Но в отличие от типичных бытовых скандалов простых обывателей, здесь подобные инциденты проистекали без криков, ругани и прочих «театрализованных представлений». Если не находилась возможность мирного урегулирования неурядицы, двое, не поделивших что-то или кого-то, звали третьего — нейтрального секунданта из числа самых уважаемых и авторитетных бойцов. Затем уединялись в тихом местечке, сообща выбирали способ проучить друг друга и приступали…
Способов, начиная от простого кулачного боя, в арсенале имелось с избытком. Впрочем, когда несостоятельность причин спора была очевидна, оба облачались в боксерские перчатки, а иной раз, по предложению нейтрала и вовсе усаживались за нарды, иль доставали колоду карт. Удачная партия определяла победителя, с тем задиры и расходились, пожав в знак примирения руки.
Однако случались и по-настоящему жестокие, кровопролитные единоборства, в которых по обоюдному соглашению в ход шли разного рода спецсредства: нун-чаки, десантные ножи и даже огнестрельное оружие. Увечья после таких поединков списывались на последствия командировок в горячие точки, а смертельный исход произошел лишь однажды, когда пуля, выпущенная из старенького бесшумного «Дерягина» с, казалось бы, безнадежной дистанции в полсотни метров, прямехонько угодила одному из дуэлянтов в голову. Тогда несуразная гибель офицера, днем ранее вернувшегося из Ханкалы, начальство замяло, доложив «в верха», что грянул, мол, у бывалого ветерана нервный срыв — не выдержал перегрузок ратного труда и пустил себе пулю в лоб. В ответ Министр юстиции, к смиренному и всеобщему изумлению, прислал подписанный им приказ о награждении безвременно ушедшего «героя» орденом Мужества посмертно.
Немало разнообразных казусов приключалось в размеренном течение боевой и мирной жизни отряда специального назначения «Шторм»…
Серьезный разговор Торбина с Воронцовым состоялся сразу после утреннего построения следующего дня. Как и ожидалось, проку от устного выяснения отношений не вышло — Циркач не был упрямцем, но в Елизавету Щербинину, похоже, врезался по самые уши и ни в какую не желал отступаться от попыток расположить ее к себе. В результате оба офицера, незаметно отделившись от общей группы, направились обсуждать условия предстоящей дуэли.
— Простой махач отпадает, — сразу заявил Александр. — Извини, но тягаться с тобой в кулачном бою — все равно, что палить из «Макарова» по танку.
— Предлагай, — коротко изрек Гроссмейстер.
— Ну… — призадумался тот, — стреляться из-за женщины — тоже не годиться, — не те времена. Ножи подойдут?
Любым холодным оружием, в том числе и большими десантными ножами, Сашка владел мастерски. Станислав знал об этом, однако кивнул:
— Вполне.
— Тогда метаем в конечности, по три штуки, с расстояния в десять шагов.
— Годится. Только одно условие. Побеждает тот, у кого прольется больше крови.
Подобное предложение прозвучало впервые в ходе разборок среди бойцов «Шторма», и оппонент непонимаючи хлопал длинными ресницами.
— Объясняю, — вздохнул Гросс. — Если бросать ножи по обычным правилам, нам вполне хватит трех попыток, чтобы пожизненно усадить друг друга в инвалидные коляски. Посему даже счастливчик будет вознагражден весьма призрачными шансами на то, что Лиза согласится катать его по квартире всю оставшуюся жизнь. Усек?
— Пожалуй, ты прав… Принимается.
Спустя полчаса вместе с секундантом — прапорщиком Шипилло они вошли в крытый тренировочный корпус. Занятий по единоборствам в этот день не предвиделось и несколько спортзалов пустовало. Все трое направились в самый дальний, где вдоль стен красовались деревянные щиты с нарисованными человеческими силуэтами.
— Решняк! — объявил Воронцов, и эхо пустого помещения многократно повторило его выбор.
— Двуглавый, — пожал плечами Стас.
Будучи в душе противником всяческих напрасных изуверств, но вынужденный мыслить в унисон с братьями по профессии, снайпер вздохнул и подбросил монетку.
— Тебе не повезло! — довольно воскликнул Циркач, когда прапорщик разжал кулак с пойманной денежкой. — Становись к барьеру первым.
Торбин молча подошел к одному из щитов, развернулся лицом к противнику и прислонился спиной к толстым доскам, с многочисленными следами от ножевых лезвий.
