Отец выдувал длинные серые облака дыма и скашивал глаза на кончик сигары. Счастливый человек.
— Да, верно. Он всего две недели как вышел из тюряги. Брайсон боялся, что придется на роль мэра подыскивать кого-то другого. Повезло, что его жена решила отозвать заявление.
— Повезло, правда?
Мама старалась придать своим словам больше цинизма, но безуспешно, и в результате звучало это так, будто она действительно радовалась за Джонни.
— Интересный парень. Интересный парень. Лет пять назад я работал с ним на одной картине. Он все время либо пьян был в стельку, либо охмурял эту уродину, помощницу режиссера.
— Восхитительно. Ты подбираешь всех очаровашек, Стивен.
Это длилось, пока отец не докуривал сигару. Потом он или приближался к маме сзади и клал руки на талию, или выходил из комнаты. В последнем случае она оборачивалась и долго смотрела на дверь.
— Так ребрышки или гамбургер?
— Простите? А, ребрышки! Да, ребрышки — это будет прекрасно.
Дэн зачерпнул несколько красных шипящих кусков и положил на большую желтую тарелку рядом с двумя булочками. Жир с ребрышек потек по тарелке и стал впитываться в булочки.
— С вас два пятьдесят, а развлечение бесплатно.
Я взял две кока-колы и вернулся к столу. Рядом с Саксони сидела седая старушка с морщинистыми впалыми щеками и черно-коричневыми зубами и что-то втолковывала ей тихой скороговоркой. Мне это показалось несколько странным, но Саксони внимательно слушала, и когда я поставил перед ней тарелку, то даже не шевельнулась. Слегка обиженный, я взял одно из ребрышек, но обжегся и уронил на стол. Я не думал, что произвел так много шума, но когда оглянулся, все опять смотрели на меня. Как я этого терпеть не могу! Я из тех людей, что заказывают бифштекс, а когда официант вместо этого приносит рыбу, берут и едят рыбу — только бы не устраивать сцену. Не люблю споров на людях, праздничных тортов на день рожденья в ресторане, терпеть не могу спотыкаться и шумно портить воздух, в общем, ненавижу, когда люди замирают и смотрят на тебя в течение бесконечных секунд.
Я улыбнулся окружающим, словно говоря «Ну что я за чучело!», но это не помогло. Они все пялились и пялились…
— Томас! — пришла на помощь милая Саксони.
— Что? — отозвался я рыком раненого вепря.
Она подобрала ребрышко и положила обратно мне на тарелку.
— Познакомься, это миссис Флетчер. Миссис Флетчер, это Томас Эбби.
Старушка протянула руку над столом и энергично пожала мою. На вид миссис Флетчер было лет шестьдесят восемь-шестьдесят девять. Я представил, как она заправляет на местной почте или держит киоск с попкорном и конфетами в фойе кинотеатра. Едва ли она провела жизнь на воздухе, под солнцем, кожа ее не была сухой и змеиной, скорее белой, как у человека, привыкшего находиться в помещении, белой и начинающей сереть, словно старая открытка.
— Как поживаете? Я слышала, вы хотите остановиться здесь на какое-то время?
Я взглянул на Саксони, удивляясь, сколько она успела рассказать этой миссис Флетчер. Она подмигнула мне и вгрызлась в свиное ребрышко.
— Так может быть, хотите снять комнату?
— Что ж, да, возможно. Но пока, видите ли, мы еще не знаем, как долго здесь пробудем.
— Какая разница. У меня внизу так много места, что я могу сдавать первый этаж под кегельбан. Под два кегельбана.
Она достала из сумочки черный с золотом пластмассовый портсигар и вытащила тонкую стомиллиметровую сигарету. Щелкнув черной зажигалкой «крикет», старушка глубоко затянулась, отчего на сигарете образовался длинный столбик пепла. Пока она говорила, столбик удлинялся и обвисал, а она все не стряхивала и не стряхивала.
— Дэн, а ребрышки аппетитно смотрятся. Положишь порцию?
— Конечно, Гузи.
— Слышите, он зовет меня Гузи? Все друзья так меня зовут.
Я кивнул, соображая, не будет ли невежливо продолжить есть, пока она говорит.
— А то, что вы, там, не женаты, меня это не волнует. — Она оглядела каждого из нас по отдельности и постучала по безымянному пальцу левой руки. — Мне-то, собственно, что. Эх, жалко, в дни моей молодости на эти вещи смотрели иначе. Уж я бы развернулась, поверьте мне!
Я взглянул на Саксони, ожидая, что она ответит, но она смотрела на миссис Флетчер.
