Глаза у этой женщины темные, повелительные, и, не покажи она пропуска, кованые ворота распахнулись бы перед ней - матерью...
Яркий свет брызнул в глаза, нарушил тишину и вернул Марию Александровну к действительности.
- Ильич! Ленин! Владимир Ильич!
Разом сдвинулись с места стулья, большевики окружили Владимира Ильича. Крепкие рукопожатия, улыбки, радостные возгласы и жадные внимательные взгляды, какими обычно встречают доброго, близкого друга.
Владимир Ильич поздоровался с товарищами, подошел к столу и раскрыл папку.
- Я надеюсь, мы проведем досуг с пользой, - заметил он и поискал глазами мать. Улыбнулся ей, дружески кивнул сестре.
Петропавловская крепость слабой тенью мерцала на стене. Юноша спохватился, выключил фонарь, и тень крепости исчезла.
Председатель для порядка постучал карандашом по столу. Коричневые ногти на руках выдавали профессию кожевника.
- Слово для реферата о положении дел в партии имеет Владимир Ильич Ульянов-Ленин, - объявил он.
И Владимир Ильич сразу приступил к докладу.
О тяжелом кризисе рабочего движения и социал-демократической партии говорил он. Многие организации разбиты, интеллигенция бежит из партии, уныние и апатия проникли в среду пролетариата.
Мария Александровна не ощутила пессимистических ноток в голосе Владимира Ильича. Ее внимание привлекло слово "кризис". Обычно этим словом врачи характеризуют перелом в болезни.
- Кризис продолжается, но конец его близок. - Владимир Ильич вышел из-за стола. Он говорил в полный голос, подчеркивал каждую мысль жестом руки.
Все, подавшись вперед, словно стараясь быть ближе к оратору, внимательно слушали. Нет, не просто слушали - вместе с ним думали, определяли свое место в нелегком партийном деле.
Сидевший неподалеку от Марии Александровны юноша в начале доклада готовился что-то записывать в блокнот, но так и застыл с карандашом в руке.
Мария Александровна поняла, что записать краткое содержание реферата было трудно. В каждой фразе - большая мысль. Точный и строгий анализ положения и горячая вера в силы рабочего класса, в его революционную партию - вот ощущение от всех высказанных мыслей.
Голос Владимира Ильича становился громче, пламенел.
"Как громко говорит он, вредно ему так волноваться", - подумала Мария Александровна, глядя, как на виске сына бьется набухшая синяя жилка.
- Только упорная революционная борьба пролетариата, только совместная борьба миллионов могут подорвать и уничтожить царскую власть.
В ушах матери прозвучали слова Саши на суде: "Я убежден в необходимости террора..." И она вспомнила его горячие слова о том, что в русском народе всегда найдется десяток людей, преданных своим идеалам, сочувствующих несчастью своей родины настолько, что для них не является жертвой умереть за свое дело. А вот другой ее сын убежден и убеждает, что это дело рук миллионов. "Только совместная борьба миллионов", - повторила про себя мать.
Как много изменилось за четверть века. Саша тоже шел к великой цели, но шел еще ощупью, многое тогда ему было не видно. Володя идет широким шагом, уверенно, словно в руках у него яркий фонарь, который далеко светит.
Мария Ильинична уже давно поглядывала на мать; она догадывалась, какие мысли ее тревожили.
Владимир Ильич кончил доклад, закрыл папку, так ни разу и не заглянув в нее.
Все поднялись и вполголоса запели. И Мария Александровна по-новому вдумалась в слова песни:
Никто не даст нам избавленья,
Ни бог, ни царь и не герой...
Владимир Ильич подошел к матери:
- Ты не устала? Я понятно говорил?
Мария Александровна молча кивнула головой, не в силах ответить.
"ЛУННАЯ" СОНАТА
Над Вологдой опустилась темная августовская ночь. Один за другим гаснут огни в окнах. Настороженную тишину изредка нарушает хриплый лай дворняжек...
Дробно застучала колотушка. Это ночной сторож вышел на улицу. Идет и заглядывает в редкие освещенные окна. Вот сидит за работой кружевница Груша. Пальцы ловко перебирают бахрому звонких кленовых коклюшек, перекалывают на валике булавки с разноцветными головками, и на темном сукне вырисовывается кружево, похожее на изморозь. Быстро работают неутомимые руки, нога покачивает люльку с ребенком.
- Эхма! - вздыхает сторож. - Солдатская жена теперь Груша, кормилица семьи. А кому нужно ее кружево?
