Патриция Хайсмит
Сочинитель убийств
I
Местность, где стоял двухэтажный дом Сиднея и Алисии Бартлеби, была равнинной, как почти всюду в Саффолке. Метрах в двадцати проходило неширокое шоссе. От посторонних взглядов дом защищали с одной стороны пять молодых вязов, растущих вдоль дорожки, огибающей его; с другой – живая густая изгородь метров десяти длиной. Она так хорошо скрывала дом, что Сидней никогда не подрезал ее. Перед домом был столь же малоухоженный газон. Трава росла неровно там и сям, и лишь по окружностям, где были грибницы шампиньонов – их обычно называют кругами фей – виднелась зеленовато-коричневая земля. Бартлеби занимались в основном той частью участка, которая находилась за домом, там были цветник и огород. Там же Сидней вырыл бассейн, около полутора метров в диаметре. В центре, из воды торчали камни, скрепленные цементом, но вот живности не было: красные рыбки передохли, а две лягушки, туда посаженные, не пожелали оставаться.
В одну сторону шоссе вело в Ипсвич и Лондон, в другую – во Фрамлингем. Земля, принадлежавшая Бартлеби, за домом не была огорожена и просто переходила в поле – собственность какого-то фермера. Место это относилось к Ронси-Ноллу, городку, расположенному в трех километрах в сторону Фрамлингема. Дом был куплен ими полтора года назад, сразу после женитьбы; в значительной степени это был свадебный подарок родителей Алисии: молодожены заплатили всего тысячу фунтов, в то время как дом стоил три с половиной тысячи. Соседей у Бартлеби было мало, но у каждого из молодых супругов нашлось свое любимое занятие: он писал, она занималась живописью, и они проводили вместе целые дни. Чтобы починить пару туфель или купить баночку туши, им приходилось ездить на машине за десять километров во Фрамлингем. Именно из-за уединенности, этого места, считали они, никто не селился в доме, стоящем по соседству. Дом этот – солидное двухэтажное строение, отделанное камнем, с островерхой крышей, с окном, внешне нравился им больше, чем их собственный, хотя они слышали, что внутри он требует больших работ; и никто не жил в нем уже больше пяти лет, с тех пор как его занимала пожилая пара, не имевшая средств на ремонт. Дом этот стоял в двухстах метрах от владений Бартлеби, и Алисия, время от времени подолгу глядела на него в окно. Иногда испытывала такое острое чувство отрезанности от всего остального мира, как если бы они с Сиднеем попали на край света.
От Элспет Крзгг, жившей в Вудбридже и знакомой с агентом по торговле недвижимостью, мистером Спарком, Алисия узнала, что соседний дом купила некая миссис Лилибэнкс. Сказав это, Элспет выразила сожаление, что рядом с ними поселится старая дама из Лондона, а не какая-нибудь молодая пара, что, конечно, больше устроило бы Бартлеби.
– Миссис Лилибэнкс приехала, – весело сообщила Алисия как-то раз, вечером на кухне.
– Да? Ты видела ее.
– Не дольше, чем в первый раз. Она совсем старая.
Это Сидней знал. Они уже видели ее месяц назад, она приезжала сюда с агентом. Затем рабочие стучали и пилили целыми днями, и наконец въехала и сама миссис Лилибэнкс. На вид ей было лет семьдесят, и наверняка она будет недовольна, если ее соседи станут устраивать шумные вечеринки летом в саду. Сидней приготовил два коктейля в шейкере и разлил по бокалам.
– Я бы с удовольствием заглянула к ней, но там так много людей, и они, возможно, останутся ночевать.
– Гм, – произнес Сидней, продолжая готовить салат – это было его ежевечерней обязанностью.
Машинально придерживая металлический шкаф одной рукой он дергал заедающую дверцу, чтобы достать горчицу. Забывшись, Сидней поднял голову и ударился о выступающий край шкафа.
– Ах, черт!
– Бедняжка, – рассеянно пробормотала Алисия, занятая пирогом с мясом и почками, стоявшим в духовке.
На ней были узкие голубые джинсы с У-образными разрезами внизу и голубая хлопчатобумажная рубашка, присланная подругой из Америки. Светлые волосы свободно спадали ей на плечи. Узкое, породистое, красивое лицо и серовато-голубые глаза. На левом бедре виднелось несмываемое пятно от краски. Алисия занималась живописью в одной из верхних комнат.
