– крикнул я, пораженный вдруг странной мыслью. – А как же наша Ника там, в багажнике? Ведь если она…
Ребята покатились со смеху.
– Эх ты, лирик, – мягко сказал Андрей. – Титаноборец. На-ка, посмотри.
Он включил экран грузового отсека. Я увидел разбросанные рогожи и веревки. Безрукая, безголовая статуя исчезла бесследно.
4. НИКЕЯ
Отрывок из поэмы, записанной на магнитофон Л.Шадричем с голоса аэда
Память, сограждане, боги даруют нам, смертным, в подарок, В дар драгоценный, дороже железа и меди тягучей, Тонких хитонов дороже и кубков златых двоеручных.
Нам же, аэдам-кифаробряцателям, боги велели:
Ведать сказанья далеких времен о богах и героях, О чудесах, сотворенных Афиной, о знаменьях Зевса, Песни слагать и тревожить перстами кифарные струны.
Люди за то, на пирах услаждаясь звучаньем кифары, Жареным мясом и светлым вином услаждают аэда.
Ныне послушность в персты мне вселила Афина Паллада, Памяти силу и мужество голоса мне укрепила, Дабы поведать о чуде недавних времен небывалом:
Царь Александр Филиппид македонский, блистающий силой, Богу Арею подобный, мужей-копьеносцев губитель,
Некогда мир покорил, овладевши землей и народом.
Все же не мог Александр избежать неминуемой Керы:
Нет, не копье и не меч, не стрела, заощренная медью, – Тягостный жребий смертельной болезни сразил Александра.
Только развеялся дым от костров погребальных, немедля
Множество царств меж собой поделили мужи-диадохи, Меднообутые войск предводители, слава Эллады.
Были средь них Птолемей, Лисимах и Кассандр богоравный, И Антигон Одноглазый с Деметрием Полиоркетом.
Был и Никатор – Селевк, и немало других диадохов.
Правил Египтом Сотор Птолемей, предводитель героев, Полиоркет же Деметрий с отцом. Антигоном суровым, Правили Фракией с нашей землей – Самофракой цветущей, Островом вечнозеленым средь моря, обильного рыбой.
Боги вселили раздоры и зависть в сердца диадохов.
Царь Птолемей, меднобронный Сотер, повелитель Египта, Множество черных собрал кораблей, оснастил парусами И на катках повелел их спустить на священное море.
Тонких далеколетящих египетских копий собрал он, Луков, мечей медноострых, и масла в амфорах, и мяса.
Выйдя в поход, Птолемей с шлемоблещущим войском Вздумал владенья отнять у Деметрия Полиоркета, Дерзко свершив нападенье нежданное с моря.
Близ Саламина встретив врагов, корабли Антигона В битву вступили жестокую с войском царя Птолемея.
С треском сводя корабли и сцепляясь крюками для боя, Бились мечами ахейцы и копья друг в друга бросали, Кровное братство забыв под кровавой эгидой Арея.
Боги решили отдать предпочтенье врагу Птолемея, Полиоркету Деметрию, сыну царя Антигона.
Бурно с Олимпа шагнула в сраженье крылатая Ника, Крылья богиню несли над верхушками мачт корабельных.
Левой рукою копье поднимала крылатая Ника, Правою, рог прилагая к устам, возвестила победу.
Полиоркета избравши корабль, на носу черноостром
Стала она, кораблям Птолемея копьем угрожая.
…………………………………….
В сердце своем веселяся, Деметрий отдал повеленье В жертву богам, как пристойно, свершить на брегу гекатомбу.
После же войско всю ночь, до восхода багряный Эос, Пищей героев – поджаренным мясом с вином угощалось, С луком сухим, с чесноком благовонным вприкуску – Так же, как вы угостите аэда за это сказанье.
В память победы Деметрий искусного вызвал Скопаса,
Дабы воздвиг на утесе, над гаванью Самофракийской В память победы морской изваянье крылатыя Ники.
Есть меж Кикладами остров, поросший колючкой, Парос, где множество мраморных скал и утесов.
Глыбу паросского мрамора выбрал Скопас богоравный
Тяжкоогромную, чистую, трещин лишенную черных.
Молот тяжелый и острый резец из седого железа В мощные руки зажав, обрубил он излишества глыбы, Сущность оставив богини Победы, стремительной Ники.
После, огладивши статую начисто скобелем острым,
Воском пчелиным до ясного блеска натер изваянье – Изображенье богини Победы, крылатыя Ники, На корабельном носу устремленный в бурном порыве.
