Намедни он меня спас от смерти лютой, а нынче помог поднять наше воинство на врага! — С этими словами боярин снял с себя крест и протянул его майору.— А годится ли такая замена? — засомневался царь.— Давайте спросим у духовенства, — предложил Рыжий.— Годится, не извольте беспокоиться! — великодушно прогудел майор, принимая крест от боярина Андрея.— Ну так благословляю вас, понимаешь, на счастливую жизнь на благо самим себе, царю и Отечеству! — с пафосом произнес Дормидонт. — Будьте здоровы и живите долго, себе в радость и народу в утешение!Жених и невеста, взявшись за руки, смущенно поцеловались, а новопоставленный священник, подняв кооперативный крест, проревел:— Многая, многая, многая лета, аллилуйя!И хоть майор не был уверен, что именно эти слова следует исполнять при помолвке, но та искренность, с какой он это делал, сторицей искупала все неточности и погрешности.— Ну, такое дело не мешало бы и отпраздновать, — заявил Дормидонт. -Тащите из подвала вино и пенные меды!— Государь! — предостерегающе поднял палец Серапионыч.— А для меня — квас, — продолжал царь, — там должен быть жбан… И вообще, чего это мы тут в темноте сидим, пойдемте, понимаешь, вовнутрь, свечки зажжем и будем праздновать!— Батюшка, здесь веселее! — возразила Танюшка.— Да, на свежем воздухе пользительнее для здоровья, — поддержал ее Серапионыч.— Ну так давайте дровишек принесем, костерок разведем, — предложил Дормидонт. — И будем, понимаешь, веселиться!
x x x
Князь Григорий был вне себя. Внешне это выражалось лишь в нервных движениях пальцев, быстро перебегавших по перстням с крупными каменьями. Да в тяжелом немигающем взгляде. Этот взгляд скользил по лицам солдат, бесславно вернувшихся в Белую Пущу.— Вы бежали, как зайцы, — тихо сказал князь Григорий.Тон был таков, что спорить охотников не нашлось.— Вы не солдаты — вы мразь. А Каширский мне говорил о вас как о смелых и отважных воинах.— Я только… — попытался встрять маг.— Вас, недоносков, — продолжал князь, даже не обратив внимания на Каширского, — вас били в Прибалтике, вас били в Молдавии, вас били в Абхазии. Теперь вас побили и здесь. А я-то поверил вашим клятвам. Да вы в состоянии только грабить мирных селян. Вы не солдаты — вы разбойники.И вдруг из толпы князева воинства, стоявшего понурив головы, раздался блеющий голос:— Князь, не вели казнить!…— Это еще кто? — брезгливо спросил Григорий.Из толпы выпростался мужичок в драной рубахе и грязных портках.— Это я, я разбойник! Я потомственный лиходей и душегуб!— Откуда он здесь взялся? — процедил сквозь зубы князь.— С войском прибежал, — услужливо доложил Каширский.— Так ведь все бежали, — развел ручонками грозный атаман. Правда, уже бывший.— Херр Григорий, — зашептал князю в ухо стоявший за его спиной Херклафф, — отдайте его мне. Их бин его кушать.— Ведьму с котом надо было кушать. — небрежно бросил князь и продолжил уже громче: — Настоящему злодею всегда найдется место при моем дворе. — Григорий выдержал паузу. — Будет выгребать навоз на конюшне. А такие солдаты, — он произнес это слово, как выплюнул, — мне даже и на это не нужны.Дама В Черном придвинулась бочком к униженному и оскорбленному Соловью.— А ты мне понравился, — шепнула она, — там, на дороге. Завтра вечером я приду к тебе на конюшню.Чувственный оскал дамы был последней каплей. Нервы Петровича не выдержали, и он, великий злодей и душегуб, восстановитель справедливости, гроза богатеев, рухнул без чувств, как куль с дерьмом.
