В скале была большая пещера, а у входа в нее, прислонившись спиной к скале и вытянув вперед ноги — его карабин стоял рядом, — сидел человек. Человек строгал палку ножом, и, увидев подходивших, посмотрел на них, потом снова принялся строгать.— Hola здорово (исп.)
, — сказал он. — Кто это к нам идет?— Старик и с ним динамитчик, — ответил Пабло и опустил рюкзак у самого входа в пещеру. Ансельмо тоже опустил свой рюкзак, а Роберт Джордан снял с плеча карабин и приставил его к скале.— Убери подальше от пещеры, — сказал человек, строгавший палку. У него были голубые глаза на темном, цвета прокопченной кожи, красивом цыганском лице. — Там горит огонь.— Встань и убери: сам, — сказал Пабло. — Отнеси вон к тому дереву.Цыган не двинулся с места и сказал что-то непечатное, потом лениво добавил:— Ладно, оставь здесь. Взлетишь на воздух. Сразу вылечишься от всех своих болезней.— Что это ты делаешь? — Роберт Джордан сел рядом с цыганом. Цыган показал ему палку, которую строгал. Это была поперечина к лежавшему тут же капкану в форме четверки.— На лисиц, — пояснил он. — Вот эта деревянная дуга ломает им хребет. — Он ухмыльнулся, взглянув на Джордана. — Вот так — понятно? — Он жестом показал, как действует капкан, потом замотал головой, отдернул пальцы и вытянул руки, изображая лису с перебитым хребтом. — Очень удобно, — сказал он.— Он ловит зайцев, — сказал Ансельмо. — Он же цыган: поймает зайца, а всем говорит, что лису. А если поймает лису, скажет, что попался слон.— А если поймаю слона? — спросил цыган и снова показал все свои белые зубы и подмигнул Роберту Джордану.— Тогда скажешь — танк, — ответил Ансельмо.— Поймаю и танк, — сказал цыган. — И танк будет. Тогда говори все, что тебе угодно.— Цыгане не столько убивают, сколько болтают об этом, — сказал Ансельмо.Цыган подмигнул Роберту Джордану и снова принялся строгать палку.Пабло не было видно, он ушел в пещеру — Роберт Джордан надеялся, что за едой. Он сидел на земле рядом с цыганом, и солнце, проглядывая сквозь верхушки деревьев, пригревало его вытянутые ноги. Из пещеры доносился запах оливкового масла, лука и жареного мяса, и у него подводило желудок от голода.— Танк можно подорвать, — сказал он цыгану. — Это не очень трудно.— Вот этим? — Цыган показал на рюкзаки.— Да, — ответил ему Роберт Джордан. — Я тебя научу. Делается нечто вроде капкана. Это не очень трудно.— И мы с тобой подорвем танк?— Конечно, — сказал Роберт Джордан. — А что тут такого?— Эй! — крикнул цыган, обращаясь к Ансельмо. — Поставь мешки в надежное место. Слышишь? Это ценная вещь.Ансельмо хмыкнул.— Пойду за вином, — сказал он Роберту Джордану.Роберт Джордан встал, оттащил рюкзаки от входа и прислонил их к дереву с разных сторон. Он знал, что в этих рюкзаках, и предпочитал держать их подальше один от другого.— Принеси и мне кружку, — сказал цыган.— А тут есть вино? — спросил Роберт Джордан, опять усаживаясь рядом с цыганом.— Вино? А как же! Целый бурдюк. Уж за полбурдюка ручаюсь.— И чем закусить — тоже?— Все есть, друг, — сказал цыган. — Мы едим, как генералы.— А что цыгане делают на войне? — спросил его Роберт Джордан.— Так и остаются цыганами.— Хорошее дело.— Самое лучшее, — сказал цыган. — Как тебя зовут?— Роберто. А тебя?— Рафаэль. А про танк это ты всерьез?— Конечно! Что же тут такого?Ансельмо вынес из пещеры глубокую каменную миску, полную красного вина, а на пальцах у него были нанизаны три кружки.— Смотри, — сказал он. — У них даже кружки нашлись. — Следом за ним вышел Пабло.— Скоро и мясо будет готово, — сказал он. — Покурить у тебя есть?Роберт Джордан подошел к рюкзакам, развязал один, нащупал внутренний карман и вынул оттуда плоскую коробку русских папирос, из тех, что ему дали в штабе Гольца. Он провел ногтем большого пальца вдоль узкой грани коробки и, открыв крышку, протянул папиросы Пабло. Тот взял штук шесть и, зажав их в своей огромной ручище, выбрал одну и посмотрел ее на свет. Папиросы были как сигареты, но длиннее и с мундштуком в виде картонной трубочки.— Воздуху много, а табака мало, — сказал Пабло. — Я их знаю. Такие курил тот, прежний, у которого чудное имя.