— Ты что же, и глаз завязывать не будешь? — удивленно вопрошал Воронцов.
— Начинай, — вместо ответа глухо повелел Гроссмейстер.
— Как знаешь…
— Мужики, давайте решим проблему полюбовно? — сделал последнюю попытку примирения Шип. — Что ж, неужели во всем Питере одна ваша краля хороша?.. Да для таких красавцев бабам можно билеты в очередь продавать!..
Однако драчунам было не до него. Выхватив из рук секунданта три увесистых ножа, парочку Александр оставил в левой руке, третий же подкинул правой. Описав в воздухе замысловатую петлю и, зловеще сверкнув сталью, тот через секунду точно и удобно лег в его ладонь.
Первый нож он метнул снизу. С гулким ударом тот впился в щит возле бедра Станислава, слегка задев боковой карман камуфляжки. Второй почти без замаха, но с неистовой силой полетел сверху. Со свистом он вонзился в дерево, пройдя под погоном куртки и немного задев кожу на теле молодого человека, однако на лице у того не дрогнул ни единый мускул. Он словно сросся с тренировочным щитом и пристально смотрел на оппонента в ожидании завершающей попытки.
Сашка медлил. Быть может, вспоминал прошлогоднюю зиму в окрестностях села Урус-Мартан, когда в той самой первой для них операции «Шторма», стоящий сейчас напротив — в десяти шагах товарищ, спас ему жизнь…
Быть может, взвешивал свои шансы на удачу в отношениях с Елизаветой в случае победы…
Или просто выискивал место на теле Стаса, куда сподручнее и побольнее было бы вогнать стальное лезвие.
Третий тесак полетел точно в правое плечо Гросса. Обладая удивительной реакцией, тот мгновенно просчитал траекторию движения опасного орудия и имел бездну времени увернуться… И снова не шевельнулся. А когда нож пригвоздил живую плоть к доске, и жгучая боль прострелила аж до кончиков пальцев — не разразился стонами или проклятиями. Лишь молча выдернул его неповрежденной рукой, прикрыл на пяток секунд веки и воспользовался давним испытанным средством — заставил себя отчетливо представить образ болевого ощущения в виде раскаленного металлического штыря…
«Вот инородное тело понемногу остывает и, трансформируясь, уменьшается в размерах, подобно таящему снежному кому…
Вот тяжелый и грубый металл превращается в гладкую, теплую пластмассу…
Затем становится мягкой бумагой и, наконец, как воздух — окончательно теряет вес и объем…
Боль послушно уходит из тела. Уже легчает и можно думать о другом…»
Не обращая внимания на стекавшую на пол струйками кровь, Торбин выдернул из щита два других кинжала и уверенно направился к барьеру. Мимо проследовал Александр, во взгляде которого читалось виноватое изумление. Он медленно встал на «лобное место» и повернулся к приятелю бледным, лишенным живых оттенков лицом. Сергей Шипилло наблюдал за поединком с отвращением, жаждая только одного — скорейшего окончания этого беспредела. На какое-то время, он даже позабыл об обязанностях секунданта, однако, опомнившись, сделал шаг к Воронцову и протянул повязку для глаз. Но теперь и тот, не желая показаться слабее оппонента, отверг «маску для слабонервных».
Гроссмейстер взял первый нож левой рукой, и через мгновение он воткнулся в паре сантиметров от Сашкиного уха. Второй ухнул в доски и, неприятно дребезжа, застыл на таком же расстоянии от его виска. В третий бросок, как показалось снайперу, Станислав вложил всю свою недюжинную силу. Когда он замахнулся, прапорщик не выдержал и отвернул взгляд, потому и не видел, как, блеснув молнией, тяжелый тесак полетел точно в солнечное сплетение Воронца…
Вместо уже привычного гулкого, резкого звука вгоняемого в щит клинка, секундант услышал приглушенный стон и звук упавшего тела.
— Господи… — прошептал он, оборачиваясь и наблюдая агонию молодого офицера, — я так и знал, что этим закончится!.. И откуда же такие дураки на свет родятся?!
— Известно откуда, — спокойно отвечал Торбин, более занятый своей собственной раной.
В ответ раздалась забористая ругань Сереги, но долго выражать свои эмоции он не стал, перейдя на нормальные, цензурные фразы:
— Стас, нас же с тобой посадят!.. Ты что натворил?!
