Сказал несколько слов. При возвращении дамы бросились целовать руки и немного потрепали Аликс и меня… Затем мы вышли на балкон на Александровскую площадь и кланялись огромной массе народа… Около шести часов вышли на набережную к катеру через большую толпу офицеров и публики. Вернулись в Петергоф в семь с четвертью. Вечер провели спокойно.23 июля. Утром узнал добрую весть: Англия объявила войну Германии.24 июля. Австрия наконец объявила нам войну. Теперь положение совершенно определенно».Так началась война, погубившая империи.31 декабря он оглядывался, как всегда, на прошедший год:«Молились Господу Богу о даровании нам победы в наступающем году. И о тихом, спокойном житье после нее. Благослови и укрепи, Господи, наше несравненное, доблестное и безропотное воинство на дальнейшие подвиги».А что же Распутин? Поняв, что война уже началась, он быстро переменился. Оправившись от раны, он вскоре вернется в Петербург. А пока шлет телеграммы. Впоследствии будут много писать о некоей таинственной телеграмме, которую тотчас послал Распутин императрице, где он предрек неминуемую гибель в войне.И сама Аликс в это потом поверила и рассказывала впоследствии в Тобольске об этой таинственной телеграмме. Но я прочел совсем иную телеграмму, посланную Распутиным в эти дни, где Григорий… предсказывает победу:20 июля 1914 года. «Всяко зло и коварство получат злоумышленники сторицей… Сильна благодать Господня, под ее покровом останемся в величии».Да, как всегда, он предсказывает то, что хотят сейчас услышать его хозяева.Но вернувшись в Петербург, почувствовав метания Аликс, Распутин попытался возобновить свои апокалипсические предсказания. И Николай тотчас запретил ему посещать дворец. Как всегда, «Святой черт» переменился. И вот уже он заявляет своим почитательницам: «Я рад этой войне. Она избавит нас от двух больших зол: от пьянства и от немецкой дружбы». «ПРЕКРАСНЫЙ ПОРЫВ ОХВАТИЛ ВСЮ РОССИЮ» Жгут немецкие представительства, Литературно-художест-венный кружок изгоняет людей с немецкими фамилиями, будущий премьер-министр Штюрмер думает, не поменять ли ему свою немецкую фамилию. Петербург стал называться Петроградом.Все споры в Думе забыты. Единение, единение! Как и в Думе, забыты все разногласия в большой Романовской Семье. Теперь, в дни народной войны, Николай получил право простить всех. Дядя Павел и брат Миша возвращаются в Россию. Чтобы здесь погибнуть…Он вспоминает времена прапрадеда: эта война, как война с Наполеоном, Отечественная… Он отправляется в Москву — в древнюю столицу, символ Отечества.Кремль. В беломраморный Георгиевский зал входят император и Семья. Алексея (он недавно ушиб ногу) несет на руках дядька матрос, рядом с царицей— сестра Элла… Слова императора:«Прекрасный порыв охватил всю Россию, без различия племен и народностей. Отсюда, из сердца Русской земли, я посылаю моим храбрым воинам горячее приветствие. С нами Бог!»У Успенского собора, у колокольни Ивана Великого — необозримые толпы. Колокольный звон заглушает восторженные крики толпы. И гофмаршал граф Бенкендорф, глядя на ликующую толпу, говорит победно-насмешливо: «Вот это и есть та самая революция, которую нам обещали в Берлине?»Да, в Берлине предупреждали: если будет война — она закончится революцией в России. Впрочем, об этом Николая предупредили много раньше — в самом начале царствования.Но теперь все забыто: звучат ликующие крики — это народ встречает Царскую Семью. На лице Аликс — радость, впервые за много месяцев. Мечта сбылась. Как неожиданно свершилось это долгожданное единение: народ и царь!В сумраке Успенского собора — придворные певчие в серебряных костюмах славного XVII века — истока Романовской Династии… Звучит Божественная Литургия. Драгоценные камни на облачениях духовенства мерцают в свечах.Всего через три года затерянная в зимней Сибири Семья будет вспоминать об этой ликующей Москве, колокольном звоне, об этом восторге народа при виде своего императора.«Сведения официальные и частные, доходящие до меня со всей России, одинаковы. Одни и те же народные восклицания, благоговейное усердие, одно и то же объединение вокруг царя… Никакого разногласия. Тяжелые дни 1905 года кажутся навсегда вычеркнутыми из памяти. Собирательная душа Святой Руси с 1812 года не выражалась с такой силой», — записал в своем дневнике французский посол.