— Кашкин, — сказал Роберт Джордан и угостил папиросами цыгана и Ансельмо, которые взяли по одной. — Берите больше, — сказал он, и они взяли еще по одной. Он прибавил каждому по четыре штуки, и они поблагодарили его, взмахнув два раза кулаком с зажатыми папиросами, так что папиросы нырнули вниз и снова поднялись кверху, точно шпага, которой отдают салют.— Да, — сказал Пабло. — Чудное имя.— Что ж, выпьем. — Ансельмо зачерпнул вина из миски и подал кружку Роберту Джордану, потом зачерпнул себе и цыгану.— А мне не надо? — спросил Пабло. Они сидели вчетвером у входа в пещеру.Ансельмо отдал ему свою кружку и пошел в пещеру за четвертой. Вернувшись, он наклонился над миской, зачерпнул себе полную кружку вина, и все чокнулись.Вино было хорошее, с чуть смолистым привкусом от бурдюка, прекрасное вино, легкое и чистое. Роберт Джордан пил его медленно, чувствуя сквозь усталость, как оно разливается теплом по всему телу.— Сейчас будет мясо, — сказал Пабло. — А этот иностранец с чудным именем — как он умер?— Его окружили, и он застрелился.— Как же это случилось?— Он был ранен и не хотел сдаваться в плен.— А подробности известны?— Нет, — солгал Роберт Джордан, Он прекрасно знал подробности и знал также, что говорить об этом сейчас не следует.— Он все уговаривался с нами, что мы его пристрелим, если он будет ранен во время того дела, с поездом, и не сможет уйти, — сказал Пабло. — Он очень чудно говорил.Ему и тогда это не давало покоя, подумал Роберт Джордан. Бедный Кашкин.— Но он был против самоубийства, — сказал Пабло. — Мы с ним говорили об этом. И еще он очень боялся, что его будут пытать.— Об этом он тоже говорил? — спросил Роберт Джордан.— Да, — сказал цыган. — Об этом он всем нам говорил.— А ты был, когда взрывали поезд?— Да. Мы все там были.— Он очень чудно говорил, — сказал Пабло. — Но человек был смелый.Бедный Кашкин, думал Роберт Джордан. От него: здесь, наверно, было больше вреда, чем пользы. Жаль, я не знал, что это уже тогда не давало ему покоя. Надо было убрать его отсюда. Людей, которые ведут такие разговоры, нельзя и близко подпускать к нашей работе. Таких разговоров вести нельзя. От этих людей, даже если они выполняют задание, все равно больше вреда, чем пользы.— Он был какой-то странный, — сказал Роберт Джордан. — Немножко тронутый.— А взрывы устраивал ловко, — сказал цыган. — И человек был смелый.— А все-таки тронутый, — сказал Роберт Джордан. — Когда берешься за такое дело, надо иметь голову на плечах и чтобы она работала как следует. Все эти разговоры ни к чему.— А ты? — спросил Пабло. — Если тебя ранят у этого моста, захочешь ты, чтобы тебя оставили?— Слушай, — сказал Роберт Джордан и, наклонившись, зачерпнул себе еще кружку вина. — Слушай внимательно. Если мне когда-нибудь понадобится попросить человека об одолжении, так я тогда и попрошу.— Хорошо, — одобрительно сказал цыган. — Это правильный разговор. Ага! Вот и мясо!— Ты уже ел, — сказал Пабло.— Я еще два раза могу поесть, — ответил цыган. — А посмотрите, кто несет!Девушка нагнулась, выходя из пещеры с большой железной сковородой, и Роберт Джордан увидел ее лицо вполоборота и сразу же заметил то, что делало ее такой странной. Она улыбнулась и сказала:— Hola, camarada.И Роберт Джордан сказал:— Salud, — и принудил себя не смотреть на нее в упор и не отводить глаз в сторону.Она поставила железную сковороду на землю перед ним, и он увидел, какие у нее красивые смуглые руки. Теперь она смотрела ему прямо в лицо и улыбалась. Ее зубы поблескивали белизной на смуглом лице, кожа и глаза были одинакового золотисто-каштанового оттенка. Скулы у нее были широкие, глаза веселые, губы полные, линия рта прямая. Каштановые волосы золотились, как спелая пшеница, сожженная солнцем, но они были подстрижены совсем коротко — чуть длиннее меха на бобровой шкурке. Она улыбнулась, глядя Роберту Джордану в лицо, подняла руку и провела ладонью по голове, приглаживая волосы, но они тут же снова поднялись ежиком. У нее очень красивое лицо, подумал Роберт Джордан. Она была бы очень красивая, если б не стриженые волосы.— Вот так и причесываюсь, без гребешка, — сказала она Роберту Джордану и засмеялась. — Ну, ешь. Не надо меня разглядывать. Это мне в Вальядолиде такую прическу сделали. Теперь уже начинают отрастать.