– Я очень рада, что тебе так понравились мои картины.
– О, да, они мне очень понравились. В особенности портрет девушки с кораллами. На нем такие сочные краски.
Йенни покачала головой:
– Нет, он не закончен, он написан даже небрежно. Но дело, видишь ли, в том, что как раз когда я его писала… многое помешало… и Ческе, и мне, – прибавила она тихо.
После некоторого молчания она спросила:
– Получаете ли вы какие-нибудь известия от Хельге? Как он поживает?
– Пишет он очень мало. Он работает над своей докторской диссертацией, которую он начал еще в Риме. По-видимому, он чувствует себя хорошо.
Йенни кивнула головой.
– Матери он совсем не пишет. И, разумеется, на нее это действует очень скверно. Вообще, совместная жизнь с ней стала отнюдь не приятнее. Что же, в сущности, ее жаль; ей, должно быть, бывает очень тяжело.
Йенни поставила букет на свой письменный стол и принялась приводить в порядок книги и листы бумаги на столе.
– Меня, во всяком случае, искренне радует, что Хельге работает, – сказала она. – Летом ему, бедному, было не до этого.
– Да и тебе не пришлось работать.
– Да, конечно, но хуже всего то, Герт, что я до сих пор еще не принялась за работу. И я не чувствую ни малейшего расположения к ней. Я хотела делать наброски зимою, но…
– Это так понятно, Йенни… Ведь разочарование, которое тебе пришлось пережить, не забывается сразу. Но твоя выставка так удалась и имеет успех… Надо надеяться, что это пробудит в тебе интерес к работе. На твою авентинскую картину есть уже предложение… Кстати, ты примешь его?
Она пожала плечами:
– Конечно. Дома у нас всегда нужны деньги. Да и мне придется поехать за границу. Для меня вредно так долго оставаться здесь и бездельничать.
– Вот как, ты собираешься уехать? – произнес Грам тихо и опустил глаза. – Что же, это вполне понятно, что тебе хочется вон отсюда, вполне понятно.
– Да, прошла целая вечность с тех пор, как я работала. Картины, которые выставлены, я почти все закончила в Риме. Этюд к авентинской картине я сделала в день приезда Хельге в Рим… Так Хельге снова принялся за работу?…
– Милая, неужели же ты не понимаешь, что то, что произошло между тобой и Хельге, всегда оставляет в душе женщины более глубокие следы…
– Ну, да, да, да, да… женщина, конечно! Вот в этом-то все и несчастье. Потерять душевное равновесие, способность к труду, отдаться во власть непреодолимой лености! И все это из-за любви, которой никогда и не было даже!
– Ты слишком раздражена, Йенни, ты не хочешь отнестись ко всему спокойно и здраво. Но ведь нельзя же приходить в отчаяние от первого разочарования… И знаешь, понятие о счастье так относительно… Любишь – это уже счастье. Да, это великое счастье.
– Гм… жалкое это счастье, Герт, любить… без взаимности.
Некоторое время он молчал, глядя вниз. Потом произнес шепотом:
– Великое или малое, но это счастье. Испытываешь счастье уже только от сознания, что есть человек, о котором думаешь только хорошее, и говоришь внутренне: о, Боже, дай ей счастья, потому что она заслуживает его, потому что она чиста и прекрасна, и добра, и одарена… Господи, дай ей все то, чего не выпало на мою долю!.. Да, Йенни, я нахожу величайшее счастье в том, что я могу так молиться за тебя… Полно, полно, тебе нечего пугаться, милая…
Он встал, и она также поднялась и сделала такое движение, словно боялась, что он подойдет к ней. Грам тихо засмеялся и сказал:
– Неужели это удивляет тебя? Ведь ты такая умная… Йенни, я думал, что ты поняла это задолго до того, как я сам открыл это… И разве это могло быть иначе? Моя жизнь подходит уже к концу, и я хорошо сознаю, что то, к чему я стремился, осталось для меня недосягаемым… И вот я встречаю тебя… Для меня ты прелестнейшая женщина в мире, какой я никогда еще не встречал… и ты стремишься к тому же, к чему и я когда-то стремился… Ты уже недалеко от цели. Неужели же мое сердце могло оставаться холодным?… И ты была так ласкова со мной, Йенни. Ты приходила в мою берлогу, рассказывала о себе… и слушала меня, и твои прекрасные глаза были полны симпатии, полны нежного понимания… Боже, ты плачешь?
Он схватил ее руки и прижался к ним губами. – Ты не должна плакать, Йенни… слышишь, не плачь же так… О чем ты плачешь?… Ведь ты вся дрожишь… Скажи, о чем ты плачешь?
