Я влюбился в пару ковбойских сапог, которые Карен заставила меня примерить. Мне вспомнился рассказ Пола про Венский аэропорт и австрийцев в таких сапогах, но они были действительно бесподобны. Я чуть было не купил их, но оказалось, что они стоят больше ста сорока долларов.Мы пообедали в кулинарии, бутербродами с солониной. Карен пришлось нелегко, так как ее губа болела, но она рассмеялась и стала специально говорить одним уголком губ, как Маленький Цезарь фильм Мервина Лероя (1930), не первая гангстерская картина эпохи звука, а вторая (первой были в 1928 г. «Огни Нью-Йорка»), но самая влиятельная. Маленького Цезаря (образ, отчасти основанный на фигуре Аль Капоне) играл Эдвард Г. Робинсон, его подручного — Дуглас Фербенкс. А еще существует одноименная всемирная сеть пиццерий, которая входит в настоящее время в тройку крупнейших. Первое одноименное заведение было открыто выходцами из Македонии Майком и Мариан Илич в 1959 г. в Гарден-Сити, Мичиган. Фигурирующего в их рекламных роликах маленького повара нарисовал в начале восьмидесятых австралийский карикатурист Алан Муар
:— Ну хватит, Леннокс. Я достаточно рассказала о себе. А какие данные есть на вас? Сами расколетесь или придется надавить? Итак?— Что вы хотите услышать?Она посмотрела на воображаемые часы.— Вашу автобиографию за одну минуту.Я рассказал ей понемногу обо всем — о Вене, о своем писательстве, откуда я родом, — и глаза ее от возбуждения раскрывались все шире и шире. Когда что-нибудь трогало или пугало ее, она непроизвольно хватала меня за руку. Она вскрикивала: «Не может быть!» или «Вы шутите!» — и я ловил себя на том, что киваю, убеждая ее в правдивости моих слов.Часом позже мы зашли выпить по стакану глинтвейна в уличное кафе-стекляшку. Потом заговорили о театре, и я вполголоса спросил ее, видела ли она «Голос нашей тени».— Видела ли? Да что вы, Джозеф! Мы ее ставили в агнесскоттском драмкружке. Меня угораздило взять книгу на каникулы домой, и папа на нее наткнулся. Что это было! Он схватил ее и летал по всему дому орлом и хлопал крыльями — как это, мол, можно заставлять девочек читать о малолетних хулиганах и про все эти щупанья и непристойности! Черт возьми, Джо! Об этой пьесе я знаю все!Я сменил тему, но позже, когда рассказал Карен о своей причастности, она грустно улыбнулась и сказала, что, должно быть, нелегко влачить бремя славы за то, чего не делал.Глинтвейн медленно перешел в ужин в кубинском ресторане и новые разговоры. Давно уже я так легко и беззаботно не болтал и не смеялся. С Индией всегда быстро понимаешь, что она ждет от тебя чего-то умного и интересного, поскольку так внимательно слушает. Прежде чем сказать что-либо, ты сначала формулируешь и оттачиваешь фразу до первоклассной кондиции. Рядом с Индией, как до, так и после смерти Пола, каждый миг представлялся настолько значимым, что я порой боялся пошевелиться из страха что-нибудь нарушить — настроение, тон или еще что-либо.А здесь, на другом краю света, рядом с Карен, без всяких усилий создавалось впечатление, что ты самый умный, самым тонкий дьявол в городе, и гремевший в помещении смех уносил тебя от всех забот. Жизнь нелегка, но она определенно может быть смешной. На следующий вечер мы запланировали сходить вместе в кино.Мы отправились посмотреть вновь вышедший на экраны «Потерянный горизонт» фильм Фрэнка Капры (1937), экранизация одноименного романа Джеймса Хилтона (1933). Одна из лучших слезогонно-романтических лент на тему затерянного мира. В Гималаях разбивается самолет, и выжившие после аварии натыкаются на волшебный город Шангри-Ла, где правит «верховный лама» и не знают слова смерть. Персонаж Рональда Кольмана [Рональд Кольман (1891 — 1958) — американский актер, лауреат «Оскара» за фильм «Двойная жизнь» (1947), где играл актера, одержимого ролью Отелло. Кроме «Потерянного горизонта» снимался в фильмах «Эрроусмит» (1932), «История двух городов» (1935), «Пленник замка Зенда» (1937) и многих других
