Башни Внешнего двора назывались: Средняя, Бейуардовая, Водяная, Колыбельная, Колодезная, Галерная, Железных ворот (позже появилось еще несколько). Здесь же находились Водяные ворота, два вала и крытые переходы.
Внешний и Внутренний дворы сообщались посредством Большого зала (стоявшего рядом с Зальной башней), чьи двери выходили во Внешний двор.
Горожане не имели права доступа во Внутренний двор, являвшийся собственно замком, королевским жилищем. Во Внутреннем дворе король хранил казну и сокровища, которые показывались народу только в день коронации; Внутренний двор был его твердыней, где он держал скованными своих врагов; здесь находились его собственная часовня и частная плаха. Во Внутреннем дворе король выступал в качестве феодала, сюзерена и мог делать что угодно – никто не думал оспаривать у него этого права. Зато и на казнь внутри замка, произведенную волей одного короля, без санкции парламента, народ смотрел почти как на убийство.
Право входа на Внешний двор, напротив, числилось среди привилегий лондонцев, и это право было обставлено довольно комической торжественностью. Бароны и горожане собирались в церкви на Башенной горе и посылали шестерых депутатов в Тауэр просить короля, чтобы он запретил своей страже запирать ворота и караулить их во время входа и выхода горожан, так как, по их словам, было несправедливо и противно городским вольностям, чтобы кто-либо стоял у ворот Тауэра, кроме тех, кого назначит для этого сам народ. Получив королевское разрешение, лондонцы посылали народных стражей на назначенные посты. Потом горожане избирали троих лиц почтенного возраста, умеренных воззрений и скромной речи для представления своих требований королю. Правила, которыми руководствовались эти народные представители, были довольно строги. Мэры, олдермены, шерифы, глашатаи – словом, все идущие в Тауэр по общественному делу должны были чисто вымыть лицо (в Европе того времени люди имели обыкновение умываться два-три раза в месяц), коротко остричь волосы, надеть приличную обувь и одежду и явиться без шапок и плащей. Никто не мог идти к королю с больными глазами или слабыми ногами.
Целью всех этих правил было сохранить право доступа в судебные учреждения – суд королевской скамьи и суд общего права, располагавшиеся в Тауэре. В древних рукописях означено, что первый из этих трибуналов помещался в королевской части Тауэра, а второй – в народной. Суд королевской скамьи собирался в комнате, который летописцы называют Малым залом – у восточного бастиона Сторожевой башни; суд общего права заседал в Большом зале, на берегу реки (это здание ныне не сушествует; по сохранившимся рисункам видно, что Большой зал имел готическую архитектуру).
Выйдя из калитки Бейуардовых ворот и перейдя через южное колено рва, можно было попасть на пристань – узкую полоску берега перед крепостью, отнятую у реки и укрепленную каменными столбами. Пристань – одно из чудес царствования Генриха III, ибо эту полосу земли надо было отвоевать у Темзы и защитить от напора ежедневных морских приливов; надо было вбить сваи в илистое дно, а между ними насыпать груды земли и щебня и обложить эту массу камнями. Особую важность этим работам придала постройка Водяных ворот, господствовавших над единственным выходом из Тауэра в Темзу. Это великолепное сооружение имело вид громадной арки, сквозь которую текли воды реки. Этот водяной проход в крепость в народе назывался Воротами Изменника, так как именно через него государственные преступники попадали в Тауэр – их привозили туда на лодке.
Строительство пристани дает наглядный пример того, с каким упорством Генрих III проводил в жизнь свои проекты. Надо сказать, что жители Лондона вовсе не чувствовали той гордости, которую ощущал король, возводя пристань и Водяные ворота. Напротив, эти работы были чрезвычайно непопулярны в народе. Лондонцы видели в этом строительстве угрозу своей свободе и своим кошелькам, поэтому всякая весть о неудаче встречалась радостными криками. Однажды они даже подали королю жалобу, протестуя против возведения новых укреплений. Король не внял народной просьбе, но небо, казалось, услышало ее. В апрельскую ночь святого Георгия 1240 года, в то время когда весь Лондон молился, Водяные ворота и стена со страшным грохотом рухнули в воду – никто не знал, как и почему. Видимо, в эту весну приливы были особенно велики, и напором волн подмыло речной ил вокруг свай.