– Возможно, я схожу к ней завтра, – промолвила она, продолжая думать о миссис Лилибэнкс.
Мысли Сиднея были далеко: он вспоминал послеобеденную встречу в Лондоне с Алексом. Его раздосадовало вторжение миссис Лилибэнкс в их жизнь. Почему Алисия не поинтересовалась тем, что он делал днем, его работой, как это свойственно другим женам? Она часто специально не говорила о вещах, которые, по ее мнению, могли его раздражать. Поэтому он и промолчал сейчас.
– А как там в Лондоне? – наконец спросила Алисия, когда они сели за стол в столовой.
– Как обычно. Лондон не меняется, – отвечал Сидней, натянуто улыбаясь. – Алекс тем более. Я хочу сказать, что у него нет новых идей.
– А я думала, что вы начали сегодня новую историю. Сидней вздохнул, он был немного раздражен, хотя эта тема была единственной, на которую он хотел говорить.
– Я на это и рассчитывал. Мне пришла одна идея, но мы так и не сдвинулись с места.
Он пожал плечами. Последний роман, который Сидней написал вместе с Алексом – писал в основном он, а Алекс только готовил телевизионный вариант, – был отвергнут на той неделе третьим и последним из возможных покупателей в Лондоне. Месяц работы, как минимум четыре встречи в Лондоне с Алексом, готовый полностью сценарий и первая часть его, рассчитанная на часовую серию, переплетенная и отправленная всем трем возможным покупателям – все впустую, равно как и сам сегодняшний день. Семнадцать шиллингов за билет от Ипсвича до Лондона, девять часов чистого времени и немалые затраты физической энергии, и все только ради того, чтобы увидеть, как помрачнеет лицо Алекса, и услышать, как после тягостного молчания тот произнесет: «Ах, нет, нет, совсем не годится». Это ли не повод, чтобы начать рвать на себе волосы, зашвырнуть пишущую машинку в ближайшую речку, а потом и броситься туда самому.
– А как Хитти?
Хитти – это жена Алекса, кроткое существо, полностью занятое воспитанием троих маленьких детей.
– Как всегда, – сказал Сидней.
– Вы обсуждали новую идею, эту историю на танкере?
– Нет, дорогая. Именно ее и отвергли. Как она могла забыть, – подумал про себя Сидней – ведь она читала и сценарий и первую часть? Новая история – не знаю, говорил ли я тебе, – это история о татуировке. Один тип выдает себя за другого, который умер, и делает себе татуировку, как у него.
Он не стал рассказывать ей подробно всю историю. Детектива, который действовал во всех историях, написанных им с Алексом, звали Ники Кэмпбелл. Это был молодой человек среднего достатка, и у него, как водится, была подружка. Без конца он попадал во всякие криминальные истории, расследовал их, ловил бандитов, выигрывал боксерские поединки, с честью выходил из перестрелок… равно как и из всех историй, которые никогда не покупались. Сам Алекс был уверен, что в один прекрасный день их ждут удача и успех. Два года назад он уже продал на телевидении одну и с тех пор написал еще пять или шесть, но они приняты не были. Это были настоящие драмы, каждая длилась по часу, а Алекс был убежден, что телевидение нуждается сегодня в хорошем сериале. К счастью для себя, он имел постоянное место в одном издательстве, у Сиднея же постоянной работы не было, да и свой последний роман пристроить ему не удалось, хотя несколько лет назад два его романа были напечатаны в Соединенных Штатах. Он имел лишь около ста долларов в месяц с акций, оставленных в наследство его американским дядюшкой. К этому прибавлялась еще одна, но более значительная сумма – пятьдесят фунтов, которые получала Алисия. На эти деньги они и жили, покупали холсты, краски, бумагу и ленту для пишущей машинки, – то есть все необходимое для своих занятий, которые почти не приносили им дохода.
В этот день Алисия заработала пять фунтов своими картинами, но, в отличие от Сиднея, она не придавала такого значения своему увлечению и не рассматривала его как источник дохода. Единственными предметами роскоши, которые они себе позволяли, были спиртное и сигареты, но и то, и другое стоило так дорого! Сигареты были подобны для них скрученным и превращенным в дым банковским билетам, а напитки – жидкому золоту. Месяцами они не могли позволить себе купить новую пластинку, телевизор же был взят напрокат во Фрамлингеме. Большинство англичан брали телевизоры напрокат, так как постоянно появлялись новые модели, и купленный телевизор быстро устаревал. Сидней считал, что телевизор ему необходим для их с Алексом работы.