Она села напротив и посмотрела на него. Он тоже посмотрел на нее. Она улыбнулась и обхватила руками колени. Когда она села так, штаны у нее вздернулись кверху у щиколоток, открывая прямые длинные ноги. Он видел ее высокие маленькие груди, обтянутые серой рубашкой. И при каждом взгляде на нее Роберт Джордан чувствовал, как у него что-то подступает к горлу.— Тарелок нет, — сказал Ансельмо. — И ножей тоже. Режь своим. — Четыре вилки девушка прислонила к краям железной сковороды зубцами вниз.Они ели прямо со сковороды, по испанскому обычаю — молча. Мясо было заячье, поджаренное с луком и зеленым перцем, и к нему — соус из красного вина, в котором плавал мелкий горошек. Хорошо прожаренная зайчатина легко отделялась от костей, а соус был просто великолепный. За едой Роберт Джордан выпил еще кружку вина. Пока он ел, девушка все время смотрела на него. Остальные смотрели только на мясо и ели. Роберт Джордан подобрал куском хлеба соус, оставшийся на его части сковороды, сдвинул косточки в сторонку, подобрал соус на том месте, где они лежали, потом начисто вытер хлебом вилку, вытер нож, спрятал его и доел хлеб. Нагнувшись над миской, он зачерпнул себе полную кружку вина, а девушка все сидела, обхватив руками колени, и смотрела на него.Роберт Джордан отпил полкружки, но когда он заговорил с девушкой, у него опять что-то подступило к горлу.— Как тебя зовут? — спросил он. Пабло быстро взглянул на него, услышав, как он сказал это. Потом встал и ушел.— Мария. А тебя?— Роберто. Ты давно здесь, в горах?— Три месяца.— Три месяца?Она снова провела рукой по голове, на этот раз смущенно, а он смотрел на ее волосы, короткие, густые и переливающиеся волной, точно пшеница под ветром на склоне холма.— Меня обрили, — сказала она. — Нас постоянно брили — в тюрьме, в Вальядолиде. За три месяца всего вот на столько отросли. Я с того поезда. Нас везли на юг. После взрыва многих арестованных опять поймали, а меня нет. Я пришла сюда с ними.— Это я ее нашел, перед тем как нам уходить, — сказал цыган. — Она забилась между камнями. Вот была уродина! Мы взяли ее с собой, но дорогой думали, что придется ее бросить.— А тот, что тогда был вместе с ними? — спросила Мария. — Такой же светлый, как ты. Иностранец. Где он?— Умер, — сказал Роберт Джордан. — В апреле.— В апреле? Поезд тоже был в апреле.— Да, — сказал Роберт Джордан. — Он умер через десять дней после этого.— Бедный, — сказала Мария. — Он был очень смелый. А ты тоже этим занимаешься?— Да.— И поезда тоже взрывал?— Да. Три поезда.— Здесь?— В Эстремадуре, — сказал он. — Перед тем как перебраться сюда, я был в Эстремадуре. В Эстремадуре таких, как я, много. Там для нас дела хватает.— А зачем ты пришел сюда, в горы?— Меня прислали вместо того, который был здесь раньше. А потом, я давно знаю эти места. Еще до войны знал.— Хорошо знаешь?— Не так чтобы очень, но я быстро освоюсь. У меня хорошая карта и проводник хороший.— Старик. — Она кивнула. — Старик, он очень хороший.— Спасибо, — сказал ей Ансельмо, и Роберт Джордан вдруг понял, что они с девушкой не одни здесь, и он понял еще, что ему трудно смотреть на нее, потому что, когда он на нее смотрит, у него даже голос меняется. Он нарушил второе правило из тех двух, которые следует соблюдать, чтобы ладить с людьми, говорящими по-испански: угощать мужчин табаком, а женщин не трогать. Но он вдруг понял, что ему нечего считаться с этим. Мало ли есть такого на свете, с чем он совершенно не считается, зачем же считаться с этим?— У тебя очень красивое лицо, — сказал он Марии. — Как жалко, что я не видел тебя с длинными волосами.— Они отрастут, — сказала она. — Через полгода будут длинные.— Ты бы посмотрел, какая она была, когда мы привели ее сюда. Вот уродина! Глядеть тошно было.— А ты здесь с кем? — спросил Роберт Джордан, пытаясь овладеть собой. — Ты с Пабло?Она глянула на него и засмеялась, потом хлопнула его по коленке.— С Пабло? Ты разве не видел Пабло?— Ну, тогда с Рафаэлем. Я видел Рафаэля.— И не с Рафаэлем.— Она ни с кем, — сказал цыган. — Чудная какая-то. Ни с кем. А стряпает хорошо.— Правда, ни с кем? — спросил ее Роберт Джордан.— Ни с кем. Никогда и ни с кем. Ни для забавы, ни по-настоящему. И с тобой не буду.