Но Генрих III не зря назывался Строителем – он не поддался отчаянию. Дело было начато сызнова и по улучшенному плану. Однако ровно через год, в ту же ночь святого Георгия, башня вновь низверглась в реку, усыпав берег камнями. Летописец, монах из монастыря Святого Албана, повествуя об этом событии, приводит рассказ одного патера, который будто бы видел на месте трагедии призрак святого мученика Фомы, архиепископа Кентерберийского, который ударил крестом по стенам, чем и вызвал разрушение Водяной башни. На вопрос патера, зачем он это сделал, архиепископ ответил, что, будучи лондонцем, не любит этого сооружения, возводимого во зло городским правам.
Однако и призрак не испугал короля. Двенадцать тысяч марок уже было израсходовано на строительство, от которого остались одни развалины. Но башня была необходима для защиты пристани – и на другой день после второго несчастья упрямый Строитель разгребал мусор и вгонял фундамент еще глубже в дно реки. На этот раз работы были произведены так надежно и прочно, что с тех пор сваи ни разу не покачнулись и по сей день. Все же грозное видение не было забыто в народе, и Водяные ворота получили еще название башни Святого Фомы.
С пристани в Тауэр вели три лестницы – Королевская, Водяная и Галерная. По первой поднимались государи и высокопоставленные лица, прибывшие в Тауэр по государственным делам; возле второй высаживались привозимые в Тауэр государственные преступники; третья употреблялась редко: узников, которых по каким-либо причинам нельзя было провести через парадный вход, высаживали на этой лестнице.
Генрих III зарекомендовал себя не только превосходным строителем, но и строгим тюремщиком. Самым знаменитым узником из тех людей, которым король предоставил возможность вдоволь налюбоваться внутренним убранством башен Тауэра, был Губерт де Бург. Этот знатный лорд занимал должность верховного судьи. Во время малолетства короля Генриха он оказал важную услугу Англии. После смерти Иоанна Безземельного войско французского принца Людовика высадилось на английском побережье и захватило Лондон. Дальнейшее продвижение французов в глубь страны было остановлено, но к Людовику морем шли сильные подкрепления. Губерт де Бург принял командование над небольшой английской флотилией в Дувре, и смело атаковал превосходящие силы неприятеля. Английские стрелки из-за высоких бортов своих кораблей метко разили французов, вместе со стрелами в лица врагов летела негашеная известь, некоторые суда таранили французские корабли. В конце концов французский флот был совершенно уничтожен, а Людовик был вынужден покинуть Англию.
В стране водворился мир, но навести в ней порядок было гораздо труднее. Губерт де Бург, возглавивший правительство, справился и с этой задачей. Он поддерживал хартию и подавил зачатки анархии, сумев возвратить захваченные баронами королевские замки. Несмотря на эти заслуги, Генрих III невзлюбил его, ибо верховный судья осуждал его стремление к самовластию. Все же прошло немало лет, прежде чем король сумел освободиться от неугодного ему верховного судьи. В этом деле Генриху III потребовалась поддержка церкви.
Генрих III, как и его отец Иоанн Безземельный, в своей внешней и внутренней политике опирался на Рим. Католическую церковь в это время возглавлял Папа Иннокентий III, который вел успешную борьбу за подчинение европейских монархов папству. Для достижения этой цели Иннокентию III нужны были деньги, и, пользуясь попустительством Генриха III, он выжимал из Англии все, что только мог. Наконец в 1231 году возмущение англичан вылилось в открытое сопротивление. По стране распространялись письма «от всех людей, предпочитающих скорее умереть, чем быть разоренными Римом»; вооруженные отряды захватывали и раздавали бедным собранные в приходах церковные десятины; священников били, папские буллы топтали ногами. Следствие показало, что к этому возмущению некоторым образом причастен и верховный судья. Папа обвинил его в тайном сообщничестве с мятежниками и потребовал от короля его ареста.