все же решает вернуться к цивилизации — на пару с аборигенкой, которая, покинув волшебный город, с катастрофической скоростью стареет, — но надолго его не хватает, и в последних кадрах фильма он, по пояс в снегу и под восторженные рыдания аудитории, снова достигает ворот Шангри-Ла. В 1973 г. Чарльз Жаррот сделал римейк с Питером Финчем и Лив Ульман, но очень неудачный]. Выйдя из кино, Карен вытирала глаза моим носовым платком.— Я их ненавижу, Джозеф! Им достаточно бросить мне несколько скрипичных нот и этого старого Рональда Кольмана — и я уже при смерти.Я хотел взять ее за локоть, но не стал, а уставился в тротуар и порадовался, что она есть.— Пару месяцев назад у меня был парень, и он водил меня в кино на подобные фильмы, а потом злился, что я плачу! А чего же он ожидал? Что я буду конспектировать? Уж эти мне нью-йоркские интеллектуалы с чернилами вместо крови!— У тебя кто-то есть?— Нет, этот парень был моим последним серьезным увлечением. Можно, конечно, ходить на вечеринки. Однажды я даже зашла в бар для одиночек, но не знаю, Джозеф, кому это нужно? Чем старше я становлюсь, тем разборчивее. Это признак старческого слабоумия, да? Только я захожу в эти невротические заведения, глаза у всех выпучиваются, как телевизоры. Меня это подавляет.— И как звали твое последнее увлечение?— Майлз. — Она произнесла это как «Моллз». — Он известный книжный редактор. И отклонил меня, как рукопись.— Вот как? Ему не понравился твой стиль?Она посмотрела на меня и ткнула под ребра. Потом замерла посреди тротуара и подбоченилась.— Тебе действительно хочется узнать или просто треплешься?Прохожие следовали мимо с ухмылками и таким выражением на липе, словно понимали, что мы ссоримся. Я сказал, что хочу знать. Засунув руки в карманы пальто. Карен зашагала дальше.— Майлз постоянно носил часы, даже когда мы занимались любовью. Представляешь? Я просто с ума сходила. Зачем люди так делают, Джозеф?— Что делают? Носят часы? Никогда об этом не задумывался.— Никогда не задумывался? Джозеф! Не пугай меня. Я очень на тебя надеюсь. Зачем мужчине часы, когда он занимается любовью? У него что, расписание? Что бы ты сделал, если бы женщина легла в постель с огромным «таймексом» на руке? А? — Она снова замерла на полушаге и уставилась на меня.— Ты это серьезно, Карен?— Серьезно, не сомневайся! Майлз носил эту огромную стофунтовую штуковину. Все время. Она была как глубинная бомба. И я в конце концов чуть не взорвалась. А потом потеряла покой, потому что она тикала…— Карен…— Не смотри на меня так. Вот и он смотрел точно так же, когда я ему про это говорила. Послушай, женщина хочет, чтобы мужчина ею восхищался, обожал ее. Она хочет, чтобы он забыл обо всем на свете и спрыгнул с края прямо в ад! А не так: тик-так, тик-так — семь часов восемь минут тридцать секунд. Ты меня понимаешь?— Чтобы восхищался и обожал?— Вот именно. Не сбивай меня с толку, — попросила она.