– Обо всем, – произнесла она сквозь рыдания.
– Сядь… вот так. – Он усадил ее на диван, а сам опустился перед ней на колени и на мгновение прильнул своей головой к ее ноге.
– Из-за меня тебе нечего проливать слезы, слышишь? Неужели ты думаешь, что я хоть на мгновение сожалею о том, что встретил тебя? Дорогая, родная моя, если когда-нибудь ты кого-нибудь полюбишь и потом будешь желать, чтобы этого никогда не было, то это значит, что ты, в сущности, и не любила вовсе этого человека. Поверь мне, что это так. Да, Йенни, ни за что на свете не хотел бы я, чтобы в моем сердце никогда не было того чувства, которое я питаю к тебе… Оно для меня дороже жизни!.. И о себе тебе тоже незачем плакать. Я знаю, что ты будешь еще счастлива. Когда-нибудь настанет день, когда человек, которого ты полюбишь истинной любовью, будет вот так лежать у твоих ног… И тогда ты почувствуешь, что в этом весь смысл жизни. И тогда ты поймешь, что сидеть с ним вдвоем, хотя бы в бедной хижине и в короткие часы досуга после долгого дня, полного тяжелого и скучного труда, – это великое счастье. Что это счастье неизмеримо выше счастья быть величайшей художницей. Ведь так ты и сама думаешь, не правда ли?
– Да, – прошептала сквозь слезы Йенни. Грам поцеловал ее руки и продолжал:
– Ведь ты соединяешь в себе все прекрасное. Когда-нибудь другой человек, моложе меня, лучше и сильнее, скажет тебе то же самое… и ты с радостью будешь слушать его. Но, может быть, тебе и теперь доставляет хотя бы маленькое удовольствие, что я говорю это тебе… может быть, тебе приятно слышать, что ты самая очаровательная девушка в мире… Взгляни же на меня, Йенни!..
Она подняла голову, посмотрела на него и сделала жалкую попытку улыбнуться. Потом она снова опустила глаза и провела рукой по его волосам.
– О, Герт!.. О, Герт!.. – воскликнула она в отчаянии, – я не виновата в этом! Я не хотела причинить тебе страдания. Я ничего тут не могла поделать!
– Тебе не в чем упрекать себя… бедняжка. Ведь я не мог бы не полюбить тебя… Не огорчайся даже в том случае, если ты думаешь, что заставляешь страдать меня. Есть страдания, которые доставляют счастье, да, величайшее счастье.
Она продолжала тихо плакать.
После минутного молчания он проговорил шепотом:
– Позволь мне приходить к тебе… изредка… Когда у тебя будет особенно тяжело на душе… не можешь ли ты послать мне весточку?… Мне так хотелось бы попытаться хоть немного утешить мою маленькую, бедную девочку Йенни!..
– Я боюсь, Герт.
– Дорогой друг мой, ведь я уже старый человек… Я мог бы быть твоим отцом.
– Из-за тебя самого… С моей стороны было бы жестоко по отношению к тебе…
– Ах, Йенни, неужели ты допускаешь, что я меньше думаю о тебе, когда не вижу тебя? Ведь мне хочется только видеть тебя, говорить с тобой, попытаться хоть чем-нибудь быть для тебя… Так можно?… О, позволь!
– Не знаю, не знаю, Герт… О, дорогой мой, уйди теперь… я не могу больше… мне так больно… пожалуйста, уйди…
Он тихо встал.
– Я ухожу. Прощай, Йенни… Но, дитя мое, ты вне себя от волнения…
– Это пройдет, – прошептала она.
– Так я ухожу… Но я зайду еще раз повидать тебя перед твоим отъездом. Можно? Когда ты успокоишься, и это не встревожит тебя… Уверяю тебя, Йенни, тебе нечего бояться…
Она молчала в нерешительности. Потом она вдруг привлекла его на мгновение к себе и слегка коснулась губами его щеки.
– Теперь уходи, Герт, – промолвила она быстро.
– Спасибо, Йенни.
После ухода Грама Йенни долго ходила взад и вперед по комнате. Она не отдавала себе отчета в своих чувствах, не понимала, почему она дрожит. В глубине души она чувствовала – нет, не радость, но отраду, когда вспоминала, что он говорил, стоя перед ней на коленях.