— Нет? — сказал Роберт Джордан и почувствовал, как что-то снова подступило у него к горлу. — Это хорошо. У меня нет времени на женщин, что правда, то правда.— И пятнадцати минут нет? — поддразнил его цыган. — И четверти часика?Роберт Джордан смолчал. Он смотрел на эту девушку, Марию, и у него так сдавило горло, что он не решался заговорить.Мария взглянула на него и засмеялась, потом вдруг покраснела, но глаз не отвела.— Ты покраснела, — сказал ей Роберт Джордан. — Ты часто краснеешь?— Нет, никогда.— А сейчас покраснела.— Тогда я уйду в пещеру.— Не уходи, Мария.— Уйду, — сказала она и не улыбнулась. — Сейчас уйду в пещеру. — Она подняла с земли железную сковороду, с которой они ели, и все четыре вилки. Движения у нее были угловатые, как у жеребенка, и такие же грациозные.— Кружки вам нужны? — спросила она.Роберт Джордан все еще смотрел на нее, и она опять покраснела.— Не надо так, — сказала она. — Мне это неприятно.— Уходи от них, — сказал ей цыган. — На. — Он зачерпнул из каменной миски и протянул полную кружку Роберту Джордану, следившему взглядом за девушкой, пока та, пригнув голову у низкого входа, не скрылась в пещере с тяжелой сковородой.— Спасибо, — сказал Роберт Джордан. Теперь, когда она ушла, голос его звучал как обычно. — Но больше не нужно. Мы уж и так много выпили.— Надо прикончить, — сказал цыган. — Там еще полбурдюка. Мы одну лошадь навьючили вином.— Это было в последнюю вылазку Пабло, — сказал Ансельмо. — С тех пор он так и сидит здесь без дела.— Сколько вас здесь? — спросил Роберт Джордан.— Семеро и две женщины.— Две?— Да. Еще mujer женщина, жена (исп.)
самого Пабло.— А где она?— В пещере. Девушка стряпает плохо. Я похвалил, только чтобы доставить ей удовольствие. Она больше помогает mujer Пабло.— А какая она, эта mujer Пабло?— Ведьма, — усмехнулся цыган. — Настоящая ведьма. Если, по-твоему, Пабло урод, так ты посмотри на его женщину. Зато смелая. Во сто раз смелее Пабло. Но уж ведьма — сил нет!— Пабло раньше тоже был смелый, — сказал Ансельмо. — Раньше он был настоящий человек, Пабло.— Он столько народу убил, больше, чем холера, — сказал цыган. — В начале войны Пабло убил больше народу, чем тиф.— Но он уже давно сделался muy flojo очень слаб (исп.)
, — сказал Ансельмо. — Совсем сдал. Смерти боится.— Это, наверно, потому, что он стольких сам убил в начале войны, — философически заметил цыган. — Пабло убил больше народу, чем бубонная чума.— Да, и к тому же разбогател, — сказал Ансельмо. — И еще он пьет. Теперь он хотел бы уйти на покой, как matador de toros. Как матадор. А уйти нельзя.— Если он перейдет линию фронта, лошадей у него отнимут, а его самого заберут в армию, — сказал цыган. — Я бы в армию тоже не очень торопился.— Какой цыган любит армию! — сказал Ансельмо.— А за что ее любить? — спросил цыган. — Кому охота идти в армию? Для того мы делали революцию, чтобы служить в армии? Я воевать не отказываюсь, а служить не хочу.— А где остальные? — спросил Роберт Джордан. Его клонило ко сну после выпитого вина; он растянулся на земле, и сквозь верхушки деревьев ему были видны маленькие предвечерние облака, медленно плывущие над горами в высоком испанском небе.— Двое спят в пещере, — сказал цыган. — Двое на посту выше, в горах, где у нас стоит пулемет. Один на посту внизу. Да они, наверно, все спят.Роберт Джордан перевернулся на бок.— Какой у вас пулемет?— Называется как-то по-чудному, — сказал цыган. — Вот ведь, вылетело из головы!Должно быть, ручной пулемет, подумал Роберт Джордан.— А какой у него вес? — спросил он.— Снести и одному можно, но очень тяжелый, с тремя складными ножками. Мы раздобыли его в нашу последнюю серьезную вылазку. Еще до вина.— А патронов к нему сколько?— Гибель, — сказал цыган. — Целый ящик, такой, что с места не сдвинешь.Наверно, пачек пятьсот, подумал Роберт Джордан.— А как он заряжается — диском или лентой?— Круглыми жестянками, они вставляются сверху.Да, конечно, «льюис», подумал Роберт Джордан.— Ты что-нибудь понимаешь в пулеметах? — спросил он старика.— Nada, — сказал Ансельмо. — Ничего.— А ты? — обратился он к цыгану.— Я знаю, что они стреляют очень быстро, а ствол так накаляется, что рука не терпит, — гордо ответил цыган.— Это все знают, — презрительно сказал Ансельмо.— Может, и знают, — сказал цыган.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
