На столе стояли блюда с маргарином, нарезанным хлебом, крупным посиневшим картофелем и какое-то грязновато-коричневое заливное, напомнившее Гаю школьные годы во время первой мировой войны, но далеко не вызвавшее аппетита или приятных ощущений. На отдельном столике в стороне стоял большой кипятильник, из которого в лужу под ним капал чай. Единственным блюдом, оживлявшим стол своим цветом, была красная свекла.
— Как вам, ребята, нравится эта диккенсовская школа? — спросил Франк де Сауза.
Однако главное внимание Гая привлекли не блюда на столе и не само помещение столовой. За одним из столов сидела группа незнакомых вторых лейтенантов, которые, не прекращая чавкать и жевать, с любопытством уставились на вошедших. Видимо, это были офицеры из центра формирования и подготовки, о которых они так часто слышали.
За другим столом сидели шесть знакомых офицеров, окончивших тот же курс подготовки в казарменном военном городке, что и Гай.
— Вам лучше сесть вон там, — сказал капитан Маккини, кивая в сторону второго стола. — Там и другие ваши друзья, пока не определившиеся. Окончательное распределение мы произведем завтра утром. — Затем капитан повысил голос и обратился ко всем: — Я ухожу к себе. Надеюсь, вы получили все необходимое. А если и нет — как-нибудь обойдетесь. Ваши комнаты наверху. Они не распределены. Разберитесь там сами. Свет внизу выключается в двенадцать. Побудка в семь часов. Построение утром на плацу в восемь пятнадцать. Вам разрешается выходить и возвращаться до отбоя в двенадцать. Наверху есть шесть солдат из команды обслуживания, но они весь день работали, убирали в помещениях, поэтому я прошу вас по возможности не занимать их и дать им отдохнуть. Вы не умрете от того, что один раз перенесете свои вещи сами. Бар открыть мы еще не смогли. Ближайший бар находится напротив нас, до него по дороге около полумили. Он называется «Грэнд» и предназначен для офицеров. Бар, который расположен ближе к нам, предназначен только для рядовых. Вот и все. До завтра.
— Мне вспоминается одна прочитанная нам недавно лекция по руководству подчиненными, — сказал де Сауза. — «Когда вы разбиваете лагерь или производите расквартирование, помните, что подчиненные вам люди должны быть размещены в первую, вторую и третью очередь. Себя вы размещаете в последнюю очередь. Офицер-алебардист никогда не сядет есть, пока не убедится, что питание для его подчиненных обеспечено. Офицер-алебардист никогда не ляжет спать, пока не убедится, что места для сна подчиненных приготовлены». Кажется, так говорилось об этом в лекции? — Де Сауза взял одну вилку со стола и с мрачным видом начал гнуть ее, пока она не сломалась. — Пойду-ка я в «Грэнд», — продолжал он решительно, — и посмотрю, нет ли там чего-нибудь съестного.
Де Сауза поднялся из-за стола первым. Вскоре после этого начали подниматься из-за своего стола вторые лейтенанты. Один или два из них несколько задержались, видимо размышляя, не следует ли им вступить в разговор с новичками, но к этому моменту все головы за другим столом склонились к своим мискам. Подходящий момент был упущен.
— Общительные ребята, правда? — иронически заметил Сарам-Смит, когда они ушли.
Ужин длился недолго. Вскоре все прибывшие вернулись в холл к своим вещам.
— Давайте я помогу вам, «дядюшка», — предложил Ленард, и Гай, с благодарностью уступив ему свой вещевой мешок, начал прихрамывая подниматься за Ленардом по лестнице.
Двери комнат вокруг лестничной площадки были заперты. На оклеенной обоями стене мелом было написано: «Офицерские комнаты дальше, за занавесом». Пройдя через занавешенную дверь, они спустились на одну ступеньку вниз и оказались в коридоре, застланном линолеумовой дорожкой и освещенном лампочками без абажуров. Двери комнат с обеих сторон были открыты. Вошедшие в коридор первыми заняли ближайшие к двери комнаты, однако нельзя было сказать, что они оказались от этого в выигрыше. Все комнаты были одинаковыми. В каждой стояло по шесть солдатских коек. Одеяла и тюфяки были сложены в стопку.
— Давайте подальше от Триммера и Сарам-Смита, — предложил Ленард. — Как насчет вот этой, «дядюшка»? Выбирайте.