x x x
Несмотря на то, что стрелки на «Командирских» часах майора Селезня давно перевалили за полночь, веселье в загородном царском тереме было в полном разгаре. Царь Дормидонт, который со вчерашнего дня не пил ничего крепче кваса, с удивлением обнаружил, что для истинного веселья вовсе не обязательно употребление вина и прочих горячительных жидкостей — главное, было бы общество приятных и симпатичных тебе людей.Остальные употребляли, но в меру. Каждый в свою. Майор пил на брудершафт с правой головой Змея Горыныча, то есть с воеводой Полканом.— Ты мужик, и я мужик, — говорил Селезень, — сладим!— Конечно, сладим, — радостно соглашался Полкан. Так как майор угощал его очищенной пшеничной водкой из царских погребов, а не самогонкой от Бабы Яги, то воевода не дурел, а наоборот — чувствовал прилив новых идей: -Иваныч, когда ты с Василием снова пойдешь на князя Григория, то действуй по строгим правилам нашей военной науки. А коли поймаешь этого заморского чародея, так первым делом зови меня — я из него душу вытрясу, но заставлю нас расколдовать.— Будет сделано, Полкаша, — деловито отвечал майор, целуя воеводу прямо в зеленую морду. — Да я сам из него душу вытрясу, дабы неповадно было моего лучшего друга обижать!Употребляемая Полканом высококачественная водка оказала благотворное воздействие и на его соседку — среднюю голову, то есть княжну Ольгу, обычно бывшую не в духе вследствие состояния, которое в народе называется «во чужом пиру похмелье».Ольга охотно беседовала с царевной Танюшкой, которая интересовалась, какие подвенечные платья были в ходу два века назад.— Да какая разница, дорогая царевна, в каком платье под венец идти, -говорила Ольга, — лишь бы по своей воле и за хорошего человека. Вот тебе повезло, так будь счастлива.— А я уж и так счастлива! — чуть не запрыгала царевна. И погрустнела: — Жаль только, не могу я тебя, Ольга Ивановна, пригласить к себе на свадьбу.— А ведь и я тоже могла быть счастлива, — тяжко вздохнула Ольга. — И как этот пес Григорий охмурил меня? Не иначе ему тот заморский колдун помог… А у меня был другой жених — умный, статный, храбрый, он даже Григорию не боялся в глаза говорить, что про него думает. И когда узнал о моем замужестве, то я не услышала от него ни слова упрека. — С огромного круглого глаза княжны скатилась горючая слеза. — Но и его постигла столь же страшная участь…— Он? — догадалась Танюшка, чуть заметно кивнув в сторону левой головы.— Да, — кивнула княжна. — Боярин Перемет. Увидела бы ты его лет двести тому обратно…Перемет, к счастью, не прислушивался к разговору двух высокородных особ — он беседовал с детективом Дубовым. Василий, уже прикидывая возможность экспедиции в Новую Ютландию, расспрашивал Перемета об этой стране.— По правде сказать, я мало что знаю об этой стране, — отвечал Перемет. — Мы туда вообще-то не суемся. Там чуть не каждый третий мнит себя славным витязем, а для любого из них истинная радость повоевать с драконом, а уж убить дракона… Хотя на что нам такая жизнь? — вздохнул Перемет. -Не станешь ведь каждому встречному объяснять, кто такой Змей Горыныч на самом деле! Слыхал только, что Ново-Ютландский король Александр очень сильно зависит от князя Григория и вынужден чуть не во всем ему подчиняться.— Как вы думаете, способен ли он выступить против князя Григория?— Открыто вряд ли. Но помочь врагам Григория, думаю, мог бы.Василий что-то черкнул себе в блокнот.— А есть ли возможность незаметно проникнуть в замок князя Григория? И вообще, что его замок из себя представляет? — продолжал расспросы Василий. — Я там был только один раз, да и то ничего в потемках не разглядел.Перемет задумался:— Вообще-то замок не очень старый — при Шушках ничего подобного не было, его отстроил уже князь Григорий, причем по образцу рыцарских замков Пруссии или Фландрии. Мне в моем нынешнем облике туда хода не было, так что об устройстве замка я ничего толком сказать не могу. Хотя да — Ягоровна, ну, то есть настоящая Ягоровна, а не ваша госпожа Чаликова, как-то говорила, что из замка ведет какой-то потайной лаз. И что будто бы Григорий раньше им пользовался, когда по ночам отправлялся попить кровушки окрестных поселян. Но сохранился ли этот лаз по сей день и где он выходит наружу — бог весть… — Перемет немного помолчал. Молчал и Василий, ожидая, что его собеседник еще что-то вспомнит. Но Перемет заговорил совсем о другом: — А насчет Марфы, мне кажется, Васятка прав. Если человек будет думать только о выгоде, то ничего не получится, будь он хоть трижды Иван-царевич. И мой вам совет — постарайтесь первым делом захватить именно этого колдуна, Эдуарда Фридрихыча, пока он у Григория в Пуще. Недаром же он два века спустя снова сюда пожаловал. А уж через него и до князя скорее доберетесь.— Постараемся, — кивнул Василий.