Мы вернулись к ней выпить кофе. Снова пошел дождь. Капли громко барабанили в балконные стекла. Гостиная казалась крепостью, островком в океане непогоды. Синяя кушетка, пушистый ковер, белые лужицы мягкого света в каждом углу. Резкий контраст являли репродукции на стенах. Мне представлялось, что к этой мягкости и буйству красок пошли бы клоуны Бернара Бюффе и голуби Пикассо, но все оказалось иначе Тут Кэрролл откровенно лукавит. «Цирковой» цикл Бюффе (1956), да и все его творчество, плохо соотносится и с голубями Пикассо, и с буйством красок, и с мягкостью. Бернар Бюффе (1928—1999) — французский художник и, как ни странно, фигуративист. Люди и предметы на его картинах имеют характерные угловато-вытянутые очертания, а цветовая гамма — мрачно-холодная. В 1971г. Бюффе получил Орден почетного легиона, в 1974 г. избран в Академию искусств. Тем не менее французские критики и галерейщики относились к нему без малейшей теплоты, Центр Помпиду — крупнейший парижский музей современного искусства — не приобрел ни одной его картины, видимо, потому что в почете были более абстрактные средства выражения, нежели те, что из раза в раз применял Бюффе; а упрекали его не только в догматичности, но и в чрезмерной плодовитости. Однако в прочих странах мира репутация Бюффе была неизменно высока; так в Японии есть целый музей, посвященный исключительно его творчеству, и большая выставка его полотен проводилась в (тогда еще Ленинградском) Эрмитаже в 1990 г. — за девять лет до того, как, больной паркинсонизмом и лишенный возможности творить, Бюффе покончил с собой
. Над обеденным столом висел эстамп Фрэнсиса Бэкона Фрэнсис Бэкон (1909 — 1992) — английский художник, ирландец. Начинал как дизайнер, но в тридцатых годах посвятил себя живописи, зарабатывая на жизнь игрой в рулетку. Во время Второй мировой войны уничтожил почти все картины, написанные им ранее. В конце сороковых годов отошел от прежней сюрреалистической манеры и стал писать крупноформатные полотна (как правило, объединенные в триптихи) с изображением человеческих фигур в минуты наивысшего эмоционального напряжения — изуродованных, или гротескно искаженных, или разлагающихся. Краски Бэкон часто смешивал с песком или грязью и наносил на негрунтованный холст пучком стальных волокон. Прижизненная аукционная цена его картин достигала 5, 5 миллиона долларов. В 1998 г. английский режиссер Джон Мейбери снял фильм «Любовь — это дьявол», повествующий о жизни Бэкона в 1964—1971 гг. и об его отношениях с натурщиком Джорджем Даером
в матовой серебряной раме. Я не мог разобрать, что происходит на картине, только понял, что кто-то растекается. Строй завершали Отто Дикс Отто Дикс (1891—1969) — немецкий художник и график. Учился живописи в Дрезденской академии. Во время Первой мировой войны служил добровольцем в действующей армии. Вернувшись с фронта, примкнул к дадаистам, затем какое-то время работал в жанре социально-критического реализма, а с конца тридцатых — в жесткой экспрессионистской манере. В поздний период творчества часто обращался к религиозным сюжетам
, Эдвард Хоппер Эдвард Хоппер (1882 — 1967) — американский художник, испытал влияние как местной т. н. школы «мусорщиков», так и французского импрессионизма. Его собственный характерный стиль сформировался к середине двадцатых: сдержанные, прохладные по тону и сравнительно небольшие по формату картины Хоппера проникнуты лирической меланхолией, поэзией пустых пространств или, при наличии человеческих фигур, мотивами одиночества. Его картины очень популярны в США, многие стали своего рода национальными художественными архетипами, фигурируя на открытках, плакатах, книжных обложках, в рекламе