, — сказал он. — Кто это к нам идет?— Старик и с ним динамитчик, — ответил Пабло и опустил рюкзак у самого входа в пещеру. Ансельмо тоже опустил свой рюкзак, а Роберт Джордан снял с плеча карабин и приставил его к скале.— Убери подальше от пещеры, — сказал человек, строгавший палку. У него были голубые глаза на темном, цвета прокопченной кожи, красивом цыганском лице. — Там горит огонь.— Встань и убери: сам, — сказал Пабло. — Отнеси вон к тому дереву.Цыган не двинулся с места и сказал что-то непечатное, потом лениво добавил:— Ладно, оставь здесь. Взлетишь на воздух. Сразу вылечишься от всех своих болезней.— Что это ты делаешь? — Роберт Джордан сел рядом с цыганом. Цыган показал ему палку, которую строгал. Это была поперечина к лежавшему тут же капкану в форме четверки.— На лисиц, — пояснил он. — Вот эта деревянная дуга ломает им хребет. — Он ухмыльнулся, взглянув на Джордана. — Вот так — понятно? — Он жестом показал, как действует капкан, потом замотал головой, отдернул пальцы и вытянул руки, изображая лису с перебитым хребтом. — Очень удобно, — сказал он.— Он ловит зайцев, — сказал Ансельмо. — Он же цыган: поймает зайца, а всем говорит, что лису. А если поймает лису, скажет, что попался слон.— А если поймаю слона? — спросил цыган и снова показал все свои белые зубы и подмигнул Роберту Джордану.— Тогда скажешь — танк, — ответил Ансельмо.— Поймаю и танк, — сказал цыган. — И танк будет. Тогда говори все, что тебе угодно.— Цыгане не столько убивают, сколько болтают об этом, — сказал Ансельмо.Цыган подмигнул Роберту Джордану и снова принялся строгать палку.Пабло не было видно, он ушел в пещеру — Роберт Джордан надеялся, что за едой. Он сидел на земле рядом с цыганом, и солнце, проглядывая сквозь верхушки деревьев, пригревало его вытянутые ноги. Из пещеры доносился запах оливкового масла, лука и жареного мяса, и у него подводило желудок от голода.— Танк можно подорвать, — сказал он цыгану. — Это не очень трудно.— Вот этим? — Цыган показал на рюкзаки.— Да, — ответил ему Роберт Джордан. — Я тебя научу. Делается нечто вроде капкана. Это не очень трудно.— И мы с тобой подорвем танк?— Конечно, — сказал Роберт Джордан. — А что тут такого?— Эй! — крикнул цыган, обращаясь к Ансельмо. — Поставь мешки в надежное место. Слышишь? Это ценная вещь.Ансельмо хмыкнул.— Пойду за вином, — сказал он Роберту Джордану.Роберт Джордан встал, оттащил рюкзаки от входа и прислонил их к дереву с разных сторон. Он знал, что в этих рюкзаках, и предпочитал держать их подальше один от другого.— Принеси и мне кружку, — сказал цыган.— А тут есть вино? — спросил Роберт Джордан, опять усаживаясь рядом с цыганом.— Вино? А как же! Целый бурдюк. Уж за полбурдюка ручаюсь.— И чем закусить — тоже?— Все есть, друг, — сказал цыган. — Мы едим, как генералы.— А что цыгане делают на войне? — спросил его Роберт Джордан.— Так и остаются цыганами.— Хорошее дело.— Самое лучшее, — сказал цыган. — Как тебя зовут?— Роберто. А тебя?— Рафаэль. А про танк это ты всерьез?— Конечно! Что же тут такого?Ансельмо вынес из пещеры глубокую каменную миску, полную красного вина, а на пальцах у него были нанизаны три кружки.— Смотри, — сказал он. — У них даже кружки нашлись. — Следом за ним вышел Пабло.— Скоро и мясо будет готово, — сказал он. — Покурить у тебя есть?Роберт Джордан подошел к рюкзакам, развязал один, нащупал внутренний карман и вынул оттуда плоскую коробку русских папирос, из тех, что ему дали в штабе Гольца. Он провел ногтем большого пальца вдоль узкой грани коробки и, открыв крышку, протянул папиросы Пабло. Тот взял штук шесть и, зажав их в своей огромной ручище, выбрал одну и посмотрел ее на свет. Папиросы были как сигареты, но длиннее и с мундштуком в виде картонной трубочки.— Воздуху много, а табака мало, — сказал Пабло. — Я их знаю. Такие курил тот, прежний, у которого чудное имя.— Кашкин, — сказал Роберт Джордан и угостил папиросами цыгана и Ансельмо, которые взяли по одной. — Берите больше, — сказал он, и они взяли еще по одной. Он прибавил каждому по четыре штуки, и они поблагодарили его, взмахнув два раза кулаком с зажатыми папиросами, так что папиросы нырнули вниз и снова поднялись кверху, точно шпага, которой отдают салют.