- Анапесты.
- И наконец?
Амфибрахий так и не вспомнили.
- Вы напоминаете мне Евгения Онегина.
- Все вместе? Одного Онегина?
- Да.
- Интересно, чем же?
- "Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить".
- Видите, он тоже не мог. И ему простительно. А нам и тем более.
- Не согласен. Евгений-то Онегин не мог их друг от друга отли-
чить, "высокой страсти не имея для звуков жизни не щадить". А в вас
эта "высокая страсть", как бы, предполагается. Она, эта "страсть", вас
объединяет и собирает здесь в Четыреста Сорок Восьмой. И неспособность
отличить "ямб от хорея" для вас непростительна.
- А что же делать?
- Научиться отличать. Тем более, что это так просто. Основных
метрических единиц или стоп в русской поэзии пять: две двухсложные -
ямб и хорей, и три трехсложные: дактиль, амфибрахий и анапест. Пока
понятно?
- Пока понятно.
- Поехали дальше. Ямб звучит как "хорей", амфибрахий как "ана-
пест", дактиль надо перевести во множественное число, и тогда он будет
изображать себя самого...
- Ничего не понять. Почему они все похожи? Они же разные.
- Слово "хорей" из двух слогов, так?
- Так.
- С ударением на втором: "хо-рей". Это и есть ямб - два слога с
ударением на втором. "Дактили" - слово трехсложное с ударением на
первом слоге; получается схема дактилической стопы. Про амфибрахий у
поэта Григория Кружкова даже строки такие есть: "Анапест, анапест,
анапест - вот так амфибрахий звучит"...
- А можно как-нибудь попроще?
- Еще попроще?
- Да. А то у Вас хорей это ямб, амфибрахий - анапест, а дактиль
похож на себя самого, но только во множественном числе. Так ведь и в
уме повредиться недолго.
- Ну, хорошо. Попробуем по-другому. Предлагаю сочинить вам пять
четверостиший, по одному на каждый размер. В четверостишиях этих
известны только нечетные строки: первая и третья. Вам надо приписать к
ним вторую и четвертую. Пока понятно?
- Пока понятно.
- Поехали дальше. Сперва берем "хорей". Первая строчка - "От за-
ката до рассвета" и третья - "От рассвета до заката". Дальше идет ямб:
"Настал момент, ударил час" и "Ударил час, настал момент". Дактиль:
первая строчка - "Было бы весело, было бы здорово", третья - "Было бы
здорово, было бы весело". Амфибрахий - "До боли знакомая сердцу карти-
на" и "Картина, знакомая сердцу до боли". И, наконец, анапест: "На за
что, никому, никогда и нигде" и "Никогда и нигде, ни за что, никому".
Действуйте.
И запоминайте.
Хорей:
1. От заката до рассвета
Поглощает мысли Лета.
От рассвета до заката
Время мнется, словно вата.
2. От заката до рассвета
От тебя я жду ответа.
От рассвета до заката
Все твержу, что виновата.
3. От заката до рассвета
Вопли пьяниц из кювета.
От рассвета до заката
Пьянь глупа, но языката.
4. От заката до рассвета
В небе носится комета.
От рассвета до заката
Солнце светит - вот тоска-то.
Ямб:
1. Настал момент, ударил час -
Читаю вам стихи про вас.
Ударил час, настал момент, -
Подбитый глаз - не аргумент.
2. Настал момент, ударил час,
И вдруг взорвался Арзамас.
(действительно, был такой случай).
Ударил час, настал момент -
Вот это был эксперимент.
3. Настал момент, ударил час,
И приобрел я унитаз.
Ударил час, настал момент,
Он заменил мне постамент.
4. Настал момент, ударил час,
Я профиль поменял на фас.
Ударил час, настал момент -
Вкололи мне медикамент.
Дактиль:
1. Было бы весело, было бы здорово
Высечь публично мерзавца Невзорова.
Было бы здорово, было бы весело;
Я бы и то ему плюху отвесила.
2. Было бы весело, было бы здорово
В пищу купить килограммчик от борова.
Было бы здорово, было бы весело,
Если бы тетенька нас не обвесила.
3. Было бы весело, было бы здорово
Школе сказать: "До свиданья нескорого".
Было бы здорово, было бы весело -
Я бы тогда больше всех куролесила.
