Мэггс попытался спокойно выполнять свои лакейские обязанности, но его пугала мысль, что Тобиас Отс в любую минуту может уйти. Наконец, когда гости кое-как разобрались со своими пальто и плащами, Мэггс остался у открытой двери, хмурясь от ветра, бросавшего струи дождя ему в лицо.
В прихожей Отс, прощаясь с мистером Баклом, крепко пожимал ему руку.
– Для меня это большая честь, сэр, – говорил ему Перси Бакл, и на его щеках снова горели красные пятна. – Это непостижимо, просто невероятно. Еще год назад перед Рождеством я и мечтать не мог пожать столь знаменитую руку.
Отс был явно доволен высокими похвалами.
– Я чувствую, здесь кроется некая загадочность.
– Вы мне льстите, сэр. Вы хорошо знаете моего друга мистера Хауторна, а это значит, что моя жизнь для вас вовсе не загадка. Вы знаете, что у меня была небольшая лавка в Клеркенуэлле, против Коппайс-роу. Весьма скромный доход, сэр, и вы, я уверен, это слышали. У меня не было секретов от вашего друга. Все актеры театра знают, с чего я начинал.
– Удивительно интересная история, – согласился Отс, улыбаясь. – Ученый и бакалейщик одновременно.
– Боюсь, никудышный ученый.
– С немецкими весами на прилавке и сыром в банке с надписью «Печенье»?
– О Господи! – воскликнул Перси Бакл. – Кто вам рассказал это?
– Мой секрет, – ответил Отс, продолжая трясти руку Перси Бакла. – Он в том, что я покупал сыр в вашей лавке, но никогда даже вообразить не мог, что мы с вами встретимся при иных обстоятельствах. Это был чудесный вечер для меня, мистер Бакл, мне приятно, что вы так уютно здесь обустроились со слугами и с вашими томами Гиббона,
– Господи, надеюсь, вам понравился мой сыр.
– Разумеется, понравился, – ответил Тобиас Отс, перестав трясти руку Баклу, но не выпуская ее. – Очень понравился, я тут же перешел через улицу к витрине пекаря… у него можно было купить что-нибудь к сыру.,.
– К мистеру Фрипоулу…
– Его звали Фрипоул?
– Он умер, – напомнил ему Бакл.
– Да, умер. Я купил тогда булку и устроил маленький пикник в старом церковном дворе на Каттерс-Клоуз у Саффон-Хилл.
– Вы все помните, а, мистер Отс?
– Да, – ответил Тобиас Отс и, извинившись, отпустил руку Бакла. – Это, – продолжил он и свободной рукой обвел вокруг хозяина, лакея, открытой двери, – это был вечер памяти… спокойной ночи, Джек Мэггс, эсквайр.
– Доброй ночи, сэр, – ответил Джек. Ему ничего не оставалось, как стоять, словно полный дурак, и смотреть, как от него уходит ненаказанным обокравший его человек.
Зато Джеку Мэггсу повезло в том, что его тут же отправили спать.
Он поспешил по лестнице на свой чердак. Еще до того, как войти в комнатушку, он погасил свечу и, подбежав к окну, открыл его. Высунув голову, он, не жалея, подставил под дождь свою замысловатую прическу.
– Клянусь, – услышал Джек теперь уже знакомый ему голос. – Я уверяю тебя, Хауторн. Ты ошибаешься, сильно ошибаешься.
Джек Мэггс поднял раму окна как можно выше, пока где-то что-то не заело, но он уже мог протиснуться, словно удав, в открывшуюся щель, сначала вперед ногами в туфлях с пряжками, потом животом и плечами (довольно болезненно), пока наконец не ступил ногой на замшелый шифер крыши. Он оказался на уровне третьего этажа, внизу была улица с тонкой нитью сточной канавы.
От высоты могла закружиться голова, поэтому, держась рукой за раму, он еще раз глянул вниз и убедился, что слух не подвел его: внизу под дождем он разглядел маленькую фигурку Тобиаса Отса.
– Я мог ошибиться лишь в оценке того, что лично происходило между вами, – говорил Хауторн. (Одну ногу он уже поставил на подножку кареты мистера Бакла, но, похоже, все еще медлил сесть в нее.) – Но я не ошибаюсь относительно некой бесовской страсти в атмосфере.
– Я уверен, что ты ошибаешься.
– Я наблюдал за вами, – настаивал на своем Хауторн, – обе стороны были в дурмане.
Джек Мэггс снял руку с оконной рамы и пополз по скользкой крыше, пока не достиг крыши соседнего дома и наполовину открытого окна на чердаке особняка мистера Генри Фиппса.
