- Такая рань,- посетовал старшина,- а жара уже хоть
помирай.- Он повернулся к Чонкину. Отставить! Ложись!
Отставить!
На крыльцо вышел дневальный Алимов.
- Товарищ старшина,- закричал он,- вас к телефону!
- Кто?- спросил старшина, недовольно оглядываясь.
- Не знаю, товариш старшина. Голос такой хриплый, будто
простуженный.
- Спроси, кто.
Дневальный скрылся в дверях, старшина повернулся к
Чонкину.
- Ложись! Отставить! Ложись!
Дневальный вернулся, подошел к скамейке и, с участием
глядя на распластанного в пыли Чонкина, доложил:
- Товарищ старшина, из бани звонят. Спрашивают: мыло
сами будете получать или пришлете кого?
- Ты же видишь, я занят,- сдерживаясь, сказал старшина.
- Скажи Трофимычу - пусть получит. И снова к Чонкину:-
Отставить! Ложись! Отставить! Ложись! Отставить!
- Слышь, старшина,- полюбопытствовал Завгородний.- А за
что ты его?
- Да он, товариш капитан, разгильдяй,- охотно объяснил
старшина и снова положил Чонкина. Ложись! Службу уже
кончает, а приветствовать не научился. Отставить! Вместо
того, чтоб как положено честь отдавать, пальцы растопырен-
ные к уху приставит и идет не строевым шагом, а как на
прогулочке. Ложись! Старшина достал из кармана платок
и вытер вспотевшую шею. Устанешь с ними, товариш капитан.
Возишься, воспитываешь, нервы тратишь, а толку чуть.
Отставить!
- А ты его мимо столба погоняй,- предложил капитан.-
Пусть пройдет десять раз строевым шагом туда и обратно и
поприветствует.
- Это можно,- сказал старшина и заплевал папироску.- Это
Вы правильно, товарищ капитан, говорите. Чонкин, ты
слышал, что сказал капитан?
Чонкин стоял перед ним, тяжело дыша, и ничего не
отвечал.
- А вид какой! Весь в пыли, лицо грязное, не боец, а
одно недоразумение. Десять раз туда и сюда, равнение на
столб, шагом... старшина выдержал паузу,- марш!
- Вот так,- оживился капитан.- Старшина, прикажи: пусть
носок тянет получше, сорок сантиметров от земли. Эх,
разгильдяй!
А старшина, ободренный поддержкой капитана, командовал:
- Выше ногу. Руку согнуть в локте, пальцы к виску. Я
тебя научу приветствовать командиров. Кругом... марш!
В это время в коридоре штаба зазвонил телефон.
Завгородний покосился на него, но не встал, уходить не
хотелось.
Он закричал:
- Старшина, ты посмотри, у него обмотка размоталась. Он
же сейчас запутается и упадет. Прямо со смеху умрешь. И
зачем только такое чучело в армию берут, а, старшина?
А телефон в коридоре звонил все настойчивей и громче.
Завгородний неохотно поднялся и вошел в штаб.
- Слушаю, капитан Завгородний,- вяло сказал он в трубку.
Расстояние между деревней Красное и местом расположения
части составляло километров сто двадцать, а может быть,
больше, слышимость была отвратительная, голос лейтенанта
Мелешко забивали какой-то треск, музыка, и капитан
Завгородний с трудом понял, в чем дело. Сначала он даже
не придал сообщению лейтенанта должного значения и
вознамерился вернуться к прерванному зрелищу, но по дороге
от телефона к дверям до него дошел смысл того, что он
только что услыхал. И, осознав случившееся, он застегнул
ворот гимнастерки, отер сапог о сапог и пошел докладывать
начальнику штаба.
Постучав кулаком в дверь (начальник штаба был несколько
глуховат), Завгородний, не дожидаясь ответа, приоткрыл ее
и, переступив порог, закричал:
- Разрешите войти, товарищ майор?
- Не разрешаю,- тихо сказал майор, не поднимая головы от
своих бумажек.
Но Завгородний не обратил на его слова никакого внима-
ния, он не помнил случая, чтобы начальник штаба кому-либо
что-либо разрешил.
- Разрешите доложить, товарищ майор?
- Не разрешаю.- Майор поднял голову от бумаг.- Что у вас
за вид, кпитан? Не бриты, пуговицы и сапоги не начищены.
- Пошел ты...- вполголоса сказал капитан и весело
посмотрел майору в глаза.
По губам капитана начштаба понял примерный смысл сказан-
ного, но не был уверен в этом, поскольку вообще не мог се-
бе представить, чтобы младший по званию дерзил старшему.
