допустим, картина.
Игорь. А почему сняла?
Наташа. Тоже мне – Шерлок Холмс. Раму, допустим, отдала починить. И вообще, знаешь что?
Игорь. Что?
Наташа. Тебе пора. Все еще работают, а ты по личным делам шляешься. Красиво это?
Игорь. А я по дороге. В суде был.
Наташа. В суде?
Игорь. Бумаги относил. Там наши судятся. С одним тут колхозом. Ну, отнес и… Не мог отказать себе в удовольствии. И тебе. (Целует ее.)
Звонок в дверь. Наташа испуганно вырывается.
Наташа. Ну вот! Все… А ты говорил. Что же делать?
Игорь. Ну что мне – в шкаф теперь? Как в плохом фильме? Или под елку? Деда Мороза изображать? Скажешь, из фирмы «Заря».
Наташа. Кошмар. Слушай, я только прошу тебя… Я потом все объясню, ладно? А ты – никаких плохих мыслей, ладно? Обещаешь?
Звонок повторяется.
Ключи, наверное, забыл. Обещаешь?
Игорь. Я не понимаю – что, что я должен обещать?
Наташа. А, ладно, будь что будет. (Идет в прихожую.)
Игорь поправляет галстук, присаживается на диван, берет в руки книгу. Прислушивается к голосам в коридоре. ВозвращаетсяHaташа. Смотрит на Игоря, напряженно застывшего, смеется.
Отбой. Почтальон. А я испугалась.
Игорь (расслабляясь).Ну, а что ты так пугаешься? Ну что он, меня съест? Убьет?
Наташа. Я тебя прошу – иди. Пора. И не строй обиженного. Узнаешь – поймешь. Иди.
Игорь (пожимает плечами).Как хочешь. Ладно, до вечера. Заехать?
Наташа. Мы ж договорились. Встретимся там.
Игорь (одевается).Прямо партизан в логове врага.
Наташа. Зато будет что вспомнить на старости лет. (Целует его.)Пока, партизан. Пароль помнишь?
Игорь. А он не изменился?
Наташа. Нет. Я люблю тебя. Иди.
Игорь уходит. Наташа возвращается к елке, вешает пару игрушек, потом идет к телефону, набирает номер.
Алло… Педиатрия?… Кто это?… Ой, Екатерина Васильевна, не узнала… Точно, разбогатеете. Из областной не звонили?… Странно, они обещали… Но мне послезавтра ехать… Завтра – завтра только дежурный врач… Ну ладно, подождем, а что еще остается. А у нас что?… Кто – Маша?… Опять, значит, поссорились. На Ноябрьские она тоже сама вызвалась дежурить. Они как праздники, так ругаются. Им в будни, наверное, некогда – в разные смены. Наверстывают… Да вот именно.
Звонок в дверь.
Ладно, я еще позвоню. Пока. (Кладет трубку. Идет открывать.)
Входит Бутов с чемоданом и коробкой.
Привет. Наконец. (Целует его.)Устал?
Бутов. Да что-то…
Наташа. Чего так долго? Мы в воскресенье ждали.
Бутов. Антонов пригласил на дачу, на рыбалку. Не откажешься. Ну тогда заодно уж и понедельник прихватил, в Госплане потолкался. Ну, а как у нас тут?
Наташа. Все хорошо.
Бутов. Черебец елку привез?
Наташа. Наряжаю.
Бутов. А, ну хорошо. (Отдает ей коробку.)А это тебе вот. С Новым годом.
Наташа. Он, что это?! (Открывает коробку, достает вечернее платье.)Ой!… Папочка! (Бросается ему на шею.)
Бутов. Примерь. С этими размерами…
Наташа (прикладывает к себе платье).Немного длинно, но это ерунда, полчаса работы.
Бутов. Сегодня наденешь?
Наташа. А ты думал. И главное, я как чувствовала. Ты когда звонил и что-то туманное насчет размеров бубнил, я так и подумала – платье.
Бутов. Ты же хотела.
Наташа. Очень.
Бутов. Ну и на здоровье.
Наташа снова целует его.
Наташа. Обедать сразу будешь?
Бутов. Не хочется. В самолете перекусил.
Наташа. На завод поедешь?
Бутов. Не знаю. Что-то мне не по себе.
Наташа. Ну-ка погляди на меня. Выше. Глаза опять косят. Давай-ка мы давление померим. (Идет к себе за тонометром.)
Бутов заходит в кабинет, кладет на диван чемодан, открывает его, потом перекладывает его на стул и садится на диван. Но тут же встает, идет к столу, просматривает телеграммы. Возвращается
Наташа с тонометром.
