Современная наука доказала, что ходьба на месте может вызвать сотрясение позвоночного столба. Именно поэтому в наше время всякая дневная работа заканчивается получасовой разминкой.
«Этот человек на войну не пойдет, — подумал Гай. — Он останется в своем ярко освещенном зале, будет тренировать свои мышцы, ходить на руках, прыгать, как резиновый мяч, пусть даже небеса разверзнутся».
— В Олдершоте занятия повышенного тина проводятся под музыку…
«Этому человеку, — продолжал размышлять Гай, — не нашлось бы места в почетной роте свободных алебардистов графа Эссекса. Он не стал бы ни „медным каблуком“, ни „яблочником“.
После физической подготовки еще одно переодевание, а затем лекция капитана Бозанке по военному праву. И лектор, и слушатели находились в одинаковом коматозном состоянии. Капитан Бозанке вполне довольствовался тишиной.
— …Очень важно своевременно вносить все поправки в общеармейский устав, сразу же, как только они опубликуются, и строго придерживаться их в дальнейшем. Своевременно вносите поправки в свой экземпляр общеармейского устава, и тогда крупные ошибки будут исключены.
В шесть тридцать их подняли, распустили, и рабочий день наконец закончился. Капитан Бозанке попросил Гая и Эпторпа задержаться.
— Послушайте, — сказал он, — я наблюдал, как вы занимаетесь физической подготовкой. Как вы полагаете, она приносит вам какую-нибудь пользу?
— Я не сказал бы, — ответил Гай.
— По-моему, для таких, как вы, это просто нелепо. Если хотите, можете не посещать эти занятия. Только не болтайтесь в буфетной комнате. Сидите в своей комнате, а если кто-нибудь спросит — скажите, что зубрите военное право.
— Большое спасибо, сэр.
— Не исключено, что вам придется командовать ротой. Военное право пригодится куда скорее, чем физкультура.
— Если позволите, я хотел бы посещать занятия по физической подготовке, — сказал Эпторп. — Чувствую, что после строевых занятий мне обязательно надо хоть немного разминаться.
— Как вам угодно.
— Я привык к большим физическим нагрузкам, — сказал Эпторп Гаю, когда они пришли в свою комнату. — В том, что сержант Прингл сказал о сотрясении позвоночного столба, много правды. Боюсь, что с моим позвоночным столбом частично это уже произошло. В последние дни я чувствую себя не совсем в своей тарелке. Возможно, именно по этой причине. Я не хочу, чтобы обо мне могли подумать, что я чем-то хуже других. Вся беда, старина, в том, что моя жизнь была довольно трудной, и теперь это дает себя знать.
— Кстати, раз уж ты не хочешь быть хуже других, не посылал ли ты ко мне, случайно, Сарам-Смита?
— Правильно, посылал. Я не люблю ни давать, ни брать взаймы. Слишком много того и другого я испытал за свою жизнь.
На каждом этаже было по две ванны. В каждой комнате потрескивали угольки в камине. Об этом заботились призванные из запаса старые солдаты-алебардисты, которых мобилизовали для обслуживания казарм. Это были лучшие часы дня. Гай слышал, как молодые офицеры весело сбегали по лестнице и направлялись в местные кинотеатры, отели и танцевальные залы. Он принял теплую ванну и сладко подремывал перед камином в плетеном оксфордском кресле. Ни на какой вилле на Средиземноморском побережье он не чувствовал себя так хорошо.
Вскоре появился Эпторп и начал звать его в офицерское собрание. Парадная форма одежды для стажирующихся офицеров была необязательной. Ее приобрели себе только Эпторп и Гай, и это обстоятельство известным образом выделило их из числа других и приблизило к кадровым офицерам, не потому, разумеется, что они смогли ассигновать на покупку формы двенадцать гиней, чего другие были не в состоянии позволить себе, а потому, что таким образом они внесли личный вклад в традиции корпуса алебардистов.
Когда оба «дядюшки» вошли в своей синей парадной форме в буфетную комнату офицерского собрания, они застали там только майора Тиккериджа и капитана Бозанке, сидящих перед камином.
— Входите, входите, — пригласил майор Тиккеридж, — присаживайтесь с нами. — Он хлопнул в ладошки. — Музыку и баядер! Четыре джина!
Гаю нравились майор Тиккеридж и капитан Бозанке. Ему нравился Эпторп. Ему нравилась написанная маслом картина над камином, на которой была изображена длинная, растянувшаяся до самого горизонта походная колонна алебардистов в пустыне. Он горячо и нежно полюбил весь корпус алебардистов.