Гай выбрал койку в уголке, и Ленард бросил на нее его вещевой мешок.
— Здесь мигом появятся и остальные, — сказал Ленард, уходя. — Не сдавайте позиций.
В комнату заглянули несколько вторых лейтенантов.
— Свободные места есть, «дядюшка»?
— Для троих. Одно мы заняли для Эпторпа.
— А нас четверо. Ну ладно, посмотрим дальше.
Гай услышал их голоса в соседней комнате:
— К чертям собачьим распаковку! Если мы хотим выпить до отбоя, то следует поторопиться.
Ленард вернулся с остальными вещами.
— Я думаю, надо занять место для Эпторпа, — сказал Гай.
— Конечно. Нельзя же, чтобы наши «дядюшки» жили врозь. Нам будет очень удобно. Впрочем, я не знаю, долго ли пробуду с вами. Дейзи приедет сюда, как только я найду для нее комнату. Говорят, что женатых будут отпускать на ночь домой.
Вскоре в комнату вошли еще три веселых юноши и расположились на остальных койках.
— Ты пойдешь в бар, Ленард? — спросил один из них.
— А как вы, «дядюшка»?
— Нет, ты иди, а я останусь.
Вскоре Гай остался в новом жилище совершенно один. Он начал распаковывать свои вещи. В комнате не было ни шкафа, ни полок. Шинель Гай повесил на крюк в стене, а щетки, расческу, умывальные принадлежности и книги положил на подоконник. Затем достал простыни, застелил койку и, всунув свернутое одеяло в наволочку, сделал нечто вроде подушки. Все остальное Гай пока не распаковывал. Потом, опираясь на трость, он пошел осматривать помещение.
Спальные комнаты, очевидно, были дортуаром мальчиков. Каждая комната имела название в память о том или ином сражении первой мировой войны. Его комната называлась «Пашендейль». Он прошел мимо дверей с надписями: «Лос», «Иперс» (вместо истинного «Ипр»), «Анзак». Затем он нашел маленькую комнату без названия, в которой, вероятно, жил учитель. В ней стояли одна никем не занятая койка и комод. Это прямо-таки роскошь. Настроение Гая сразу же поднялось. «Только дураки живут с неудобствами, — подумал он. — Старый солдат всегда все разведает, оценит обстановку, продумает свой план во всех деталях». Он уже начал было волочить свой вещевой мешок но линолеумовой дорожке в обнаруженную одноместную комнату, но вспомнил на полпути, как Ленард тащил этот мешок наверх, как предложил Гаю выбрать койку. Если Гай переберется сейчас в другую комнату, то перечеркнет этим действием уважение к себе младших сослуживцев, снова отделится от них, как это было в казарменном городке алебардистов. Гай закрыл дверь одноместной комнаты и поволок вещевой мешок обратно в «Пашендейль».
Потом Гай продолжил осмотр помещений. Дом был оставлен, вероятно, во время летних каникул. Ему попалась на глаза доска для объявлений, на которой еще висел список крикетной команды. Некоторые комнаты оказались запертыми, видимо, это были апартаменты директора. Здесь же располагалась учительская комната — множество, теперь не занятых, книжных полок, следы ожогов от сигарет на каминной доске, сломанная корзина для бумаг. На двери, ведущей в кухонные и подсобные помещения, было написано мелом: «Рядовой и сержантский состав»; позади двери раздавалась музыка, видимо, из радиоприемника. В зале на каминной полке стояла крышка от стола. Прочерченная мелом вертикальная линия разделяла ее на две части. Левая часть, судя по заголовку, предназначалась для постоянно действующих приказов, правая — для текущих приказов и распоряжений. Под заголовком «Постоянно действующие приказы» висели отпечатанные в типографии инструкции по соблюдению затемнения и по защите от химического нападения, напечатанные на машинке алфавитный список части и распорядок дня: «Подъем — 07:00. Завтрак — 07:30. Построение и занятия — 08:30. Второй завтрак — 13:00. Построение и занятия — 14:15. Чай — 17:00. Обед — 19:30. Если не последует иных указаний, офицеры свободны с 17:00.» Под заголовком «Текущие приказы и распоряжения» на доске было пусто. Гай потрогал рукой старомодную батарею парового отопления и почувствовал, к немалому своему удивлению, что она горячая. Батареи, по-видимому, плохо согревали окружающий воздух, ибо в каком-нибудь ярде от них тепла не ощущалось. Гай представил себе шумных мальчишек, отталкивающих друг друга, чтобы посидеть на теплых батареях, мальчишек в плотно облегающих брюках, с аденоидами и ознобышами; а может быть, привилегией сидеть на батареях пользовались только старшие ученики и одиннадцать игроков из футбольной команды-победительницы. Несмотря на опустение, Гай представлял себе всю школу — заведение и не очень прогрессивное, и не очень преуспевающее. Младшие преподаватели, наверное, часто менялись, прибывали с большим блеском, вылетали с большим треском; половину мальчиков принимали на условиях тайно сниженной оплаты: никто из них никогда не становился высокообразованным, не сдавал экзаменов в приличное закрытое привилегированное среднее учебное заведение, не возвращался отметить день своего выпуска, никогда не вспоминал добрым словом проведенные в этой школе годы, а если и вспоминал, то со стыдом и отвращением. Уроки но истории были, конечно, патриотичными по замыслу, но высмеивались молодыми преподавателями. Никакой своей школьной песни в Кут-эль-Амаре не было. Обо всем этом можно было догадаться, по мнению Гая, по одним только запахам в этом покинутом здании.