— Да, — сказал Пабло. — Чудное имя.— Что ж, выпьем. — Ансельмо зачерпнул вина из миски и подал кружку Роберту Джордану, потом зачерпнул себе и цыгану.— А мне не надо? — спросил Пабло. Они сидели вчетвером у входа в пещеру.Ансельмо отдал ему свою кружку и пошел в пещеру за четвертой. Вернувшись, он наклонился над миской, зачерпнул себе полную кружку вина, и все чокнулись.Вино было хорошее, с чуть смолистым привкусом от бурдюка, прекрасное вино, легкое и чистое. Роберт Джордан пил его медленно, чувствуя сквозь усталость, как оно разливается теплом по всему телу.— Сейчас будет мясо, — сказал Пабло. — А этот иностранец с чудным именем — как он умер?— Его окружили, и он застрелился.— Как же это случилось?— Он был ранен и не хотел сдаваться в плен.— А подробности известны?— Нет, — солгал Роберт Джордан, Он прекрасно знал подробности и знал также, что говорить об этом сейчас не следует.— Он все уговаривался с нами, что мы его пристрелим, если он будет ранен во время того дела, с поездом, и не сможет уйти, — сказал Пабло. — Он очень чудно говорил.Ему и тогда это не давало покоя, подумал Роберт Джордан. Бедный Кашкин.— Но он был против самоубийства, — сказал Пабло. — Мы с ним говорили об этом. И еще он очень боялся, что его будут пытать.— Об этом он тоже говорил? — спросил Роберт Джордан.— Да, — сказал цыган. — Об этом он всем нам говорил.— А ты был, когда взрывали поезд?— Да. Мы все там были.— Он очень чудно говорил, — сказал Пабло. — Но человек был смелый.Бедный Кашкин, думал Роберт Джордан. От него: здесь, наверно, было больше вреда, чем пользы. Жаль, я не знал, что это уже тогда не давало ему покоя. Надо было убрать его отсюда. Людей, которые ведут такие разговоры, нельзя и близко подпускать к нашей работе. Таких разговоров вести нельзя. От этих людей, даже если они выполняют задание, все равно больше вреда, чем пользы.— Он был какой-то странный, — сказал Роберт Джордан. — Немножко тронутый.— А взрывы устраивал ловко, — сказал цыган. — И человек был смелый.— А все-таки тронутый, — сказал Роберт Джордан. — Когда берешься за такое дело, надо иметь голову на плечах и чтобы она работала как следует. Все эти разговоры ни к чему.— А ты? — спросил Пабло. — Если тебя ранят у этого моста, захочешь ты, чтобы тебя оставили?— Слушай, — сказал Роберт Джордан и, наклонившись, зачерпнул себе еще кружку вина. — Слушай внимательно. Если мне когда-нибудь понадобится попросить человека об одолжении, так я тогда и попрошу.— Хорошо, — одобрительно сказал цыган. — Это правильный разговор. Ага! Вот и мясо!— Ты уже ел, — сказал Пабло.— Я еще два раза могу поесть, — ответил цыган. — А посмотрите, кто несет!Девушка нагнулась, выходя из пещеры с большой железной сковородой, и Роберт Джордан увидел ее лицо вполоборота и сразу же заметил то, что делало ее такой странной. Она улыбнулась и сказала:— Hola, camarada.И Роберт Джордан сказал:— Salud, — и принудил себя не смотреть на нее в упор и не отводить глаз в сторону.Она поставила железную сковороду на землю перед ним, и он увидел, какие у нее красивые смуглые руки. Теперь она смотрела ему прямо в лицо и улыбалась. Ее зубы поблескивали белизной на смуглом лице, кожа и глаза были одинакового золотисто-каштанового оттенка. Скулы у нее были широкие, глаза веселые, губы полные, линия рта прямая. Каштановые волосы золотились, как спелая пшеница, сожженная солнцем, но они были подстрижены совсем коротко — чуть длиннее меха на бобровой шкурке. Она улыбнулась, глядя Роберту Джордану в лицо, подняла руку и провела ладонью по голове, приглаживая волосы, но они тут же снова поднялись ежиком. У нее очень красивое лицо, подумал Роберт Джордан. Она была бы очень красивая, если б не стриженые волосы.— Вот так и причесываюсь, без гребешка, — сказала она Роберту Джордану и засмеялась. — Ну, ешь. Не надо меня разглядывать. Это мне в Вальядолиде такую прическу сделали. Теперь уже начинают отрастать.