Садись. Давай руку.
Бутов снимает пиджак, садится в кресло, закатывает рукав рубашки.
Бутов. А где Черебец, не знаешь?
Наташа. А он что, не встречал?
Бутов. Нет. Сказал – будет. Что-нибудь опять, наверное. Как тридцать первое декабря, так жди чего-нибудь.
Наташа. Ты ж говорил – план есть.
Бутов. План давно есть. И сверх того. Но все равно в конце обязательно что-нибудь приключается. Ни одного Нового года не помню, чтоб спокойно встретить. (Помолчал.)Ирина Михайловна не звонила?
Наташа. Нет, сегодня нет. Повыше подними.
Бутов. Суд там кончился, не знаешь?
Наташа. А я и не знала, что он начался. Если б он случайно не сказал… (Осеклась.)
Бутов. Кто?
Наташа. Да так, один человек.
Бутов. Черебец, что ли?
Наташа. Вроде. Не помню.
Бутов. Темнишь что-то, Наталья. Не иначе – новый кандидат.
Наташа. Тихо, ты мешаешь.
Бутов. Из наших кто?
Наташа. С чего ты взял? Суд – он же не закрытый.
Бутов. Темнишь…
Наташа. Ну ты можешь помолчать?… Ого! А ну-ка, в горизонтальное положение, быстро.
Бутов. А сколько?
Наташа. А сто шестьдесят на сто двадцать.
Бутов. Ну, это еще терпимо.
Наташа. А зачем терпеть. Завод твой не убежит. Надо – сами приедут. С Новым годом – по телефону. И до вечера лежать. А то не пущу встречать.
Бутов. Тебя ж самой не будет.
Наташа. Останусь.
Бутов. А платье?
Наташа. В Будапеште обновлю.
Бутов. Ладно, ладно, без жертв только. (Оглядывается.)А где телефон?
Наташа. В прихожей. Принести?
Бутов. А зачем было уносить?
Звонок в дверь.
Наташа. О, твой Санчо Панса, не иначе. (Идет открывать.)
Входит Черебец.
Черебец (раздеваясь).Натуля, с наступающим.
Наташа. Вас также, Афанасий Сергеевич.
Черебец. Наш – давно?
Наташа. Минут пятнадцать.
Черебец (вытирает ноги).У себя?
Наташа. Да. У него давление подскочило. Так что…
Черебец. Понял. Будем фильтровать информацию. (Заходит в кабинет.)Ну, с возвращением, Марлен Васильевич.
Бутов. Спасибо. Как вы тут?
Черебец. Помаленьку.
Бутов. Кириллов вышел?
Черебец. Нет. Вчера опять температура подскочила.
Бутов. Ты подумай… А я гляжу на аэродроме – ни его, ни тебя.
Черебец. Извините, никак не успевал. В суд пришлось срочно…
Бутов. Что, еще не кончился?
Черебец. Родионов – как танк полез. Мы думали – вничью и разошлись. А он на принцип попер. И судья за ним. И экспертиза… Бумаги подняли, акты всех ревизий…
Бутов. Пронюхали, что уезжаю. Не боятся уже.
' В. Азерников 193
Черебец. Даже представление на награждение затребовали.
Бутов. А это зачем?
Черебец. Ну… Они так вопрос поставили – что, мол, из сэкономленного этого металла хотели себе ордена понаделать. Так вот, и никак иначе. Закусил прямо…
Бутов. А что он сам в процессе?
Черебец. Был. Первый день. Такую речь закатил… Прямо как в кино. Ирина Михайловна только головой качала, говорит.
Бутов. А ты сам что, не был?
Черебец. Вы же сами сказали: хватит ее, нечего их баловать.
Бутов. Ну, ты хорош. Они – председателя колхоза, Героя Соцтруда, а ты – юрисконсульта по доверенности, да еще женщину.
Черебец. Да кто ж знал. От них тоже адвокат поначалу. Но он Родионова – как свидетеля. А я…
Бутов. А ты узнал об этом на другой день.
Черебец. Нет, не в этот.
Бутов. Вечером.
Черебец. Днем.
Бутов. От Ирины Михайловны.
Черебец. Ну да.
Бутов. А должен был – накануне и сам.
Черебец. Откуда?
Бутов. Ох, Черебец, Черебец…
Черебец. Но вы же тоже не знали, что Родионов попрет на принцип.
Бутов. Не знал. Но узнал бы. И не после, а – до. Ну да ладно, что теперь… Так что, теснят нас, говоришь, шведы?
Черебец. Есть малость. Но думаю, отобьемся. Я там внедрил решение коллегии и статью в «Известиях». Ту самую.