x x x
Совсем пригорюнившись, Петрович сидел на куче конского навоза и размышлял опревратностях разбойничьей судьбы.Внезапно его чуть не ослепил яркий свет, исходивший из какой-то странной лампадки, которую держал в руке некий господин.— О, здрафстфуйте, дорогой херр Петрофич! — сладким голоском произнес незнакомец, и Соловей с ужасом узнал того улыбчивого господина, что его чуть не съел на большой дороге. Грозный Атаман попытался было зарыться в то, на чем сидел, а господин Херклафф тем временем деловито водил фонариком по сторонам.— Зер гут, и даже посуда есть ф наличии, — радостно добавил людоед, когда луч выхватил из тьмы вилы и лопату. — Пошелайте мне приятнофо аппетита!Петрович дрожал, как осиновый лист — спасения ждать было неоткуда. Но тут совершенно неожиданно в конюшне вспыхнула еще одна точно такая же лампадка — ее держала Дама В Черном, или, иначе говоря, Анна Сергеевна Глухарева.Увидав Петровича, Анна Сергеевна с похотливым урчанием двинулась в сторону навозной кучи, но дорогу к вожделенной цели ей преградил Херклафф:— Либе фройляйн, што фам здесь надо?— Его! — решительно указала Анна Сергеевна на Петровича. Тот дрожал пуще прежнего и прикидывал, что хуже — быть съеденным или еще раз обесчещенным. Ни то, ни другое его совсем не радовало.— Пардон, фройляйн, однако я пришел раньше фас, — учтиво раскланялся Херклафф.— А мне плевать! — надменно процедила Глухарева. — Прочь с дороги!С этими словами Дама подбежала к Петровичу и сходу завалила его на навозную кучу. Так как Соловей не был знаком с первой заповедью жертвы насилия, то вместо того чтобы расслабиться и получить удовольствие, он дико заверещал. Однако Анну Сергеевну, похоже, это еще больше возбуждало — она чуть не зубами разрывала на Петровиче его неказистую одежку.Оторопевший от такой наглости Херклафф не сразу пришел в себя, а когда увидал, что его добыча вот-вот достанется сопернице, решительно схватил Петровича за ногу и потянул к себе. Анна Сергеевна не сдавалась, а несчастный Петрович, чувствуя, что его вот-вот разорвут пополам, орал уже просто неблагим матом.И тут дверь распахнулась, и в конюшню ворвались трое охранников с секирами наголо.— Что за шум? — грубо спросил старший.— А мы тут разфлекаемся, — нехотя выпустив Петровича и состроив некое подобие улыбки крокодила, чуть не пропел людоед. — Не так ли, фройляйн?— Так, — буркнула Анна Сергеевна, столь же нехотя оторвавшись от Петровича.— Развлекайтесь потише, — подозрительно оглядев всех троих, сказал охранник.— А-а, ну так мы уше заканчифаем, — елейным голосом произнес Херклафф. С этими словами он как ни в чем не бывало подал руку Глухаревой. Та бросила последний вожделенный взор на Петровича и, увлекаемая людоедом, вместе с ним покинула конюшню.Главный охранник погрозил кулаком жалобно поскуливающему Грозному Атаману и вместе со своими товарищами вышел следом за Анной Сергеевной и Херклаффом. Петрович вновь остался наедине с кромешной темнотой и кучей навоза.