Когда Мэггс, поддев оконную раму, попытался поднять ее повыше, он услышал грохот окованных железом колес по булыжной мостовой. Глянув вниз, Мэггс увидел, как карета с гостями тронулась. На запятках, вытянувшись во весь рост, стоял Эдвард Констебл.
Тобиас Отс, однако, пошел пешком. Он пересек по диагонали Грэйт-Куин-стрит и явно направился в восточную часть города.
Чердачное окно мистера Фиппса легко поддалось нажиму и прекрасно открылось во всю свою высоту.
Джек Мэггс свободно проник в него. Но там он сначала наткнулся на умывальник и с треском опрокинул на пол кувшин с водой. Чертыхаясь, в неожиданном приступе раздражения он расшвырял ногой осколки. Дверь он нашел легко, а затем и лестницу вниз. В полной темноте, без препятствий быстро спустился на два этажа вниз, однако на площадке первого этажа неожиданно упал, натолкнувшись на оставленный кем-то сундук. Из опрокинувшегося сундука по лестнице вниз покатились серебряные сахарницы и чайники, увлекая за собою незваного гостя. Очутившись на ковре в холле, Мэггс лежал, окруженный рассыпавшейся, но невидимой ему в темноте посудой.
Он медленно поднялся, чувствуя боль в спине и покалывание в ребрах.
Ради чего он так старался? Неужели для того, чтобы стоять, как вор, в доме Генри в грязных бриджах, весь покрытый лондонской сажей?
Он осторожно открыл входную дверь и тут же устремился вслед за Тобиасом Отсом по Грэйт-Куин-стрит, хромая, в нестерпимо жавших туфлях.
Глава 10
– Я, возможно, мог ошибиться относительно того, что произошло между вами лично, – продолжал своим зычным голосом Генри Хауторн. – Но я не ошибся в отношении темной дьявольской страсти, которая витала в воздухе.
– Ты ошибаешься.
– Я наблюдал, – настаивал актер, сжав плечо Тобиаса Отса и довольно сильно, потому что тот поморщился, как
боли. – Я наблюдал: обе стороны были совершенно одурманены.
– Снимаю шляпу перед богатством вашей фантазии, дядюшка.
Тобиас не мог отдалиться от собеседника, ибо боялся, что Хауторн еще сильнее повысит голос. Он только надеялся, что гости, с нетерпением ждущие, когда Хауторн наконец сядет в карету, подумают, что слово «страсть» касается только что закончившегося ужина.
– Послушай, Хауторн, ты все же не отдал должного ни одной из сторон.
– Мой дорогой Тобиас, – дружески сказал актер, махнув ему рукой уже из окна кареты, – я отдаю должное тебе.
– Прекрасно. – Отс коснулся пальцем шляпы. – Тогда увидимся завтра.
Он тут же исчез, поплотнее запахнув пальто, по крайней мере так могло показаться в темноте. Заворачивая за угол, он шептал себе под нос:
– Боже милостивый! Боже милосердный!
Тобиасу Отсу было двадцать четыре года, и уже двенадцать месяцев он был главой семьи, которая в данный момент состояла из жены Мери, сына Джона и младшей сестры жены, Элизабет. Не будучи из благополучной семьи или хотя бы из такой, о которой он мог бы вспоминать без явной горечи, Тобис всю свою короткую осознанную жизнь страстно желал обрести надежное и полное добра и тепла существование, которого раньше был лишен.
Для этого он стал мужем розовощекой с крутыми бедрами женушки, которая никоим образом не напоминала ему измученную и вечно озабоченную женщину, без радости, а скорее с негодованием, давшую ему жизнь. Сейчас он – отец трехмесячного малыша, в котором души не чает, чего никогда не замечал за своим отцом. Даже имея лишь флорин в кармане, Отс все равно чувствовал себя хозяином просторного дома, где были книги, смех, яркие ковры и зеркала, особенно ценные тем, что отражали и усиливали свет в доме; он не хотел, чтобы его сын рос в мрачной обстановке или в полном сумраке. В доме был длинный обеденный стол, за который было легко усадить всех теток и дядей его жены, и великолепный альков, где можно было поставить двенадцатифутовую рождественскую елку. Именно в этот уютный дом на Лембс-Кондуит-стрит он сейчас шел быстрым шагом, но, увы, не прямой дорогой. Он пока еще не был готов в него вернуться. Он был слишком взволнован происшедшим разговором, заставившим так бешено колотиться его сердце. Поэтому он свернул на Линкольнс-Инн-Филдс, умышленно удлинив свой путь, надеясь немного успокоиться.
Его секрет раскрыт.