и Эдвард Мунк Эдвард Мунк (1863—1944) — норвежский художник и график, основоположник экспрессионизма, автор знаменитого «Крика» (1893). Центральное достижение Мунка — цикл картин «о любви и смерти», первые шесть из которых были выставлены в 1893 г. и вызвали немалый скандал; к выставке Берлинского Сецессиона (1902) цикл, озаглавленный «Фриз», разросся до 22 полотен, и в будущем если Мунк продавал какое-нибудь из них, то обязательно писал новый вариант. После нервного срыва 1908 — 1909 гг. его творчество стало более экстравертным, но менее революционным. Свое художественное наследие Мунк завещал городу Осло, где в 1963 г. открылся его музей
.Когда она вошла с кофе, я рассматривал большую репродукцию мунковского «Крика».— Что за мрачные картины, Карен?— А что, по-моему, очень музыкально. Аккомпанемент к ночным кошмарам.Она уселась на краешек кушетки и самыми изящными движениями, какие только возможны, поставила две чашки на кофейный столик с двумя миниатюрными плетеными подставочками. С такой же заботой маленькие девочки устраивают чаепитие своим куклам и плюшевым мишкам.— Майлз говорил, что я скрытая психопатка — с моими дешевыми туфлями и лимонными блузами и свитерами а-ля мисс Сказочная Страна. Тебе положить сахару? Ох, Майлз… Ему надо было стать сценаристом для французских фильмов. Надеть такое длинное, до колен, суровое кожаное пальто и ходить под дождем, и чтобы с губы свисала сигарета «Голуаз». Вот, Джозеф, надеюсь, ты любишь крепкий кофе. Это итальянский, очень хороший.Я сел рядом с ней.— Ты так и не объяснила, почему любишь такие меланхолические картины.Она деликатно отпила из чашки.— Джозеф, ты ранишь мои чувства.— Что? Почему? Что я такого сказал?— Ты говоришь, любезный друг, что я должна любить такие-то картины, потому что одеваюсь и говорю в такой-то манере. Ты считаешь, что я не должна любить ничего черного, или печального, или одинокого, потому что… А как вам понравится, сэр, если я и вас помещу в какой-нибудь ящичек?— Не понравится. Ты права.— Знаю, что не понравится. Ты меня еще и не знаешь как следует — а уже туда же. Интересно, как тебе понравится, если я скажу: «Ах, ты писатель! Это значит, ты должен любить трубку, Шекспира и ирландских сеттеров. У твоих ног!»— Карен…— Что?— Ты права. — Я коснулся ее локтя. Она отстранилась.— Не делай этого! Не говори, что я права. Стисни кулаки и сражайся.Она сжала цыплячий кулачок и вскинула к моему носу. Забавный жест что-то освободил во мне, и, взглянув на нее, я уже открыл рот, чтобы сказать: «Господи, ты мне нравишься», — но она меня перебила:— Джозеф, я не хочу, чтобы в конце концов ты оказался заурядным мужским шовинистом. Мне хочется, чтобы ты был тем, кем я тебя считаю, — а я считаю тебя кем-то очень особенным. Впрочем, я пока не собираюсь тебе об этом говорить, а то возомнишь о себе бог знает что. Сначала ты спас меня от этого черного дракона, потом оказался милым и интересным. Я чертовски рассержусь, если в конце концов ты меня разочаруешь. Понял?Ее школа оказалась старым зданием из красного кирпича; от него осязаемо, как тепло, исходил дух богатства. В полвторого я стоял на другой стороне улицы, дожидаясь, когда она выйдет. Она не догадывалась, что я здесь. Сюрприз!Прозвонил звонок, и за всеми окнами вскинулась девичья кутерьма. Послышались крики и громкий смех. Через мгновение они хлынули из школы нежным серо-белым потоком, болтая друг с дружкой, поглядывая на небо, с книжками под мышкой. Все были в серых курточках, таких же серых юбочках и белых блузках. Я подумал, что они выглядят просто чудесно.Потом я увидел женщину, похожую на Карен, с большим портфелем. Я машинально двинулся через улицу, но на полпути увидел, что это не она.Через полчаса она так и не появилась, так что я сдался и пошел домой. Я ничего не понимал. Когда я позвонил из первой попавшейся телефонной будки, Карен тут же схватила трубку.