Старушка хотела что-то сказать, но осеклась и побарабанила пальцами по столу:
— Я сдам вам мой первый этаж… Я сдам его вам за тридцать пять долларов в неделю. Нынче вы не найдете таких цен ни в одном мотеле поблизости. Еще у меня там хорошая кухня.
Я хотел сказать, что это нужно обсудить, но тут Дэн принес тарелку.
— Что ты скажешь насчет тридцати пяти долларов в неделю за мой первый этаж, Дэн?
Он скрестил руки на животе и сквозь зубы втянул воздух. Звук получился, как у парового утюга.
— Вы, ребята, собираетесь на какое-то время остановиться в Галене? — Не знаю, может быть, у меня просто паранойя, но его голос звучал явно менее приветливо.
Прежде чем я успел ответить, вмешалась Саксони:
— Вы не подскажете, где нам найти Анну Франс? Мы очень хотели бы написать книгу про ее отца.
Тишина воцарилась поистине гробовая. И на окружающих лицах медленно проявился интерес, стал наплывать на нас, как дым во влажном воздухе.
— Анну? Вы говорите, что хотите написать книгу про Маршалла? — загремел дэновский голос над кухонным шумом, над неподвижностью, над шорохом ветерка, долетавшего неизвестно откуда и так же быстро угасавшего.
Я разозлился на Саксони. Мне хотелось несколько дней побродить по городку и хотя бы немного разведать обстановку, прежде чем объявлять, зачем мы здесь. Недавно я читал статью про одного писателя, только-только начавшего приобретать известность. Жил он в маленьком городке в штате Вашингтон, и, когда кто-нибудь приезжал с расспросами, местные жители держали рот на замке, потому что любили своего писателя и оберегали его спокойствие. Хотя Маршалл Франс и умер, я все же был уверен, что жители Галена не захотят рассказывать о нем. Нет, но такой глупости я от Саксони никак не ожидал. Наверно, переволновалась оттого, что мы наконец здесь.
Дэн отвернулся и проревел одному из своих приятелей:
— Этот тип хочет написать книгу о Маршалле Франсе!
— О Маршалле?
Женщина за столом напротив в голубых джинсах и мужской ситцевой рубашке присвистнула:
— Ты говоришь, о Маршалле?
Мне хотелось забраться на скамейку и объявить в мегафон: «ДА, РЕБЯТА! Я ХОЧУ НАПИСАТЬ КНИГУ О МАРШАЛЛЕ ФРАНСЕ. ВАС ЭТО УСТРАИВАЕТ?» Но я лишь отхлебнул кока-колы.
— Анна!
Я не был уверен, что правильно расслышал. Дэн произнес это так, будто звал ее, а не просто очередной раз повторял имя.
— Что? — раздалось у меня из-за спины, и я чуть было не обделался.
Спиной к Анне Франс я прошел мимолетное чистилище, что предваряет коренной перелом в судьбе. Мне хотелось обернуться, но я не посмел. Как она выглядит, каков ее голос, ее глаза, машинальные жесты? Я вдруг осознал — на этих захолустных посиделках, — что ближе, чем сейчас, не окажусь к Маршаллу Франсу никогда в жизни, и осознание парализовало меня.
— К вам можно подсесть? — прошелестел ее голос над моим левым плечом, словно листок на ветру. Я мог бы протянуть руку назад и дотронуться до нее.
— Конечно, Анна, конечно! Эти ребята умирают от нетерпения с тобой повидаться. Они проделали такой путь, из Коннектикута!
Я услышал, как Саксони подвинулась на скамейке, освобождая Анне место, услышал приглушенный обмен приветствиями. И вынужден был наконец оглянуться.
Это была та женщина, что несла коробки с булочками для гамбургеров. Ее черные волосы, короткие и блестящие, были стрижены под горшок и закрывали уши, так что виднелись только мочки. Маленький симпатичный носик вздернут, а разрез серо-зеленых глаз чуть ли не восточный. Пухлые губы отливали пурпуром, и я был уверен, что это их естественный цвет, хотя иногда они становились темно-лиловыми, будто бы она сосала какие-то цветные леденцы. На ней был белый плотницкий комбинезон, черная футболка, никаких украшений и черные резиновые вьетнамки. В целом — модная, чистенькая моложавая домохозяйка со Среднего Запада. Где же, черт возьми, этот персонаж Чарльза Аддамса, так ярко расписанный Дэвидом Луисом? Анна выглядела в точности как домохозяйка, только что помывшая семейный микроавтобус на станции техобслуживания «Шелл».
Она протянула мне руку, мягкую и прохладную, моя же была вся в поту.