Это угнетало его весь этот долгий день, поэтому Отс, переполненный самыми сумбурными мыслями и чувствами, устремился по темным улицам туда, где был его тайник. Он шел быстро – кто-то мог бы сказать, яростно отбивая шаг, подавшись назад и в некотором роде это был боевой шаг, словно он шел на Москву, – как бы стараясь убежать от своей тайны, которая состояла в том, что он был влюблен в сестру своей жены.
Он никогда не хотел этого, а началось все с объединившей их тревоги за его жену, которую врачи уложили в постель на последних месяцах беременности. Это совпало с их переездом на Лембс-Кондуит-стрит, неизбежные домашние хлопоты, с которыми муж и жена, возможно, справились бы просто и легко, невольно сблизили Тоби и Лиззи. Последним испытанием в этой трагедии стало огромное стеганое покрывало, которое они складывали вдвоем, сначала пополам, потом вчетверо, до тех пор, пока добросовестность и тщательность не привели их к соблазну.
Никто из знавших Тобиаса, даже сам старый актер, – однако первым угадавший в его душе «бурю с громом», – не подозревали о его неистовой греховной жажде любви. Не знал об этом и сам Тобиас. Он не ведал о том проклятии или даре, который унаследовал от родителей: ему всегда будет не хватать любви.
Он никогда не знал эту правду о себе, даже когда слава, которой он так жаждал, пришла к нему, пусть ненадолго, и он разъезжал по городам, как человек-карнавал, собирая все больше читательских аплодисментов. Даже тогда, когда слава была, как говорят, брошена к его ногам, он не увидел ее.
В 1837 году он еще меньше разбирался в своем характере. Ей было восемнадцать, когда он лишил ее невинности. Тоби, Тоби! Перед этим он побывал в церкви. Теперь же он лишился всякой надежды, что она попадет в Рай.
Потом они встали рядышком на колени и дали священную клятву Господу, что это не повторится, а потом нарушили ее еще один раз, затем второй, а потом еще в их маленьком саду во время дождя, в его кабинете в три часа утра. Она была ребенком, а он дураком, нет, даже хуже, чем дураком. Он был хуже своего отца, которому никогда ничего не прощал, ибо сам спустя всего несколько минут после того, как ему удалось сбежать от подвыпившего Генри Хауторна, стал думать только о Лиззи. Он отдал свой единственный флорин нищему у Линкольнс-Инн-Филдс.
Глава 11
Джек Мэггс был быстрым в ходьбе и беге, но в обуви покойного лакея он стал наполовину хромым. Черт побери, эти туфли подкосили его. Они сжимали пальцы, как тиски, вонзались в пятки, словно крючки. Он снял их, но тут же поранился уже о что-то другое. Ничего не оставалось, как снова надеть их. Занимаясь этим, он почти потерял из виду Тобиаса Отса, и если бы писатель вдруг не запел громко и беспечно, то вовсе потерял бы его в тумане. Но, слава Господу, он теперь слышал красивый тенор всего лишь в каких-то двадцати футах от себя, «Салли из нашего переулка»: эта песенка считалась непристойной.
Он догонит этого ублюдка. Он задаст ему трепку. Мэггс хромал за ним до Линкольнс-Инн-Филдс, несмотря на то, что каждый шаг стоил ему адских мучений. Это всего лишь боль, утешал он себя. Он знал страдания и поужасней. Когда песенка дошла до слов о «нежном ручейке», они уже добрались до темной неосвещенной Кери-стрит. Теперь их разделяло футов пятнадцать.
На Чансери-лейн огромный нескладный и нетвердо державшийся на ногах факельщик с пучком горяшего хвороста в руке пытался бежать по тротуару. На вид ему было все пятьдесят, и он освещал факелом путь двум молодым джентльменам, которые, в свою очередь, пытались сопровождать маленькую шлюху. Все трое были пьяны, как лошадь капитана Гарри.
Когда Тобиас Отс оглянулся на факельщика, Мэггс предусмотрительно нырнул в ближайшую подворотню на улице Грэйт-Хай-Коурт, где другая шлюха, занимавшаяся своим делом, не очень обрадовалась неожиданному вторжению. Джеку Мэггсу пришлось снова выбраться на улицу и составить компанию факельщику, который, тяжело отдуваясь, честно исполнял свои обязанности до самой Теобальд-роуд. Это было весьма кстати, ибо позволило Мэггсу увидеть, в какую сторону свернул в темноте Тобиас Отс.
Джек Мэггс, перебежав дорогу экипажу, торопливо заковылял по Лембс-Кондуит-стрит. Как бы в качестве награды за свои страдания он все же успел заметить, в какой дом вошел Тобиас Отс. Мэггс достиг двери, но лишь для того, чтобы услышать, как тяжелый засов запирает ее изнутри.