«Что ж, — подумал Гай, — я ведь поступил в армию не из соображения личных удобств». Он знал, что когда-то придется жить в плохих условиях. Жизненные условия в казарменном городке алебардистов создавались долгими мирными годами, такие условия встречаются редко и всемерно сохраняются, но они не находятся ни в какой связи с целью Гая. С этими условиями покончено; надо понимать, что сейчас идет война.
Тем не менее настроение Гая в этот темный вечер явно испортилось. Въезд и размещение в этом доме, возможно, не что иное, как микрокосм того нового мира, для борьбы с которым он и вступил в армию. Дом покинуло нечто совершенно ненужное, слабая пародия на цивилизацию, а он и его друзья принесли с собой в этот дом новый мир — мир, который повсюду вокруг Гая принимал твердые очертания, окруженный колючей проволокой и воняющий карболкой.
Колено Гая болело теперь больше, чем когда-либо. Он горестно прихромал в свою комнату, разделся, повесил одежду на заднюю спинку койки и улегся, не погасив единственной электрической лампочки, ярко светившей ему прямо в глаза. Он уснул, но вскоре был разбужен вернувшимися из бара шумными коллегами.
6
Ничего плохого об офицерах из центра формирования и подготовки Гай сказать не мог. В смущение его приводило, пожалуй, то обстоятельство, что они почти во всем походили на вновь прибывших. У них даже были свои «дядюшки»: добродушный, несколько полноватый учитель Блейк, которого все звали Коротышкой, и каучуковый плантатор с Малайского архипелага по имени Родерик. Впечатление создавалось такое, будто Гай и прибывшие с ним офицеры повернули где-то за угол и неожиданно оказались перед зеркалом, в котором увидели четкое отражение собственных персон. Гаю казалось, что в кут-эль-амарской школе просто стало в два раза больше молодых офицеров. Их уменьшили и изобразили в карикатурном виде путем дублирования, а вся иерархическая структура армейской жизни была опозорена этой конгрегацией столь большого числа офицеров, имеющих одинаковое воинское звание. Кадровые офицеры, которым была поручена подготовка младших офицеров, жили в отведенных им комнатах, более или менее точно появлялись на занятиях, в рабочие часы лениво переходили из одного класса в другой и с завидной пунктуальностью исчезали в конце рабочего дня. Инструктор-сержант во время приближения кого-нибудь из кадровых офицеров, не считаясь со званиями офицеров в его группе, часто говорил: «Ну-ка, будьте повнимательней, к нам идет офицер». Солдаты из команды обслуживания и инструкторы-сержанты подчинялись сержанту-квартирмейстеру. Вторые лейтенанты не несли за них никакой ответственности и не имели никаких нрав по отношению к ним.