…………………………………………
Гражданам Фракии царь Антигон, победитель Сотера, С сыном Деметрием мирным житьем насладиться не дали:
Видно, напрасно им Ника победу дала над врагами.
Славы возжаждав, Деметрий с отцом устремились к Афинам, Новые войны начав, угрожая селеньям ахейским.
Вечные боги послали тогда предсказанье на остров:
Днем, средь сиянья лучей Гелиоса, в глазах у народа
Статуя Ники крылатой исчезла с утеса над морем – Будто и не было здесь сотворенной Скопасом Ники крылатой, шагнувшей вперед с корабельного носа.
…………………………………………….
В битве при Ипсе погиб Антигон, пораженный железом, Сын же, Деметрий, спасаяся бегством, ушел от погони…
5. РАССКАЗЫВАЕТ ЖУРНАЛИСТ Э.Д.МЕЛОУН
Мне с большим трудом удалось уговорить Челленджера поехать в Париж. Всю дорогу он осыпал меня отвратительными ругательствами, как будто я виноват в том, что, кроме ученых, в Лувр пригласили каких-то сыщиков. Но я-то знал старика и помалкивал.
Должен признаться, что наш соотечественник, знаменитый сыщик Шерлок Холмс, оказался чрезвычайно хладнокровным джентльменом. Он спокойно выдержал испепеляющий взгляд Челленджера, которого для иного, менее искушенного человека было бы вполне достаточно, чтобы провалиться на месте. Доктор Ватсон, постоянный спутник Холмса, и мой приятель сэр Артур Конан Доил также держали себя как подобает англичанам.
Впрочем, и старик вначале вел себя вполне прилично. Он с интересом осмотрел постамент исчезнувшей Ники Самофракийской и загадочные рубчатые следы вокруг. При виде этих следов я невольно вспомнил отпечатки ног кошмарных чудищ возле Центрального озера, которое мы некогда открыли в стране Мепл-Уайта, и сказал об этом Челленджеру.
– Чушь! – рявкнул он. – Не лезьте не в свое дело.
Он сунул кулак под седеющую бороду и задумался, глядя на ровную, будто перекушенную двумя челюстями, поверхность пьедестала. Затем он взглянул на нас, и сказал зычным голосом:
– В этом жалком сборище вряд ли найдется человек, знакомый с работой молодого немецкого ученого об относительности времени, так что и говорить не о чем.
– Профессор, – сказал префект полиции. – Позвольте познакомить вас с письмом, полученным дирекцией Лувра. Неизвестный похититель согласен вернуть статую за выкуп – сто тысяч золотых франков. Он пишет, что…
– Какое мне дело до ваших полицейских забот! – прервал его Челленджер.
– Надеюсь, не для того пригласили меня сюда, чтобы рыскать но парижским трущобам в поисках воров.
– Разумеется, профессор, – сказал Холмс. – Но мы бы хотели узнать ваше мнение…
– Что вы можете понять в моем мнении? – закричал Челленджер, сверля Холмса яростным взглядом. – Позволительно будет сказать, мистер сыщик, что хотя объем вашего черепа близок к человеческому, я сомневаюсь, что он вмещает мозг. Вам следует знать свое место – рынок Петтикот-лейн, где вы можете ловить похитителей рваного тряпья. Вы гнусная полицейская ищейка, вот кто вы такой!
Годы не остудили бешеного характера старика. Он бушевал не меньше, чем в те далекие дни, когда профессор Иллингворт из Эдинбурга публично заявил, что Затерянный мир, открытый нами в дебрях Южной Америки, – сплошная мистификация. Но ярость Челленджера разбивалась о холодную сдержанность Холмса, как морской прибой о скалы моей родной Ирландии.
– Вы неправы, сэр, – вступил в разговор сэр Артур. – Мистер Холмс никогда не служил в полиции.
– Я, кажется, беседую не с вами, – немедленно набросился Челленджер на сэра Артура. – Но, если хотите, скажу и о вас. Бросить научную работу, врачебную деятельность и бегать за сенсациями, писать грошовые романы, вызывать духов – вряд ли это отличает ваш уровень, сэр, от уровня игуанодона средних способностей!
Я уже жалел, что привез сюда старика.
– Однако это уже слишком, – сказал сэр Артур, побледнев. – Вы не смеете разговаривать со мной подобным образом.
– Ах, не смею! – взревел профессор, выпячивая грудь колесом. – Так знайте, что мне не раз приходилось проучивать разных нахалов, и не будь я Джордж Эдуард Челленджер, если сейчас не поставлю вас на место!
С этими словами он двинулся на сэра Артура. Тот был очень, очень бледен.
– Вы не сделаете этого, Челленджер! – воскликнул он.