Генрих III и без того уже находился в раздоре с Губертом де Бургом, но по другой причине. Король хотел предъявить свои права наследства на французские земли, утраченные его отцом. Гасконцы, выступавшие против объединительной политики Капетингов, подговаривали Генриха III к войне, а в 1229 году и нормандские бароны прислали ему тайное предложение поднять оружие против французского короля. Но пока реальная власть была у Губерта де Бурга, ничего нельзя было сделать, ибо верховный судья не выказывал никакого желания тратить английские деньги на континентальные войны. Благодаря его влиянию просьба Нормандии была отвергнута, а армия, собравшаяся в Портсмуте для отправки в Пуату, разошлась из-за недостатка денег и провианта. Узнав об этом, молодой король выхватил меч и как бешеный бросился на верховного судью, обвиняя его в измене и в том, что он подкуплен французским золотом. Ссору удалось замять, и экспедиция была отложена на год.
В 1230 году Генрих III действительно отправился в Бретань и Пуату, но кампания окончилась неудачей. Козлом отпущения и на этот раз был выставлен Губерт де Бург: король предъявил ему обвинение, что его упорное сопротивление войне помешало одержать победу. Как раз в это время подоспело и решение папского суда. Летом 1232 года Губерт де Бург был отставлен от должности верховного судьи и силой вытащен из капеллы в Брентвуде, куда он скрылся, спасая свою жизнь. Народное уважение к опальному лорду ярко сказалось в словах кузнеца, которому поручили заковать Губерта де Бурга. «Я скорее умру какой угодно смертью, – заявил этот достойный человек, – чем закую человека, освободившего Англию от чужеземцев и спасшего Дувр от французов».
Губерт де Бург был брошен в Тауэр, и, хотя его скоро освободили, влияние его было утрачено навсегда. Его падение оставило Англию беззащитной перед абсолютистскими притязаниями Генриха III.
Тауэр принимает шотландцев
Сын Генриха Строителя король Эдуард I за долгие годы своего царствования (он правил Англией с 1272 по 1307 год) сделался предметом безграничного уважения и обожания для своих подданных. Причина народной любви была проста – он стал первым подлинно английским королем.
Национальные традиции нашли отражение не в одних только золотистых волосах и настоящем английском имени короля, напоминающем о древних владыках Британии, – сам характер Эдуарда I был вполне английским. И по своим дурным и по хорошим качествам он был типичным представителем своего народа: как и этот народ, он был свободен и надменен, упорно держался за свое право, был упрям, ворчлив, ограничен в своих симпатиях и пристрастиях, но также и правдив, трудолюбив, честен, умерен, предан долгу и религиозен. От своих анжуйских предков Эдуард I унаследовал страстность и склонность к жестокости. Когда он наказывал, то часто бывал немилосерден. Однако в нем не было мстительного упрямства: легко впадая в бешенство, он так же легко и успокаивался. В большинстве случаев его поведение было поведением увлекающегося, великодушного человека. «Ни одному человеку, который просил у меня милости, я не отказывал», – с удовлетворением говаривал он в старости.
Грубое солдатское благородство его натуры особенно ярко проявлялось на войне. Не раз, попав в трудное положение, он делил с солдатами тяготы похода, спал на голой земле и отказывался выпить вино, отнятое для него у мародеров. «Я завел вас в эту трущобу, и я не хочу есть или пить то, чего у вас нет», – говорил он в таких случаях. Под суровой внешностью короля таилось преданное и чувствительное сердце: он горько плакал при известии о кончине отца, сурово мстил за оскорбление матери и ставил в память своей любви и горя кресты во всех местах, где при переносе праха его супруги останавливался фоб с ее телом. «Я нежно любил ее всю жизнь, и я не перестал любить ее и теперь, когда ее не стало», – признавался он своим друзьям.