x x x
А на веранде царского терема веселье шло своим ходом: уже изрядно хлебнувший из своей скляночки доктор Серапионыч обучал Чумичку, царевну Танюшку и боярина Андрея танцевать летку-енку, а Дормидонт, глядя на них, хлопал в ладоши и заливался беззаботным смехом, будто малое дитя.В это же время Чаликова и Рыжий, расположившись на деревянных чурках возле костра, негромко беседовали.— Извините, господин Рыжий, за чисто журналистское любопытство, -говорила Чаликова. — Я ведь так понимаю, что ваша реальность не ограничивается Кислоярским царством, Белой Пущей и ближайшими окрестностями, не так ли?— Да, разумеется, — согласился Рыжий, подкинув в костер небольшое полено.— А мне вот интересно — что находится у вас на месте наших Москвы, Петербурга, ну там Парижа, Рима и прочих центров мировой цивилизации?— Я не очень хорошо знаком с той действительностью, которую вы называете своей, — чуть подумав, ответил Рыжий. — Я ведь бывал не дальше вашего Кислоярска, мне надолго отлучаться нельзя. Но я слышал и о Москве, и о Ленингра… то есть Санкт-Петербурге. В нашей действительности Москва -это небольшой захудалый городок на периферии Смоленского княжества, а на месте Санкт-Петербурга до сих пор стелятся нетронутые чухонские болота.— А я вот за это время успела побывать и в Москве, и в Петербурге, -сказала Надя. — Ну, в Москве-то я постоянно живу, у меня там родители и брат, хотя в последнее время больше бываю в Кислоярске. А вот Петербург… Знали бы вы, какая это красота, какое величие — одетая в гранит Нева, Зимний дворец, Мойка, Адмиралтейство, белые ночи, когда одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса…В глазах Рыжего промелькнула какая-то неясная тень, однако он выдавил из себя любезную улыбку:— Да, должно быть, это весьма красивый город.— И вы знаете, там живут очень интересные люди. Я вот познакомилась с одной семьей. — И, не глядя на собеседника, Чаликова добавила: — Некие Веревкины. — Рыжий непроницаемо молчал, наблюдая за искорками костра, и Надя продолжила: — Очень милая и интеллигентная семья, Марья Петровна уже на пенсии, а Семен Васильевич еще работает, преподает в школе математику. Знаете, жизнь сейчас трудная, на одну пенсию прожить сложно, а они все никак не могут отказаться от советских привычек — ну там читать «Новый Мир», ходить в музеи, на выставки, в театр…— И где они живут? — разомкнул уста Рыжий.— Да там же, где и раньше, на Литейном, — ответила Надя. — Впрочем, вам это название, должно быть, ни о чем не говорит. Сын у них пропал без вести лет двадцать назад или чуть больше, а дочка замужем, у нее двое детей, и живут они, если не ошибаюсь, в Тихвине, это под Санкт-Петербургом.— Весьма любопытно, — заметил Рыжий. — Непонятно только, для чего вы все это мне рассказываете?— Да, действительно, — согласилась Чаликова. — Совершенно не для чего.Неожиданно Рыжий вскочил:— Давайте, Надя, подойдем поближе к терему. Кажется, наш Государь занялся раздачей слонов, надо проследить, чтобы он не очень увлекался. -Рыжий подал Наде руку, и они направились к терему.А на веранде царь Дормидонт, собрав вокруг себя всех, кто находился в тереме, толкал речь:— Ну что, мы тут, понимаешь ли, собрались все те, кто ковал нашу победу над лютым ворогом. И я решил всех вас наградить по-царски!— Но в пределах реальных возможностей, — добавил Рыжий, вступая вместе с Чаликовой на веранду.— Ну, тебя, Танюшка, я уж наградил, — продолжал царь, — дал добро на замужество.— Благодарю тебя, батюшка! — низко поклонилась Танюшка.— А ты чего, понимаешь, желаешь? — оборотился царь к боярину Андрею.Тот поднялся:— Государь, если я и принес какую-то пользу тебе и Отечеству, то не ради наград!Царь нахмурился:— Ты что, невежа, отказываешься от царской милости? Так я тебя накажу!Боярин Андрей поклонился:— На все твоя воля, царь-батюшка. Готов принять любое наказание.— А наказание будет такое, — продолжал Дормидонт. — Назначаю тебя царь-городским головой, заместо пройдохи Длиннорукого.