— Ничего такого, за что бы тебе влепили срок. От удара рукояткой в брюхо еще никто не умирал… — успокоил тот и, обращаясь к Сашке, добавил: — хватит умирающего представлять, артист… Вставай, а то у нервных зрителей инфаркт на подходе. И не переживай, — до моей свадьбы с Лизой синяк сойдет.
Судорожно глотая ртом воздух, Циркач с трудом сел на корточки. Третий нож не торчал в его теле, как ошибочно полагал Шип, а действительно валялся рядом…
Александр не был злопамятным человеком. Поединок, безусловно, глубоко запал ему в душу, да пенять на исход не приходилось — все промеж них решилось честно. Несколькими днями позже он улучил момент, подошел к Станиславу, извинился и протянул руку. С тех самых пор и брала отсчет их настоящая дружба. С тех самых пор и прапорщик Шипилло — третий участник той дуэли стал с неизменным интересом присматриваться к этим ребятам…
Они вновь закопали тело снайпера и установили тот же крест, придав могиле первозданный вид. Не теряя понапрасну времени, Сомов тут же развернул аппаратуру спутниковой связи, составил, закодировал и передал шестое по счету донесение:
«Несколько часов назад ножом в спину убит опытный снайпер прапорщик Шипилло — шестой спецназовец отряда Гроссмейстера. Отставание от первой группы сократилось до одного часа.
И. Б.»
Дождавшись, когда оперативник закончит сеанс связи и упакует передатчик с антенной, бойцы отдали погибшему последние почести и пустились в погоню за двумя офицерами, один из которых приходился «Шторму» чужаком.
«Воронцов или Торбин?.. Воронцов или Торбин?..» — в такт частым шагам повторял про себя Сомов. Причину смерти Сергея Шипилло он установил быстро — камуфляжка на спине у того была основательно пропитана кровью, и отыскать два ножевых ранения под левой лопаткой не составило труда.
Пятью днями ранее круг подозреваемых еще оставался обширным, и оперативник, довольно хорошо знавший обоих офицеров и прапорщика, интуитивно отбрасывал их кандидатуры «на роль» оборотня. Ему скорее представлялось, что на предательство — исключительное с его точки зрения малодушие, мог подвигнуться кто-то из рядового состава или, по крайней мере, собиравшийся подписать контракт для продолжения воинской службы сержант Серов. «Сколько происходит в жизни нелепых ошибок и каверз, — размышлял он, пытаясь подыскать хоть какое-то объяснение тяжкому проступку одного из бойцов первой группы, — вон какие жуткие нагрузки ложатся на их неокрепшие плечи. Характеры с психикой еще до конца не сформированы. Опять же возраст самый дуровой… Всяко могло случиться!..» Однако ж сутки назад, у захоронения ефрейтора Куца — последнего из тех, кому майор не слишком доверял, надежды его окончательно рухнули — «перевертышем» был некто из троих профессионалов. Сейчас, после смерти Шипа, цифра три автоматически трансформировалась в двойку, а задача, как ни странно, легче не становилась. И Константин Николаевич, привычно устремив взгляд сквозь маячившую впереди фигуру лидера, снова и снова ломал голову над дилеммой: «Воронцов или Торбин?.. Воронцов или Торбин?..»
— Что думаете по поводу двух капитанов, Юрий Леонидович? — справился он у полковника, когда окончательно убедился в тщетности собственных изысканий — на ум не приходила ни одна, сколько-нибудь обоснованная, версия.
Ответил тот нескоро. Вероятно, и ему этот «следственный» анализ давался тяжко.
— Деньги… На мой взгляд — всему виной деньги, а точнее их дефицит, — наконец, не оборачиваясь, обмолвился он. — Всяческих там политических, национальных и прочих, выдумываемых газетами и телевидением, причин не вижу — высокоидейные, а тем паче инакомыслящие в спецназе отродясь не приживались.