По отношению к народу Эдуард I проявлял истинно отеческие чувства. Это был первый король со времен Вильгельма Завоевателя, любивший свой народ и желавший его любви. Его доверию к народу Англия обязана существованием парламента и изданием Великих статутов, легших в основу английского законодательства. Даже ссоры короля с народом носили, так сказать, «семейный» характер. История оставила нам не много сцен, подобных той, когда Эдуард I, стоя в Вестминстере лицом к лицу со своим народом, с внезапно вырвавшимися рыданиями признался в своей неправоте (речь шла о его посягательствах на Великую хартию вольностей).
При дворе Эдуарда I господствовал занесенный из Франции дух рыцарства. Слава полководца казалась Эдуарду I ничтожной по сравнению со славой образцового рыцаря. За его «круглым столом» сто лордов и леди, «все одетые в шелк», возрождали потускневший блеск легендарного двора короля Артура. Но французские представления о рыцарстве соединялись у Эдуарда I с французскими представлениями о королевской власти, согласно которым монарх является ответственным не перед своими подданными, а единственно перед Богом.
Вместе с тем Эдуард I был настоящим королем, в лучшем смысле этого слова. Его понятия о королевских правах и обязанностях были возвышенными и благородными. Он любил власть, верил в свои божественные права, с упрямством стоял за них, – но лишь для того, чтобы обеспечить благосостояние страны и народа.
Эдуарда I можно причислить к числу строителей Тауэра. В его царствование церковь Святого Петра совершенно обветшала, и на ее месте был воздвигнут новый храм – в его современном виде. Сохранился счет расходам по очистке места под строительство: двенадцать человек работали в продолжение двенадцати дней, получая два пенса в день. За слом и своз старой церкви было уплачено сорок шесть шиллингов и восемь пенсов, за выкладку фундамента новой – сорок шиллингов.
Будучи превосходным полководцем, Эдуард I под значение английских стрелков из лука, которым предстояло сыграть такую выдающуюся роль в сражениях Столетней войны. Однако он дрался только тогда, когда его вынуждали к этому. Война для него не была самоцелью как для его предшественников; он видел в ней лишь средство проведения в жизнь его государственных планов национального обустройства Англии.
Царствование Эдуарда I ознаменовалось присоединением к Англии Уэльса (1282) и Шотландии.
Шотландия в то время была конгломератом четырех отдельных округов, в каждом из которых обитали племена, говорящие на разных языках и имевшие различную историю. Однако шотландские короли были соединены родственными узами с английским королевским домом что создавало почву для взаимных притязаний на престол соседнего государства. Со временем при шотландском дворе оказалось множество англичан и нормандцев, в то числе роды Баллиолей и Брюсов, которым предстоял сыграть важную роль в истории Шотландии. В свою очередь в самой Англии шотландским королям и их детям жаловались лордства и графства. При Генри II Шотландия присягнула ему как сюзерену, но Ричард I Львиное Сердце возвратил ей утраченную свободу. Следующее столетие было временем более и менее прочного мира и взаимных компромиссов.
Эдуард I, продолжая эту политику, хотел женить своего сына на шотландской принцессе Маргарите. Однако невеста умерла, а последовавшая затем кончина шотландского короля Александра III в корне изменила ситуацию, так как шотландский престол оказался вакантным.
Из тринадцати претендентов на корону Шотландии только трое принадлежали к царствующему дому. Джон Баллиоль, лорд Хеллуэй, вел происхождение от старшей племянницы покойного короля, Роберт Брюс, лорд Эннандельский, – от средней, а Джон Гастинг, лорд Эбергавенни, – от младшей.
При такой расстановке сил шотландские лорды и девять претендентов признали за Эдуардом I право сюзерена – назначить наследника по своей воле. В 1291 году Эдуард I передал корону Джону Баллиолю как представителю старшей линии шотландского королевского дома. На время страсти вокруг трона утихли.