– Ты будешь еще пытаться сделать что-нибудь вместе с Алексом? – спросила Алисия, накалывая вилкой последний кусочек.
– А что ты предлагаешь мне делать? Конечно, противно терять целый день на такие поездки в Лондон, но если дело стронется, это имеет смысл.
Его охватил неожиданный гнев: стали вдруг невыносимы и Алисия, и этот чертов дом. Нужно переменить тему разговора, попытаться стереть из памяти все события дня и особенно Алекса с его проклятыми историями. Он закурил сигарету. Алисия передала ему салат, и он машинально положил себе немного. Завтра он вернется к своему сценарию, попытается развить те хилые идеи, которые Алекс предложил сегодня. В конце концов, это Алекс занимается отбором и поиском сюжетов, он служит главной пружиной в их деле.
– Не забудь, что сегодня еще нужно вынести мусор, милый, – сказала Алисия таким ласковым голосом, что, будь настроение Сиднея получше или присутствуй там посторонний, он бы рассмеялся.
Вероятно, Алисия и хотела заставить его засмеяться или хотя бы улыбнуться, он же ограничился кивком головы с мрачным и рассеянным видом. Мысли его остановились на слове «мусор», словно в нем заключалась какая-то важная проблема. Мусорщики приезжали раз в две недели, и поэтому было важно не забыть вовремя выставить мусор на обочину дороги. Их единственный и недостаточно большой мусорный бак постоянно стоял у дороги, в него бросались только банки и бутылки. Бумагу они сжигали, а очистки от овощей и фруктов собирали в яму для удобрений. Но они покупали томатный и апельсиновый соки и кучу других вещей в банках и бутылках, и их накапливалось такое множество, что они едва умещались в двух больших коробках, стоявших в кладовой в ожидании мусорщиков. Обычно накануне их приезда шел дождь, и Сидней, оставляя коробки возле мусорного бака, тешил себя надеждой, что до утра они не размокнут.
– Как надоела эта постыдная необходимость хранить дома мусор, – сказал Сидней. – Что тут такого особенного, спросишь, – ты? Они, видно, считают, что люди в этой стране не едят!
Алисия спокойно приготовилась защищать «эту» страну.
– Вовсе не стыдно иметь мусор. Кто тебе сказал, что это стыдно?
– Возможно, это на самом деле и не стыдно, ко они себя ведут так, как если бы это было стыдно, – столь же спокойно ответил Сидней. – Приезжая за мусором так редко, они привлекают внимание людей… они их словно суют в это носом. Все равно, что закрыть двери паба именно тогда, когда ты умираешь от жажды, и вынудить тебя выпить два или три стакана вместо одного, но вовремя.
Алисия же в защиту раннего закрытия пабов заметила, что это всетаки сокращает потребление алкоголя, а по поводу редкого появления мусорщиков – что, забирай они мусор чаще, это стоило бы дороже. Спор, который они завели уже не в первый раз, продолжался еще несколько минут и разозлил обоих тем, что им не удалось друг друга переубедить.
Алисия была раздражена не так сильно, как Сидней, она скорее делала вид. Здесь была ее родина, она любила ее и не однажды уже хотела сказать Сиднею, что если ему здесь не нравится, он может уехать, но так и не сказала. Ей нравилось поддразнивать мужа даже в таком деликатном вопросе, как его работа, потому что решение проблемы представлялось ей предельно простым: она считала, что Сиднею следует перестать нервничать, быть более естественным и писать то, что ему нравится, и тогда начнет все получаться и его будут покупать. Она часто говорила ему это, но всякий раз слышала в ответ путаные объяснения о преимуществах взвешенного подхода к своему труду и необходимости согласовывать его с запросами рынка. «Но ведь мы решили поселиться в деревне именно для того, чтобы в прямом смысле не биться головой об стену», – говорила она, но этим лишь подливала масла в огонь, потому что Сидней тут же распалялся и спрашивал, не считает ли она, что жизнь в деревне с массой всякого рода буколических забот, от которых никуда ни деться, способна принести большее успокоение, чем жизнь в лондонской квартире, сколь бы мала та ни была. Но квартиры в Лондоне неудержимо росли в цене, да к тому же Алисия прекрасно знала, что, поговори она с Сиднеем серьезнее, он признает, что предпочел бы видеть из своего окна сельский пейзаж и гулять в полотняных штанах и рубашке без галстука и даже с удовольствием время от времени чинил бы забор или возился в саду. Конечно, Сиднею нужно было продать либо их с Алексом сценарий, либо роман, который он продолжал дорабатывать. Алисия считала, что он уже достаточно его изменил и теперь должен показать всем лондонским издателям, хотя и давал его уже в шесть издательств в Англии, включая «Вердж Пресс», где работал Алекс, и в три в Штатах и отовсюду получил отказ. Но было много других издательств, и Алисия слышала, что, бывало, книгу принимали с тридцатого раза.