Условия жизни стали несколько более сносными. Появились некоторые самые необходимые предметы мебели; создали столовую комиссию, и Гай стал ее членом; питание улучшилось; начал работать бар. Предложение взять напрокат радиоприемник в ходе горячего обсуждения было провалено совместными усилиями пожилых и бережливых. Из полкового склада предметов хозяйственно-бытового обихода получили мишень для игры «метание стрелок» и стол для пинг-понга. Однако в вечерние часы ничто из этого не удерживало офицеров в заведении. Саутсанд располагал танцевальным залом, кинотеатром и несколькими отелями, к тому же и денег у офицеров стало больше. Возвратившись из отпуска, каждый из них обнаружил уведомление о возможности получить задолженность по денежному содержанию и довольно много совершенно неожиданных надбавок. Все должники Гая, за исключением Сарам-Смита, расплатились с ним. Сарам-Смит заявил:
— Что касается той пятерки, «дядюшка», если для вас она не имеет особого значения, я отдам ее несколько позднее.
Гаю казалось, что в использовании слова «дядюшка» при обращении к нему теперь появился некоторый нюанс. Если раньше это слово произносилось от всей души и выражало уважение младшими старших, то теперь оно звучало с заметной иронией. В Саутсанде молодые офицеры чувствовали себя довольно свободно: они подхватывали в городе девушек, выпивали в местных отелях и барах, считали, что в свободное время они никому не подконтрольны. В казарменном городке алебардистов Гай был связующим звеном между ними и старшими но положению и чину. Здесь же он был хромым старым хрычом, не отличавшимся в работе, не участвовавшим в шутках и забавах. Раньше он всегда был с ними и пользовался их уважением и признанием, доходившими до абсурда. Теперь же несгибающаяся в колене нога и трость удерживали Гая на расстоянии от них.
Его освободили от строевых занятий и от занятий по физической подготовке. Он ковылял в одиночестве в гимнастический зал, где они занимались в составе группы, и в таком же одиночестве ковылял за ними, когда они возвращались. Им выдали полевую форму одежды, и они надевали ее на занятия. Вечером желающие могли переодеваться в повседневное обмундирование. Никаких приказов или распоряжений на этот счет не поступало. Парадного обмундирования не было. На занятиях изучали стрелковое оружие и утром, и во второй половине дня. Занятия проводились в соответствии с наставлением, страница за страницей, рассчитанным на усвоение даже самым бестолковым новобранцем.
— Просто вообразите, джентльмены, что вы играете в футбол. Полагаю, некоторые из вас не отказались бы поиграть сейчас. Правда ведь? Итак, вы играете правым крайним нападающим. Ветер дует прямо в ворота противника. Понятно? Вы подаете угловой. Понятно? Скажите мне, куда вы будете нацеливать свой удар, прямо в ворота? Может кто-нибудь сказать мне, куда вы будете целиться? Мистер Триммер, вот вы, например, куда вы будете целиться, прямо в ворота?
— О, конечно, сержант.
— Да? Прямо в ворота? А как думают другие?
— Нет, сержант.
— Нет, сержант.
— Нет, сержант.
— О, вы будете целиться не в ворота? Так ведь? Хорошо, а куда же вы будете целиться?
— Я попробую дать кому-нибудь пас.
— Я спрашиваю не об этом. Предположим, что вы хотите забить гол сами. Куда вы будете целиться в этом случае? Прямо в ворота?
— Да.
— Нет.
— Нет, сержант.
— Хорошо. Ну, а куда вы будете целиться? Давайте же отвечайте! Неужели никто из вас не играет в футбол? Вы же будете целиться левее ворот, правда ведь?
— Да, сержант.
— Но почему? Может кто-нибудь сказать мне почему?.. Вы будете целиться левее ворот, потому что надо учитывать дующий в ворога противника ветер . Правильно?
Когда Гая вызвали к прицельному станку, он взял поправку на ветер. Позднее, в гимнастическом зале, преодолевая боль в ноге, Гай лег на пол и нацелил винтовку в глаз Сарам-Смита, в то время как тот, прищурившись, смотрел на Гая через ортоскоп. Сарам-Смит заявил, что все «выстрелы» Гая в цель не попали.
Всем было хорошо известно, что однажды Гай убил льва. Инструкторы-сержанты не однажды припоминали этот эпизод на занятиях. «Мечтаете об огромном диком звере, мистер Краучбек? — спрашивали они, когда он был недостаточно внимателен. — Впереди вас дерево с густой кроной. Сто двадцать градусов справа — угол желтого поля. В этом углу — лев. Два выстрела по льву. Огонь!»