Обед в этот день был официальным. Председатель столовой офицерского собрания ударил по столу молотком из слоновой кости, капеллан прочитал молитву. Молодые офицеры, привыкшие к более быстрым и менее обильным приемам пищи, считали всю эту процедуру угнетающей.
— Я бы назвал это излишней церемониальностью, — заметил Сарам-Смит. — Элементарный прием пищи они превращают прямо-таки в ритуальное действо.
Стол освещался массивными, многорожковыми серебряными канделябрами в форме пальм, поставленных на колени варваров, знаменовавших собой военную историю прошедшего столетия. В столовой в этот вечер собралось около двадцати офицеров. Многие молодые офицеры веселились в городе; офицеры постарше находились со своими женами на виллах по соседству. Пить вино за обедом не разрешалось, за исключением случаев, когда приглашались гости. Гай совершил ошибку во время своего первого обеда здесь, заказав сухого вина. Ему сделали шутливое замечание:
— Алло, дружище! Разве сегодня чей-нибудь день рождения?

— Сегодня ассоциация зрелищного обслуживания дает здесь небольшой концерт. Пойдем? — спросил Эпторп.
— А почему бы и не пойти?
— Я, откровенно говоря, намеревался внести некоторые поправки в общевойсковой устав.
— А я слышал, что писарь делает это всего за один фунт.
— По-моему, такие вещи лучше делать самому, — сказал Эпторп. — Тем не менее надо, пожалуй, сходить хоть разок. Возможно, там будет наш капитан-комендант. Я еще ни разу не разговаривал с ним.
— А о чем ты намереваешься говорить с ним?
— Да так, ни о чем особенном. Обо всем, что придет в голову.
— Ты же слышал, как начальник штаба сказал, что нас, возможно, назначат командирами рот, — заметил Гай через некоторое время.
— А тебе не кажется, старина, что это похоже скорее на болтовню, чем на правду?
Вскоре снова раздался удар молотка, капеллан прочитал молитву, и со стола все убрали. Гай никогда не переставал восхищаться ловкостью и проворством, с которыми снималась со стола скатерть. Капрал из обслуживающего персонала вставал у одного конца стола. Несколько солдат-официантов приподнимали над столом канделябры с горящими свечами. Затем едва уловимым, молниеносным движением рук капрал сдергивал длинную скатерть, и она, словно стремительный белый поток, послушно спадала к его ногам на пол.
После этого всем предложили портвейн и нюхательный табак. Обед закончился.
В казарменном городке алебардистов был свой гарнизонный театр. Когда Гай и Эпторп вошли в зал, почти все места были уже заняты. Первые два ряда предназначались для офицеров. В середине первого ряда сидел полковник, которого в соответствии со структурной организацией корпуса алебардистов величали капитан-комендантом; около него сидели его жена и дочь. Гай и Эпторп поискали взглядом свободные места и обнаружили таковые только рядом с полковником. Они постояли некоторое время в нерешительности. Гай уже хотел повернуть обратно, но Эпторп робко пошел вперед.
— Проходите, проходите, — подбодрил их полковник. — Или вы боитесь, что вас увидят сидящими рядом с нами? Познакомьтесь с моей супругой и дочерью.
Они заняли места бок о бок с высокопоставленными персонами.
— Вы уезжаете домой на уик-энд? — спросила дочь полковника.
— Нет. Видите ли, мой дом в Италии, — ответил Гай.
— В самом деле?! Вы артист или кто-нибудь в этом роде? Как интересно!
— А мой дом был в Бечуаналенде, — сказал Эпторп.
— О, вам, наверное, есть что рассказать, — оживился полковник. — Ну что ж, пожалуй, пора начинать.
Он дал знак кивком головы; загорелись огни рампы; полковник поднялся по ступенькам на сцену.
— Мы все с нетерпением ждем этого концерта, — сказал он. — Эти очаровательные леди и совершеннейшие джентльмены проделали большой путь в такой холодный вечер, чтобы занять наш досуг. Давайте окажем им самый радушный прием, на который только способны алебардисты.
Полковник под громкие аплодисменты возвратился на свое место.
— По-настоящему артистов должен был бы представлять капеллан, — сказал он Гаю. — Но иногда я даю этому человеку возможность отдохнуть от его обязанностей.