4. Было бы весело, было бы здорово
Зеркало спрятать. Не видеть в упор его.
Было бы здорово, было бы весело
Мир превратить в шоколадное месиво.
Амфибрахий:
1. До боли знакомая сердцу картина:
Мамаша дубасит сыночка-кретина.
Картина, знакомая сердцу до боли:
Меняют они свои гнусные роли.
2. До боли знакомая сердцу картина:
Когда-то Россия, а нынче - руина.
Картина, знакомая сердцу до боли:
К восьмому десятку дорвались до воли.
3. До боли знакомая сердцу картина:
В сарае нитраты глотает скотина.
Картина, знакомая сердцу до боли:
Скотина нитратами кормится в поле.
4. До боли знакомая сердцу картина:
Дитя зеленеет, всосав никотина.
Картина, знакомая сердцу до боли:
Малюточка топит себя в алкоголе.
Анапест:
1. Ни за что, никому, никогда и нигде
Не советую думать всю жизнь об еде.
Никогда и нигде, ни за что, никому -
Потому что обжорство мешает уму.
2. Ни за что, никому, никогда и нигде
Не поверю, что счастье в борьбе и труде.
Никогда и нигде, ни за что, никому
Не поверю, пока это сам не пойму.
3. Ни за что, никому, никогда и нигде
Не советую плавать я в этой воде.
Никогда и нигде, ни за что, никому -
Здесь когда-то утопла бедняжка Муму.
4. Ни за что, никому, никогда и нигде
Даже страшному черту на Страшном Суде,
Никогда и нигде, ни за что, никому
Я не выдам секрет зажигалки с мотором.

УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК
Как интересно в старину обучали детей! Сейчас такое и предста-
вить-то невозможно.
А впрочем, почему же невозможно? Очень даже возможно.
Сидят учитель и ученик друг против друга, ученик задает вопросы,
учитель отвечает.
Выбирается тема для урока, например, "человек" и происходит сле-
дующий диалог:
Ученик: - Что такое человек?
Учитель: - Раб старости, мимо проходящий путник, гость в
своем доме.
Ученик: - На кого похож человек?
Учитель: - На сферу.
Ученик: - Как помещен человек?
Учитель: - Как лампада на ветру.
Ученик: - Как он окружен?
Учитель: - Шестью стенами.
Ученик: - Какими?
Учитель: - Сверху, снизу, спереди, сзади, справа и слева.
Ученик: - Сколько с ним происходит перемен?
Учитель: - Шесть.
Ученик: - Какие именно?
Учитель: - Голод и насыщение, покой и труд, бодрствование и
сон.
Ученик: - Что такое сон?
Учитель: - Образ смерти.
Ученик: - Что такое смерть?
Учитель: - Неизбежное обстоятельство, неизвестная дорога,
плач для оставшихся в живых...
Ученик: - Что составляет свободу человека?
Учитель: - Невинность...
И так далее, до полного изнеможения собеседников.
И никаких отметок (двоек, например) никто никому не ставит, и
родителей не вызывают, тем более что один из родителей в данном случае
французский король Карл Великий, ученик - его сын, будущий итальянский
король Пипин, а приведенный выше диалог - часть одного из уроков, за-
пись которого можно прочесть в "Хрестоматии по истории средних ве-
ков"...
Обитатели Четыреста Сорок Восьмой тут же опробовали эту практику
обучения, но, увы, в большинстве случаев у них учитель и ученик гово-
рили на таком, примерно, уровне:
Ученик: - Можно выйти?
Учитель: - Иди и больше не возвращайся.
Ученик: - Интересно, почему?
Учитель: - Потому что ты мне надоел.
Ученик: - Интересно, чем же?
Учитель: - Сидишь тут и рожи корчишь.
Ученик: - Это потому, что я очень хочу выйти.
Учитель: - Вот и иди. И больше не возвращайся...
Но двоим все-таки удалось вырваться за пределы современной школы
и ее нравов.
И вот что у них получилось:
Полина Барскова:
Ученик: - Что такое мир?
Учитель: - Нагромождение идиотов.
Ученик: - Что такое пустота?
Учитель: - Глаз слепого.
Ученик: - Что такое разум?
Учитель: - Знание, скрываемое от чужих.