У боярина от такого наказания чуть не отвисла челюсть, а Рыжий обрадовался:— Прекрасная идея! Да мы теперь такое провернем — не только канализацию, но и водопровод построим. А там, глядишь, и на электрификацию замахнемся…— Ну, заладила сорока, — вздохнул царь. — А ты помолчи, зятек любезный. — И обернулся к Дубову: — Ну а ты чего желаешь, Василий Николаич?Детектив несколько смутился:— Ваше Величество, в раскрытии мангазейского заговора мне очень помогли два скомороха, Антип и Мисаил…— А, помню, — подхватил Дормидонт, — когда-то они состояли у меня на службе. Князь Святославский уже мне замолвил за них словечко, и я отдал распоряжение возвернуть их обоих взад на службу в Потешный приказ. А ты скажи, чего сам желаешь.— Ну ладно, — решился Василий. — Государь, не могли бы вы написать для меня рекомендательное письмо к вашему коллеге, королю Новой Ютландии Александру?— Чего-чего? — удивился царь. — Хочешь, я тебе пожалую шубу со своего плеча?— Да нет, мне бы письмецо…— А может, терем в Царь-Городе? Это я могу.— Да нет, Государь, на что мне терем? Письмо бы…— Ну ладно, будь по-твоему, — вздохнул царь. — Чую, тут какой-то подвох, да что с тобой поделаешь… Чего писать-то?— Так уже все готово, — подскочил к нему Рыжий, на ходу вытаскивая из-под кафтана мелко исписанную грамоту.— О, так вы уже все сговорились, — хмыкнул Дормидонт, — принимая бумагу. — Что ж тут написано? «Прошу принять подателей сего и оказать всяческое содействие…» А, ну это другое дело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
x x x
Князь Григорий был вне себя. Внешне это выражалось лишь в нервных движениях пальцев, быстро перебегавших по перстням с крупными каменьями. Да в тяжелом немигающем взгляде. Этот взгляд скользил по лицам солдат, бесславно вернувшихся в Белую Пущу.— Вы бежали, как зайцы, — тихо сказал князь Григорий.Тон был таков, что спорить охотников не нашлось.— Вы не солдаты — вы мразь. А Каширский мне говорил о вас как о смелых и отважных воинах.— Я только… — попытался встрять маг.— Вас, недоносков, — продолжал князь, даже не обратив внимания на Каширского, — вас били в Прибалтике, вас били в Молдавии, вас били в Абхазии. Теперь вас побили и здесь. А я-то поверил вашим клятвам. Да вы в состоянии только грабить мирных селян. Вы не солдаты — вы разбойники.И вдруг из толпы князева воинства, стоявшего понурив головы, раздался блеющий голос:— Князь, не вели казнить!…— Это еще кто? — брезгливо спросил Григорий.Из толпы выпростался мужичок в драной рубахе и грязных портках.— Это я, я разбойник! Я потомственный лиходей и душегуб!— Откуда он здесь взялся? — процедил сквозь зубы князь.— С войском прибежал, — услужливо доложил Каширский.— Так ведь все бежали, — развел ручонками грозный атаман. Правда, уже бывший.— Херр Григорий, — зашептал князю в ухо стоявший за его спиной Херклафф, — отдайте его мне. Их бин его кушать.— Ведьму с котом надо было кушать. — небрежно бросил князь и продолжил уже громче: — Настоящему злодею всегда найдется место при моем дворе. — Григорий выдержал паузу. — Будет выгребать навоз на конюшне. А такие солдаты, — он произнес это слово, как выплюнул, — мне даже и на это не нужны.Дама В Черном придвинулась бочком к униженному и оскорбленному Соловью.— А ты мне понравился, — шепнула она, — там, на дороге. Завтра вечером я приду к тебе на конюшню.Чувственный оскал дамы был последней каплей. Нервы Петровича не выдержали, и он, великий злодей и душегуб, восстановитель справедливости, гроза богатеев, рухнул без чувств, как куль с дерьмом.
x x x
Несмотря на то, что стрелки на «Командирских» часах майора Селезня давно перевалили за полночь, веселье в загородном царском тереме было в полном разгаре. Царь Дормидонт, который со вчерашнего дня не пил ничего крепче кваса, с удивлением обнаружил, что для истинного веселья вовсе не обязательно употребление вина и прочих горячительных жидкостей — главное, было бы общество приятных и симпатичных тебе людей.Остальные употребляли, но в меру. Каждый в свою. Майор пил на брудершафт с правой головой Змея Горыныча, то есть с воеводой Полканом.— Ты мужик, и я мужик, — говорил Селезень, — сладим!