Фактически Эдуард I стал первым правителем Британии, объединив, наконец, Англию, Уэльс и Шотландию. Но в процесс объединения страны вмешался французский король Филипп IV Красивый. Воюя с Англией за Гиень и Гасконь, находившиеся в вассальной зависимости от английской короны, он решил приобрести союзника в лице шотландского короля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Внешний и Внутренний дворы сообщались посредством Большого зала (стоявшего рядом с Зальной башней), чьи двери выходили во Внешний двор.
Горожане не имели права доступа во Внутренний двор, являвшийся собственно замком, королевским жилищем. Во Внутреннем дворе король хранил казну и сокровища, которые показывались народу только в день коронации; Внутренний двор был его твердыней, где он держал скованными своих врагов; здесь находились его собственная часовня и частная плаха. Во Внутреннем дворе король выступал в качестве феодала, сюзерена и мог делать что угодно – никто не думал оспаривать у него этого права. Зато и на казнь внутри замка, произведенную волей одного короля, без санкции парламента, народ смотрел почти как на убийство.
Право входа на Внешний двор, напротив, числилось среди привилегий лондонцев, и это право было обставлено довольно комической торжественностью. Бароны и горожане собирались в церкви на Башенной горе и посылали шестерых депутатов в Тауэр просить короля, чтобы он запретил своей страже запирать ворота и караулить их во время входа и выхода горожан, так как, по их словам, было несправедливо и противно городским вольностям, чтобы кто-либо стоял у ворот Тауэра, кроме тех, кого назначит для этого сам народ. Получив королевское разрешение, лондонцы посылали народных стражей на назначенные посты. Потом горожане избирали троих лиц почтенного возраста, умеренных воззрений и скромной речи для представления своих требований королю. Правила, которыми руководствовались эти народные представители, были довольно строги. Мэры, олдермены, шерифы, глашатаи – словом, все идущие в Тауэр по общественному делу должны были чисто вымыть лицо (в Европе того времени люди имели обыкновение умываться два-три раза в месяц), коротко остричь волосы, надеть приличную обувь и одежду и явиться без шапок и плащей. Никто не мог идти к королю с больными глазами или слабыми ногами.
Целью всех этих правил было сохранить право доступа в судебные учреждения – суд королевской скамьи и суд общего права, располагавшиеся в Тауэре. В древних рукописях означено, что первый из этих трибуналов помещался в королевской части Тауэра, а второй – в народной. Суд королевской скамьи собирался в комнате, который летописцы называют Малым залом – у восточного бастиона Сторожевой башни; суд общего права заседал в Большом зале, на берегу реки (это здание ныне не сушествует; по сохранившимся рисункам видно, что Большой зал имел готическую архитектуру).
Выйдя из калитки Бейуардовых ворот и перейдя через южное колено рва, можно было попасть на пристань – узкую полоску берега перед крепостью, отнятую у реки и укрепленную каменными столбами. Пристань – одно из чудес царствования Генриха III, ибо эту полосу земли надо было отвоевать у Темзы и защитить от напора ежедневных морских приливов; надо было вбить сваи в илистое дно, а между ними насыпать груды земли и щебня и обложить эту массу камнями. Особую важность этим работам придала постройка Водяных ворот, господствовавших над единственным выходом из Тауэра в Темзу. Это великолепное сооружение имело вид громадной арки, сквозь которую текли воды реки. Этот водяной проход в крепость в народе назывался Воротами Изменника, так как именно через него государственные преступники попадали в Тауэр – их привозили туда на лодке.
Строительство пристани дает наглядный пример того, с каким упорством Генрих III проводил в жизнь свои проекты. Надо сказать, что жители Лондона вовсе не чувствовали той гордости, которую ощущал король, возводя пристань и Водяные ворота. Напротив, эти работы были чрезвычайно непопулярны в народе. Лондонцы видели в этом строительстве угрозу своей свободе и своим кошелькам, поэтому всякая весть о неудаче встречалась радостными криками. Однажды они даже подали королю жалобу, протестуя против возведения новых укреплений. Король не внял народной просьбе, но небо, казалось, услышало ее. В апрельскую ночь святого Георгия 1240 года, в то время когда весь Лондон молился, Водяные ворота и стена со страшным грохотом рухнули в воду – никто не знал, как и почему. Видимо, в эту весну приливы были особенно велики, и напором волн подмыло речной ил вокруг свай.