С торжествующей ноты начался эпилог царствования.В 1914 году среди революционеров, высланных в Туруханский край, царило уныние, граничащее с отчаянием.«Все сомкнулось, все революции спрятались, все думали только о совместном служении Родине. Очень легко дышится в этой чистой атмосфере, ставшей почти неизвестной у нас», — писал думский депутат.Прелюбопытная компания собралась в тот год в Туруханской ссылке: целые дни проводил на койке, уткнувшись лицом в стену, безвестный грузин. Он перестал следить за собой, перестал даже мыть посуду, и собака облизывала его тарелки.Всего через четыре года он будет жить за Кремлевской стеной — там, где сейчас царь и его Семья…А вот другой революционер — он тоже впал тогда в безнадежность и жесточайшую депрессию. В сентябре 1914 года с ним встретился другой туруханский ссыльный большевик, Свердлов. Свердлова связывала с ним не только общность взглядов, но давняя нежная дружба. И с огорчением Свердлов написал жене: «Несколько дней пробыл с Жоржем. С ним дело плохо… Положительно невозможно ему жить долго вдали от кипучей жизни. Нужно найти хотя бы какой-нибудь исход для его энергии».«Жорж» — одна из партийных кличек Филиппа Голощекина. Так они встретились в Туруханском крае, два старых друга, Голощекин и Свердлов — два будущих организатора расстрела царя и его Семьи.Царь и Семья — в Кремле, окруженные ликующим народом, а будущие их убийцы пока далеко, в Сибири, в безнадежном Туруханском крае.Великий князь Николай Николаевич становится Верховным Главнокомандующим. Вскоре царь отправляется на фронт к армии, в Ставку.Царь уезжает на войну, и царица пишет ему письма. Почти каждый день… «Царь уезжал на войну» — так начинаются сказки…Когда-то, в идиллическом XIX веке, готовясь стать повелителями страны, они писали друг другу бесконечные письма. И вот теперь, накануне прощания с троном, все повторяется! Между этими двумя потоками писем — вся их жизнь. Жизнь, которая не требовала от них обращаться к перу — ибо за 20 лет они так редко расставались… И вот Война.В 1917 году, перед арестом, царица начнет уничтожать свои бумаги. Но письма не тронет, хотя в них были страшные проклятия тогда уже победившей Думе. Рискуя гневом победителей, она сохранит их, ибо в этих письмах была ее вечная неутолимая страсть к «мальчику», к ее «Солнечному Свету».Как и когда-то, они пишут друг другу по-английски. Прошло два десятилетия с тех пор, как она приехала в Россию. Но по-прежнему она думает на языке бабушки Виктории. 652 письма напишет она ему. Последнее, 653-е будет отправлено ею тайно и не нумеровано. В конце писем она ставит крест: «Спаси и сохрани». Он отвечает ей куда реже, часто телеграммами. Что делать — царь воюет. ГЛАВА 7. «Я перечитываю твои письма и стараюсь представить, что это беседует со мной мой любимый» (Роман в письмах) Да, там они разговаривают друг с другом… И я выхватываю обрывки их исчезнувшей речи…Она: «Ц(арское) С(ело), 1914 год, 19 сентября. Мой родной, мой милый, я так счастлива за тебя, что тебе удалось поехать, так как знаю, как глубоко ты страдал все это время — твой беспокойный сон это доказывает… Вместе с тем, что я сейчас переживаю с тобой, с дорогой нашей Родиной и народом, я болею душой и за мою маленькую „старую“ Родину, за ее войска, за Эрни… В силу эгоизма, я уже сейчас страдаю от разлуки. Мы не привыкли разлучаться… И притом, я так бесконечно люблю моего драгоценного мальчика. Вот уже 20 лет, как я — твоя, и каким блаженством были все эти годы…»20 сентября 1914 года: «Мой возлюбленный! Я отдыхаю в постели перед обедом, девочки ушли в церковь, а Бэби кончает свой обед… О любовь моя, как тяжело было прощаться с тобой и видеть это одинокое бледное лицо с большими грустными глазами в окне вагона, — я восклицала мысленно: „Возьми меня с собой…“ Вернувшись домой, я не выдержала и стала молиться, затем легла и покурила, чтобы оправиться. Когда глаза мои приняли более приличный вид, я поднялась наверх к Алексею и полежала некоторое время на диване около него в темноте… Прощай, мой мальчик, мой Солнечный Свет. Я поцеловала и благословила твою подушку. Ты всегда в моих мыслях и молитвах».