— Конечно, сладим, — радостно соглашался Полкан. Так как майор угощал его очищенной пшеничной водкой из царских погребов, а не самогонкой от Бабы Яги, то воевода не дурел, а наоборот — чувствовал прилив новых идей: -Иваныч, когда ты с Василием снова пойдешь на князя Григория, то действуй по строгим правилам нашей военной науки. А коли поймаешь этого заморского чародея, так первым делом зови меня — я из него душу вытрясу, но заставлю нас расколдовать.— Будет сделано, Полкаша, — деловито отвечал майор, целуя воеводу прямо в зеленую морду. — Да я сам из него душу вытрясу, дабы неповадно было моего лучшего друга обижать!Употребляемая Полканом высококачественная водка оказала благотворное воздействие и на его соседку — среднюю голову, то есть княжну Ольгу, обычно бывшую не в духе вследствие состояния, которое в народе называется «во чужом пиру похмелье».Ольга охотно беседовала с царевной Танюшкой, которая интересовалась, какие подвенечные платья были в ходу два века назад.— Да какая разница, дорогая царевна, в каком платье под венец идти, -говорила Ольга, — лишь бы по своей воле и за хорошего человека. Вот тебе повезло, так будь счастлива.— А я уж и так счастлива! — чуть не запрыгала царевна. И погрустнела: — Жаль только, не могу я тебя, Ольга Ивановна, пригласить к себе на свадьбу.— А ведь и я тоже могла быть счастлива, — тяжко вздохнула Ольга. — И как этот пес Григорий охмурил меня? Не иначе ему тот заморский колдун помог… А у меня был другой жених — умный, статный, храбрый, он даже Григорию не боялся в глаза говорить, что про него думает. И когда узнал о моем замужестве, то я не услышала от него ни слова упрека. — С огромного круглого глаза княжны скатилась горючая слеза. — Но и его постигла столь же страшная участь…— Он? — догадалась Танюшка, чуть заметно кивнув в сторону левой головы.— Да, — кивнула княжна. — Боярин Перемет. Увидела бы ты его лет двести тому обратно…Перемет, к счастью, не прислушивался к разговору двух высокородных особ — он беседовал с детективом Дубовым. Василий, уже прикидывая возможность экспедиции в Новую Ютландию, расспрашивал Перемета об этой стране.— По правде сказать, я мало что знаю об этой стране, — отвечал Перемет. — Мы туда вообще-то не суемся. Там чуть не каждый третий мнит себя славным витязем, а для любого из них истинная радость повоевать с драконом, а уж убить дракона… Хотя на что нам такая жизнь? — вздохнул Перемет. -Не станешь ведь каждому встречному объяснять, кто такой Змей Горыныч на самом деле! Слыхал только, что Ново-Ютландский король Александр очень сильно зависит от князя Григория и вынужден чуть не во всем ему подчиняться.— Как вы думаете, способен ли он выступить против князя Григория?— Открыто вряд ли. Но помочь врагам Григория, думаю, мог бы.Василий что-то черкнул себе в блокнот.— А есть ли возможность незаметно проникнуть в замок князя Григория? И вообще, что его замок из себя представляет? — продолжал расспросы Василий. — Я там был только один раз, да и то ничего в потемках не разглядел.Перемет задумался:— Вообще-то замок не очень старый — при Шушках ничего подобного не было, его отстроил уже князь Григорий, причем по образцу рыцарских замков Пруссии или Фландрии. Мне в моем нынешнем облике туда хода не было, так что об устройстве замка я ничего толком сказать не могу. Хотя да — Ягоровна, ну, то есть настоящая Ягоровна, а не ваша госпожа Чаликова, как-то говорила, что из замка ведет какой-то потайной лаз. И что будто бы Григорий раньше им пользовался, когда по ночам отправлялся попить кровушки окрестных поселян. Но сохранился ли этот лаз по сей день и где он выходит наружу — бог весть… — Перемет немного помолчал. Молчал и Василий, ожидая, что его собеседник еще что-то вспомнит. Но Перемет заговорил совсем о другом: — А насчет Марфы, мне кажется, Васятка прав. Если человек будет думать только о выгоде, то ничего не получится, будь он хоть трижды Иван-царевич. И мой вам совет — постарайтесь первым делом захватить именно этого колдуна, Эдуарда Фридрихыча, пока он у Григория в Пуще. Недаром же он два века спустя снова сюда пожаловал. А уж через него и до князя скорее доберетесь.— Постараемся, — кивнул Василий.