Идет дальше. Постукивает гайка, привязанная на веревочке, о доску. Раз-два! Раз-два!
А здесь и стучать не надо. В этом доме провожают новобранцев. Сторож прильнул к окну. На скамейках чинно сидят парни. Возле каждого две женщины: с одной стороны девушка, с другой - мать. Пиликает гармоника, заунывно поют прощальную девушки, голосят, припав к плечу сыновей, матери.
Идет сторож. Неумолчно и грозно стучит его колотушка, словно хочет разогнать всех воров на земле.
Подошел к бревенчатому дому, укрытому липами и зарослями бузины, зажал гайку в кулак, заглушил колотушку. Окна в доме плотно завешаны белыми занавесками, и весь дом по вечерам звенит музыкой. Музыка диковинная, а до самого сердца добирается, и хочется забросить свою колотушку в заросли бузины и стоять у окна всю ночь и слушать, слушать...
Мария Александровна сидит у старенького пианино. Взяли это пианино напрокат у местного купца. Стояло оно в купеческой гостиной, "к стене примкнуто", немое, беззвучное, служило вместо полки для всяких безделиц, на крышке его красовался тульский самовар.
...Спокойная, ласковая музыка, словно кто-то в тихий вечер поет у немолкнущего ручья, и чудится - ветер осторожно перебирает шероховатые, прямые, как струны, стволы высоких сосен.
Анна Ильинична прислушалась.
- Лунная соната... Мамочка играет для нас, чтобы нам спокойнее работалось, чтобы показать, что она занята и не требует нашего внимания.
Мария Ильинична оторвалась от шифровальной таблицы и вздохнула:
- Всегда для нас, всю жизнь для нас. И ничего для себя. Мне так больно сознавать, что мы не смогли ей обеспечить даже спокойную старость. Чего ей стоило пережить последний арест Володи! В восемьдесят лет ехать за мной сюда, в Вологду, в добровольную ссылку. Чем и когда мы отплатим за ее подвиг?
- Я всегда думаю, что мамочке пришлось в жизни труднее, чем нам, говорит Анна Ильинична. - Сколько одних дорог в тюрьмы она протоптала. Я как-то подсчитала - она пережила девятнадцать наших арестов. Недаром Володя говорит, что в тюрьме сидеть легче, чем стоять возле тюрьмы. Но будем надеяться, что это было последнее испытание для нее. Скоро кончится твоя ссылка... А Россия уже бурлит...
Большая народная беда разразилась над миром. Идет война. Каждый день, каждый час, каждую минуту кто-то гибнет на этой войне, становятся вдовами жены, сиротеют дети.
В стремительной опасности находился в первые дни войны Владимир Ильич. Война застала его на территории Австро-Венгрии, в деревне Поронино. По ложному доносу он был арестован австрийской полицией как агент царской России. В условиях военного времени ему угрожала смертная казнь.
Сестры решили не говорить об этом матери и крепились изо всех сил, не показывали виду.
Мария Александровна узнала сама из газет...
А вскоре царская Россия предприняла наступление против австро-венгерской армии, и Владимиру Ильичу грозила опасность стать пленником царской армии. Это означало верную гибель...
Но мать выдержала испытание этих двенадцати страшных дней.
Теперь Владимир Ильич в Швейцарии, в безопасности. А сердце матери щемит и болит за всех сыновей, что отправляются каждый день на эту бойню. Против войны восстали все ее дети: и Володя, и Аня, и Митя, и Маняша. Если бы ей было не восемьдесят лет, она, мать, тоже сумела бы сказать свое гневное слово против войны. Но иссякают силы. Годы дают себя знать.
Мать вкладывает свои думы в музыку. Чем она еще может поддержать своих дочерей?
А в соседней комнате Анна Ильинична и Мария Ильинична заняты важным делом. Они сидят и свертывают серые листки в маленькие тугие комочки, засовывают их в спичечные коробки. Эти большевистские листовки расскажут рабочим, крестьянам, солдатам и их женам, во имя чьих интересов ведется эта грабительская война. Газета "Правда" разгромлена царской полицией. Но партия ни на один день, ни на один час не теряет связи с народом. Растет горка коробок на столе. В них слова жгучей правды.
- Это для железнодорожных мастерских, - говорит Мария Ильинична и отодвигает груду коробок в сторону. - Теперь ты готовь для чугунолитейного завода, а я разберу и расшифрую почту, напишу письмо Володе.
Как хорошо спорится работа под музыку, какую силу и бодрость она вселяет!