Поэтому он сделал вид, что не понял капитана, и продолжал
свое:
- Если вам не на что купить крем в военторге, я вам могу
подарить баночку.
- Спасибо, товарищ майор,- вежливо сказал Завгородний.-
Разрешите доложить: у лейтенанта Мелешко отказал мотор, и
он сел на вынужденную.
- Куда сел?- не понял начштаба.
- На землю.
- Перестаньте острить. Я вас спрашиваю, где именно
приземлился Малешко.
- Возле деревни Красное.
- Что же делать?- Он растерянно посмотрел на Завгород-
него.
Тот пожал плечами.
- Вы начальник, вам виднее. По-моему, надо доложить
командиру полка.
Начальник штаба и раньше не отличался большой смелостью
по отношению к вышестоящим командирам, но теперь, по при-
чине глухоты, боялся их еще больше, помня, что его в лю-
бое время могут уволить в запас.
- Командир сейчас занят,- сказал он,- руководит
полетами.
- Вынужденная посадка - летное происшествие,- напомнил
Завгородний.- Командир должен знать.
- Значит, вы думаете, удобно отрывать командира для
этого дела?
Завгородний промолчал.
- А может, Мелешко сам как-нибудь справится с этим?
Завгородний посмотрел на него с сочувствием. Начштаба
перевелся сюда из пехоты и мало понимал в летном деле.
- Разрешите отлучиться из части, товариш майор. Я сам
доложу командиру.
- Вот и правильно,- обрадовался майор.- Вы сами идите и
доложите ему от своего имени. Вы дежурный по части и
имеете право. Постойте, Завгородний. Как же вы уйдете? А
вдруг в части что-нибудь случится.
Но Завгородний уже не слышал его, он вышел и плотно
закрыл за собой дверь.
Примерно через час он вернулся в штаб с командиром пол-
ка подполковником Опаликовым и с инженером полка Кудлаем.
В штабе к тому времени оказался еще подполковник Пахомов,
командир батальона аэродромного обслуживания. Он выяснял
с начальником штаба какие-то свои дела и при появлении
Опаликова хотел уйти, но тот его задержал. Стали обсуж-
дать, что делать. Кудлай сказал, что на складе запасных
моторов нет, а из дивизии раньше, чем через неделю ничего
не получишь. Завгородний предложил отстыковать крылья,
погрузить самолет на автомобиль и привезти сюда. Началь-
ник штаба предложил тащить самолет на буксире, чем вызвал
презрительную ухмылку Завгороднего. Подполковник Пахомов
молчал и что-то отмечал в своем блокнотике, проявляя
усердие в службе.
Опаликов слушал говоривших насмешливо. Потом встал,
прошел из угла в угол.
- Заслушав и обсудив всю ту хреновину, которую каждый из
вас нес здесь в меру своих способностей, я пришел к выво-
ду, что самолет мы оставим на месте до прибытия мотора.
Если тащить его сто двадцать километров на автомобиле, то
от него останутся только дрова. А пока там надо пос-
тавить караул, хотя бы от пацанов, чтобы не растащили
приборную доску. Это тебя касается. Он махнул рукой
в сторону Пахомова.
Подполковник Пахомов положил блокнот на подоконник и
встал.
- Извините, ничего не получится,- робко сказал он.
Хотя он был чином равен Опаликову, возрастом старше и
непосредственно ему не подчинялся, Пахомов чувствовал
превосходство Опаликова над собой, знал, что тот ближе
к начальству, раньше его станет полковником, и поэтому
обращался к нему на "Вы".
- Это почему еще не получится?- нетерпеливо спросил
Опаликов.
Он не любил никаких возражений.
- Вся комендантская рота вторую неделю в карауле, и
сменить некем.- Пахомов взял блокнот и заглянул в него.
Семь человек в лазарете, двенадцать на лесозаготовках,
один в отпуске. Все.
- Ну хоть одного можно найти? Хоть завалящего какого-
нибудь. Пусть он там поспит возле машины, лишь бы было
с кого спросить.
- Ни одного, товариш подполковник,- при этом Пахомов
сделал такое жалкое лицо, что не поверить ему было никак
невозможно.
- Да, дело плохо,- задумался Опаликов и тут же вскрик-
нул:- Ура! Нашел! Послушай-ка, пошли-ка ты этого.....
как его... боец у тебя есть такой зачуханный, на лошади
ездит.
- Чонкин, что ли?- не поверил Пахомов.
- Конечно, Чонкин. До чего же я все-таки умный человек,-
удивился Опаликов и хлопнул себя по лбу ладонью.