x x x
Совсем пригорюнившись, Петрович сидел на куче конского навоза и размышлял опревратностях разбойничьей судьбы.Внезапно его чуть не ослепил яркий свет, исходивший из какой-то странной лампадки, которую держал в руке некий господин.— О, здрафстфуйте, дорогой херр Петрофич! — сладким голоском произнес незнакомец, и Соловей с ужасом узнал того улыбчивого господина, что его чуть не съел на большой дороге. Грозный Атаман попытался было зарыться в то, на чем сидел, а господин Херклафф тем временем деловито водил фонариком по сторонам.— Зер гут, и даже посуда есть ф наличии, — радостно добавил людоед, когда луч выхватил из тьмы вилы и лопату. — Пошелайте мне приятнофо аппетита!Петрович дрожал, как осиновый лист — спасения ждать было неоткуда. Но тут совершенно неожиданно в конюшне вспыхнула еще одна точно такая же лампадка — ее держала Дама В Черном, или, иначе говоря, Анна Сергеевна Глухарева.Увидав Петровича, Анна Сергеевна с похотливым урчанием двинулась в сторону навозной кучи, но дорогу к вожделенной цели ей преградил Херклафф:— Либе фройляйн, што фам здесь надо?— Его! — решительно указала Анна Сергеевна на Петровича. Тот дрожал пуще прежнего и прикидывал, что хуже — быть съеденным или еще раз обесчещенным. Ни то, ни другое его совсем не радовало.— Пардон, фройляйн, однако я пришел раньше фас, — учтиво раскланялся Херклафф.— А мне плевать! — надменно процедила Глухарева. — Прочь с дороги!С этими словами Дама подбежала к Петровичу и сходу завалила его на навозную кучу. Так как Соловей не был знаком с первой заповедью жертвы насилия, то вместо того чтобы расслабиться и получить удовольствие, он дико заверещал. Однако Анну Сергеевну, похоже, это еще больше возбуждало — она чуть не зубами разрывала на Петровиче его неказистую одежку.Оторопевший от такой наглости Херклафф не сразу пришел в себя, а когда увидал, что его добыча вот-вот достанется сопернице, решительно схватил Петровича за ногу и потянул к себе. Анна Сергеевна не сдавалась, а несчастный Петрович, чувствуя, что его вот-вот разорвут пополам, орал уже просто неблагим матом.И тут дверь распахнулась, и в конюшню ворвались трое охранников с секирами наголо.— Что за шум? — грубо спросил старший.— А мы тут разфлекаемся, — нехотя выпустив Петровича и состроив некое подобие улыбки крокодила, чуть не пропел людоед. — Не так ли, фройляйн?— Так, — буркнула Анна Сергеевна, столь же нехотя оторвавшись от Петровича.— Развлекайтесь потише, — подозрительно оглядев всех троих, сказал охранник.— А-а, ну так мы уше заканчифаем, — елейным голосом произнес Херклафф. С этими словами он как ни в чем не бывало подал руку Глухаревой. Та бросила последний вожделенный взор на Петровича и, увлекаемая людоедом, вместе с ним покинула конюшню.Главный охранник погрозил кулаком жалобно поскуливающему Грозному Атаману и вместе со своими товарищами вышел следом за Анной Сергеевной и Херклаффом. Петрович вновь остался наедине с кромешной темнотой и кучей навоза.
x x x
А на веранде царского терема веселье шло своим ходом: уже изрядно хлебнувший из своей скляночки доктор Серапионыч обучал Чумичку, царевну Танюшку и боярина Андрея танцевать летку-енку, а Дормидонт, глядя на них, хлопал в ладоши и заливался беззаботным смехом, будто малое дитя.В это же время Чаликова и Рыжий, расположившись на деревянных чурках возле костра, негромко беседовали.— Извините, господин Рыжий, за чисто журналистское любопытство, -говорила Чаликова. — Я ведь так понимаю, что ваша реальность не ограничивается Кислоярским царством, Белой Пущей и ближайшими окрестностями, не так ли?— Да, разумеется, — согласился Рыжий, подкинув в костер небольшое полено.— А мне вот интересно — что находится у вас на месте наших Москвы, Петербурга, ну там Парижа, Рима и прочих центров мировой цивилизации?— Я не очень хорошо знаком с той действительностью, которую вы называете своей, — чуть подумав, ответил Рыжий. — Я ведь бывал не дальше вашего Кислоярска, мне надолго отлучаться нельзя. Но я слышал и о Москве, и о Ленингра… то есть Санкт-Петербурге. В нашей действительности Москва -это небольшой захудалый городок на периферии Смоленского княжества, а на месте Санкт-Петербурга до сих пор стелятся нетронутые чухонские болота.