— Джозеф, ты где? Я пеку ореховый пирог.Я объяснил ей, что случилось, и она хихикнула:— Сегодня у меня короткий день. Я ездила в Сохо за продуктами к ужину. Ты в курсе, что приглашен сегодня на ужин?— Карен, я купил тебе подарок. — Я посмотрел на то, что сжимал в руке.— Наконец-то, давно пора! Шучу, шучу. На самом деле я очень тронута. Приходи на ужин и приноси. Потом посмотрим, что у тебя там такое.Мне хотелось сказать ей, что это. Подарок был тяжелый — большой альбом Эдварда Хоппера с цветными репродукциями, которые она так любила. Я положил его на металлическую полочку под телефоном.— Джозеф, скажи мне, что это? Нет, не говори! Я хочу, чтобы это был сюрприз. Оно большое?— Подожди и сама увидишь.— Вредный!Мне захотелось поднести руку к трубке и погладить этот гладкий бархатный голос. Я не видел ее лица — живого и дерзкого. Мне хотелось, чтобы она была рядом.— Карен, можно прийти сейчас?— Я бы хотела, чтобы ты пришел час назад. Выходя из лифта, я чуть не пустился бегом. Я стоял у ее двери с альбомом под мышкой и сердцем, стучавшим у меня в горле. На двери висела записка: «Не сердись. Мы съедим пирог, когда я вернусь. Кое-что случилось. Оно называется Майлз и говорит, что ему страшно нужна помощь. Я не хочу идти. Повторяю — я не хочу идти. Но я многим ему обязана и потому иду. Но я вернусь, как только смогу. Вечером хороший фильм. Я постучу три раза. Не сердись». Я купил пиццу и принес домой, чтобы оказаться на месте, если Карен вернется рано. Но рано она не вернулась. И вообще не вернулась этой ночью. Глава вторая На следующее утро я получил письмо от Индии. Сначала я посмотрел на него, словно это был давно потерянный ключ или документ, который нашелся, и непонятно, что теперь с ним делать.
Дорогой Джо! Я знаю, что с письмом по-свински запозднилась, но, пожалуйста, считай, что кое-что не позволяло мне написать раньше. Пол так по-настоящему и не появлялся, хотя пару раз делал мелкие гадости, чтобы напомнить мне о своем присутствии. Знаю, что ты встревожишься, если я не скажу тебе, что имею в виду. Как-то утром я пошла на кухню и на столе, там, где он обычно сидел, нашла Малышовую перчатку. Как я уже сказала, гадости мелкие, но перепугалась я изрядно и отреагировала как сумасшедшая, так что он, наверное, остался доволен. Я договорилась встретиться со знаменитым медиумом, и хотя не очень верю этим столовращателям, очень многое из того, во что я верила, улетучилось как дым в последние месяцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
:— Ну хватит, Леннокс. Я достаточно рассказала о себе. А какие данные есть на вас? Сами расколетесь или придется надавить? Итак?— Что вы хотите услышать?Она посмотрела на воображаемые часы.— Вашу автобиографию за одну минуту.Я рассказал ей понемногу обо всем — о Вене, о своем писательстве, откуда я родом, — и глаза ее от возбуждения раскрывались все шире и шире. Когда что-нибудь трогало или пугало ее, она непроизвольно хватала меня за руку. Она вскрикивала: «Не может быть!» или «Вы шутите!» — и я ловил себя на том, что киваю, убеждая ее в правдивости моих слов.Часом позже мы зашли выпить по стакану глинтвейна в уличное кафе-стекляшку. Потом заговорили о театре, и я вполголоса спросил ее, видела ли она «Голос нашей тени».— Видела ли? Да что вы, Джозеф! Мы ее ставили в агнесскоттском драмкружке. Меня угораздило взять книгу на каникулы домой, и папа на нее наткнулся. Что это было! Он схватил ее и летал по всему дому орлом и хлопал крыльями — как это, мол, можно заставлять девочек читать о малолетних хулиганах и про все эти щупанья и непристойности! Черт возьми, Джо! Об этой пьесе я знаю все!