— Вы Томас Эбби? — Анна улыбнулась и кивнула, будто уже знала, кто я такой, и не отпускала мою ладонь. Я чуть не выдернул руку, когда Анна произнесла мое имя.
— Да, м-м-м, здравствуйте. Как вы…
— Дэвид Луис написал мне, что вы собираетесь приехать.
Я нахмурился. Зачем он это сделал? Если она в самом деле такая Медуза, какой он ее выставил, то, зная, зачем я приехал, еще плотнее законопатит все щели. Я дал клятву при первой же возможности послать Луису гневное письмо на десяти страницах. Ничего удивительного, что все биографы возвращались несолоно хлебавши: при таких-то палках им в колеса Анна имела на старте двадцатимильную фору.
— Не возражаете, если я присяду? Совсем сегодня забегалась, да еще эта сумасшедшая жара… — Она покачала головой, и ее по-монашьи остриженные волосы колыхнулись взад-вперед, словно травяная юбочка в обтяжку.
Я вспомнил, что толком еще не представил ей Саксони.
— Мисс Франс, это моя коллега Саксони Гарднер. — Коллега? Когда в последний раз я употреблял это слово?
Они улыбнулись друг другу и пожали руки, но я заметил, что их рукопожатие было недолгим — руки еле соприкоснулись.
— Вы тоже писатель, мисс Гарднер?
— Нет, я провожу исследования, а Томас будет писать.
Почему она употребила будущее время, а не сказала «Томас пишет»? Это звучало бы профессиональней.
Глядя в их лица, я старался не замечать, что Анна прелестна, а Саксони грубовата. Может быть, сказалась моя мимолетная обида на Сакс.
— Вы хотите написать книгу о моем отце? Почему?
Мне подумалось, что теперь лучше всего будет выложить все без обиняков и посмотреть, как она отреагирует.
— Потому что он — самый лучший, мисс Франс. Только с его книгами ощущение погружения было настолько… всеобъемлющим. Дело в том, ну, то есть, это не важно, короче, я преподаю в школе язык и литературу, и даже все классические «шедевры» не производят на меня такого впечатления, как «Страна смеха».
Мой комплимент ей как будто бы понравился, но она отвела глаза и дотронулась до моей руки:
— Я миллион раз вам говорила: не преувеличивайте, мистер Эбби. — Она улыбнулась, как маленькая девочка, абсолютно восхищенная собой. Я тоже не мог не восхититься ее шутке и улыбке.
Какого черта Дэвид Луис толковал мне о безумной мегере, сомнамбулически рыщущей по дому в черных одеждах и со свечой? Анна была симпатичная, с чувством юмора и без лишних претензий, и, судя по тому, что я успел увидеть, весь городок ее знал и любил.
— Это правда, мисс Франс, — выпалила Саксони с таким пылом, что мы с Анной аж вздрогнули.
— Но ведь Дэвид говорил вам, как я отношусь к написанию биографии отца?
— Он сказал, что вы категорически против, — сказала Саксони.
— Нет, это не совсем так. Я была против, потому что люди, желавшие написать о нем, приезжали сюда из абсолютно неверных соображений. Они все хотели заделаться экспертами по Маршаллу Франсу. Но после разговора с ними сразу становилось видно, что их совершенно не интересует, что за человек он был. Для них он просто литературное имя, яркая величина.
В ее голосе сгустилась горечь, как облачная гряда на чистом небе. Анна смотрела на Саксони, так что я видел лишь ее профиль. Подбородок у нее был острый и угловатый. Когда она говорила, ее белые зубы выглядывали из-под темных тяжелых губ, резко с ними контрастируя, но тут же опять скрывались, когда она замолкала. Ресницы у нее были длинные, редкие, недавно подкрученные. Длинная белая шея казалась невероятно беззащитной, и на ней виднелось лишь несколько морщинок. Я бы дал Анне лет сорок или чуть меньше, но выглядела она крепкой и здоровой, и я мог представить, что она доживет до глубокой старости. Если не унаследовала от отца слабое сердце.
Анна повернулась ко мне и стала поигрывать голубой пластиковой вилкой, что мне дали вместе со свиными ребрышками.
— Если бы вы знали моего отца, мистер Эбби, вы бы поняли, почему это для меня настолько болезненно. Он был очень замкнутым человеком. Не считая моей матери и миссис Ли, у него почти не было настоящих друзей. Только вот Дэн, — она улыбнулась и кивком показала на бакалейщика, который пожал плечами и скромно опустил взгляд на свою лопаточку, — и еще несколько человек в городке. Все его знали и любили, но он терпеть не мог известности и всячески старался избегать ее.