Но Генрих III не зря назывался Строителем – он не поддался отчаянию. Дело было начато сызнова и по улучшенному плану. Однако ровно через год, в ту же ночь святого Георгия, башня вновь низверглась в реку, усыпав берег камнями. Летописец, монах из монастыря Святого Албана, повествуя об этом событии, приводит рассказ одного патера, который будто бы видел на месте трагедии призрак святого мученика Фомы, архиепископа Кентерберийского, который ударил крестом по стенам, чем и вызвал разрушение Водяной башни. На вопрос патера, зачем он это сделал, архиепископ ответил, что, будучи лондонцем, не любит этого сооружения, возводимого во зло городским правам.
Однако и призрак не испугал короля. Двенадцать тысяч марок уже было израсходовано на строительство, от которого остались одни развалины. Но башня была необходима для защиты пристани – и на другой день после второго несчастья упрямый Строитель разгребал мусор и вгонял фундамент еще глубже в дно реки. На этот раз работы были произведены так надежно и прочно, что с тех пор сваи ни разу не покачнулись и по сей день. Все же грозное видение не было забыто в народе, и Водяные ворота получили еще название башни Святого Фомы.
С пристани в Тауэр вели три лестницы – Королевская, Водяная и Галерная. По первой поднимались государи и высокопоставленные лица, прибывшие в Тауэр по государственным делам; возле второй высаживались привозимые в Тауэр государственные преступники; третья употреблялась редко: узников, которых по каким-либо причинам нельзя было провести через парадный вход, высаживали на этой лестнице.
Генрих III зарекомендовал себя не только превосходным строителем, но и строгим тюремщиком. Самым знаменитым узником из тех людей, которым король предоставил возможность вдоволь налюбоваться внутренним убранством башен Тауэра, был Губерт де Бург. Этот знатный лорд занимал должность верховного судьи. Во время малолетства короля Генриха он оказал важную услугу Англии. После смерти Иоанна Безземельного войско французского принца Людовика высадилось на английском побережье и захватило Лондон. Дальнейшее продвижение французов в глубь страны было остановлено, но к Людовику морем шли сильные подкрепления. Губерт де Бург принял командование над небольшой английской флотилией в Дувре, и смело атаковал превосходящие силы неприятеля. Английские стрелки из-за высоких бортов своих кораблей метко разили французов, вместе со стрелами в лица врагов летела негашеная известь, некоторые суда таранили французские корабли. В конце концов французский флот был совершенно уничтожен, а Людовик был вынужден покинуть Англию.
В стране водворился мир, но навести в ней порядок было гораздо труднее. Губерт де Бург, возглавивший правительство, справился и с этой задачей. Он поддерживал хартию и подавил зачатки анархии, сумев возвратить захваченные баронами королевские замки. Несмотря на эти заслуги, Генрих III невзлюбил его, ибо верховный судья осуждал его стремление к самовластию. Все же прошло немало лет, прежде чем король сумел освободиться от неугодного ему верховного судьи. В этом деле Генриху III потребовалась поддержка церкви.
Генрих III, как и его отец Иоанн Безземельный, в своей внешней и внутренней политике опирался на Рим. Католическую церковь в это время возглавлял Папа Иннокентий III, который вел успешную борьбу за подчинение европейских монархов папству. Для достижения этой цели Иннокентию III нужны были деньги, и, пользуясь попустительством Генриха III, он выжимал из Англии все, что только мог. Наконец в 1231 году возмущение англичан вылилось в открытое сопротивление. По стране распространялись письма «от всех людей, предпочитающих скорее умереть, чем быть разоренными Римом»; вооруженные отряды захватывали и раздавали бедным собранные в приходах церковные десятины; священников били, папские буллы топтали ногами. Следствие показало, что к этому возмущению некоторым образом причастен и верховный судья. Папа обвинил его в тайном сообщничестве с мятежниками и потребовал от короля его ареста.