Тем временем они вышли на открытое пространство — пологий склон возвышенности, покрытый редкой растительностью. Впереди показался гладкий валун с плоской верхушкой…
— У нас в «Шторме» самые обычные мужики, — развивая тему, Щербинин остановился, затем нагнулся и поднял валявшуюся пустую фляжку. Поднеся открытое горлышко к носу, осторожно понюхал. — Выпить не дураки; женский пол оприходовать по его прямому предназначению…
Сомов принял из его рук алюминиевую емкость и тоже почувствовал свежий запах чистого спирта. Полковник внимательно оглядел округу и, готовый двинуться дальше, закончил мысль:
— Опять же — каждому надо как-то выживать. Семейным — детей поднимать… Мы вот корячимся по этим перевалам под пулями, а вернемся в Питер и до следующей командировки положенное «боевое» денежное довольствие выпрашивать будем — пороги бесконечные обивать. А там, в кожаных креслах сидят разномастные ублюдки и, типа, знать ничего не желают!.. Но я не оправдываю того, кто предал. Ни в коем случае не оправдываю! Пристрелю как собаку, дай только догнать и выяснить — Воронцов или Торбин…
— Посмотрите, — неожиданно схватил его за рукав оперативник, — тут на земле что-то нарисовано острым предметом.
Слегка прищурившись, Юрий Леонидович наклонился к тому месту, куда указывал майор. И действительно у самого валуна меж мелких и гладких камешков виднелось какое-то художество.
— Ни черта не пойму!.. Поле квадратное… На нем какое-то сооружение остроконечное, — нахмурил лоб комбриг и предположил: — минарет что ли?..
— Да, похоже на башню. На Эйфелеву…
Оба призадумались. Вдруг майор встрепенулся и уверенно заявил:
— Знаю! Это шахматная фигура, стоящая на доске. Вот видите, — линии поля уходят дальше во все стороны, то есть вокруг такие же клетки.
— Пожалуй, верно. Ладья или слон…
— Определенно слон. Еще его называют офицером.
— Ладно, слон так слон. Пошли, — распрямился Щербинин, — нет у нас времени эти картинки разглядывать. Ну, сидели на валуне, вроде как Шипилло поминали, курили — вон и бычок валяется. Промеж делом кто-то царапал.
Дав знак ожидавшим чуть поодаль бойцам, они двинулись дальше, однако загадочный рисунок не выходил из головы Константина Николаевича. Не прошло и пяти минут, как он воскликнул:
— А ведь изображение у валуна недвусмысленно намекает на элементарную логическую цепь.
— Да?.. Ну, поделись, коль есть чем…
— Вы разве забыли, что одного из двух оставшихся членов первой команды в «Шторме» называют Гроссмейстером? Ведь это высшее спортивное звание именно в шахматах.
— Связь прослеживается. Только всего этого маловато для обвинения. Ты хоть уверен, что автор изображения фигуры Воронцов, а не сам Торбин? Там разве стоял чей-то автограф?
— Нет, конечно… — развел руками Сомов, но про себя подумал: «Всем известно, что Станислав скоро станет твоим зятем, вот и стараешься всячески отвести от него любые подозрения. Даже намеки на них. Хотя… в сущности ты прав, найденный рисунок — не намек, и тем более не улика…»
Хорошо просматривающееся редколесье постепенно сменилось сумрачной чащей. Они немного сбавили темп, так как полковнику следовало тщательно осматривать тропу. Вскоре они, так же, как и два офицера первой группы, прошли мимо большого корневища, а чуть позже заметили натянутую над травой зеленую леску и успешно миновали опасное устройство.
А еще через несколько минут Юрий Леонидович остановился, нащупал рукоятку АК-105 и прошептал:
— Ну, вот… Сдается мы достигли долгожданной разгадки…
3
С какой именно стреляли дистанции, облокотившийся спиной о столетний бук Воронцов, разобрать не успел. Голова его резко дернулась вперед; длинные музыкальные пальцы, только что державшие у рта тлевшую сигарету, разжались; рука, упав, безжизненно повисла. Из отверстия в шее побежала вниз под камуфляжку темная струйка крови. Сашка медленно оседал к земле с дымившимся окурком в тонких и бледных губах…
Вскорости после выстрела к огромному буку вернулся Станислав. Он мимолетно глянул на забрызганный кровью ствол дерева, нашел в нем пулевое отверстие, прищурился и, оценив примерное направление, откуда она была выпущена, еле заметно кивнул. Потом склонился над товарищем.
— Циркач, ты живой? Циркач!? — потрогал он его за плечо.
Не ответив, Александр уронил голову набок. Только теперь Торбин увидел рану на его шее. Он вынул из его губ дотлевавшую сигарету, сделал глубокую затяжку и пульнул окурок в кусты.