Ах, Герт, Герт! Она всегда смотрела на него как на человека слабого, а между тем теперь она увидела, что в нем таится много душевной силы и твердости. Он предлагал ей свою помощь и нравственную поддержку… А она почти прогнала его… Почему? Потому что она сама так ужасно бедна духом, потому что она поведала ему свое горе, думая, что он так же беден, как и она… тогда как он показал ей, что он богат, и с радостью предложил ей помощь и поддержку. Она же почувствовала себя униженной и попросила его уйти… Да, так это и было.
Принимать поддержку и любовь и не давать за это ничего – это всегда казалось ей неблагодарным. И никогда не думала она, что сама будет когда-нибудь нуждаться в поддержке…
Вся жизнь Грама была сплошной неудачей. Он должен был отречься от своего истинного призвания. Он задушил в себе свою великую любовь, и все-таки он не пришел в отчаяние. Вот в чем заключалось счастье быть верующим, – и не все ли равно, во что верить, лишь бы верить во что-нибудь, кроме самой себя. Нельзя же жить, когда веришь только самой себе… любишь только себя.
Счастье Грама заключалось в любви к ней, он носил способность быть счастливым в самом себе. Если у нее нет этой способности, то тут уже ничего не поможет. Работа не может заполнить все ее существо настолько, чтобы она не тосковала по другому. И стоит ли в таком случае жить, если даже другие и говорят, что она талантлива? Наверное, никто не испытывал такого наслаждения, глядя на ее произведения, какое она испытывала, работая над ними. А между тем это наслаждение не было настолько велико, чтобы она находила в нем удовлетворение.
В словах Гуннара относительно ее добродетели была известная доля правды. И этой беде помочь легко… Но она не решалась на этот шаг, так как не хотела упрекать себя в чем-нибудь, если бы на ее долю выпало счастье полюбить кого-нибудь истинной любовью. А кроме того, ей глубоко была противна одна только мысль о том, что она могла принадлежать кому-нибудь, слиться тесной жизнью с мужчиной, в близости телесной и духовной, неизбежной в таких случаях… и потом в один прекрасный день открыть, что она никогда не знала его, а он ее, и что они никогда не понимали друг друга и говорили на разных языках…
Нет, нет. Она жила, потому что ждала. Она не хотела иметь любовника, потому что ждала своего повелителя. И она не хотела умереть теперь, потому что она ждала… Нет, ей жалко было бы расстаться с жизнью, расстаться, когда она была так бедна, что у нее не было ничего любимого, с чем она могла бы попрощаться. Она хотела во что бы то ни стало верить, что когда-нибудь будет иначе.
А пока она снова примется за работу. Да, но выйдет ли какой-нибудь толк из ее работы? Ведь она потеряла все свои способности, все силы, и только оттого, что она влюблена…
Она засмеялась.
Да, да, это так! Предмет пока не существует… но любовь налицо.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
Стояла прекрасная майская погода, весь день светило яркое солнце, а под вечер косые лучи покрыли черные пустыри и поля золотистой дымкой. Красные кирпичные стены домов казались багровыми, все цвета приобрели теплый колорит, и все точно ожило. На некоторых деревьях уже появились первые маленькие листочки, нежные и прозрачные.
Йенни несколько часов гуляла за городом в Бюгдё и наслаждалась, любуясь чистым голубым небом над темными верхушками елей. Теперь в городе она обратила внимание на то, что небо было совсем другое. Оно казалось бледным и выцветшим и точно затуманенным. Но она и в этом находила своеобразную прелесть. Она любила город с его высокими домами, сетью телефонных проводов и шумными улицами, она видела и в этом известную поэзию. Вот Герт Грам всегда одинаково ненавидел и проклинал город, он видел в нем только грязь, копоть и пыль. Город представлялся ему тюрьмой, в которую его заключили для принудительных работ…
Йенни остановилась за несколько шагов от дома Грама и по привычке стала осматриваться по сторонам. Знакомых нигде не было видно, только группа рабочих направлялась с фабрики в пригород. Значит, был уже седьмой час.
Йенни быстро подошла к небольшому дому, вошла в дверь и стала подниматься по железной лестнице, по этой отвратительной лестнице, по которой невозможно было пройти тихо, так как каждый шаг гулко раздавался среди каменных стен. Она вспомнила, как она и Герт прокрадывались по ней зимою, когда спускались из его комнаты поздно ночью.
Поднявшись на первую площадку, Йенни быстро прошла по коридору и постучала в дверь.
Грам отпер ей. Одной рукой он привлек ее к себе и, целуя ее, запер дверь другой рукой.
Через его плечо она увидала на столе букет свежих цветов, графин с вином и фрукты в хрустальной вазе. В комнате стоял легкий дым от сигары. Она поняла, что с четырех часов он сидел здесь и ждал ее, готовясь к встрече.