Она села напротив и посмотрела на него. Он тоже посмотрел на нее. Она улыбнулась и обхватила руками колени. Когда она села так, штаны у нее вздернулись кверху у щиколоток, открывая прямые длинные ноги. Он видел ее высокие маленькие груди, обтянутые серой рубашкой. И при каждом взгляде на нее Роберт Джордан чувствовал, как у него что-то подступает к горлу.— Тарелок нет, — сказал Ансельмо. — И ножей тоже. Режь своим. — Четыре вилки девушка прислонила к краям железной сковороды зубцами вниз.Они ели прямо со сковороды, по испанскому обычаю — молча. Мясо было заячье, поджаренное с луком и зеленым перцем, и к нему — соус из красного вина, в котором плавал мелкий горошек. Хорошо прожаренная зайчатина легко отделялась от костей, а соус был просто великолепный. За едой Роберт Джордан выпил еще кружку вина. Пока он ел, девушка все время смотрела на него. Остальные смотрели только на мясо и ели. Роберт Джордан подобрал куском хлеба соус, оставшийся на его части сковороды, сдвинул косточки в сторонку, подобрал соус на том месте, где они лежали, потом начисто вытер хлебом вилку, вытер нож, спрятал его и доел хлеб. Нагнувшись над миской, он зачерпнул себе полную кружку вина, а девушка все сидела, обхватив руками колени, и смотрела на него.Роберт Джордан отпил полкружки, но когда он заговорил с девушкой, у него опять что-то подступило к горлу.— Как тебя зовут? — спросил он. Пабло быстро взглянул на него, услышав, как он сказал это. Потом встал и ушел.— Мария. А тебя?— Роберто. Ты давно здесь, в горах?— Три месяца.— Три месяца?Она снова провела рукой по голове, на этот раз смущенно, а он смотрел на ее волосы, короткие, густые и переливающиеся волной, точно пшеница под ветром на склоне холма.— Меня обрили, — сказала она. — Нас постоянно брили — в тюрьме, в Вальядолиде. За три месяца всего вот на столько отросли. Я с того поезда. Нас везли на юг. После взрыва многих арестованных опять поймали, а меня нет. Я пришла сюда с ними.— Это я ее нашел, перед тем как нам уходить, — сказал цыган. — Она забилась между камнями. Вот была уродина! Мы взяли ее с собой, но дорогой думали, что придется ее бросить.— А тот, что тогда был вместе с ними? — спросила Мария. — Такой же светлый, как ты. Иностранец. Где он?— Умер, — сказал Роберт Джордан. — В апреле.— В апреле? Поезд тоже был в апреле.— Да, — сказал Роберт Джордан. — Он умер через десять дней после этого.— Бедный, — сказала Мария. — Он был очень смелый. А ты тоже этим занимаешься?— Да.— И поезда тоже взрывал?— Да. Три поезда.— Здесь?— В Эстремадуре, — сказал он. — Перед тем как перебраться сюда, я был в Эстремадуре. В Эстремадуре таких, как я, много. Там для нас дела хватает.— А зачем ты пришел сюда, в горы?— Меня прислали вместо того, который был здесь раньше. А потом, я давно знаю эти места. Еще до войны знал.— Хорошо знаешь?— Не так чтобы очень, но я быстро освоюсь. У меня хорошая карта и проводник хороший.— Старик. — Она кивнула. — Старик, он очень хороший.— Спасибо, — сказал ей Ансельмо, и Роберт Джордан вдруг понял, что они с девушкой не одни здесь, и он понял еще, что ему трудно смотреть на нее, потому что, когда он на нее смотрит, у него даже голос меняется. Он нарушил второе правило из тех двух, которые следует соблюдать, чтобы ладить с людьми, говорящими по-испански: угощать мужчин табаком, а женщин не трогать. Но он вдруг понял, что ему нечего считаться с этим. Мало ли есть такого на свете, с чем он совершенно не считается, зачем же считаться с этим?— У тебя очень красивое лицо, — сказал он Марии. — Как жалко, что я не видел тебя с длинными волосами.— Они отрастут, — сказала она. — Через полгода будут длинные.— Ты бы посмотрел, какая она была, когда мы привели ее сюда. Вот уродина! Глядеть тошно было.— А ты здесь с кем? — спросил Роберт Джордан, пытаясь овладеть собой. — Ты с Пабло?Она глянула на него и засмеялась, потом хлопнула его по коленке.— С Пабло? Ты разве не видел Пабло?— Ну, тогда с Рафаэлем. Я видел Рафаэля.— И не с Рафаэлем.— Она ни с кем, — сказал цыган. — Чудная какая-то. Ни с кем. А стряпает хорошо.— Правда, ни с кем? — спросил ее Роберт Джордан.— Ни с кем. Никогда и ни с кем. Ни для забавы, ни по-настоящему. И с тобой не буду.— Нет? — сказал Роберт Джордан и почувствовал, как что-то снова подступило у него к горлу. — Это хорошо. У меня нет времени на женщин, что правда, то правда.