Я попытался остановить старика, но он оттолкнул меня, как ребенка. В следующий момент он кинулся на сэра Артура и обхватил его своими огромными ручищами. Они покатились вниз по лестнице, тузя друг друга. Челленджер продолжал при этом изрыгать проклятия, а сэр Артур только пыхтел, так как его рот был забит профессорской бородой.
И тут Холмс вдруг испустил дикий вопль.
– Джентльмены, ради бога, остановитесь! Обернитесь, умоляю вас!
И мы увидели… Не знаю, как объяснить это чудо, но мы увидели Нику Самофракийскую. Пропавшую Нику! Она будто с неба слетела прямехонько на свой пьедестал. И – еще одно чудо! – у нее теперь были и голова и руки. В одной руке она держала копье, а в другой – боевой рог, приставленный к губам…
Боже милостивый! Я просто не верил своим глазам.
Челленджер и сэр Артур, запыхавшиеся, красные, стояли рядышком внизу, на лестнице, и тоже изумленно смотрели на прекрасную статую.
Затем произошла еще одна поистине невероятная вещь. Рядом с Никой вдруг появился странно одетый молодой человек без сюртука, без шляпы, а у его ног – собака из породы немецких овчарок. Он улыбнулся и помахал нам рукой.
Челленджер так и рванулся к нему.
– Эй, вы, послушайте! – крикнул он. – Одно только слово: из какого вы времени?
– Охотно, – с заметным иностранным акцентом сказал молодой человек. – Сейчас я нахожусь в одном времени с вами… если только вы в самом деле существуете. Это слишком сложно, а у меня нет времени объяснять. Счастливо оставаться!
Видение исчезло, растаяло, растворилось в воздухе.
А теперь приспело время поставить точку, ибо все то, что я мог бы рассказать, покажется сущим пустяком по сравнению с необъяснимым чудом, свидетелями которого все мы были. Жалею только об одном: приходится рассказывать обо всем этом устно – из-за железного запрета, наложенного на прессу.
6. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО АНДРЕЯ КАЛАЧЕВА
Утром мы с Виктором и Шадричем встретились, как договорились, возле главного корпуса, чтобы вместе подняться к Семену Семенычу.
Я не выспался, был мрачно настроен и остро завидовал Джимке, который после ночных приключений беззаботно отсыпался на своей подстилке.
– Семен Семеныч у себя? – спросили мы в приемной.
– Да, – ответила секретарша. – Пройдите, он вас ждет.
«С чего это он нас ждет? – подумал я. – Неужели Жан-Жак уже успел побывать у него и…»
Мы вошли в кабинет. Семен Семеныч и Жан-Жак сидели в креслах друг против друга. По-моему, они только что смеялись, во всяком случае, вид у них был веселый. Ну ясно, уже успел, гад, втереть очки директору.
– Садитесь, товарищи, – пригласил Семен Семеныч. – Садитесь и рассказывайте.
Я начал рассказывать, но что-то я здорово волновался, у меня першило в горле, и тогда Виктор стал продолжать. Он хорошо говорил – спокойно, точно и веско. Семен Семеныч по своему обыкновению тихонько покашливал, его сухое лицо, перечеркнутое сплошной широкой линией черных бровей, было невозмутимо, хотя мы говорили просто ужасные вещи.
– Вот какая история, – негромко проговорил он, когда Виктор умолк. – И не стыдно вам, товарищи?
– Нам? – вскричали мы с Виктором в один голос.
– Да, вам. Как же вы так легко поверили черт знает во что?
– Что значит – легко поверили? – Я вскочил со стула. – Он же сам признался, что запросил выкуп… И мы видели, в книге подчеркнут вес золотых монет…
– Верно, – сказал Жан-Жак. – Я подчеркнул это, когда перед полетом обсуждал с французами сумму выкупа. Она должна была быть такой, чтобы вызвать сенсацию. Ведь основной интерес для нас представляли газетные сообщения.
– Между прочим, Иван Яковлевич, – сказал директор, – вам придется позвонить Михальцеву. Он ждет не дождется часа своего торжества.
– Торжества не будет. Вы сами видите, Семен Семеныч, что мое предположение относительно «эффекта присутствия» в значительной мере…
– Безусловно. Но с другой стороны, прав и Михальцев. – Семен Семеныч похлопал ладонью по стопке газет.
Они помолчали немного.
Никогда еще я не чувствовал себя так погано. Выходит, это был все-таки эксперимент, а не… Я чуть было не взвыл, припомнив, с какими чудовищными обвинениями обрушились мы на Жан-Жака.