Бутов. А зачем? Не надо. Зачем давить на закон? Виновны – заплатим.
Черебец. Так не копейку.
Бутов. Ничего, не обеднеем. Во сколько они оценивают урон?
Черебец. Сначала говорили – пятьдесят тысяч. Сейчас спустили до сорока. Мы доказали, что могла быть и естественная порча. В этих пределах. Согласились.
Бутов. А сколько мы сверх плана дали?
Черебец. В тот год? Четыреста почти.
Бутов. Десять процентов? Нормально. Не жалко. В ресторане и то положено – за услугу.
Черебец. Но вы сравнили. Там же – вам услугу, д тут мы – государству прибыль-, и мы еще и платить за это должны.
Бутов. Черебец…
Черебец. Да?
Бутов. Не мелочись. Любишь рисковать, умей проигрывать.
Входит Наташа. Протягивает Бутову таблетку.
Наташа. На вот, прими.
Бутов. Что это?
Наташа. Давление снижает. Английское. Нам прислали на пробу.
Бутов. Кому – нам?
Наташа. Больнице – кому.
Бутов. А я что, ваш больной?
Наташа. Нет, но…
Бутов. Тогда почему ты домой его тащишь? Мы что, бедные, не сможем в аптеке купить себе что нужно?
Наташа. Во-первых, оно не продается…
Бутов. Тем более. Пользуешься служебным положением.
Наташа. Отец, что за демагогия.
Бутов. Твоя мама, если бы она знала…
Наташа. Ну хорошо, папа, давай только без этого.
Бутов (кладет лекарство на стол).Отнеси обратно. А мне напиши рецепт, вон Афанасий Сергеевич пошлет шофера в аптеку.
Наташа. А шофера посылать – как это насчет служебного положения?
Бутов хочет возразить.
Ладно, никуда не надо никого посылать, слава богу, чего-чего, а лекарств дома – самим торговать можно. (Уходит.)
Черебец. Ну ладно, а что там Антонов?
Бутов. Антонов?… Ну что Антонов – судака поймал.
Черебец. В каком смысле?
Бутов. В прямом.
Черебец. Рыбалили?
Бутов. Было дело.
Черебец. На даче?
Бутов. Ты думаешь, у него в кабинете аквариум?
Черебец. Большая дача?
Бутов. Ой, Афоня, тебе бы в каком-нибудь «Нью-Йорк таймс» в отделе светской хроники работать.
Черебец. Ну, а что такого? Интересно.
Бутов. Ну вот станешь сам замминистра – узнаешь.
Черебец. Э-э. Узнаю ли…
Бутов. Узнаешь. Если не сгоришь. В плотных слоях атмосферы.
Входит Наташа, протягивает отцу лекарство и воду.
Наташа. Давай.
Бутов (выпивает).Ты в больницу сегодня что, не идешь?
Наташа. Я, между прочим, в отпуске второй день. Бутов. Да? А я думал, ты со второго января.
Наташа. Заставили. Отпуск за этот год, надо декабрем, говорят, брать.
Бутов. Два дня в отпуске, а где ж приметы?
Наташа. Привет. Пыли нет, обед есть. Чего тебе еще?
Бутов. А запах ванили? (Черебцу.)Маша, когда отпуск брала, в первый же день – пирог яблочный с ванилью. Так уж завелось. И Наталья – на каникулы как уходила, в первый день – тоже. А нынче что-то… Ох, подозрения теснят мою грудь. Я за порог, а она…
Наташа. Папа…
Бутов. Ну что такое? Афанасия Сергеевича стесняешься? Так он тебя на руках, между прочим, носил. Уж в таких видах видывал.
Черебец. Имело место.
Наташа. Не успела. Завтра испеку.
Бутов (принюхивается).Ванилью не пахнет. Гуталином пахнет. Портянками и онучами. Колесной мазью и кирзой. И дешевым табаком. Чужим пахнет, мужиком…
Наташа. У тебя насморк.
Бутов. У меня предчувствия. (Берет со стола лежащую фотографию в раме.)А это что? Почему тут моя фотография?
Наташа. А… Там гвоздь… погнулся.
Бутов. Гвоздь?
Наташа. Да. Я боялась – упадет.
Бутов. Афанасий, нам рассказывают сказки. Хотят убаюкать нашу родительскую бдительность. Но мы не лыком шиты, нас на мякине не проведешь.
Черебец. Да ведь невеста уж, Марлен Васильевич, пора уж…
Бутов. Так… И тебя подкупили. Вовлекли в заговор. (Наташе.)Кто такой?
Наташа. Папа!