Неожиданно за его спиной вспыхнул яркий луч света, прорезавший туман, и его собственная огромная тень упала на дверь дома.
– Итак, – промолвил человек с фонарем, – что вам здесь нужно?
Сначала Мэггс решил, что это солдат, но, увы, это оказался «бобби», чертов полицейский в замысловатом мундире. Джек Мэггс никогда еще не видел на полицейском такого кителя.
– Вы не хотели бы обменяться своей формой со мной за весь чай Китая? – бесцеремонно предложил Мэггс полицейскому. – Мне дали туфли, которые жмут, и заставили следовать за хозяином, позабыв дать на плечи чего-нибудь потеплее.
Полицейский был порядочным здоровяком с лицом, напоминающим картофелину. В его взгляде, когда он поднял свой фонарь повыше, Мэггс увидел выражение, какое бывало у его коллег, когда они задумывали сотворить над ним что-то недоброе, разумеется, без всякого риска для себя.
– Где ваш хозяин? – спросил полицейский.
– Он только что вошел в дом.
– Вошел? Я никого здесь не видел. Полицейский, светя себе фонарем, осмотрел сверху вниз Джека Мэггса и убедился, как губительно сказались на его одежде лазания по крышам, падение с лестницы и прогулки под дождем. Рыцарь Радуги весь промок и был забрызган грязью.
– Он только что вошел в дом, – неожиданно резко сказал Мэггс. – Вот в эту дверь. Мистер Тобиас Отс. Автор книги о Капитане Крамли.
Полицейский сунул свой фонарь чуть ли не в нос Джеку.
– Капитан Крамли?
– Вот именно.
Бобби, помолчав, наконец сказал:
– Иди домой.
Выбора не было. Джек Мэггс открыл ворота и вошел во двор. Дорожка вела вниз к двери кухни; прижавшись к двери, Мэггс ждал. Но полицейский оказался из бывалых, он продолжал держать фонарь в поднятой руке и следил за каждым шагом лакея.
Отчаяние заставило Мэггса дернуть за ручку кухонной двери, и судьба смилостивилась над ним, – по чьей-то беспечности дверь кухни не была заперта. Он вошел в дом Тобиаса Отса и закрыл за собой дверь на засов. В подвальных окнах кухни он видел ноги полицейского, видимо, направившегося к парадной двери дома.
Этой деревенщине, кажется, было мало его объяснений; он вознамерился постучаться в дом Тобиаса Отса и задать ему лично вопросы о его лакее. По темной лестнице Мэггс прокрался в прихожую, – если настырный «бобби» все же достучится до хозяина, он мог бы убежать с черного хода. А пока он стоял, как столб, вкопанный в землю, и лишь когда стало ясно, что полицейский удалился, Мэггс наконец облегченно вздохнул и расслабился. Однако он не сдвинулся с места, а остался стоять, только уже теперь его дыхание было глубоким и ровным.
В доме слышались шорохи, шепот и быстрый топот босых ног, а спустя какое-то время Мэггс услышал знакомую музыку скрипящей деревянной кровати.
Глава 12
В местах, откуда Мэггс недавно прибыл, дома в большинстве своем была деревянными. В жаркие длинные ночи они напрягались от перегрузок и стонали, жалуясь на плен стягивавших их гвоздей, то сжимались, то раздвигались, словно пытались разорвать то, что стягивало их, как путами, и разметаться бревнами по всей округе.
Дом Тобиаса Отса на Лу ембс-Кондуит-стрит был построен из лондонского кирпича. Он был свежеокрашен и обставлен. В нем все блестело, все было крепким, новым и солидным. Этот дом не «кричал» по ночам и в нем не пахло дешевой едой и креозотом. В нем господствовали чисто английские запахи полированного дуба, угольной пыли и девонских яблок. Незваный гость вдыхал эти странные и все же знакомые запахи до тех пор, пока хозяин не улегся в постель.
Затем он бесшумно поднялся по лестнице на площадку и, остановившись, обхватил себя руками. Таким жестом укутывает себя Сатана в свой черный плащ. Так стремится укрыться в ночи каждый смертный; можно сказать, что Джек Мэггс преуспел в этом, и через какое-то мгновение он уже медленно и умело, бесшумный, как призрак, прокрался в маленькую комнатку, чья дверь выходила на лестничную клетку. Здесь он нагнулся над деревянной колыбелью, в которой спал первенец Тобиаса Отса.
Огромная тень Мэггса накрыла собой колыбель. Он так низко склонился над ней, словно хотел укусить младенца. Но он всего лишь жадно, раздув ноздри, вдохнул в себя запах свежего мыла, а затем, сцепив руки за спиной, втянул в себя запах дыхания Джона Маршала Отса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39