...Звучит вступление к "Патетической" сонате Бетховена. Гневный голос человека, уверенного в своей правоте, уверенного в своей силе, пламенеет, крепнет. Мудрый голос оратора захватывает слушателей, зажигает их сердца.
В мелодию врывается стук, требовательный, грубый... Как хорошо знает мать этот стук в ночи! Он никогда не предвещал ничего хорошего. Свои, товарищи, стучат тихо, стучат условно в окно.
Встревоженное лицо Марии Ильиничны выглянуло из комнаты. Мать шепчет:
- Уничтожайте что можно, я их задержу.
На полуслове обрывается голос оратора в сонате, тонет в гуле гневных голосов, рушится как лавина, бушует как пламя большого пожара.
Мария Александровна откинула крышку пианино... Гул гнева растет и ширится. Синие жилки вздулись на руках. Пот мелким бисером покрыл лоб. Руки матери заряжают великой энергией каждую струну. Никогда еще это старое пианино с прожженной самоварными углями крышкой не пело так сильно.
Дом содрогается от грубого стука сапог в дверь.
Пот заливает лицо матери.
Гудит от никогда не переживаемого торжества маленькое пианино, чутко отзывается каждая струна на пальцы матери, звучит ее гневом, протестом ее сердца.
Входная дощатая дверь сорвана с петель. Теперь уже стучат в комнату.
А пианино поет торжественно, мощно; кажется, в доме поют все вещи и стены. Но вот руки, обессиленные, никнут. Мать вытирает платком лицо, идет открывать дверь.
- Кто там? - спрашивает спокойно, словно только что поднялась с постели.
- Открывайте! Ишь, разыгралась! Скорей! Не то высадим и эту дверь.
Мария Александровна откидывает крючок.
Пристав и пятеро полицейских врываются в комнату, словно в осажденную крепость.
- Почему не отпирали?
- Увлеклась игрой, не слышала вашего стука.
- Нам Марию Ульянову, - потрясает пристав бумагой.
Только на секунду задумалась мать.
- Я Мария Ульянова, - отвечает она, и в голосе слышится еле скрываемая радость.
Пристав озадаченно смотрит на маленькую старушку с белой головой.
- Паспорт!
- Сию минуту. Сию минуту. - Мария Александровна выдвигает один за другим ящики комода, достает ридикюль, роется в нем.
- Ну, чего там шаришь? Подавай паспорт! - торопит пристав.
- Я прошу с вдовой действительного статского советника обращаться на "вы", - строго предупреждает Мария Александровна.
Пристав поднес паспорт к лампе, внимательно его просматривает.
- Гм... да... Мария Ульянова... Восемидесятый год... Вдова действительного статского советника. Это ваша комната?
- Да, я живу в этой комнате.
- А куда ведет вторая дверь?
- Там живут посторонние, - отвечает спокойно Мария Александровна.
- Вы ссыльная Мария Ульянова? - уточняет озадаченный пристав.
- Да, я Мария Ульянова, нахожусь здесь в добровольной ссылке.
- Как бы не так - "добровольной"! - язвит пристав. - По приговору суда за революционную деятельность сослана в Вологду на три года... В "добровольной"... Вот что, госпожа Ульянова, нам с вами возиться некогда. Скажите прямо, где нелегальщину прячете? Нам все известно. И какие газеты получаете, и что с самим Лениным в переписке состоите, и что здесь, в Вологде, крамолу сеете и являетесь руководителем социал-демократической организации. Как видите, запирательство излишне. Подавайте бумаги.
Мария Александровна идет к этажерке, набирает пачку газет, подает их приставу.
Пристав перебирает "Речь", "Русское слово" и в раздражении смахивает газеты на пол.
- Я не шутки пришел сюда шутить! Эти газеты высочайше дозволены. Давайте нелегальные.
- Вот все газеты, что я получаю.
Пристав расшвыривает сапогами газеты.
- Это все дребедень. На черта они мне! Давайте большевистские.
- Я таких газет не выписываю.
- Тогда одевайтесь, пойдемте с нами.
Мария Александровна подходит к вешалке. Надевает шляпку и долго прилаживает ее, раздумывает, удалось ли дочерям уничтожить самые важные бумаги.
- Живей, живей! Грехи бы в церкви замаливала, а она фортепианы... крамолу сеет...
- Милостивый государь, - гневно говорит Мария Александровна, - вы забываетесь! Я буду жаловаться на ваше поведение генерал-губернатору, начальнику жандармского управления. Вы действуете незаконно. - Мария Александровна решительно села. - И пешком я не пойду. В мои восемьдесят лет я не могу ходить пешком.