Моя посуду, она в окно посматривала на Сиднея, который, переодевшись в матерчатые туфли, вынес коробки с мусором и теперь ходил по саду, наклоняясь иногда, чтобы выдернуть сорняк. Из всего ими посаженного пророс пока только один салат-латук.
Сидней постоянно посматривал на одинокий огонек, который светился в угловой комнате второго этажа у миссис Лилибэнкс.
Она, верно, рано ложится или же экономит электричество. А может, и то, и другое. Было странно, что кто-то теперь живет по соседству, и может, к примеру, сейчас высунуться в окно и увидеть, как он бесцельно слоняется за домом. От этой мысли Сиднею стало неприятно. Он вдруг осознал, что смотрит на освещенное окно вовсе не для того, чтобы увидеть миссис Лилибэнкс – она его ничуть не интересовала – а лишь затем, чтобы узнать, не смотрит ли она на него. Но разглядел лишь две желтоватые занавески, почти полностью скрывавшие то, что было внутри комнаты.
II
Между тем, в этот самый момент, в девять часов семнадцать минут миссис Лилибэнкс и не помышляла ложиться спать, хотя и прошедший день был для нее утомительным. Она разместила ночной столик у кровати так, как ей казалось удобным, и теперь обдумывала, что повесить над камином: вид Каннов (который написала сама лет пятьдесят назад во время свадебного путешествия) или натюрморт с яблоками и бутылкой вина (принадлежавший кисти ее подруги Элси Хаузлл умершей двенадцать лет назад, и сделанный специально для квартиры, в которой миссис Лилибэнкс поселилась после смерти своего супруга, Клива Лилибэнкса). А пока она пристроила коробку для рукоделия в одном из верхних ящиков и положила гребенку и щетку в серебряной оправе на комод. Почувствовав, что сильно устала и не в силах уже делать что-либо полезное, она все же осталась довольна сегодняшним днем и решила еще некоторое время не ложиться в постель, чтобы насладиться чувством покоя, снизошедшим на нее. Ей казалось странным, что она занимается благоустройством дома, – а таких домов у миссис Лилибэнкс за долгую жизнь было не менее двадцати, – работа мужа вынуждала их к частым переездам, – ее удивляло то, что она наводит порядок в доме, который почти наверняка станет последним ее жилищем, ибо ей, по всей вероятности, осталось жить не больше двух лет. У нее было больное сердце, и она перенесла уже два инфаркта. Третий убьет ее, доктор не счел нужным это скрывать. Миссис Лилибзнкс ценила откровенность даже в таких обстоятельствах. Она вволю насладилась и готова была встретить свой конец.
Раскрыв постель, приготовленную днем миссис Хаукинз, она зашла в ванную комнату, чтобы выпить две таблетки, которые ежедневно принимала перед сном, а затем спустилась вниз, держась за перила. Наощупь отыскивая выключатели, зажгла свет, взяла электрический фонарик, вышла в пока еще не ухоженный сад и сорвала несколько анютиных глазок. Вернувшись в дом, поставила цветы в стакан на ночной столик, а затем почистила зубы, которые все, кроме шести коренных, были ее собственными. Ванну сегодня она уже принимала в отеле Ипсвича.
Но уснула Лилибэнкс не сразу. Она думала о своей дочери Марте, жившей в Австралии, и внучке Присей, которая, должно быть, в этот самый момент говорила своим приятелям: «Вы представляете, бабушка решила поселиться в деревне. Уф! Но не подумайте, что эта милая женщина потеряла голову, хотя в ее возрасте жить в одиночестве в деревне!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25