– Разрешите поинтересоваться, – раздался спокойный и очень официальный голос Виктора, – на каком основании эксперимент держали в секрете от нас? Полагаю, что мы с Калачевым имеем некоторое отношение…
– Справедливо, – прервал его Семен Семеныч. – Признаться, Иван Яковлевич, я не совсем понял, почему вы настаивали, чтобы Горшенин и Калачев остались непосвященными.
– Что ж, придется ответить откровенно, – сказал Жан-Жак. – Эмоции для нас, ученых, не должны играть решающей роли. Но – ничего не поделаешь – все мы люди. Так сказать, homo sum. При всем моем уважении к нашим молодым друзьям, к их, я сказал бы, незаурядным способностям, мне крайне не нравилось их поведение. Дело не в том, что они склонялись к мнению Михальцева об «эффекте присутствия» и не считались с моим, это их право. Они слишком горячи, Семен Семеныч, да, горячи и грубоваты, и склонны к скоропалительным решениям, особенно это относится к Калачеву. Возможно, я… не совсем прав… но именно поэтому – с чисто воспитательной целью – я решил не брать их в рейс.
Семен Семеныч покашлял и посмотрел на меня.
– Однако, – сказал он, – если вы решили наказать их подобным образом, то, сдается мне, и они не остались в долгу.
– Да уж… – Ироническая улыбка появилась на холеном лице Жан-Жака. – Будьте уверены, они с лихвой отплатили. Не утруждая себя в выборе слов.
– Но почему вы сами на себя наговорили? – вскричал я. – Пусть мы ошиблись, но вы же ничего не отрицали…
– Опровергать всякие вздорные обвинения – это, знаете ли, мне ни к чему. Да и, признаться, мне стало любопытно: что будет дальше? Я решил немного разыграть вас. Конечно, я не ожидал, что вы настолько взбеленитесь, что захотите высадить… ну и так далее.
– Это все из-за Леньки! – вырвалось у меня.
Жан-Жак поморщился:
– Что еще за уменьшительные клички?
– Из-за Лени Шадрича, – поправился я. – Он сказал, что «Джоконду» украли именно в одиннадцатом году, с этого все и началось…
– Правильная догадка, – сказал Семен Семеныч. – Французы рекомендовали эту дату, чтобы гарантировать газетную сенсацию.
Жан-Жак посмотрел на Леню, который внимательно приглядывался к книгам на директорском столе, и сказал:
– Товарищ Шадрич хотя и был вовлечен в возмутительную слежку за мной, оказался наиболее благоразумным из них. Он вел себя спокойно и не поддержал сумасбродных заявлений. Он внес весьма ценное предложение – посетить Самофракию и устранить из времени разрушение статуи. Наконец, когда мы выгружали статую, он вышел по моей просьбе из Лувра за газетами. Без этого эксперимент не дал бы полного результата по вине Калачева и Горшенина, которые не выпустили меня из машины. Весьма прискорбно, но должен признать, Семен Семеныч, что сотрудники палеосектора более дисциплинированны, чем мои, хотя я трачу массу реального времени на их воспитание.
Во как! «Массу реального времени…»
Но делать нечего, надо было просить извинения.
– Прошу извинить меня, Иван Яковлевич, – сказал Виктор. – Но одновременно требую большего доверия.
Я присоединился к нему.
– Ладно, забудем, – великодушно сказал Жан-Жак. – Однако не лишне будет напомнить о правилах поведения. Начну с того, что собаки научных сотрудников не должны проникать в экспериментальную…
– Иван Яковлевич, – прервал его директор, – я думаю, вы проведете эту беседу с товарищами попозже. А теперь прошу учесть следующее. Эксперимент до окончательных выводов должен остаться в тайне. К вашему сведению, молодые люди: всю эту неделю Лувр был закрыт и, кроме сотрудников Дюбуа и Жаклена, никто во Франции не знает, что Ника неделю отсутствовала и что сегодня она появилась с головой и руками. К этому чуду надо еще подготовить общественное мнение. А пока они будут поддерживать версию, будто Нику реставрировали.
– Мы учтем, – сказал Виктор. – Но покажите нам газеты.
Семен Семеныч опять похлопал рукой по стопке французских газет.
– Показывать, собственно, нечего. В газетах ни единого слова о пропаже Ники. Они ничем не отличаются от тех газет за те же числа, что хранятся в архиве.
– Ну, так я и думал, – сказал Виктор. – Активного воздействия на прошлое быть не может.
– Не стоит так категорично, Виктор, – заметил Жан-Жак. – Мы все-таки вошли в прямое соприкосновение с материальными объектами.