- Живо за извозчиком! - приказывает взбешенный пристав полицейскому.
Мать перехватывает подозрительный взгляд пристава на дверь второй комнаты и садится за пианино. Играет финал сонаты. Чуть затаенная музыка издалека ширится, растет. Громовые раскаты вплетаются в стройную мелодию, один сильнее другого... Руки срываются... силы сдают... И опять торжественно звучит мелодия.
- Лошади поданы, - докладывает полицейский.
- Кончайте вашу музыку, - ворчит пристав. - Поехали в тюрьму. Вы арестованы.
Мария Александровна встает.
Из комнаты выходит Анна Ильинична.
- Вы с ума сошли! Неужели вы не видите, что перед вами глубокая старушка? По какому праву? - говорит она гневно.
- Мое дело казенное, - отвечает пристав. - У меня есть предписание арестовать ссыльную Марию Ульянову и доставить ее в тюрьму.
- Как отчество Марии Ульяновой? - спрашивает Анна Ильинична.
Пристав разворачивает предписание:
- Мария Ильина...
- А перед вами Мария Александровна. Посмотрели бы паспорт.
- Смотрел, смотрел, - бормочет проштрафившийся пристав. - А где Мария Ильина Ульянова?
- Я здесь, - Мария Ильинична выходит из комнаты.
- Что же вы, сударыня, мне целый час голову морочили? - кричит пристав...
На извозчике отъезжает в сопровождении полицейского Мария Ильинична.
Вдогонку ей несется музыка. Громовые раскаты вплетаются в стройную мелодию, один сильнее другого.
Идет по темным улицам Вологды ночной сторож. Громовыми раскатами стучит его колотушка. Грозно стучит. Страшно стучит в напряженной тишине, словно хочет разогнать всех татей на земле - и тех, кто отнял у Груши мужа, и тех, кто посылает на войну молодых парней, и тех, кто отнимает у людей самое дорогое - свободу.
Призывно, гневно звучит маленькое пианино.
Ему вторит колотушка. Грозно стучит!
"ДОЛОЙ ВОЙНУ!"
Мария Александровна у себя в комнате на Широкой улице в Питере. Восемьдесят один год скоро, а не может она быть ни минуты без работы. Слабеющими пальцами вяжет, что-то шьет, присаживается за пианино и каждый день пишет письма. И по-прежнему все время ждет. Ждет, когда Аня вернется с работы, и вернется ли? Ведь она сейчас все время под угрозой ареста. Ждет писем от Маняши, которая теперь в армии, где-то под Львовом. Ждет писем от Мити - он служит военным врачом в Севастополе - и, конечно, ждет вестей от Владимира Ильича и Надежды Константиновны - теперь они в Швейцарии, отрезаны от России не только границами, но и фронтовыми линиями.
Мать всегда ждет. Мать всегда в тревоге.
У дверей раздался звонок.
Сдвоенный, громкий. Так всегда звонила Маняша. Может быть, это она?
Открыла дверь, всматривается в пришельца. Доброе, но незнакомое лицо, солдатская шинель.
- Вам кого?
- Не узнали, Мария Александровна? Роман Васильев. Ромка.
- Сразу не признала, Роман Игнатьевич. Проходите. Откуда вы?
- С каторги бежал. На фронт пробираюсь. Есть кто-нибудь из ваших?
Мария Александровна рассказывает про каждого.
- Что пишет Владимир Ильич, что делать велит?
- Много пишет. Хотите почитать?
- Если можно...
Мария Александровна прошла в комнату Анны Ильиничны, выдвинула ящик хитрого шахматного столика, принесла Роману пачку газет "Социал-демократ", брошюры.
- Вот читайте, а я пока чай приготовлю.
Роман разложил газеты и забыл обо всем на свете. Мария Александровна хлопотала у стола, посматривала на гостя, видела, с какой жадностью он вчитывается, раздумывает.
"Сердцем читает", - подметила Мария Александровна.
Роман аккуратно сложил газеты.
- Как же это Владимир Ильич сумел все народные думы распознать, понять, что каждому человеку нужно? До чего же все просто и ясно! Вот, например, братание... Это русский солдат умеет. Как же хорошо обнять немца, а не стрелять в него! Воткнуть штык в землю, раскурить вместе одну закрутку и сказать: конец войне. Ты рабочий, и я рабочий. Нам делить нечего, драться не из-за чего. Пойдем по домам бить своих буржуев, царей и кайзеров, чтобы они не мешали нашей дружбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23