Участие Гая в деятельности столовой комиссии никоим образом не создавало ему привилегированного положения. Наоборот, теперь он вынужден был выслушивать массу довольно резких упреков и жалоб: «Дядюшка», почему у нас такие плохие соленья и маринады?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
— Как вам, ребята, нравится эта диккенсовская школа? — спросил Франк де Сауза.
Однако главное внимание Гая привлекли не блюда на столе и не само помещение столовой. За одним из столов сидела группа незнакомых вторых лейтенантов, которые, не прекращая чавкать и жевать, с любопытством уставились на вошедших. Видимо, это были офицеры из центра формирования и подготовки, о которых они так часто слышали.
За другим столом сидели шесть знакомых офицеров, окончивших тот же курс подготовки в казарменном военном городке, что и Гай.
— Вам лучше сесть вон там, — сказал капитан Маккини, кивая в сторону второго стола. — Там и другие ваши друзья, пока не определившиеся. Окончательное распределение мы произведем завтра утром. — Затем капитан повысил голос и обратился ко всем: — Я ухожу к себе. Надеюсь, вы получили все необходимое. А если и нет — как-нибудь обойдетесь. Ваши комнаты наверху. Они не распределены. Разберитесь там сами. Свет внизу выключается в двенадцать. Побудка в семь часов. Построение утром на плацу в восемь пятнадцать. Вам разрешается выходить и возвращаться до отбоя в двенадцать. Наверху есть шесть солдат из команды обслуживания, но они весь день работали, убирали в помещениях, поэтому я прошу вас по возможности не занимать их и дать им отдохнуть. Вы не умрете от того, что один раз перенесете свои вещи сами. Бар открыть мы еще не смогли. Ближайший бар находится напротив нас, до него по дороге около полумили. Он называется «Грэнд» и предназначен для офицеров. Бар, который расположен ближе к нам, предназначен только для рядовых. Вот и все. До завтра.
— Мне вспоминается одна прочитанная нам недавно лекция по руководству подчиненными, — сказал де Сауза. — «Когда вы разбиваете лагерь или производите расквартирование, помните, что подчиненные вам люди должны быть размещены в первую, вторую и третью очередь. Себя вы размещаете в последнюю очередь. Офицер-алебардист никогда не сядет есть, пока не убедится, что питание для его подчиненных обеспечено. Офицер-алебардист никогда не ляжет спать, пока не убедится, что места для сна подчиненных приготовлены». Кажется, так говорилось об этом в лекции? — Де Сауза взял одну вилку со стола и с мрачным видом начал гнуть ее, пока она не сломалась. — Пойду-ка я в «Грэнд», — продолжал он решительно, — и посмотрю, нет ли там чего-нибудь съестного.
Де Сауза поднялся из-за стола первым. Вскоре после этого начали подниматься из-за своего стола вторые лейтенанты. Один или два из них несколько задержались, видимо размышляя, не следует ли им вступить в разговор с новичками, но к этому моменту все головы за другим столом склонились к своим мискам. Подходящий момент был упущен.
— Общительные ребята, правда? — иронически заметил Сарам-Смит, когда они ушли.
Ужин длился недолго. Вскоре все прибывшие вернулись в холл к своим вещам.
— Давайте я помогу вам, «дядюшка», — предложил Ленард, и Гай, с благодарностью уступив ему свой вещевой мешок, начал прихрамывая подниматься за Ленардом по лестнице.
Двери комнат вокруг лестничной площадки были заперты. На оклеенной обоями стене мелом было написано: «Офицерские комнаты дальше, за занавесом». Пройдя через занавешенную дверь, они спустились на одну ступеньку вниз и оказались в коридоре, застланном линолеумовой дорожкой и освещенном лампочками без абажуров. Двери комнат с обеих сторон были открыты. Вошедшие в коридор первыми заняли ближайшие к двери комнаты, однако нельзя было сказать, что они оказались от этого в выигрыше. Все комнаты были одинаковыми. В каждой стояло по шесть солдатских коек. Одеяла и тюфяки были сложены в стопку.
— Давайте подальше от Триммера и Сарам-Смита, — предложил Ленард. — Как насчет вот этой, «дядюшка»? Выбирайте.
Гай выбрал койку в уголке, и Ленард бросил на нее его вещевой мешок.
— Здесь мигом появятся и остальные, — сказал Ленард, уходя. — Не сдавайте позиций.