Каждый судорожный выдох Александра сопровождался жутким клокотанием — по-видимому, кровь через поврежденную трахею попадала в легкие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Способов, начиная от простого кулачного боя, в арсенале имелось с избытком. Впрочем, когда несостоятельность причин спора была очевидна, оба облачались в боксерские перчатки, а иной раз, по предложению нейтрала и вовсе усаживались за нарды, иль доставали колоду карт. Удачная партия определяла победителя, с тем задиры и расходились, пожав в знак примирения руки.
Однако случались и по-настоящему жестокие, кровопролитные единоборства, в которых по обоюдному соглашению в ход шли разного рода спецсредства: нун-чаки, десантные ножи и даже огнестрельное оружие. Увечья после таких поединков списывались на последствия командировок в горячие точки, а смертельный исход произошел лишь однажды, когда пуля, выпущенная из старенького бесшумного «Дерягина» с, казалось бы, безнадежной дистанции в полсотни метров, прямехонько угодила одному из дуэлянтов в голову. Тогда несуразная гибель офицера, днем ранее вернувшегося из Ханкалы, начальство замяло, доложив «в верха», что грянул, мол, у бывалого ветерана нервный срыв — не выдержал перегрузок ратного труда и пустил себе пулю в лоб. В ответ Министр юстиции, к смиренному и всеобщему изумлению, прислал подписанный им приказ о награждении безвременно ушедшего «героя» орденом Мужества посмертно.
Немало разнообразных казусов приключалось в размеренном течение боевой и мирной жизни отряда специального назначения «Шторм»…
Серьезный разговор Торбина с Воронцовым состоялся сразу после утреннего построения следующего дня. Как и ожидалось, проку от устного выяснения отношений не вышло — Циркач не был упрямцем, но в Елизавету Щербинину, похоже, врезался по самые уши и ни в какую не желал отступаться от попыток расположить ее к себе. В результате оба офицера, незаметно отделившись от общей группы, направились обсуждать условия предстоящей дуэли.
— Простой махач отпадает, — сразу заявил Александр. — Извини, но тягаться с тобой в кулачном бою — все равно, что палить из «Макарова» по танку.
— Предлагай, — коротко изрек Гроссмейстер.
— Ну… — призадумался тот, — стреляться из-за женщины — тоже не годиться, — не те времена. Ножи подойдут?
Любым холодным оружием, в том числе и большими десантными ножами, Сашка владел мастерски. Станислав знал об этом, однако кивнул:
— Вполне.
— Тогда метаем в конечности, по три штуки, с расстояния в десять шагов.
— Годится. Только одно условие. Побеждает тот, у кого прольется больше крови.
Подобное предложение прозвучало впервые в ходе разборок среди бойцов «Шторма», и оппонент непонимаючи хлопал длинными ресницами.
— Объясняю, — вздохнул Гросс. — Если бросать ножи по обычным правилам, нам вполне хватит трех попыток, чтобы пожизненно усадить друг друга в инвалидные коляски. Посему даже счастливчик будет вознагражден весьма призрачными шансами на то, что Лиза согласится катать его по квартире всю оставшуюся жизнь. Усек?
— Пожалуй, ты прав… Принимается.
Спустя полчаса вместе с секундантом — прапорщиком Шипилло они вошли в крытый тренировочный корпус. Занятий по единоборствам в этот день не предвиделось и несколько спортзалов пустовало. Все трое направились в самый дальний, где вдоль стен красовались деревянные щиты с нарисованными человеческими силуэтами.
— Решняк! — объявил Воронцов, и эхо пустого помещения многократно повторило его выбор.
— Двуглавый, — пожал плечами Стас.
Будучи в душе противником всяческих напрасных изуверств, но вынужденный мыслить в унисон с братьями по профессии, снайпер вздохнул и подбросил монетку.
— Тебе не повезло! — довольно воскликнул Циркач, когда прапорщик разжал кулак с пойманной денежкой. — Становись к барьеру первым.
Торбин молча подошел к одному из щитов, развернулся лицом к противнику и прислонился спиной к толстым доскам, с многочисленными следами от ножевых лезвий.
— Ты что же, и глаз завязывать не будешь? — удивленно вопрошал Воронцов.
— Начинай, — вместо ответа глухо повелел Гроссмейстер.