Он: «Ставка 22.09.14. Сердечное спасибо за милое письмо… Я прочел его перед сном. Какой это был ужас — расставаться с тобою, дорогими детьми, хотя и знал, что это ненадолго. Первую ночь я спал плохо, потому что паровозы грубо дергали поезд на каждой станции… Я прибыл сюда в 5.30, шел сильный дождь и было холодно. Николаша встретил меня на станции, по прибытии в Ставку… мне был сделан длинный интересный доклад в их поезде, где, как я и предвидел, жара была страшная… Возлюбленная моя, часто-часто целую тебя… теперь я очень свободен, и есть время подумать о своей женушке и семействе. Странно, но это так».Она: «24.09.14… Голубчик, я надеюсь, ты лучше спишь теперь, чего не могу сказать о себе. Мозг все время усиленно работает и не хочет отдохнуть. Тысячи мыслей и комбинаций появляются и сбивают с толку… Я перечитываю твои письма и стараюсь представить, что это беседует со мной мой любимый. Как-никак, мы так мало видим друг друга. Ты так занят, а я не люблю допекать тебя расспросами, когда ты приходишь утомленный. Мы никогда не бываем с тобой вдвоем одни…»«25.09.14 года… С добрым утром, мое сокровище…»И опять — тайники души: «Эта ужасная война — кончится ли она когда-нибудь? Я уверена, что Вильгельм переживает подчас отчаяние при мысли, что он сам, под влиянием русофобской клики, начал войну и ведет свой народ к гибели. Все эти маленькие государства долгие годы после войны будут нести ее тяжелые последствия. Сердце мое обливается кровью при мысли о том, сколько труда потратили папґа и Эрни для того, чтобы наша маленькая родина достигла процветания… Молитвы и беззаветная вера в Божью милость дают человеку силу все переносить…» (Сколько раз она будет произносить эти слова потом — в том, последнем их доме!) «Наш Друг помогает тебе нести тяжелый крест и великую ответственность, все пойдет хорошо — правда на нашей стороне». («Наш Друг», «Гр.» или «Он» — так она называла в переписке «Святого черта». Этот третий будет постоянно присутствовать в ее письмах. Полтораста раз упомянет она его.) Николай возвращается в Царское, но вскоре опять «царь уезжает на войну». И как всегда — уже в вагоне он находит ее письмо. Это ее обычай.Она: «20 октября… Час разлуки вновь приблизился, и сердце сжимается… Но я радуюсь за тебя: ты уедешь, получишь новые впечатления и почувствуешь себя ближе к войскам… Завтра минет 20 лет со дня твоего вступления на престол и моего перехода в православие. Как быстро пролетели эти годы! Как много мы пережили вместе…»«22.10.14… Какая это низость, что сбросили с аэроплана бомбы над виллой короля Альберта (бельгийского короля. — Авт.)… Слава Богу, это не причинило никакого вреда. Но я никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь пытался убить государя только потому, что он враг во время войны». (Они все еще жили в XIX веке, и новый век удивлял их.) «Я поцеловала твою подушку. Мысленно вижу тебя лежащим в твоем купе и мысленно осыпаю поцелуями твое лицо».«24.10.14… Сегодня было много раненых, один офицер пробыл 4 дня в госпитале у Ольги и говорит, что никогда не видел другой, подобной ей сестры…» (Теперь она работала в госпитале вместе с дочерьми.) «27.10.14… О, эта ужасная война!.. Мысль о чужих страданиях, пролитой крови терзает душу… Весь мир несет потери. Но должно же быть что-то хорошее из всего этого, и не напрасно они все должны проливать свою кровь. Трудно постигнуть смысл жизни. „Так и надо, потерпи“. Вот и все, что можно сказать. Как хотелось бы вернуться вновь к былым спокойным дням. Но нам придется долго ждать…»Он: «27.10.14. Наконец-то я могу написать несколько строчек. Здесь я застал старого Петюшу (это все тот же принц Петя Ольденбургский, муж его сестры Ольги. — Авт.). Три часа провели под огнем тяжелой австрийской артиллерии… Петя держал себя с большим холоднокровием и просит для себя награды. Я дал ему георгиевское оружие, отчего он чуть не помешался… Всю субботу имел удовольствие провести с Мишей, который стал совершенно прежний и опять такой милый».