В комнату заглянули несколько вторых лейтенантов.
— Свободные места есть, «дядюшка»?
— Для троих. Одно мы заняли для Эпторпа.
— А нас четверо. Ну ладно, посмотрим дальше.
Гай услышал их голоса в соседней комнате:
— К чертям собачьим распаковку! Если мы хотим выпить до отбоя, то следует поторопиться.
Ленард вернулся с остальными вещами.
— Я думаю, надо занять место для Эпторпа, — сказал Гай.
— Конечно. Нельзя же, чтобы наши «дядюшки» жили врозь. Нам будет очень удобно. Впрочем, я не знаю, долго ли пробуду с вами. Дейзи приедет сюда, как только я найду для нее комнату. Говорят, что женатых будут отпускать на ночь домой.
Вскоре в комнату вошли еще три веселых юноши и расположились на остальных койках.
— Ты пойдешь в бар, Ленард? — спросил один из них.
— А как вы, «дядюшка»?
— Нет, ты иди, а я останусь.
Вскоре Гай остался в новом жилище совершенно один. Он начал распаковывать свои вещи. В комнате не было ни шкафа, ни полок. Шинель Гай повесил на крюк в стене, а щетки, расческу, умывальные принадлежности и книги положил на подоконник. Затем достал простыни, застелил койку и, всунув свернутое одеяло в наволочку, сделал нечто вроде подушки. Все остальное Гай пока не распаковывал. Потом, опираясь на трость, он пошел осматривать помещение.
Спальные комнаты, очевидно, были дортуаром мальчиков. Каждая комната имела название в память о том или ином сражении первой мировой войны. Его комната называлась «Пашендейль». Он прошел мимо дверей с надписями: «Лос», «Иперс» (вместо истинного «Ипр»), «Анзак». Затем он нашел маленькую комнату без названия, в которой, вероятно, жил учитель. В ней стояли одна никем не занятая койка и комод. Это прямо-таки роскошь. Настроение Гая сразу же поднялось. «Только дураки живут с неудобствами, — подумал он. — Старый солдат всегда все разведает, оценит обстановку, продумает свой план во всех деталях». Он уже начал было волочить свой вещевой мешок но линолеумовой дорожке в обнаруженную одноместную комнату, но вспомнил на полпути, как Ленард тащил этот мешок наверх, как предложил Гаю выбрать койку. Если Гай переберется сейчас в другую комнату, то перечеркнет этим действием уважение к себе младших сослуживцев, снова отделится от них, как это было в казарменном городке алебардистов. Гай закрыл дверь одноместной комнаты и поволок вещевой мешок обратно в «Пашендейль».
Потом Гай продолжил осмотр помещений. Дом был оставлен, вероятно, во время летних каникул. Ему попалась на глаза доска для объявлений, на которой еще висел список крикетной команды. Некоторые комнаты оказались запертыми, видимо, это были апартаменты директора. Здесь же располагалась учительская комната — множество, теперь не занятых, книжных полок, следы ожогов от сигарет на каминной доске, сломанная корзина для бумаг. На двери, ведущей в кухонные и подсобные помещения, было написано мелом: «Рядовой и сержантский состав»; позади двери раздавалась музыка, видимо, из радиоприемника. В зале на каминной полке стояла крышка от стола. Прочерченная мелом вертикальная линия разделяла ее на две части. Левая часть, судя по заголовку, предназначалась для постоянно действующих приказов, правая — для текущих приказов и распоряжений. Под заголовком «Постоянно действующие приказы» висели отпечатанные в типографии инструкции по соблюдению затемнения и по защите от химического нападения, напечатанные на машинке алфавитный список части и распорядок дня: «Подъем — 07:00. Завтрак — 07:30. Построение и занятия — 08:30. Второй завтрак — 13:00. Построение и занятия — 14:15. Чай — 17:00. Обед — 19:30. Если не последует иных указаний, офицеры свободны с 17:00.» Под заголовком «Текущие приказы и распоряжения» на доске было пусто. Гай потрогал рукой старомодную батарею парового отопления и почувствовал, к немалому своему удивлению, что она горячая. Батареи, по-видимому, плохо согревали окружающий воздух, ибо в каком-нибудь ярде от них тепла не ощущалось. Гай представил себе шумных мальчишек, отталкивающих друг друга, чтобы посидеть на теплых батареях, мальчишек в плотно облегающих брюках, с аденоидами и ознобышами; а может быть, привилегией сидеть на батареях пользовались только старшие ученики и одиннадцать игроков из футбольной команды-победительницы. Несмотря на опустение, Гай представлял себе всю школу — заведение и не очень прогрессивное, и не очень преуспевающее. Младшие преподаватели, наверное, часто менялись, прибывали с большим блеском, вылетали с большим треском; половину мальчиков принимали на условиях тайно сниженной оплаты: никто из них никогда не становился высокообразованным, не сдавал экзаменов в приличное закрытое привилегированное среднее учебное заведение, не возвращался отметить день своего выпуска, никогда не вспоминал добрым словом проведенные в этой школе годы, а если и вспоминал, то со стыдом и отвращением. Уроки но истории были, конечно, патриотичными по замыслу, но высмеивались молодыми преподавателями. Никакой своей школьной песни в Кут-эль-Амаре не было. Обо всем этом можно было догадаться, по мнению Гая, по одним только запахам в этом покинутом здании.