— Как знаешь…
— Мужики, давайте решим проблему полюбовно? — сделал последнюю попытку примирения Шип. — Что ж, неужели во всем Питере одна ваша краля хороша?.. Да для таких красавцев бабам можно билеты в очередь продавать!..
Однако драчунам было не до него. Выхватив из рук секунданта три увесистых ножа, парочку Александр оставил в левой руке, третий же подкинул правой. Описав в воздухе замысловатую петлю и, зловеще сверкнув сталью, тот через секунду точно и удобно лег в его ладонь.
Первый нож он метнул снизу. С гулким ударом тот впился в щит возле бедра Станислава, слегка задев боковой карман камуфляжки. Второй почти без замаха, но с неистовой силой полетел сверху. Со свистом он вонзился в дерево, пройдя под погоном куртки и немного задев кожу на теле молодого человека, однако на лице у того не дрогнул ни единый мускул. Он словно сросся с тренировочным щитом и пристально смотрел на оппонента в ожидании завершающей попытки.
Сашка медлил. Быть может, вспоминал прошлогоднюю зиму в окрестностях села Урус-Мартан, когда в той самой первой для них операции «Шторма», стоящий сейчас напротив — в десяти шагах товарищ, спас ему жизнь…
Быть может, взвешивал свои шансы на удачу в отношениях с Елизаветой в случае победы…
Или просто выискивал место на теле Стаса, куда сподручнее и побольнее было бы вогнать стальное лезвие.
Третий тесак полетел точно в правое плечо Гросса. Обладая удивительной реакцией, тот мгновенно просчитал траекторию движения опасного орудия и имел бездну времени увернуться… И снова не шевельнулся. А когда нож пригвоздил живую плоть к доске, и жгучая боль прострелила аж до кончиков пальцев — не разразился стонами или проклятиями. Лишь молча выдернул его неповрежденной рукой, прикрыл на пяток секунд веки и воспользовался давним испытанным средством — заставил себя отчетливо представить образ болевого ощущения в виде раскаленного металлического штыря…
«Вот инородное тело понемногу остывает и, трансформируясь, уменьшается в размерах, подобно таящему снежному кому…
Вот тяжелый и грубый металл превращается в гладкую, теплую пластмассу…
Затем становится мягкой бумагой и, наконец, как воздух — окончательно теряет вес и объем…
Боль послушно уходит из тела. Уже легчает и можно думать о другом…»
Не обращая внимания на стекавшую на пол струйками кровь, Торбин выдернул из щита два других кинжала и уверенно направился к барьеру. Мимо проследовал Александр, во взгляде которого читалось виноватое изумление. Он медленно встал на «лобное место» и повернулся к приятелю бледным, лишенным живых оттенков лицом. Сергей Шипилло наблюдал за поединком с отвращением, жаждая только одного — скорейшего окончания этого беспредела. На какое-то время, он даже позабыл об обязанностях секунданта, однако, опомнившись, сделал шаг к Воронцову и протянул повязку для глаз. Но теперь и тот, не желая показаться слабее оппонента, отверг «маску для слабонервных».
Гроссмейстер взял первый нож левой рукой, и через мгновение он воткнулся в паре сантиметров от Сашкиного уха. Второй ухнул в доски и, неприятно дребезжа, застыл на таком же расстоянии от его виска. В третий бросок, как показалось снайперу, Станислав вложил всю свою недюжинную силу. Когда он замахнулся, прапорщик не выдержал и отвернул взгляд, потому и не видел, как, блеснув молнией, тяжелый тесак полетел точно в солнечное сплетение Воронца…
Вместо уже привычного гулкого, резкого звука вгоняемого в щит клинка, секундант услышал приглушенный стон и звук упавшего тела.
— Господи… — прошептал он, оборачиваясь и наблюдая агонию молодого офицера, — я так и знал, что этим закончится!.. И откуда же такие дураки на свет родятся?!
— Известно откуда, — спокойно отвечал Торбин, более занятый своей собственной раной.
В ответ раздалась забористая ругань Сереги, но долго выражать свои эмоции он не стал, перейдя на нормальные, цензурные фразы:
— Стас, нас же с тобой посадят!.. Ты что натворил?!