Бутов (Черебцу).Летом учитель появился. Возник, как они говорят. Из второй школы. Подшефные наши – как насмешка. Физик, говорил. С виду – точно физик. Очки, джинсы, улыбка нигилиста. Старик Эйнштейн, эм-це-квадрат… Я его спрашиваю: почему зимой мы не открываем окна – и ничего, не задыхаемся, а летом – душно. Щели же те же самые.
Наташа. Папа!
Черебец. Ну и он?
Бутов. Ну, сначала что-то насчет температуры вякал, парциального давления, а потом в кино заторопился, опаздывать сразу стал.
Черебец. А действительно, почему? Мне в голову даже не приходило.
Бутов. Сказал бы честно – не знаю, я б священника сразу и родительское благословение. А он…
Наташа. Подумаешь, сам в прошлом году только вычитал где-то.
Бутов. Когда не знал, говорил – не знаю. И не старался выглядеть умнее, чем есть.
Наташа. А он, кстати, был умный и способный.
Бутов. Да? А где ж теперь его ум и способности? Вместе с ним самим?
Наташа. Да разве кто-нибудь у нас в доме может задержаться? Ты же… Тебе же ни один не нравится – не глядя. Сейчас все недостаточно взрослые и самостоятельные, а потом будут недостаточно молодые и здоровые. А когда я выйду на пенсию, ты скажешь, что согласен на любого, только и любого уже не будет.
Бутов. О, о, разошлась.
Наташа. А что – не так?
Бутов. Вот будут свои взрослые дети, я на тебя посмотрю.
Наташа. Откуда же они, интересно, будут? От святого духа? Или от Надьки с Катей? С подругами – пожалуйста, хоть в отпуск, хоть куда. Тут ты и билеты и машину – в лепешку готов, только бы в юбке.
Черебец. Сейчас девушки сами в брюках.
Наташа. Женился бы уж сам поскорей, может, и я тогда как-нибудь. Заодно. Под шумок.
Бутов. Наталья!
Наташа. Что такое? Афанасий Сергеевич? Так он же свой человек, он же твою дочь на руках… Или уже не свой?
Бутов. Ладно, иди, нам еще с ним поговорить надо. Ты, кстати, деньги на аккредитив положила?
Наташа. Нет еще.
Бутов. А когда ж ты собираешься? Сегодня короткий день, завтра выходной, а второго тебе лететь. Так и потащишь с собой почти четыреста рублей? С твоей рассеянностью…
Наташа. Успею еще. Сейчас пойду.
Бутов. Да времени уж… (Смотрит на часы. Че-ребцу.)До какого сегодня сберкассы?
Черебец. А кто их знает. Надо позвонить, узнать. Телефон там? (Выходит.)
Бутов. Ну и язык у тебя.
Наташа. А что я такого сказала?
Бутов. Ну, а к чему вообще об этом.
Наташа. А ты – к чему?
Бутов. Что ты сравниваешь. Что для молодой девушки норма, для меня…
Наташа. Тоже норма, папа, тоже. Ты достаточно был один, никому не придет в голову бросить камень. Уж если я, мамина дочь, говорю – женись, то чужие…
Бутов. Ты не понимаешь. Если б я был просто инженером, врачом, не знаю там… А я у всех на виду, как церковь или вон каланча пожарная. Ведь они все, кому я плачу зарплату… кому государство платит зарплату по моей подписи, они все только и ждут, к чему б прицепиться, соринку в моем глазу ищут, чтоб свое бревно оправдать. Ты думаешь, директором трудно быть потому, что работы много? Или ответственности? Под лупой жить трудно. Под лупой, в которую смотрят две тысячу пар глаз. На тебя одного. Это еще не считая тех, кто смотрит сверху, в подзорную трубу. Им тоже небезынтересно было бы заметить пятно на солнце. Ну, не на солнце – на неком светиле, вокруг которого худо-бедно кое-что вертится. И если я дал согласие на переезд в Москву…
Наташа. Решилось?!
Бутов. На той неделе коллегия… И если я решился на это – хотя ты знаешь, как нелегко мне будет оставить здесь все, что я построил, и свои пятнадцать лет жизни, может быть, лучшие пятнадцать лет, и мамину могилу, – и если все-таки я оставляю все это, чтобы начать на новом месте, то в какой-то степени потому, что я смогу начать все заново. Попробовать начать. Здесь это для меня… По разным обстоятельствам.
Наташа. А он согласится на развод?
Бутов (после паузы).Кто – он?
Наташа. Ну не хочешь – ладно. Будем делать вид, что никто ничего не знает.
Бутов.
1 2 3 4 5