— И пятнадцати минут нет? — поддразнил его цыган. — И четверти часика?Роберт Джордан смолчал. Он смотрел на эту девушку, Марию, и у него так сдавило горло, что он не решался заговорить.Мария взглянула на него и засмеялась, потом вдруг покраснела, но глаз не отвела.— Ты покраснела, — сказал ей Роберт Джордан. — Ты часто краснеешь?— Нет, никогда.— А сейчас покраснела.— Тогда я уйду в пещеру.— Не уходи, Мария.— Уйду, — сказала она и не улыбнулась. — Сейчас уйду в пещеру. — Она подняла с земли железную сковороду, с которой они ели, и все четыре вилки. Движения у нее были угловатые, как у жеребенка, и такие же грациозные.— Кружки вам нужны? — спросила она.Роберт Джордан все еще смотрел на нее, и она опять покраснела.— Не надо так, — сказала она. — Мне это неприятно.— Уходи от них, — сказал ей цыган. — На. — Он зачерпнул из каменной миски и протянул полную кружку Роберту Джордану, следившему взглядом за девушкой, пока та, пригнув голову у низкого входа, не скрылась в пещере с тяжелой сковородой.— Спасибо, — сказал Роберт Джордан. Теперь, когда она ушла, голос его звучал как обычно. — Но больше не нужно. Мы уж и так много выпили.— Надо прикончить, — сказал цыган. — Там еще полбурдюка. Мы одну лошадь навьючили вином.— Это было в последнюю вылазку Пабло, — сказал Ансельмо. — С тех пор он так и сидит здесь без дела.— Сколько вас здесь? — спросил Роберт Джордан.— Семеро и две женщины.— Две?— Да. Еще mujer женщина, жена (исп.)
самого Пабло.— А где она?— В пещере. Девушка стряпает плохо. Я похвалил, только чтобы доставить ей удовольствие. Она больше помогает mujer Пабло.— А какая она, эта mujer Пабло?— Ведьма, — усмехнулся цыган. — Настоящая ведьма. Если, по-твоему, Пабло урод, так ты посмотри на его женщину. Зато смелая. Во сто раз смелее Пабло. Но уж ведьма — сил нет!— Пабло раньше тоже был смелый, — сказал Ансельмо. — Раньше он был настоящий человек, Пабло.— Он столько народу убил, больше, чем холера, — сказал цыган. — В начале войны Пабло убил больше народу, чем тиф.— Но он уже давно сделался muy flojo очень слаб (исп.)
, — сказал Ансельмо. — Совсем сдал. Смерти боится.— Это, наверно, потому, что он стольких сам убил в начале войны, — философически заметил цыган. — Пабло убил больше народу, чем бубонная чума.— Да, и к тому же разбогател, — сказал Ансельмо. — И еще он пьет. Теперь он хотел бы уйти на покой, как matador de toros. Как матадор. А уйти нельзя.— Если он перейдет линию фронта, лошадей у него отнимут, а его самого заберут в армию, — сказал цыган. — Я бы в армию тоже не очень торопился.— Какой цыган любит армию! — сказал Ансельмо.— А за что ее любить? — спросил цыган. — Кому охота идти в армию? Для того мы делали революцию, чтобы служить в армии? Я воевать не отказываюсь, а служить не хочу.— А где остальные? — спросил Роберт Джордан. Его клонило ко сну после выпитого вина; он растянулся на земле, и сквозь верхушки деревьев ему были видны маленькие предвечерние облака, медленно плывущие над горами в высоком испанском небе.— Двое спят в пещере, — сказал цыган. — Двое на посту выше, в горах, где у нас стоит пулемет. Один на посту внизу. Да они, наверно, все спят.Роберт Джордан перевернулся на бок.— Какой у вас пулемет?— Называется как-то по-чудному, — сказал цыган. — Вот ведь, вылетело из головы!Должно быть, ручной пулемет, подумал Роберт Джордан.— А какой у него вес? — спросил он.— Снести и одному можно, но очень тяжелый, с тремя складными ножками. Мы раздобыли его в нашу последнюю серьезную вылазку. Еще до вина.— А патронов к нему сколько?— Гибель, — сказал цыган. — Целый ящик, такой, что с места не сдвинешь.Наверно, пачек пятьсот, подумал Роберт Джордан.— А как он заряжается — диском или лентой?— Круглыми жестянками, они вставляются сверху.Да, конечно, «льюис», подумал Роберт Джордан.— Ты что-нибудь понимаешь в пулеметах? — спросил он старика.— Nada, — сказал Ансельмо. — Ничего.— А ты? — обратился он к цыгану.— Я знаю, что они стреляют очень быстро, а ствол так накаляется, что рука не терпит, — гордо ответил цыган.— Это все знают, — презрительно сказал Ансельмо.— Может, и знают, — сказал цыган.
1 2 3 4 5 6 7 8 9