— Ничего такого, за что бы тебе влепили срок. От удара рукояткой в брюхо еще никто не умирал… — успокоил тот и, обращаясь к Сашке, добавил: — хватит умирающего представлять, артист… Вставай, а то у нервных зрителей инфаркт на подходе. И не переживай, — до моей свадьбы с Лизой синяк сойдет.
Судорожно глотая ртом воздух, Циркач с трудом сел на корточки. Третий нож не торчал в его теле, как ошибочно полагал Шип, а действительно валялся рядом…
Александр не был злопамятным человеком. Поединок, безусловно, глубоко запал ему в душу, да пенять на исход не приходилось — все промеж них решилось честно. Несколькими днями позже он улучил момент, подошел к Станиславу, извинился и протянул руку. С тех самых пор и брала отсчет их настоящая дружба. С тех самых пор и прапорщик Шипилло — третий участник той дуэли стал с неизменным интересом присматриваться к этим ребятам…
Они вновь закопали тело снайпера и установили тот же крест, придав могиле первозданный вид. Не теряя понапрасну времени, Сомов тут же развернул аппаратуру спутниковой связи, составил, закодировал и передал шестое по счету донесение:
«Несколько часов назад ножом в спину убит опытный снайпер прапорщик Шипилло — шестой спецназовец отряда Гроссмейстера. Отставание от первой группы сократилось до одного часа.
И. Б.»
Дождавшись, когда оперативник закончит сеанс связи и упакует передатчик с антенной, бойцы отдали погибшему последние почести и пустились в погоню за двумя офицерами, один из которых приходился «Шторму» чужаком.
«Воронцов или Торбин?.. Воронцов или Торбин?..» — в такт частым шагам повторял про себя Сомов. Причину смерти Сергея Шипилло он установил быстро — камуфляжка на спине у того была основательно пропитана кровью, и отыскать два ножевых ранения под левой лопаткой не составило труда.
Пятью днями ранее круг подозреваемых еще оставался обширным, и оперативник, довольно хорошо знавший обоих офицеров и прапорщика, интуитивно отбрасывал их кандидатуры «на роль» оборотня. Ему скорее представлялось, что на предательство — исключительное с его точки зрения малодушие, мог подвигнуться кто-то из рядового состава или, по крайней мере, собиравшийся подписать контракт для продолжения воинской службы сержант Серов. «Сколько происходит в жизни нелепых ошибок и каверз, — размышлял он, пытаясь подыскать хоть какое-то объяснение тяжкому проступку одного из бойцов первой группы, — вон какие жуткие нагрузки ложатся на их неокрепшие плечи. Характеры с психикой еще до конца не сформированы. Опять же возраст самый дуровой… Всяко могло случиться!..» Однако ж сутки назад, у захоронения ефрейтора Куца — последнего из тех, кому майор не слишком доверял, надежды его окончательно рухнули — «перевертышем» был некто из троих профессионалов. Сейчас, после смерти Шипа, цифра три автоматически трансформировалась в двойку, а задача, как ни странно, легче не становилась. И Константин Николаевич, привычно устремив взгляд сквозь маячившую впереди фигуру лидера, снова и снова ломал голову над дилеммой: «Воронцов или Торбин?.. Воронцов или Торбин?..»
— Что думаете по поводу двух капитанов, Юрий Леонидович? — справился он у полковника, когда окончательно убедился в тщетности собственных изысканий — на ум не приходила ни одна, сколько-нибудь обоснованная, версия.
Ответил тот нескоро. Вероятно, и ему этот «следственный» анализ давался тяжко.
— Деньги… На мой взгляд — всему виной деньги, а точнее их дефицит, — наконец, не оборачиваясь, обмолвился он. — Всяческих там политических, национальных и прочих, выдумываемых газетами и телевидением, причин не вижу — высокоидейные, а тем паче инакомыслящие в спецназе отродясь не приживались.