Генрих III и без того уже находился в раздоре с Губертом де Бургом, но по другой причине. Король хотел предъявить свои права наследства на французские земли, утраченные его отцом. Гасконцы, выступавшие против объединительной политики Капетингов, подговаривали Генриха III к войне, а в 1229 году и нормандские бароны прислали ему тайное предложение поднять оружие против французского короля. Но пока реальная власть была у Губерта де Бурга, ничего нельзя было сделать, ибо верховный судья не выказывал никакого желания тратить английские деньги на континентальные войны. Благодаря его влиянию просьба Нормандии была отвергнута, а армия, собравшаяся в Портсмуте для отправки в Пуату, разошлась из-за недостатка денег и провианта. Узнав об этом, молодой король выхватил меч и как бешеный бросился на верховного судью, обвиняя его в измене и в том, что он подкуплен французским золотом. Ссору удалось замять, и экспедиция была отложена на год.
В 1230 году Генрих III действительно отправился в Бретань и Пуату, но кампания окончилась неудачей. Козлом отпущения и на этот раз был выставлен Губерт де Бург: король предъявил ему обвинение, что его упорное сопротивление войне помешало одержать победу. Как раз в это время подоспело и решение папского суда. Летом 1232 года Губерт де Бург был отставлен от должности верховного судьи и силой вытащен из капеллы в Брентвуде, куда он скрылся, спасая свою жизнь. Народное уважение к опальному лорду ярко сказалось в словах кузнеца, которому поручили заковать Губерта де Бурга. «Я скорее умру какой угодно смертью, – заявил этот достойный человек, – чем закую человека, освободившего Англию от чужеземцев и спасшего Дувр от французов».
Губерт де Бург был брошен в Тауэр, и, хотя его скоро освободили, влияние его было утрачено навсегда. Его падение оставило Англию беззащитной перед абсолютистскими притязаниями Генриха III.
Тауэр принимает шотландцев
Сын Генриха Строителя король Эдуард I за долгие годы своего царствования (он правил Англией с 1272 по 1307 год) сделался предметом безграничного уважения и обожания для своих подданных. Причина народной любви была проста – он стал первым подлинно английским королем.
Национальные традиции нашли отражение не в одних только золотистых волосах и настоящем английском имени короля, напоминающем о древних владыках Британии, – сам характер Эдуарда I был вполне английским. И по своим дурным и по хорошим качествам он был типичным представителем своего народа: как и этот народ, он был свободен и надменен, упорно держался за свое право, был упрям, ворчлив, ограничен в своих симпатиях и пристрастиях, но также и правдив, трудолюбив, честен, умерен, предан долгу и религиозен. От своих анжуйских предков Эдуард I унаследовал страстность и склонность к жестокости. Когда он наказывал, то часто бывал немилосерден. Однако в нем не было мстительного упрямства: легко впадая в бешенство, он так же легко и успокаивался. В большинстве случаев его поведение было поведением увлекающегося, великодушного человека. «Ни одному человеку, который просил у меня милости, я не отказывал», – с удовлетворением говаривал он в старости.
Грубое солдатское благородство его натуры особенно ярко проявлялось на войне. Не раз, попав в трудное положение, он делил с солдатами тяготы похода, спал на голой земле и отказывался выпить вино, отнятое для него у мародеров. «Я завел вас в эту трущобу, и я не хочу есть или пить то, чего у вас нет», – говорил он в таких случаях. Под суровой внешностью короля таилось преданное и чувствительное сердце: он горько плакал при известии о кончине отца, сурово мстил за оскорбление матери и ставил в память своей любви и горя кресты во всех местах, где при переносе праха его супруги останавливался фоб с ее телом. «Я нежно любил ее всю жизнь, и я не перестал любить ее и теперь, когда ее не стало», – признавался он своим друзьям.