Из глубины сцены донеслись звуки рояля, и занавес медленно пополз вверх. Еще до того, как он полностью поднялся, капитан-комендант впал в глубокий, но не совсем беззвучный сон. На авансцене под эмблемой корпуса алебардистов расположилась небольшая концертная труппа в составе трех престарелых, сильно подкрашенных дам, бледного как мертвец и совершенно не подкрашенного пожилого мужчины и животного среднего рода и неопределенного возраста за роялем. Все они были одеты в костюмы пьеро и пьеретт. Раздался гром одобрительных аплодисментов. Представление началось бойкой песенкой. Головы в первом ряду одна за другой осели на стоячие воротники. Гай тоже не выдержал и задремал.
Он проснулся примерно через час, разбуженный мощным голосом, ударившим в уши с расстояния всего нескольких футов. Это был голос бледного мужчины. Казалось, в его хилое нордическое тело на какое-то время вселился дух необыкновенно сильного тенора с юга. Этот же голос разбудил и капитан-коменданта.
— О господи, не может быть, неужели уже «Боже, храни короля!»?
— Нет, сэр, только еще «Да будет вечно Англия!».
Капитан-комендант сосредоточился и прислушался.
— Совершенно верно, — согласился он. — Никогда не могу определить вещь по мелодии, пока не услышу слова. У этого старика, кажется, есть голос, правда?
Это был последний номер программы. Когда он закончился, все встали по стойке «смирно» и артисты вместе с присоединившейся к ним аудиторией исполнили государственный гимн.
— В таких случаях мы всегда приглашаем артистов выпить бокал вина, — сказал полковник. — Вы можете собрать несколько молодых офицеров и оказать артистам эту честь. Я надеюсь, у вас больше опыта в обращении с артистическим миром, чем у нас. И еще, если в воскресенье вы никуда не уезжаете и ничем не заняты, милости просим к нам на завтрак.
— С большим удовольствием, сэр, — сказал Эпторп, хотя не было никакой уверенности в том, что приглашение полковника относится не только к Гаю, но и к нему.
— Вы тоже останетесь здесь? Да, да, конечно, приходите и вы. Мы будем очень рады.
Капитан-комендант не пошел с ними в офицерское собрание. Два кадровых офицера и три или четыре офицера из группы Гая выступали в роли хозяев, принимавших гостей. Пожилые леди, снявшие с себя всякий грим и причудливые костюмы, потеряли все свое театральное обаяние и теперь очень напоминали своим видом домашних хозяек, только что совершивших ежедневные покупки.
Гай оказался рядом с тенором, который был теперь без парика и на лысой голове которого торчало несколько клочков седых волос, что немного молодило его, но тем не менее оставляло очень пожилым. Его щеки и нос были усеяны прыщами, угрями и фиолетовыми прожилками, а глаза, окруженные множеством морщинок, слезились. Уже много недель Гай не видел лица больного человека.
— Вы все очень гостеприимны. Особенно вы, алебардисты. «Медные головы» всегда занимали в моем сердце особое место.
— «Медные каблуки», — поправил его Гай.
— Да, да, конечно, я хотел сказать «медные каблуки». Однажды, в прошлую войну, мы были на фронте рядом с алебардистами. Мы тогда быстро нашли общий язык с вашими ребятами. Я служил в группе артистов, но не офицером. Пошел в армию рядовым и прослужил так всю войну.
— А я пробрался в алебардисты совсем недавно.
— О, вы так молоды!.. Нельзя ли еще чашечку этого замечательного кофе? Когда поешь, теряется так много энергии.
— У вас хороший голос.
— По-вашему, я пел хорошо? Никогда нет полной уверенности.
— О, сегодня вы пели замечательно.
— Конечно, мы далеко не первоклассная труппа.
— Нет, нет, успех был полнейший.
Они постояли молча. В группе офицеров, окруживших дам, раздался взрыв смеха. Там, по-видимому, все чувствовали себя свободно.
— Еще кофе?
— Нет, спасибо.
Молчание.
— Новости за последнее время, кажется, стали лучше, — сказал наконец тенор.
— Да?
— О, намного лучше.
— У нас времени на чтение газет почти не остается.
— Да, представляю себе. Я завидую вам. В газетах сплошная ложь, — уныло проговорил тенор. — Нельзя верить ни одному слову. Но новости хорошие. В самом деле — отличные новости. Они поднимают настроение, — продолжал он, всплывая на поверхность из глубин уныния. — Каждое утро сообщают что-нибудь ободряющее. Как раз то, в чем мы нуждаемся в такое время.