«Что ж, — подумал Гай, — я ведь поступил в армию не из соображения личных удобств». Он знал, что когда-то придется жить в плохих условиях. Жизненные условия в казарменном городке алебардистов создавались долгими мирными годами, такие условия встречаются редко и всемерно сохраняются, но они не находятся ни в какой связи с целью Гая. С этими условиями покончено; надо понимать, что сейчас идет война.
Тем не менее настроение Гая в этот темный вечер явно испортилось. Въезд и размещение в этом доме, возможно, не что иное, как микрокосм того нового мира, для борьбы с которым он и вступил в армию. Дом покинуло нечто совершенно ненужное, слабая пародия на цивилизацию, а он и его друзья принесли с собой в этот дом новый мир — мир, который повсюду вокруг Гая принимал твердые очертания, окруженный колючей проволокой и воняющий карболкой.
Колено Гая болело теперь больше, чем когда-либо. Он горестно прихромал в свою комнату, разделся, повесил одежду на заднюю спинку койки и улегся, не погасив единственной электрической лампочки, ярко светившей ему прямо в глаза. Он уснул, но вскоре был разбужен вернувшимися из бара шумными коллегами.
6
Ничего плохого об офицерах из центра формирования и подготовки Гай сказать не мог. В смущение его приводило, пожалуй, то обстоятельство, что они почти во всем походили на вновь прибывших. У них даже были свои «дядюшки»: добродушный, несколько полноватый учитель Блейк, которого все звали Коротышкой, и каучуковый плантатор с Малайского архипелага по имени Родерик. Впечатление создавалось такое, будто Гай и прибывшие с ним офицеры повернули где-то за угол и неожиданно оказались перед зеркалом, в котором увидели четкое отражение собственных персон. Гаю казалось, что в кут-эль-амарской школе просто стало в два раза больше молодых офицеров. Их уменьшили и изобразили в карикатурном виде путем дублирования, а вся иерархическая структура армейской жизни была опозорена этой конгрегацией столь большого числа офицеров, имеющих одинаковое воинское звание. Кадровые офицеры, которым была поручена подготовка младших офицеров, жили в отведенных им комнатах, более или менее точно появлялись на занятиях, в рабочие часы лениво переходили из одного класса в другой и с завидной пунктуальностью исчезали в конце рабочего дня. Инструктор-сержант во время приближения кого-нибудь из кадровых офицеров, не считаясь со званиями офицеров в его группе, часто говорил: «Ну-ка, будьте повнимательней, к нам идет офицер». Солдаты из команды обслуживания и инструкторы-сержанты подчинялись сержанту-квартирмейстеру. Вторые лейтенанты не несли за них никакой ответственности и не имели никаких нрав по отношению к ним.
Условия жизни стали несколько более сносными. Появились некоторые самые необходимые предметы мебели; создали столовую комиссию, и Гай стал ее членом; питание улучшилось; начал работать бар. Предложение взять напрокат радиоприемник в ходе горячего обсуждения было провалено совместными усилиями пожилых и бережливых. Из полкового склада предметов хозяйственно-бытового обихода получили мишень для игры «метание стрелок» и стол для пинг-понга. Однако в вечерние часы ничто из этого не удерживало офицеров в заведении. Саутсанд располагал танцевальным залом, кинотеатром и несколькими отелями, к тому же и денег у офицеров стало больше. Возвратившись из отпуска, каждый из них обнаружил уведомление о возможности получить задолженность по денежному содержанию и довольно много совершенно неожиданных надбавок. Все должники Гая, за исключением Сарам-Смита, расплатились с ним. Сарам-Смит заявил:
— Что касается той пятерки, «дядюшка», если для вас она не имеет особого значения, я отдам ее несколько позднее.