По отношению к народу Эдуард I проявлял истинно отеческие чувства. Это был первый король со времен Вильгельма Завоевателя, любивший свой народ и желавший его любви. Его доверию к народу Англия обязана существованием парламента и изданием Великих статутов, легших в основу английского законодательства. Даже ссоры короля с народом носили, так сказать, «семейный» характер. История оставила нам не много сцен, подобных той, когда Эдуард I, стоя в Вестминстере лицом к лицу со своим народом, с внезапно вырвавшимися рыданиями признался в своей неправоте (речь шла о его посягательствах на Великую хартию вольностей).
При дворе Эдуарда I господствовал занесенный из Франции дух рыцарства. Слава полководца казалась Эдуарду I ничтожной по сравнению со славой образцового рыцаря. За его «круглым столом» сто лордов и леди, «все одетые в шелк», возрождали потускневший блеск легендарного двора короля Артура. Но французские представления о рыцарстве соединялись у Эдуарда I с французскими представлениями о королевской власти, согласно которым монарх является ответственным не перед своими подданными, а единственно перед Богом.
Вместе с тем Эдуард I был настоящим королем, в лучшем смысле этого слова. Его понятия о королевских правах и обязанностях были возвышенными и благородными. Он любил власть, верил в свои божественные права, с упрямством стоял за них, – но лишь для того, чтобы обеспечить благосостояние страны и народа.
Эдуарда I можно причислить к числу строителей Тауэра. В его царствование церковь Святого Петра совершенно обветшала, и на ее месте был воздвигнут новый храм – в его современном виде. Сохранился счет расходам по очистке места под строительство: двенадцать человек работали в продолжение двенадцати дней, получая два пенса в день. За слом и своз старой церкви было уплачено сорок шесть шиллингов и восемь пенсов, за выкладку фундамента новой – сорок шиллингов.
Будучи превосходным полководцем, Эдуард I под значение английских стрелков из лука, которым предстояло сыграть такую выдающуюся роль в сражениях Столетней войны. Однако он дрался только тогда, когда его вынуждали к этому. Война для него не была самоцелью как для его предшественников; он видел в ней лишь средство проведения в жизнь его государственных планов национального обустройства Англии.
Царствование Эдуарда I ознаменовалось присоединением к Англии Уэльса (1282) и Шотландии.
Шотландия в то время была конгломератом четырех отдельных округов, в каждом из которых обитали племена, говорящие на разных языках и имевшие различную историю. Однако шотландские короли были соединены родственными узами с английским королевским домом что создавало почву для взаимных притязаний на престол соседнего государства. Со временем при шотландском дворе оказалось множество англичан и нормандцев, в то числе роды Баллиолей и Брюсов, которым предстоял сыграть важную роль в истории Шотландии. В свою очередь в самой Англии шотландским королям и их детям жаловались лордства и графства. При Генри II Шотландия присягнула ему как сюзерену, но Ричард I Львиное Сердце возвратил ей утраченную свободу. Следующее столетие было временем более и менее прочного мира и взаимных компромиссов.
Эдуард I, продолжая эту политику, хотел женить своего сына на шотландской принцессе Маргарите. Однако невеста умерла, а последовавшая затем кончина шотландского короля Александра III в корне изменила ситуацию, так как шотландский престол оказался вакантным.
Из тринадцати претендентов на корону Шотландии только трое принадлежали к царствующему дому. Джон Баллиоль, лорд Хеллуэй, вел происхождение от старшей племянницы покойного короля, Роберт Брюс, лорд Эннандельский, – от средней, а Джон Гастинг, лорд Эбергавенни, – от младшей.
При такой расстановке сил шотландские лорды и девять претендентов признали за Эдуардом I право сюзерена – назначить наследника по своей воле. В 1291 году Эдуард I передал корону Джону Баллиолю как представителю старшей линии шотландского королевского дома. На время страсти вокруг трона утихли.
Фактически Эдуард I стал первым правителем Британии, объединив, наконец, Англию, Уэльс и Шотландию. Но в процесс объединения страны вмешался французский король Филипп IV Красивый. Воюя с Англией за Гиень и Гасконь, находившиеся в вассальной зависимости от английской короны, он решил приобрести союзника в лице шотландского короля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41