(Миша вернулся, его жена стала носить титул графини Брасовой. И вскоре Миша получит Георгиевский крест, командуя конниками «Дикой дивизии». Они были похожи — Ники и Миша, они очень любили друг друга. И своих жен… Графиня Брасова никогда не прощала Семье своего унижения. Перед революцией — на исходе 1916 года «ее салон часто распахивал двери перед левыми депутатами Думы. В придворных кругах ее даже обвиняют в измене царизму. А она рада этим слухам. Они создают ей популярность. Она говорит вещи, за которые другой отведал бы лет двадцать Сибири». Так записал в своем дневнике все тот же Палеолог.И опять Николай в Царском Селе, чтобы вскоре вновь уехать…Она: «17.11.14… О, как ужасно одиночество после твоего отъезда! Хотя со мной остались наши дети, но с тобой уходит часть моей жизни — мы с тобой одно… Ты всегда приносишь с собой „обновление“ — как говорит наш Друг… Отрадно знать, что его молитвы следуют за тобой… Это хорошо, что ты сможешь основательно потолковать с Н(иколашей). Ты сообщишь ему свое мнение о некоторых лицах и подскажешь ему некоторые мысли…» (До «Друга» уже дошли известия, что Верховный Главнокомандующий собирает сведения против него. Он пожаловался «маме» — и вот Аликс уже просит Николая внушить Верховному «некоторые мысли».) «Вспоминаю нашу последнюю ночь — так ужасно тоскливо без тебя, так тихо — никто не живет в этом этаже. Святые ангелы да хранят тебя…»Он: «18.11.14. Мое возлюбленное солнышко, душка-женушка. Я прочел твое письмо и чуть не расплакался… На этот раз мне удалось взять себя в руки в момент расставания, но тяжела была борьба… Любовь моя, страшно тебя недостает, так недостает, что невозможно и выразить! Я постараюсь писать очень часто, ибо, к удивлению, убедился, что могу писать во время движения поезда… Моя висячая трапеция оказалась очень практичной и полезной. Я много раз подвешивался и взбирался на нее перед едой. В самом деле отличная штука в поезде, дает встряску телу и всему организму».Из воспоминаний К.Шеболдаева (пенсионер, работал в МВД):«Когда я приехал в Свердловск, меня повели в Ипатьевский дом. Тогда это уже было особое развлечение для избранных — водить в дом, где постреляли царскую семью. Кстати, около забора мне показали место, где у него была трапеция. Когда он приехал, он ее сразу подвесил и начал крутить „солнышко“. И ноги у него поднялись над забором. Тогда они тотчас решили сделать двойной забор».Она: «Письмо 250… 20.11.14. Запоздалый комар летает вокруг моей головы в то время, как я тебе пишу, дорогой мой, я ежедневно утром и вечером целую и крещу твою подушку — тоскую по ее любимому хозяину. Сегодня очень мягкая погода, Бэби катается в своем автомобиле. Потом Ольга… возьмет его в Большой дворец, чтобы навестить офицеров, лежащих там и желающих его видеть. Я слишком устала, чтоб с ними ехать… к тому же, нам предстоит ампутация в большом лазарете. Меня преследуют ужасные запахи от этих зараженных ран…»Уже погибла в болотах Пруссии армия Самсонова, поражения и потери охладили энтузиазм. Раненые, беженцы, пот, кровь и грязь. В этот ужас была погружена вся Европа.Она: «24.11.14. Вести с фронта причиняют такую тревогу… Я не придаю, конечно, значения городским сплетням, которые расстраивают нервы… Я верю исключительно тому, что сообщает Николаша. Тем не менее, я просила Аню протелеграфировать Другу, что дело обстоит очень серьезно и что мы просим его помолиться».«25.11.14. Пишу тебе в величайшей спешке несколько строк. Все это утро провели в работе. Один солдат умер во время операции — такой ужас. Это первый подобный случай… Девочки выказали мужество, хотя ни они, ни Аня никогда не видели смерти так близко… Можешь себе представить, как это потрясло нас. Как близка всегда смерть».«Как близка смерть…»В это время он ехал на Кавказ через казачьи станицы.Он: «25.11.14, в поезде. Моя возлюбленная душка-солнышко! Мы с Н.П. (он взял с собой в путешествие Николая Павловича Саблина — любимого флигель-адъютанта. — Авт.) едем по живописному краю, для меня новому, с высокими горами по одну сторону и степями по другую. Я долго сидел у открытой двери вагона, с наслаждением вдыхая теплую свежесть воздуха. На каждой станции платформы битком набиты народом, множество детей… Они так милы в своих крохотных папахах на голове… Поезд страшно трясет, так что ты извини за мой почерк… После лазаретов я с Н.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55