— А я вот за это время успела побывать и в Москве, и в Петербурге, -сказала Надя. — Ну, в Москве-то я постоянно живу, у меня там родители и брат, хотя в последнее время больше бываю в Кислоярске. А вот Петербург… Знали бы вы, какая это красота, какое величие — одетая в гранит Нева, Зимний дворец, Мойка, Адмиралтейство, белые ночи, когда одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса…В глазах Рыжего промелькнула какая-то неясная тень, однако он выдавил из себя любезную улыбку:— Да, должно быть, это весьма красивый город.— И вы знаете, там живут очень интересные люди. Я вот познакомилась с одной семьей. — И, не глядя на собеседника, Чаликова добавила: — Некие Веревкины. — Рыжий непроницаемо молчал, наблюдая за искорками костра, и Надя продолжила: — Очень милая и интеллигентная семья, Марья Петровна уже на пенсии, а Семен Васильевич еще работает, преподает в школе математику. Знаете, жизнь сейчас трудная, на одну пенсию прожить сложно, а они все никак не могут отказаться от советских привычек — ну там читать «Новый Мир», ходить в музеи, на выставки, в театр…— И где они живут? — разомкнул уста Рыжий.— Да там же, где и раньше, на Литейном, — ответила Надя. — Впрочем, вам это название, должно быть, ни о чем не говорит. Сын у них пропал без вести лет двадцать назад или чуть больше, а дочка замужем, у нее двое детей, и живут они, если не ошибаюсь, в Тихвине, это под Санкт-Петербургом.— Весьма любопытно, — заметил Рыжий. — Непонятно только, для чего вы все это мне рассказываете?— Да, действительно, — согласилась Чаликова. — Совершенно не для чего.Неожиданно Рыжий вскочил:— Давайте, Надя, подойдем поближе к терему. Кажется, наш Государь занялся раздачей слонов, надо проследить, чтобы он не очень увлекался. -Рыжий подал Наде руку, и они направились к терему.А на веранде царь Дормидонт, собрав вокруг себя всех, кто находился в тереме, толкал речь:— Ну что, мы тут, понимаешь ли, собрались все те, кто ковал нашу победу над лютым ворогом. И я решил всех вас наградить по-царски!— Но в пределах реальных возможностей, — добавил Рыжий, вступая вместе с Чаликовой на веранду.— Ну, тебя, Танюшка, я уж наградил, — продолжал царь, — дал добро на замужество.— Благодарю тебя, батюшка! — низко поклонилась Танюшка.— А ты чего, понимаешь, желаешь? — оборотился царь к боярину Андрею.Тот поднялся:— Государь, если я и принес какую-то пользу тебе и Отечеству, то не ради наград!Царь нахмурился:— Ты что, невежа, отказываешься от царской милости? Так я тебя накажу!Боярин Андрей поклонился:— На все твоя воля, царь-батюшка. Готов принять любое наказание.— А наказание будет такое, — продолжал Дормидонт. — Назначаю тебя царь-городским головой, заместо пройдохи Длиннорукого.У боярина от такого наказания чуть не отвисла челюсть, а Рыжий обрадовался:— Прекрасная идея! Да мы теперь такое провернем — не только канализацию, но и водопровод построим. А там, глядишь, и на электрификацию замахнемся…— Ну, заладила сорока, — вздохнул царь. — А ты помолчи, зятек любезный. — И обернулся к Дубову: — Ну а ты чего желаешь, Василий Николаич?Детектив несколько смутился:— Ваше Величество, в раскрытии мангазейского заговора мне очень помогли два скомороха, Антип и Мисаил…— А, помню, — подхватил Дормидонт, — когда-то они состояли у меня на службе. Князь Святославский уже мне замолвил за них словечко, и я отдал распоряжение возвернуть их обоих взад на службу в Потешный приказ. А ты скажи, чего сам желаешь.— Ну ладно, — решился Василий. — Государь, не могли бы вы написать для меня рекомендательное письмо к вашему коллеге, королю Новой Ютландии Александру?— Чего-чего? — удивился царь. — Хочешь, я тебе пожалую шубу со своего плеча?— Да нет, мне бы письмецо…— А может, терем в Царь-Городе? Это я могу.— Да нет, Государь, на что мне терем? Письмо бы…— Ну ладно, будь по-твоему, — вздохнул царь. — Чую, тут какой-то подвох, да что с тобой поделаешь… Чего писать-то?— Так уже все готово, — подскочил к нему Рыжий, на ходу вытаскивая из-под кафтана мелко исписанную грамоту.— О, так вы уже все сговорились, — хмыкнул Дормидонт, — принимая бумагу. — Что ж тут написано? «Прошу принять подателей сего и оказать всяческое содействие…» А, ну это другое дело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43