– Я не могла прийти раньше, Герт, – прошептала она. – Мне было так досадно, что я заставляю тебя ждать…
Когда он выпустил ее из своих объятий, она подошла к столу и склонилась над цветами.
– Я возьму два цветка и украшу себя ими, можно? Ах, Герт, ты так балуешь меня! – и она протянула к нему руки.
– Когда ты должна уйти от меня, Йенни? – спросил он, нежно целуя ее руки. Йенни опустила слегка голову.
– Я обещала дома прийти к ужину. Ты ведь знаешь, что мама всегда ждет меня вечером, а она, бедняжка, так устает задень… Для нее необходимо, чтобы я помогала ей по вечерам и тем и другим, – прибавила она быстро. – Не так-то легко уходить надолго из дому, ведь ты это сам понимаешь? – прошептала она виновато.
Он склонил только голову под потоком ее слов. Когда она подошла к нему, он молча привлек ее к себе и прижал ее голову к своему плечу.
Бедная, она совсем не умела лгать… настолько не умела, что он ни на одну жалкую секунду не поверил ей… Как быстро пронеслись короткие зимние дни и первые голубовато-серые весенние вечера! Тогда она всегда могла оставаться у него подолгу, не думая о доме…
– Это очень неприятно, Герт… Ну, право, так трудно уходить из дому… А жить дома мне приходится по необходимости, потому что мама нуждается в деньгах и в моей помощи. Ведь и ты находил, что мне лучше всего жить дома, не правда ли?
Герт Грам молча кивнул головой. Они уселись на диване, крепко прижавшись друг к другу. Голова Йенни покоилась у него на груди, так что он не мог видеть ее лица.
– Знаешь, Герт, я была сегодня в Бюгдё. Я гуляла там, где мы с тобой недавно были вместе. Хочешь, пойдем туда опять? Послезавтра, если только погода будет хорошая? Я постараюсь придумать что-нибудь… чтобы меня не ждали дома… И тогда мы можем провести вместе весь вечер… хочешь? Ты, кажется, сердишься на меня за то, что я должна так рано уйти от тебя сегодня… да?
– Дорогая, ведь я говорил уже тебе тысячу раз, – по его голосу она поняла, что у него на лице грустная улыбка, – я говорил тебе тысячу раз, что я благодарен тебе за каждую минуту, которую ты можешь подарить мне…
– Ах, только не говори так, Герт! – воскликнула она умоляющим голосом.
– Почему мне не говорить этого, раз это так? Моя любимая, неужели же ты думаешь, что я когда-нибудь могу забыть, что все, что ты даешь мне, это величайшая милость… и я никогда не пойму, как я удостоился этой милости…
– Герт… зимою, когда я поняла, как ты любишь меня… я решила, что надо с этим покончить. Но потом я увидала, что ты мне необходим… и я стала твоею. Разве это милость? Раз ты был мне необходим?
– Вот именно-то, Йенни… что ты полюбила меня так… вот это-то я и называю милостью… и я этого не могу понять…
Она молча теснее прижималась к нему.
– Моя прелестная, моя молодая Йенни…
– Я вовсе не молодая, Герт… Когда мы встретились, я начала уже стареть. Да никогда я и не была молода по-настоящему. Я нахожу, что ты гораздо моложе меня… сердцем. Потому что ты верил во многое, над чем я смеялась и что я называла детскими мечтами… пока ты не заставил меня верить… в любовь и горячее чувство и во все такое…
Грам улыбнулся как бы своим мыслям. Через минуту он прошептал:
– Что же, может быть, мое сердце, действительно, было не старше твоего. Но молодости у меня не было… и в глубине души у меня всегда теплилась надежда на то, что когда-нибудь, когда-нибудь я переживу ее… А в ожидании этого мои волосы поседели…
Йенни покачала головой и нежно провела рукой по его волосам.
– Моя девочка устала?… Хочешь я сниму твои башмаки и положу тебя на диван? – спросил он.
– Нет. Так мне удобнее лежать.
Она подобрала ноги и свернулась в клубочек у него на коленях.
Грам обнял ее одной рукой, а другой налил в рюмку вина и поднес к губам Йенни. Она выпила вино с наслаждением. Потом он стал давать ей вишни, одну за другой, брал косточки и клал их на тарелку.
– Хочешь еще вина?
– Да, спасибо… Знаешь, я останусь у тебя. Я пошлю домой рассыльного с запиской… напишу, что встретила Хеггена. Кстати, он должен быть сегодня в городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23