– Да, конечно.
1 2 3 4 5 6
Ребята покатились со смеху.
– Эх ты, лирик, – мягко сказал Андрей. – Титаноборец. На-ка, посмотри.
Он включил экран грузового отсека. Я увидел разбросанные рогожи и веревки. Безрукая, безголовая статуя исчезла бесследно.
4. НИКЕЯ
Отрывок из поэмы, записанной на магнитофон Л.Шадричем с голоса аэда
Память, сограждане, боги даруют нам, смертным, в подарок, В дар драгоценный, дороже железа и меди тягучей, Тонких хитонов дороже и кубков златых двоеручных.
Нам же, аэдам-кифаробряцателям, боги велели:
Ведать сказанья далеких времен о богах и героях, О чудесах, сотворенных Афиной, о знаменьях Зевса, Песни слагать и тревожить перстами кифарные струны.
Люди за то, на пирах услаждаясь звучаньем кифары, Жареным мясом и светлым вином услаждают аэда.
Ныне послушность в персты мне вселила Афина Паллада, Памяти силу и мужество голоса мне укрепила, Дабы поведать о чуде недавних времен небывалом:
Царь Александр Филиппид македонский, блистающий силой, Богу Арею подобный, мужей-копьеносцев губитель,
Некогда мир покорил, овладевши землей и народом.
Все же не мог Александр избежать неминуемой Керы:
Нет, не копье и не меч, не стрела, заощренная медью, – Тягостный жребий смертельной болезни сразил Александра.
Только развеялся дым от костров погребальных, немедля
Множество царств меж собой поделили мужи-диадохи, Меднообутые войск предводители, слава Эллады.
Были средь них Птолемей, Лисимах и Кассандр богоравный, И Антигон Одноглазый с Деметрием Полиоркетом.
Был и Никатор – Селевк, и немало других диадохов.
Правил Египтом Сотор Птолемей, предводитель героев, Полиоркет же Деметрий с отцом. Антигоном суровым, Правили Фракией с нашей землей – Самофракой цветущей, Островом вечнозеленым средь моря, обильного рыбой.
Боги вселили раздоры и зависть в сердца диадохов.
Царь Птолемей, меднобронный Сотер, повелитель Египта, Множество черных собрал кораблей, оснастил парусами И на катках повелел их спустить на священное море.
Тонких далеколетящих египетских копий собрал он, Луков, мечей медноострых, и масла в амфорах, и мяса.
Выйдя в поход, Птолемей с шлемоблещущим войском Вздумал владенья отнять у Деметрия Полиоркета, Дерзко свершив нападенье нежданное с моря.
Близ Саламина встретив врагов, корабли Антигона В битву вступили жестокую с войском царя Птолемея.
С треском сводя корабли и сцепляясь крюками для боя, Бились мечами ахейцы и копья друг в друга бросали, Кровное братство забыв под кровавой эгидой Арея.
Боги решили отдать предпочтенье врагу Птолемея, Полиоркету Деметрию, сыну царя Антигона.
Бурно с Олимпа шагнула в сраженье крылатая Ника, Крылья богиню несли над верхушками мачт корабельных.
Левой рукою копье поднимала крылатая Ника, Правою, рог прилагая к устам, возвестила победу.
Полиоркета избравши корабль, на носу черноостром
Стала она, кораблям Птолемея копьем угрожая.
…………………………………….
В сердце своем веселяся, Деметрий отдал повеленье В жертву богам, как пристойно, свершить на брегу гекатомбу.
После же войско всю ночь, до восхода багряный Эос, Пищей героев – поджаренным мясом с вином угощалось, С луком сухим, с чесноком благовонным вприкуску – Так же, как вы угостите аэда за это сказанье.
В память победы Деметрий искусного вызвал Скопаса,
Дабы воздвиг на утесе, над гаванью Самофракийской В память победы морской изваянье крылатыя Ники.
Есть меж Кикладами остров, поросший колючкой, Парос, где множество мраморных скал и утесов.
Глыбу паросского мрамора выбрал Скопас богоравный
Тяжкоогромную, чистую, трещин лишенную черных.
Молот тяжелый и острый резец из седого железа В мощные руки зажав, обрубил он излишества глыбы, Сущность оставив богини Победы, стремительной Ники.
После, огладивши статую начисто скобелем острым,
Воском пчелиным до ясного блеска натер изваянье – Изображенье богини Победы, крылатыя Ники, На корабельном носу устремленный в бурном порыве.
…………………………………………
Гражданам Фракии царь Антигон, победитель Сотера, С сыном Деметрием мирным житьем насладиться не дали:
Видно, напрасно им Ника победу дала над врагами.