Я сменил тему, но позже, когда рассказал Карен о своей причастности, она грустно улыбнулась и сказала, что, должно быть, нелегко влачить бремя славы за то, чего не делал.Глинтвейн медленно перешел в ужин в кубинском ресторане и новые разговоры. Давно уже я так легко и беззаботно не болтал и не смеялся. С Индией всегда быстро понимаешь, что она ждет от тебя чего-то умного и интересного, поскольку так внимательно слушает. Прежде чем сказать что-либо, ты сначала формулируешь и оттачиваешь фразу до первоклассной кондиции. Рядом с Индией, как до, так и после смерти Пола, каждый миг представлялся настолько значимым, что я порой боялся пошевелиться из страха что-нибудь нарушить — настроение, тон или еще что-либо.А здесь, на другом краю света, рядом с Карен, без всяких усилий создавалось впечатление, что ты самый умный, самым тонкий дьявол в городе, и гремевший в помещении смех уносил тебя от всех забот. Жизнь нелегка, но она определенно может быть смешной. На следующий вечер мы запланировали сходить вместе в кино.Мы отправились посмотреть вновь вышедший на экраны «Потерянный горизонт» фильм Фрэнка Капры (1937), экранизация одноименного романа Джеймса Хилтона (1933). Одна из лучших слезогонно-романтических лент на тему затерянного мира. В Гималаях разбивается самолет, и выжившие после аварии натыкаются на волшебный город Шангри-Ла, где правит «верховный лама» и не знают слова смерть. Персонаж Рональда Кольмана [Рональд Кольман (1891 — 1958) — американский актер, лауреат «Оскара» за фильм «Двойная жизнь» (1947), где играл актера, одержимого ролью Отелло. Кроме «Потерянного горизонта» снимался в фильмах «Эрроусмит» (1932), «История двух городов» (1935), «Пленник замка Зенда» (1937) и многих других
все же решает вернуться к цивилизации — на пару с аборигенкой, которая, покинув волшебный город, с катастрофической скоростью стареет, — но надолго его не хватает, и в последних кадрах фильма он, по пояс в снегу и под восторженные рыдания аудитории, снова достигает ворот Шангри-Ла. В 1973 г. Чарльз Жаррот сделал римейк с Питером Финчем и Лив Ульман, но очень неудачный]. Выйдя из кино, Карен вытирала глаза моим носовым платком.— Я их ненавижу, Джозеф! Им достаточно бросить мне несколько скрипичных нот и этого старого Рональда Кольмана — и я уже при смерти.Я хотел взять ее за локоть, но не стал, а уставился в тротуар и порадовался, что она есть.— Пару месяцев назад у меня был парень, и он водил меня в кино на подобные фильмы, а потом злился, что я плачу! А чего же он ожидал? Что я буду конспектировать? Уж эти мне нью-йоркские интеллектуалы с чернилами вместо крови!— У тебя кто-то есть?— Нет, этот парень был моим последним серьезным увлечением. Можно, конечно, ходить на вечеринки. Однажды я даже зашла в бар для одиночек, но не знаю, Джозеф, кому это нужно? Чем старше я становлюсь, тем разборчивее. Это признак старческого слабоумия, да? Только я захожу в эти невротические заведения, глаза у всех выпучиваются, как телевизоры. Меня это подавляет.— И как звали твое последнее увлечение?— Майлз. — Она произнесла это как «Моллз». — Он известный книжный редактор. И отклонил меня, как рукопись.— Вот как? Ему не понравился твой стиль?Она посмотрела на меня и ткнула под ребра. Потом замерла посреди тротуара и подбоченилась.— Тебе действительно хочется узнать или просто треплешься?Прохожие следовали мимо с ухмылками и таким выражением на липе, словно понимали, что мы ссоримся. Я сказал, что хочу знать. Засунув руки в карманы пальто. Карен зашагала дальше.