Тем временем они вышли на открытое пространство — пологий склон возвышенности, покрытый редкой растительностью. Впереди показался гладкий валун с плоской верхушкой…
— У нас в «Шторме» самые обычные мужики, — развивая тему, Щербинин остановился, затем нагнулся и поднял валявшуюся пустую фляжку. Поднеся открытое горлышко к носу, осторожно понюхал. — Выпить не дураки; женский пол оприходовать по его прямому предназначению…
Сомов принял из его рук алюминиевую емкость и тоже почувствовал свежий запах чистого спирта. Полковник внимательно оглядел округу и, готовый двинуться дальше, закончил мысль:
— Опять же — каждому надо как-то выживать. Семейным — детей поднимать… Мы вот корячимся по этим перевалам под пулями, а вернемся в Питер и до следующей командировки положенное «боевое» денежное довольствие выпрашивать будем — пороги бесконечные обивать. А там, в кожаных креслах сидят разномастные ублюдки и, типа, знать ничего не желают!.. Но я не оправдываю того, кто предал. Ни в коем случае не оправдываю! Пристрелю как собаку, дай только догнать и выяснить — Воронцов или Торбин…
— Посмотрите, — неожиданно схватил его за рукав оперативник, — тут на земле что-то нарисовано острым предметом.
Слегка прищурившись, Юрий Леонидович наклонился к тому месту, куда указывал майор. И действительно у самого валуна меж мелких и гладких камешков виднелось какое-то художество.
— Ни черта не пойму!.. Поле квадратное… На нем какое-то сооружение остроконечное, — нахмурил лоб комбриг и предположил: — минарет что ли?..
— Да, похоже на башню. На Эйфелеву…
Оба призадумались. Вдруг майор встрепенулся и уверенно заявил:
— Знаю! Это шахматная фигура, стоящая на доске. Вот видите, — линии поля уходят дальше во все стороны, то есть вокруг такие же клетки.
— Пожалуй, верно. Ладья или слон…
— Определенно слон. Еще его называют офицером.
— Ладно, слон так слон. Пошли, — распрямился Щербинин, — нет у нас времени эти картинки разглядывать. Ну, сидели на валуне, вроде как Шипилло поминали, курили — вон и бычок валяется. Промеж делом кто-то царапал.
Дав знак ожидавшим чуть поодаль бойцам, они двинулись дальше, однако загадочный рисунок не выходил из головы Константина Николаевича. Не прошло и пяти минут, как он воскликнул:
— А ведь изображение у валуна недвусмысленно намекает на элементарную логическую цепь.
— Да?.. Ну, поделись, коль есть чем…
— Вы разве забыли, что одного из двух оставшихся членов первой команды в «Шторме» называют Гроссмейстером? Ведь это высшее спортивное звание именно в шахматах.
— Связь прослеживается. Только всего этого маловато для обвинения. Ты хоть уверен, что автор изображения фигуры Воронцов, а не сам Торбин? Там разве стоял чей-то автограф?
— Нет, конечно… — развел руками Сомов, но про себя подумал: «Всем известно, что Станислав скоро станет твоим зятем, вот и стараешься всячески отвести от него любые подозрения. Даже намеки на них. Хотя… в сущности ты прав, найденный рисунок — не намек, и тем более не улика…»
Хорошо просматривающееся редколесье постепенно сменилось сумрачной чащей. Они немного сбавили темп, так как полковнику следовало тщательно осматривать тропу. Вскоре они, так же, как и два офицера первой группы, прошли мимо большого корневища, а чуть позже заметили натянутую над травой зеленую леску и успешно миновали опасное устройство.
А еще через несколько минут Юрий Леонидович остановился, нащупал рукоятку АК-105 и прошептал:
— Ну, вот… Сдается мы достигли долгожданной разгадки…
3
С какой именно стреляли дистанции, облокотившийся спиной о столетний бук Воронцов, разобрать не успел. Голова его резко дернулась вперед; длинные музыкальные пальцы, только что державшие у рта тлевшую сигарету, разжались; рука, упав, безжизненно повисла. Из отверстия в шее побежала вниз под камуфляжку темная струйка крови. Сашка медленно оседал к земле с дымившимся окурком в тонких и бледных губах…
Вскорости после выстрела к огромному буку вернулся Станислав. Он мимолетно глянул на забрызганный кровью ствол дерева, нашел в нем пулевое отверстие, прищурился и, оценив примерное направление, откуда она была выпущена, еле заметно кивнул. Потом склонился над товарищем.
— Циркач, ты живой? Циркач!? — потрогал он его за плечо.
Не ответив, Александр уронил голову набок. Только теперь Торбин увидел рану на его шее. Он вынул из его губ дотлевавшую сигарету, сделал глубокую затяжку и пульнул окурок в кусты.
Каждый судорожный выдох Александра сопровождался жутким клокотанием — по-видимому, кровь через поврежденную трахею попадала в легкие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32