Славы возжаждав, Деметрий с отцом устремились к Афинам, Новые войны начав, угрожая селеньям ахейским.
Вечные боги послали тогда предсказанье на остров:
Днем, средь сиянья лучей Гелиоса, в глазах у народа
Статуя Ники крылатой исчезла с утеса над морем – Будто и не было здесь сотворенной Скопасом Ники крылатой, шагнувшей вперед с корабельного носа.
…………………………………………….
В битве при Ипсе погиб Антигон, пораженный железом, Сын же, Деметрий, спасаяся бегством, ушел от погони…
5. РАССКАЗЫВАЕТ ЖУРНАЛИСТ Э.Д.МЕЛОУН
Мне с большим трудом удалось уговорить Челленджера поехать в Париж. Всю дорогу он осыпал меня отвратительными ругательствами, как будто я виноват в том, что, кроме ученых, в Лувр пригласили каких-то сыщиков. Но я-то знал старика и помалкивал.
Должен признаться, что наш соотечественник, знаменитый сыщик Шерлок Холмс, оказался чрезвычайно хладнокровным джентльменом. Он спокойно выдержал испепеляющий взгляд Челленджера, которого для иного, менее искушенного человека было бы вполне достаточно, чтобы провалиться на месте. Доктор Ватсон, постоянный спутник Холмса, и мой приятель сэр Артур Конан Доил также держали себя как подобает англичанам.
Впрочем, и старик вначале вел себя вполне прилично. Он с интересом осмотрел постамент исчезнувшей Ники Самофракийской и загадочные рубчатые следы вокруг. При виде этих следов я невольно вспомнил отпечатки ног кошмарных чудищ возле Центрального озера, которое мы некогда открыли в стране Мепл-Уайта, и сказал об этом Челленджеру.
– Чушь! – рявкнул он. – Не лезьте не в свое дело.
Он сунул кулак под седеющую бороду и задумался, глядя на ровную, будто перекушенную двумя челюстями, поверхность пьедестала. Затем он взглянул на нас, и сказал зычным голосом:
– В этом жалком сборище вряд ли найдется человек, знакомый с работой молодого немецкого ученого об относительности времени, так что и говорить не о чем.
– Профессор, – сказал префект полиции. – Позвольте познакомить вас с письмом, полученным дирекцией Лувра. Неизвестный похититель согласен вернуть статую за выкуп – сто тысяч золотых франков. Он пишет, что…
– Какое мне дело до ваших полицейских забот! – прервал его Челленджер.
– Надеюсь, не для того пригласили меня сюда, чтобы рыскать но парижским трущобам в поисках воров.
– Разумеется, профессор, – сказал Холмс. – Но мы бы хотели узнать ваше мнение…
– Что вы можете понять в моем мнении? – закричал Челленджер, сверля Холмса яростным взглядом. – Позволительно будет сказать, мистер сыщик, что хотя объем вашего черепа близок к человеческому, я сомневаюсь, что он вмещает мозг. Вам следует знать свое место – рынок Петтикот-лейн, где вы можете ловить похитителей рваного тряпья. Вы гнусная полицейская ищейка, вот кто вы такой!
Годы не остудили бешеного характера старика. Он бушевал не меньше, чем в те далекие дни, когда профессор Иллингворт из Эдинбурга публично заявил, что Затерянный мир, открытый нами в дебрях Южной Америки, – сплошная мистификация. Но ярость Челленджера разбивалась о холодную сдержанность Холмса, как морской прибой о скалы моей родной Ирландии.
– Вы неправы, сэр, – вступил в разговор сэр Артур. – Мистер Холмс никогда не служил в полиции.
– Я, кажется, беседую не с вами, – немедленно набросился Челленджер на сэра Артура. – Но, если хотите, скажу и о вас. Бросить научную работу, врачебную деятельность и бегать за сенсациями, писать грошовые романы, вызывать духов – вряд ли это отличает ваш уровень, сэр, от уровня игуанодона средних способностей!
Я уже жалел, что привез сюда старика.
– Однако это уже слишком, – сказал сэр Артур, побледнев. – Вы не смеете разговаривать со мной подобным образом.
– Ах, не смею! – взревел профессор, выпячивая грудь колесом. – Так знайте, что мне не раз приходилось проучивать разных нахалов, и не будь я Джордж Эдуард Челленджер, если сейчас не поставлю вас на место!
С этими словами он двинулся на сэра Артура. Тот был очень, очень бледен.
– Вы не сделаете этого, Челленджер! – воскликнул он.