Ученик: - Что такое счастье?
Учитель: - Осознание своего начала.
Ученик: - Что такое добро?
Учитель: - Любовь без жалости.
Ученик: - Что такое зло?
Учитель: - Оплакивание живых.
Ученик: - Что такое свобода?
Учитель: - Море у твоих ног.
Ученик: - Что такое убийство?
Учитель: - Игра в кости с бессмертием.
Ученик: - Что такое мир?
Учитель: - Чаша с кровью.
Ученик: - Что такое я?
Учитель: - Зеркало с низким голосом.
Сева Зельченко:
Ученик: - Что это?
Учитель: - Бабочка. О, бабочка! Да, это бабочка, друг мой.
Ученик: - Из чего состоит бабочка?
Учитель: - Из двух параллельных "б", двух оранжевых "а" и
"очк"а.
Ученик: - Ее едят?
Учитель: - Нет, ее протыкают булавкой.
Ученик: - Зачем?
Учитель: - Она обретает спокойствие. Так познают
спокойствие.
Ученик: - Что сказал об этом поэт?
Учитель: - Поэт сказал: "На свете счастья нет, но есть".
Ученик: - Бабочки всегда так громко звучат?
Учитель: - Нет, друг мой.
Ученик: - Значит это не бабочка?
Учитель: - Возможно и так, друг мой.
Ученик: - Она приближается. Бабочки всегда такие большие?
Учитель: - Нет, друг мой.
Ученик: - Почему же ты молчишь?
Учитель: - Лучше промолчать, нежели впасть в заблуждение.
Ученик: - Что есть учитель?
Учитель: - Такие вопросы задавать запрещено.
Другой ученик (вбегая):
- То, что Вы назвали бабочкой, учитель, село там,
на поляне. Оно огромно и железно. В нем кто-то
есть. (убегает).
Ученик: - Пойдем, посмотрим?
Учитель: - Не так быстро, дитя мое, не так быстро. Сначала
повтори алфавит.
Ученик: - А.
Учитель: - Полным ответом.
Ученик (не слушая)
- Кто это идет сюда?
Учитель: - Неважно. Поэт сказал: "Я - памятник себе".
Ученик: - Что они там делают?
Учитель: - Биографию, друг мой, биографию.
Ученик: - Они тянут какую-то сеть.
Учитель: - Сеть состоит из дырок и ниток между ними.
Ученик: - Они поджигают лес.
Учитель: - Поэт сказал: "Белеет пар. Ус одинокий".
Ученик: - Что это, что это? Смотри, учитель, что это?
Подполковник Осьминогов (входит с топором):
- А вот что!

"НАПИШЕМ, БРАТЦЫ, МОНОРИМ"
Жил во второй половине прошлого века в России такой поэт -
Алексей Апухтин.
Он был знаменит тем, что начал сочинять стихи довольно рано, и
старшие современники (Иван Тургенев, например) прочили ему славу
Пушкина. Со славой, правда, ничего сверхъестественного не вышло, но
сочинения его, печальные, меланхолические даже стихи и поэмы, пользо-
вались у читающей публики успехом.
А еще он (Апухтин) был известен тем, что учился в школе вместе с
великим Чайковским, и остался другом ему на всю жизнь, и Чайковский
сочинил на стихи Апухтина несколько превосходных романсов...
Но однажды этот певец печали написал вдруг очень веселое сти-
хотворение в жанре монорима (монорим - это стихи на одну рифму), начи-
нающееся строкой "Когда будете, дети, студентами". Стихотворение это
стало невероятно популярным, к нему тут же приспособили нехитрую мело-
дийку, и все московские, а за ними и петербургские студенты, на своих
пирушках радостным хором распевали:
"Когда будете, дети, студентами,
Не ломайте голов над моментами,
Над Гамлетами, Лирами, Кентами,
Над царями и над президентами,
Над морями и над континентами.
Не якшайтеся там с оппонентами,
Поступайте хитро с конкурентами,
А пойдете на службу с патентами,
Не глядите на службе доцентами,
И не брезгуйте, дети, презентами...
Говорите всегда комплиментами,
У начальников будьте клиентами..."
И так далее, - еще строк двадцать в том же духе и на ту же
рифму.