- Так он же...- попробовал возразить Пахомов.
- Что он?
- На кухню дрова некому будет возить.
- Незаменимых людей у нас нет,- сказал командир полка.
Этот тезис был апробирован. Подполковник Пахомов не
посмел ничего возразить.

3

Дорогой читатель! Вы уже, конечно, обратили внимание
на то, что боец последнего года службы Иван Чонкин был
маленького роста, кривоногий, да еще и с красными ушами.
"И что это за нелепая фигура! скажете вы возмущенно. Где
тут пример для подрастающего поколения? И где автор уви-
дел такого в кавычках героя?" И я, автор, прижатый к
стенке и пойманный, что называется, с поличным, должен
признаться, что нигде я его не видел, выдумал из своей
головы и вовсе не для примера, а просто от нечего делать.
"Допустим, это так, скажете вы недоверчиво,- но зачем же
выдумывать? Неужели автор не мог взять из жизни настоя-
щего воина-богатыря, высокого, стройного, дисциплинирован-
ного, отличника учебно-боевой и политической подготовки?"
Мог бы, конечно, да не успел. Всех отличников
расхватали, мне вот достался Чонкин. Я сперва огорчился,
потом смирился. Ведь герой книги, он как ребенок какой
получился, такой и есть, за окошко не выбросишь. У других,
может, дети и получше, и поумнее, а свой все равно всех
дороже, потому что свой.
В предыдущей биографии Чонкина не было слишком уж ярких
страниц, на которых стоило бы задерживать ваше внимание,
но хотя бы в двух словах рассказать, откуда он родом, как
жил и чем занимался раньше, вроде бы надо.
Итак, в одной приволжской деревне жила в свое время
некая Марьяна Чонкина, обыкновенная деревенская женщина,
вдова. Ее муж, Василий Чонкин погиб в четырнадцатом году
во время империалистической войны, которая, как известно,
потом перешла в гражданскую и продолжалась очень долго. В
то время, когда шли бои за Царицын, деревня, где жила
Марьяна, оказалась на скрещении военных дорог, через нее
проходили то красные, то белые, просторный и пустой дом
Марьяны нравился и тем, и другим. Однажды в доме Марьяны
целую неделю квартировал некто прапорщик Голицын, имеющий
какое-то весьма неясное отношение к знаменитому роду рус-
ских князей. Потом он уехал из этой деревни и, должно
быть, о ней позабыл, но деревня его не забыла. И когда
через год, а может и больше (никто не считал), у Марьяны
родился сын, в деревне стали посмеиваться, говоря, что тут
дело не обошлось без участия князя.
Правда, еще подозревали в этом местного пастуха Серегу,
но Серега решительно отпирался.
Сына Марьяна назвала Иваном, а отчество ему дала по
погибшему мужу- Васильевич.
Первые шесть лет, о которых у Ивана не осталось никаких
воспоминаний, он прожил в бедности. Мать его была слаба
здоровьем, хозяйство совсем запустила, жила кое-как,
перебиваясь с хлеба на воду, пока не утонула однажды в
реке. Пошла в начале зимы полоскать на Волге белье и
провалилась. Именно к этому времени и относятся первые
воспоминания Чонкина о себе и окружающем мире.
Иван не остался один, его приютили бездетные соседи и
однофамильцы, а может быть, даже родственники Чонкины. У
них не было детей много лет, они даже подумывали, не
взять ли кого из приюта, а тут подвернулся такой вот слу-
чай . Чонкина одели, обули, а когда он малость подрос,
стали приучать понемногу к хозяйству. То сено пошлют во-
рошить, то картошку в погребе перебирать, то еще чего по
хозяйству. За это и поплатились.
В известное время стали искать в деревне кулаков, да ни
одного не могли найти. А приказано было найти обязательно,
хотя бы для примера. Тогда нашли Чонкиных, которые эксплу-
атировали чужой, да к тому же еще и детский, труд.
Чонкиных сослали, а Иван попал в детский дом, где его
больше двух лет почем зря мучили арифметикой. Сначала он
все это покорно переносил, но когда дело дошло до деле-
ния целых чисел с остатком, не выдержал и дал деру в свою
родную деревню.
К тому времени он уже немного подрос и у него доставало
сил, чтобы затянуть супонь. Ему дали лошадь и послали
работать на молочно-товарную ферму. И, не забывая о высо-
ком происхождении Чонкина, говорили:
- Князь, запряжешь Чалого, поедешь навоз возить.
В армии его так не звали, потому что не знали этого
прозвища, а в облике его ничего княжеского не было.