Я попытался остановить старика, но он оттолкнул меня, как ребенка. В следующий момент он кинулся на сэра Артура и обхватил его своими огромными ручищами. Они покатились вниз по лестнице, тузя друг друга. Челленджер продолжал при этом изрыгать проклятия, а сэр Артур только пыхтел, так как его рот был забит профессорской бородой.
И тут Холмс вдруг испустил дикий вопль.
– Джентльмены, ради бога, остановитесь! Обернитесь, умоляю вас!
И мы увидели… Не знаю, как объяснить это чудо, но мы увидели Нику Самофракийскую. Пропавшую Нику! Она будто с неба слетела прямехонько на свой пьедестал. И – еще одно чудо! – у нее теперь были и голова и руки. В одной руке она держала копье, а в другой – боевой рог, приставленный к губам…
Боже милостивый! Я просто не верил своим глазам.
Челленджер и сэр Артур, запыхавшиеся, красные, стояли рядышком внизу, на лестнице, и тоже изумленно смотрели на прекрасную статую.
Затем произошла еще одна поистине невероятная вещь. Рядом с Никой вдруг появился странно одетый молодой человек без сюртука, без шляпы, а у его ног – собака из породы немецких овчарок. Он улыбнулся и помахал нам рукой.
Челленджер так и рванулся к нему.
– Эй, вы, послушайте! – крикнул он. – Одно только слово: из какого вы времени?
– Охотно, – с заметным иностранным акцентом сказал молодой человек. – Сейчас я нахожусь в одном времени с вами… если только вы в самом деле существуете. Это слишком сложно, а у меня нет времени объяснять. Счастливо оставаться!
Видение исчезло, растаяло, растворилось в воздухе.
А теперь приспело время поставить точку, ибо все то, что я мог бы рассказать, покажется сущим пустяком по сравнению с необъяснимым чудом, свидетелями которого все мы были. Жалею только об одном: приходится рассказывать обо всем этом устно – из-за железного запрета, наложенного на прессу.
6. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО АНДРЕЯ КАЛАЧЕВА
Утром мы с Виктором и Шадричем встретились, как договорились, возле главного корпуса, чтобы вместе подняться к Семену Семенычу.
Я не выспался, был мрачно настроен и остро завидовал Джимке, который после ночных приключений беззаботно отсыпался на своей подстилке.
– Семен Семеныч у себя? – спросили мы в приемной.
– Да, – ответила секретарша. – Пройдите, он вас ждет.
«С чего это он нас ждет? – подумал я. – Неужели Жан-Жак уже успел побывать у него и…»
Мы вошли в кабинет. Семен Семеныч и Жан-Жак сидели в креслах друг против друга. По-моему, они только что смеялись, во всяком случае, вид у них был веселый. Ну ясно, уже успел, гад, втереть очки директору.
– Садитесь, товарищи, – пригласил Семен Семеныч. – Садитесь и рассказывайте.
Я начал рассказывать, но что-то я здорово волновался, у меня першило в горле, и тогда Виктор стал продолжать. Он хорошо говорил – спокойно, точно и веско. Семен Семеныч по своему обыкновению тихонько покашливал, его сухое лицо, перечеркнутое сплошной широкой линией черных бровей, было невозмутимо, хотя мы говорили просто ужасные вещи.
– Вот какая история, – негромко проговорил он, когда Виктор умолк. – И не стыдно вам, товарищи?
– Нам? – вскричали мы с Виктором в один голос.
– Да, вам. Как же вы так легко поверили черт знает во что?
– Что значит – легко поверили? – Я вскочил со стула. – Он же сам признался, что запросил выкуп… И мы видели, в книге подчеркнут вес золотых монет…
– Верно, – сказал Жан-Жак. – Я подчеркнул это, когда перед полетом обсуждал с французами сумму выкупа. Она должна была быть такой, чтобы вызвать сенсацию. Ведь основной интерес для нас представляли газетные сообщения.
– Между прочим, Иван Яковлевич, – сказал директор, – вам придется позвонить Михальцеву. Он ждет не дождется часа своего торжества.
– Торжества не будет. Вы сами видите, Семен Семеныч, что мое предположение относительно «эффекта присутствия» в значительной мере…
– Безусловно. Но с другой стороны, прав и Михальцев. – Семен Семеныч похлопал ладонью по стопке газет.
Они помолчали немного.
Никогда еще я не чувствовал себя так погано. Выходит, это был все-таки эксперимент, а не… Я чуть было не взвыл, припомнив, с какими чудовищными обвинениями обрушились мы на Жан-Жака.