Населению Четыреста Сорок Восьмой идея монорима пришлась по вку-
су, тем более, что тут же последовал призыв к действию, исполненный
тем же замечательным способом:
Напишем, братцы, монорим!
Раз двадцать рифму повторим,
Насочиняем, натворим,
От вдохновения сгорим,
Бумагой всюду насорим,
Москву и Питер покорим,
Париж, и Хельсинки, и Рим -
Весь мир стихом своим взбодрим,
И будет этот монорим
Прекрасен и неповторим.
И поэтому едва прозвучало задание - первые строчки предпола-
гаемых моноримов: "за что мне нравится кино" и "когда мне было десять
лет", - Четыреста Сорок Восьмая мгновенно забурлила, забубнила, за-
рифмовала, зашевелила мозгами во все стороны, и результат тут же (не
прошло и часа) не замедлил сказаться.
Когда мне было десять лет,
Приснился как-то мне валет,
Наглец, красавец и атлет,
Одет в малиновый жилет,
С плеча свисает эполет,
На шее черный амулет,
В руке держал он арбалет,
Заткнул за пояс пистолет.
Я говорю ему: - Привет!..
Мол, сколько зим и сколько лет.
Он выстрелил в меня в ответ
И закричал: - Умри, поэт!
Оставь навеки этот свет!
Здесь для поэта места нет!
Я возмутился: - Что за бред!
Убить поэта - страшный вред!..
Тут вспыхнул в небесах рассвет,
Растаял сон, исчез валет.
(Наташа Хейфец, Оля Красная)
За что мне нравится кино?
Оно, как терпкое вино,
Огнем любви напоено,
Мечты и музыки полно,
Оно и грустно, и смешно,
И благонравно, и грешно,
Однообразья лишено -
В нем все мгновенно решено:
Хромой пират идет на дно,
Соперник прыгает в окно;
Красотка в черном домино,
Злодей в лимонном кимоно;
Он с ней сначала заодно
И вдруг - кинжал, в глазах темно,
И расплывается пятно,
И багровеет полотно,
И все - закончилось кино.
А дома снова все одно:
Унылых дней веретено -
И так до нового кино.
(Катя Лукина, Таня Слепова)
Когда мне было десять лет,
Была я тощей, как скелет,
Тому причиной стал балет,
Который свел меня на нет.
Что делать, я дала обет:
На завтрак, ужин и обед
Не есть ни хлеба, ни котлет,
Не кушать щи и винегрет,
Не трогать кашу и омлет,
И даже яблочный рулет
Мне, бедной, тоже был во вред.
Я стала тонкой, словно плед,
Вуалей легче и газет,
Я танцевала менуэт,
Почти не оставляя след.
Меня не отражал паркет,
Смотрели сквозь меня на свет,
Кончалась жизнь моя. Ну, нет!
Уж лучше яд и пистолет!
Решив почуять жизни цвет,
Я свой нарушила обет,
Навек оставила балет,
И ем теперь, как людоед,
Как кашалот, как муравьед,
Как бык, как тяжелоатлет...
Я вновь люблю весь белый свет
И вам открою свой секрет:
Хоть у меня таланта нет,
Уже полгода я - поэт.
(Катя Судакова, Ира Малкова, Владик Васильев).

ГЛУПАЯ ВОБЛА ВООБРАЖЕНИЯ
- Ну-с, господа хорошие, как поживают ваши стихи, стишки, сти-
шочки, стихрюшки, стихарики?..
- А никак не поживают.
- Не понял.
- Как может поживать то, чего нет?
- Понял. А что же их нет? Некогда писать?
- В основном не о чем.
- Про природу и погоду все уже написано, а про школу неохота.
- Как-то это все не для стихов.
- А что для стихов?
- Если бы знать!
- Уже и стихи были бы в кармане!
- Ведь как у настоящих поэтов?
- Как?
- Раз - и готово! Они всегда знают, о чем...
- А не скажите: у настоящих тоже не вдруг происходит. Вспомните
Маяковского:
"А оказывается -
прежде, чем начнет петься,
долго ходят, размозолев от брожения,
и тихо барахтается в тине сердца
глупая вобла воображения".
- Вот и у нас барахтается.
- И тоже - глупая.
- Была бы умная, уже и стихи были бы..
- В кармане. Понятно. А если мы на эту глупую воблу приманку
отыщем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10