Тут заговорил Дэн, но обращаясь только к Анне:
— А больше всего он любил меня в лавке навещать, и мы устраивались за разделочным столом, ну сзади, на этих деревянных чурбачках, знаете? А иногда он садился на кассу, если кто-нибудь из моих отсутствовал.
Какое прекрасное начало для биографии! Первая сцена — Франс дергает рычаг кассового аппарата в галенской лавке у Дэна… Даже если книге не бывать, как все-таки здорово сидеть тут с этими людьми, составлявшими такую большую часть его жизни. Я невероятно им завидовал.
— А я всегда мог сказать, когда он сидел там с тобой, Дэн. В это время никого не обслуживали!
Дэн почесал в затылке и подмигнул нам. У меня из головы не выходила одна мысль. Вот этот милый толстячок-лавочник провел, вероятно, годы в компании моего кумира. О чем же они говорили? О бейсболе? О женщинах? Кто прошлой ночью напился в пожарной части? Мысль оскорбительная и унизительная для Дэна — но почему я не мог хотя бы на денек заменить его там, за разделочным столом? Всего-то один день поболтать с Маршаллом Франсом о книгах, о силе воображения… о персонажах его книг:
— Ну а теперь, Маршалл, признавайся, как ты додумался до (вписать нужное)?
Он бы прислонился к паре бараньих ног и ответил что-нибудь вроде:
— Давным-давно в детстве знавал я одного шпагоглотателя…
Потом мы включили бы радио и стали бы слушать репортаж о каком-нибудь матче, с видом сонным и безмятежным, какой бывает у людей, когда они болтают о пустяках и глядят в пространство. Мы бы поговорили о подаче Стена Мьюзиала или о новом тракторе Фреда…
Мы с Франсом напропалую чесали языками в мире моих грез, и вдруг я услышал, как Саксони упоминает Стивена Эбби. Это заставило меня очнуться, и когда мои глаза опять сфокусировались на окружающем, миссис Флетчер смотрела на меня разинув рот.
— Вашим отцом был Стивен Эбби?
Я пожал плечами, не понимая, зачем Саксони это выболтала. Ох, поговорю я с ней потом…
Детский крик, как легкий стон цепной пилы, рассек воздух и заполнил паузу.
— Его отцом был Стивен Эбби!
Это сработало. Глаза поднялись, гамбургеры опустились, ребенок утих. Я прожег Саксони убийственным взглядом. Она опустила голову, отвела глаза и постаралась выправить положение, сказав Анне, что, поскольку у нас обоих знаменитые отцы, мы, вероятно, найдем кое-что общее.
— Если это так, то мой отец был не в той лиге, что отец мистера Эбби. — Говоря это, Анна не отрывала от меня глаз. Они блуждали по моему лицу. Мне и понравился, и не понравился этот осмотр.
— Так это правда? Ваш отец был Стивен Эбби?
Я взял остывшее свиное ребрышко и откусил. Мне хотелось замять ответ, насколько это возможно, и я подумал, что для начала неплохо пробормотать что-нибудь с набитым ртом.
— Да. (Чав-чав). Да, был. — Я буравил ребрышко и свои жирные пальцы гипнотическим взглядом. Жевать было легко, глотать тяжелее. Я пропихнул мясо при помощи кока-колы, потребовалось полбанки.
— Анна, помнишь, как мы с твоим отцом водили тебя на «Новичков»?
— Вот как?
— Что значит «вот как»? Конечно, водили. Специально поехали в тот кинотеатр в Германе, ты еще все время в туалет бегала.
— Как это было, мистер Эбби?
— Это вы мне расскажите, мисс Франс. — Я выдавил двухсекундную умильно-лукавую улыбку, которую она перехватила и отправила обратно мне.
— Двое детей знаменитых отцов сидят с нами за одним столом, Дэн. — Миссис Флетчер всплеснула руками и, шлепнув ладони на стол, повозила ими туда-сюда, словно шлифуя гладкий, под красное дерево, шпон.
— Анна, принесешь еще булочек?
Она встала, осмотрела свой комбинезон и стряхнула несколько крошек.
— Почему бы нам не продолжить этот разговор? Приходите ко мне сегодня вечером на ужин. Где-нибудь в полвосьмого? Эдди же сказал вам адрес и как добраться, да?
Я был ошеломлен. Мы распрощались, и она ушла. Ужин в доме Маршалла Франса, и сегодня же? Эдди? Хиппан, которого мы подвезли? Но он ведь никак не мог нас опередить.
Мы подвезли миссис Флетчер к ее дому, на другой конец города. Дом был великолепен. Он стоял на пригорке, и к нему вела через огород вымощенная плитками дорожка, между шестифутовых подсолнухов, тыкв размером с каштан, арбузов и помидорных кустов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26