Командир батальона Пахомов, встретив Чонкина в первый раз,
сказал не задумываясь:
- На конюшню.
Сказал, как приклеил. На конюшне Чонкину было самое
место. С тех пор он и ездил все время на лошади, возил на
кухню дрова и картошку. Со службой своей он освоился быс-
тро и быстро усвоил ее основные законы, как, например:
"Боец спит служба идет", "Не спеши выполнять приказание,
его могут и отменить" и т.д., и т.п. И хотя за всю службу
он не стал, подобно своим сверстникам, ни механиком, ни
мотористом, жизнью своей, если бы не старшина, Чонкин был
бы доволен вполне. Его не посылали в наряды, не заставля-
ли мыть в казарме полы, освобождали от строевой подготов-
ки . Он даже в казарме почти не бывал, зимой спал обычно
на кухне, а летом - в конюшне на сене. Имея прямое отноше-
ние к кухне, питался по норме N 5, то есть по летной норме
Только от одной всеобщей обязанности он не был освобожден-
от политзанятий.


4

Летом, в хорошую погоду, политзанятия проходили обычно
не в помещении, а на опушке небольшой рощицы, в стороне от
городка. Чонкин, как всегда опоздал, но на этот раз не по
своей вине. Сперва его воспитывал старшина, потом повар
Шурка в самый последний момент послал его на склад за
крупой. Кладовщика на складе не оказалось, пришлось бегать
по всему городку разыскивать. Когда Чонкин приехал наконец
на лошади в рощу, все были уже в сборе. При появлении
Чонкина руководитель занятий старший политрук Ярцев весьма
тонко съязвил в том духе, что, мол, раз Чонкин явился,
значит, теперь все в порядке можно и начинать.
Бойцы расположились на небольшой лужайке вокруг широкого
пня, на котором сидел старший политрук Ярцев.
Чонкин разнуздал лошадь и привязал ее неподалеку к
дереву, чтобы она могла щипать траву, а сам себе выбрал
место впереди бойцов, подальше от руководителя занятий. Он
сел, поджав под себя ноги, и только после этого огляделся.
И тут же понял, что место выбрал самое неудачное. Рядом с
ним, глядя на него насмешливыми голубыми глазами, сидел
его заклятый враг Самушкин. Этот Самушкин никогда не
упускал случая, чтобы устроить Чонкину какую-нибудь
пакость: в столовой смешивал сахар с солью, в казарме но-
чью (в тех редких случаях, когда Чонкину все же приходи-
лось там спать) связывал вместе брюки и гимнастерку, и
Чонкин из-за этого опаздывал на построение.
А однажды Самушкин устроил Чонкину "велосипед" - вложил
спящему между ног клочки бумаги и поджег. За это он полу-
чил два наряда вне очереди, а Чонкин трое суток хромал.
Увидев Самушкина, Чонкин понял, что лучше бы он сел в
муравейник, потому что по игривому настроению Самушкина
сразу понял, что добра от него ждать нечего.
Проходили тему "Моральный облик бойца Красной Армии".
Старший политрук Ярцев достал из лежавшего на коленях
большого желтого портфеля конспект, полистал его, вкратце
напомнил бойцам то, что проходили на прошлых занятиях, и
спросил:
- Кто желает выступить? Чонкин?- удивился он, заметив,
что Чонкин дернул рукой.
Чонкин встал, оправил под ремнем гимнастерку и, переми-
наясь с ноги на ногу, уставился Ярцеву прямо в глаза.
Так они смотрели друг на друга довольно долго.
- Ну что же вы не отвечаете?- не выдержал Ярцев.
- Не готов, товарищ старший политрук,- нерешительно про-
бормотал Чонкин, опуская глаза.
- Зачем же вы тогда поднимали руку?
- Я не поднимал, товарищ старший политрук, я жука дос-
тавал. Мне Самушкин бросил за шею жука.
- Жука?- зловещим голосом переспросил Ярцев.- Вы что,
товарищ Чонкин, пришли сюда заниматься или жуков ловить?
Чонкин молчал. Старший политрук встал и в волнении
заходил по лужайке.
- Мы с вами,- начал он, медленно подбирая слова,- изу-
чаем очень важную тему: "Моральный облик бойца Красной
Армии". Вы, товарищ Чонкин, по политподготовке отстаете
от большинства других бойцов, которые на политзанятиях
внимательно слушают руководителя. А ведь не за горами
инспекторская проверка. С чем вы к ней придете? Поэтому,
между прочим, и дисциплина у вас хромает. Прошлый раз,
когда я был дежурным по части, вы не вышли на физзарядку.
1 2 3 4 5