Вскоре прием закончился, и гости укатили в ночную тьму.
— Довольно интересная личность этот дядечка, с которым ты разговаривал, — сказал Эпторп.
— Да.
— Настоящий артист. По-моему, он пел когда-то в опере.
— Возможно.
— В «Гранд-опера».
Через десять минут Гай был в постели. Еще в детстве его приучили к ежевечернему самоанализу своей совести и искренним раскаяниям. С тех пор, как он поступил на военную службу, эта религиозная процедура переплеталась с преподанными в течение дня уроками. Он печально провалился в изложении приема составления винтовок в козлы: «…четные номера средней шеренги наклоняют ствол своей винтовки вперед и берут ее под правую руку магазинной коробкой вверх, ухватываясь одновременно за верхнюю антабку…» Он не совсем был уверен сейчас, что знает, у кого больше ребер — у кошки или у кролика. Ему хотелось бы, чтобы это он, а не Эпторп призвал к порядку дерзких капралов в зале для физических занятий. Он грубо поправил этого благопристойного меланхоличного старика, когда тот сказал «медные головы» вместо «медные каблуки». Соответствовало ли это тому истинно «алебардийскому радушию», которого от него ожидали? Много было оснований и для раскаяния, и для исправления.
2
К двенадцати часам в субботу казарменный городок буквально опустел, все уехали или ушли куда-нибудь. Гай, как обычно, остался. В том, что Гай никуда не выезжал, играли свою роль и горькие воспоминания, которых у него было больше, чем у других, и его скромное финансовое положение, и его парадная форма, и его равнодушие к спорту, и любые иные определявшиеся возрастом качества, которые в совокупности отличали его от более молодых офицеров. Однако главную роль в решении Гая оставаться в казарме сыграло элементарное желание отдохнуть и уединиться. Эпторп уехал играть в гольф с одним из кадровых офицеров: Гай довольствовался в день отдыха тем, что был свободным, носил весь день одну и ту же одежду, выкуривал сигару после завтрака, ходил в город, чтобы купить свои любимые еженедельные газеты — «Спектейтор», «Нью-стейтсмен» и «Тэблет», — и неторопливо читал их, сидя перед камином в своей комнате. За этим занятием и застал его возвратившийся поздно вечером Эпторп. На нем были фланелевые брюки и твидовый пиджак, отделанный кожей. Глаза Эпторпа потускнели, поглупели и посоловели. Эпторп был под мухой.
— Привет! Ты обедал?
— Нет. И не намеревался. Не обедать очень полезно для здоровья.
— Никогда не обедать, Эпторп?
— Ну что ты, старина, я же не это имел в виду. Конечно же, не никогда. Иногда. Желудку надо изредка предоставлять отдых. Иногда необходимо быть самому себе доктором. Первое правило здоровья — держи ноги сухими; второе — давай отдых желудку. А третье ты знаешь?
— Нет.
— Я тоже не знаю. Но ничего. Придерживайся этих двух правил и будешь здоровым. Знаешь, Краучбек, ты, по-моему, выглядишь неважно. Я начинаю беспокоиться за тебя. Ты знаешь Сандерса?
— Да.
— Я играл с ним в гольф.
— Ну и как, игра удалась?
— Это было ужасно! Сильный ветер и отвратительная видимость. Взяли восемь лунок и на этом закончили. У Сандерса есть брат в Касанге. Ты, наверное, думаешь, что это рядом с Макарикари.
— А разве нет?
— Около тысячи двухсот миль, вот тебе и рядом. Знаешь, старина, для человека, который странствовал столько, сколько странствовал ты, твои знания не больно-то велики. Тысяча двести проклятых миль зарослей, а ты говоришь — рядом! — Эпторп присел и с грустью посмотрел на Гая. — Но дело, собственно, не в этом, — продолжал он. — Что тут волноваться? Зачем ехать в Макарикари? Почему не остановиться в Касанге?
— В самом деле, почему?
— Потому, что Касанга — это отвратительнейшая дыра. Вот почему. Однако если тебе нравится это место, ради бога, живи там. Только уж, пожалуйста, не зови меня туда, вот и все, старина. Конечно, там брат Сандерса, это верно. Если этот брат такой же, как Сандерс, то он совсем не умеет играть в гольф, но я нисколько не сомневаюсь, что ты будешь весьма доволен его компанией в Касанге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14