— Майлз постоянно носил часы, даже когда мы занимались любовью. Представляешь? Я просто с ума сходила. Зачем люди так делают, Джозеф?— Что делают? Носят часы? Никогда об этом не задумывался.— Никогда не задумывался? Джозеф! Не пугай меня. Я очень на тебя надеюсь. Зачем мужчине часы, когда он занимается любовью? У него что, расписание? Что бы ты сделал, если бы женщина легла в постель с огромным «таймексом» на руке? А? — Она снова замерла на полушаге и уставилась на меня.— Ты это серьезно, Карен?— Серьезно, не сомневайся! Майлз носил эту огромную стофунтовую штуковину. Все время. Она была как глубинная бомба. И я в конце концов чуть не взорвалась. А потом потеряла покой, потому что она тикала…— Карен…— Не смотри на меня так. Вот и он смотрел точно так же, когда я ему про это говорила. Послушай, женщина хочет, чтобы мужчина ею восхищался, обожал ее. Она хочет, чтобы он забыл обо всем на свете и спрыгнул с края прямо в ад! А не так: тик-так, тик-так — семь часов восемь минут тридцать секунд. Ты меня понимаешь?— Чтобы восхищался и обожал?— Вот именно. Не сбивай меня с толку, — попросила она.Мы вернулись к ней выпить кофе. Снова пошел дождь. Капли громко барабанили в балконные стекла. Гостиная казалась крепостью, островком в океане непогоды. Синяя кушетка, пушистый ковер, белые лужицы мягкого света в каждом углу. Резкий контраст являли репродукции на стенах. Мне представлялось, что к этой мягкости и буйству красок пошли бы клоуны Бернара Бюффе и голуби Пикассо, но все оказалось иначе Тут Кэрролл откровенно лукавит. «Цирковой» цикл Бюффе (1956), да и все его творчество, плохо соотносится и с голубями Пикассо, и с буйством красок, и с мягкостью. Бернар Бюффе (1928—1999) — французский художник и, как ни странно, фигуративист. Люди и предметы на его картинах имеют характерные угловато-вытянутые очертания, а цветовая гамма — мрачно-холодная. В 1971г. Бюффе получил Орден почетного легиона, в 1974 г. избран в Академию искусств. Тем не менее французские критики и галерейщики относились к нему без малейшей теплоты, Центр Помпиду — крупнейший парижский музей современного искусства — не приобрел ни одной его картины, видимо, потому что в почете были более абстрактные средства выражения, нежели те, что из раза в раз применял Бюффе; а упрекали его не только в догматичности, но и в чрезмерной плодовитости. Однако в прочих странах мира репутация Бюффе была неизменно высока; так в Японии есть целый музей, посвященный исключительно его творчеству, и большая выставка его полотен проводилась в (тогда еще Ленинградском) Эрмитаже в 1990 г. — за девять лет до того, как, больной паркинсонизмом и лишенный возможности творить, Бюффе покончил с собой
. Над обеденным столом висел эстамп Фрэнсиса Бэкона Фрэнсис Бэкон (1909 — 1992) — английский художник, ирландец. Начинал как дизайнер, но в тридцатых годах посвятил себя живописи, зарабатывая на жизнь игрой в рулетку. Во время Второй мировой войны уничтожил почти все картины, написанные им ранее. В конце сороковых годов отошел от прежней сюрреалистической манеры и стал писать крупноформатные полотна (как правило, объединенные в триптихи) с изображением человеческих фигур в минуты наивысшего эмоционального напряжения — изуродованных, или гротескно искаженных, или разлагающихся. Краски Бэкон часто смешивал с песком или грязью и наносил на негрунтованный холст пучком стальных волокон. Прижизненная аукционная цена его картин достигала 5, 5 миллиона долларов. В 1998 г. английский режиссер Джон Мейбери снял фильм «Любовь — это дьявол», повествующий о жизни Бэкона в 1964—1971 гг. и об его отношениях с натурщиком Джорджем Даером