Гаю казалось, что в использовании слова «дядюшка» при обращении к нему теперь появился некоторый нюанс. Если раньше это слово произносилось от всей души и выражало уважение младшими старших, то теперь оно звучало с заметной иронией. В Саутсанде молодые офицеры чувствовали себя довольно свободно: они подхватывали в городе девушек, выпивали в местных отелях и барах, считали, что в свободное время они никому не подконтрольны. В казарменном городке алебардистов Гай был связующим звеном между ними и старшими но положению и чину. Здесь же он был хромым старым хрычом, не отличавшимся в работе, не участвовавшим в шутках и забавах. Раньше он всегда был с ними и пользовался их уважением и признанием, доходившими до абсурда. Теперь же несгибающаяся в колене нога и трость удерживали Гая на расстоянии от них.
Его освободили от строевых занятий и от занятий по физической подготовке. Он ковылял в одиночестве в гимнастический зал, где они занимались в составе группы, и в таком же одиночестве ковылял за ними, когда они возвращались. Им выдали полевую форму одежды, и они надевали ее на занятия. Вечером желающие могли переодеваться в повседневное обмундирование. Никаких приказов или распоряжений на этот счет не поступало. Парадного обмундирования не было. На занятиях изучали стрелковое оружие и утром, и во второй половине дня. Занятия проводились в соответствии с наставлением, страница за страницей, рассчитанным на усвоение даже самым бестолковым новобранцем.
— Просто вообразите, джентльмены, что вы играете в футбол. Полагаю, некоторые из вас не отказались бы поиграть сейчас. Правда ведь? Итак, вы играете правым крайним нападающим. Ветер дует прямо в ворота противника. Понятно? Вы подаете угловой. Понятно? Скажите мне, куда вы будете нацеливать свой удар, прямо в ворота? Может кто-нибудь сказать мне, куда вы будете целиться? Мистер Триммер, вот вы, например, куда вы будете целиться, прямо в ворота?
— О, конечно, сержант.
— Да? Прямо в ворота? А как думают другие?
— Нет, сержант.
— Нет, сержант.
— Нет, сержант.
— О, вы будете целиться не в ворота? Так ведь? Хорошо, а куда же вы будете целиться?
— Я попробую дать кому-нибудь пас.
— Я спрашиваю не об этом. Предположим, что вы хотите забить гол сами. Куда вы будете целиться в этом случае? Прямо в ворота?
— Да.
— Нет.
— Нет, сержант.
— Хорошо. Ну, а куда вы будете целиться? Давайте же отвечайте! Неужели никто из вас не играет в футбол? Вы же будете целиться левее ворот, правда ведь?
— Да, сержант.
— Но почему? Может кто-нибудь сказать мне почему?.. Вы будете целиться левее ворот, потому что надо учитывать дующий в ворога противника ветер . Правильно?
Когда Гая вызвали к прицельному станку, он взял поправку на ветер. Позднее, в гимнастическом зале, преодолевая боль в ноге, Гай лег на пол и нацелил винтовку в глаз Сарам-Смита, в то время как тот, прищурившись, смотрел на Гая через ортоскоп. Сарам-Смит заявил, что все «выстрелы» Гая в цель не попали.
Всем было хорошо известно, что однажды Гай убил льва. Инструкторы-сержанты не однажды припоминали этот эпизод на занятиях. «Мечтаете об огромном диком звере, мистер Краучбек? — спрашивали они, когда он был недостаточно внимателен. — Впереди вас дерево с густой кроной. Сто двадцать градусов справа — угол желтого поля. В этом углу — лев. Два выстрела по льву. Огонь!»
Участие Гая в деятельности столовой комиссии никоим образом не создавало ему привилегированного положения. Наоборот, теперь он вынужден был выслушивать массу довольно резких упреков и жалоб: «Дядюшка», почему у нас такие плохие соленья и маринады?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14