– Разрешите поинтересоваться, – раздался спокойный и очень официальный голос Виктора, – на каком основании эксперимент держали в секрете от нас? Полагаю, что мы с Калачевым имеем некоторое отношение…
– Справедливо, – прервал его Семен Семеныч. – Признаться, Иван Яковлевич, я не совсем понял, почему вы настаивали, чтобы Горшенин и Калачев остались непосвященными.
– Что ж, придется ответить откровенно, – сказал Жан-Жак. – Эмоции для нас, ученых, не должны играть решающей роли. Но – ничего не поделаешь – все мы люди. Так сказать, homo sum. При всем моем уважении к нашим молодым друзьям, к их, я сказал бы, незаурядным способностям, мне крайне не нравилось их поведение. Дело не в том, что они склонялись к мнению Михальцева об «эффекте присутствия» и не считались с моим, это их право. Они слишком горячи, Семен Семеныч, да, горячи и грубоваты, и склонны к скоропалительным решениям, особенно это относится к Калачеву. Возможно, я… не совсем прав… но именно поэтому – с чисто воспитательной целью – я решил не брать их в рейс.
Семен Семеныч покашлял и посмотрел на меня.
– Однако, – сказал он, – если вы решили наказать их подобным образом, то, сдается мне, и они не остались в долгу.
– Да уж… – Ироническая улыбка появилась на холеном лице Жан-Жака. – Будьте уверены, они с лихвой отплатили. Не утруждая себя в выборе слов.
– Но почему вы сами на себя наговорили? – вскричал я. – Пусть мы ошиблись, но вы же ничего не отрицали…
– Опровергать всякие вздорные обвинения – это, знаете ли, мне ни к чему. Да и, признаться, мне стало любопытно: что будет дальше? Я решил немного разыграть вас. Конечно, я не ожидал, что вы настолько взбеленитесь, что захотите высадить… ну и так далее.
– Это все из-за Леньки! – вырвалось у меня.
Жан-Жак поморщился:
– Что еще за уменьшительные клички?
– Из-за Лени Шадрича, – поправился я. – Он сказал, что «Джоконду» украли именно в одиннадцатом году, с этого все и началось…
– Правильная догадка, – сказал Семен Семеныч. – Французы рекомендовали эту дату, чтобы гарантировать газетную сенсацию.
Жан-Жак посмотрел на Леню, который внимательно приглядывался к книгам на директорском столе, и сказал:
– Товарищ Шадрич хотя и был вовлечен в возмутительную слежку за мной, оказался наиболее благоразумным из них. Он вел себя спокойно и не поддержал сумасбродных заявлений. Он внес весьма ценное предложение – посетить Самофракию и устранить из времени разрушение статуи. Наконец, когда мы выгружали статую, он вышел по моей просьбе из Лувра за газетами. Без этого эксперимент не дал бы полного результата по вине Калачева и Горшенина, которые не выпустили меня из машины. Весьма прискорбно, но должен признать, Семен Семеныч, что сотрудники палеосектора более дисциплинированны, чем мои, хотя я трачу массу реального времени на их воспитание.
Во как! «Массу реального времени…»
Но делать нечего, надо было просить извинения.
– Прошу извинить меня, Иван Яковлевич, – сказал Виктор. – Но одновременно требую большего доверия.
Я присоединился к нему.
– Ладно, забудем, – великодушно сказал Жан-Жак. – Однако не лишне будет напомнить о правилах поведения. Начну с того, что собаки научных сотрудников не должны проникать в экспериментальную…
– Иван Яковлевич, – прервал его директор, – я думаю, вы проведете эту беседу с товарищами попозже. А теперь прошу учесть следующее. Эксперимент до окончательных выводов должен остаться в тайне. К вашему сведению, молодые люди: всю эту неделю Лувр был закрыт и, кроме сотрудников Дюбуа и Жаклена, никто во Франции не знает, что Ника неделю отсутствовала и что сегодня она появилась с головой и руками. К этому чуду надо еще подготовить общественное мнение. А пока они будут поддерживать версию, будто Нику реставрировали.
– Мы учтем, – сказал Виктор. – Но покажите нам газеты.
Семен Семеныч опять похлопал рукой по стопке французских газет.
– Показывать, собственно, нечего. В газетах ни единого слова о пропаже Ники. Они ничем не отличаются от тех газет за те же числа, что хранятся в архиве.
– Ну, так я и думал, – сказал Виктор. – Активного воздействия на прошлое быть не может.
– Не стоит так категорично, Виктор, – заметил Жан-Жак. – Мы все-таки вошли в прямое соприкосновение с материальными объектами.
– Да, конечно.
1 2 3 4 5 6