в матовой серебряной раме. Я не мог разобрать, что происходит на картине, только понял, что кто-то растекается. Строй завершали Отто Дикс Отто Дикс (1891—1969) — немецкий художник и график. Учился живописи в Дрезденской академии. Во время Первой мировой войны служил добровольцем в действующей армии. Вернувшись с фронта, примкнул к дадаистам, затем какое-то время работал в жанре социально-критического реализма, а с конца тридцатых — в жесткой экспрессионистской манере. В поздний период творчества часто обращался к религиозным сюжетам
, Эдвард Хоппер Эдвард Хоппер (1882 — 1967) — американский художник, испытал влияние как местной т. н. школы «мусорщиков», так и французского импрессионизма. Его собственный характерный стиль сформировался к середине двадцатых: сдержанные, прохладные по тону и сравнительно небольшие по формату картины Хоппера проникнуты лирической меланхолией, поэзией пустых пространств или, при наличии человеческих фигур, мотивами одиночества. Его картины очень популярны в США, многие стали своего рода национальными художественными архетипами, фигурируя на открытках, плакатах, книжных обложках, в рекламе
и Эдвард Мунк Эдвард Мунк (1863—1944) — норвежский художник и график, основоположник экспрессионизма, автор знаменитого «Крика» (1893). Центральное достижение Мунка — цикл картин «о любви и смерти», первые шесть из которых были выставлены в 1893 г. и вызвали немалый скандал; к выставке Берлинского Сецессиона (1902) цикл, озаглавленный «Фриз», разросся до 22 полотен, и в будущем если Мунк продавал какое-нибудь из них, то обязательно писал новый вариант. После нервного срыва 1908 — 1909 гг. его творчество стало более экстравертным, но менее революционным. Свое художественное наследие Мунк завещал городу Осло, где в 1963 г. открылся его музей
.Когда она вошла с кофе, я рассматривал большую репродукцию мунковского «Крика».— Что за мрачные картины, Карен?— А что, по-моему, очень музыкально. Аккомпанемент к ночным кошмарам.Она уселась на краешек кушетки и самыми изящными движениями, какие только возможны, поставила две чашки на кофейный столик с двумя миниатюрными плетеными подставочками. С такой же заботой маленькие девочки устраивают чаепитие своим куклам и плюшевым мишкам.— Майлз говорил, что я скрытая психопатка — с моими дешевыми туфлями и лимонными блузами и свитерами а-ля мисс Сказочная Страна. Тебе положить сахару? Ох, Майлз… Ему надо было стать сценаристом для французских фильмов. Надеть такое длинное, до колен, суровое кожаное пальто и ходить под дождем, и чтобы с губы свисала сигарета «Голуаз». Вот, Джозеф, надеюсь, ты любишь крепкий кофе. Это итальянский, очень хороший.Я сел рядом с ней.— Ты так и не объяснила, почему любишь такие меланхолические картины.Она деликатно отпила из чашки.— Джозеф, ты ранишь мои чувства.— Что? Почему? Что я такого сказал?— Ты говоришь, любезный друг, что я должна любить такие-то картины, потому что одеваюсь и говорю в такой-то манере. Ты считаешь, что я не должна любить ничего черного, или печального, или одинокого, потому что… А как вам понравится, сэр, если я и вас помещу в какой-нибудь ящичек?— Не понравится. Ты права.— Знаю, что не понравится. Ты меня еще и не знаешь как следует — а уже туда же. Интересно, как тебе понравится, если я скажу: «Ах, ты писатель! Это значит, ты должен любить трубку, Шекспира и ирландских сеттеров. У твоих ног!»— Карен…— Что?— Ты права. — Я коснулся ее локтя. Она отстранилась.— Не делай этого! Не говори, что я права. Стисни кулаки и сражайся.Она сжала цыплячий кулачок и вскинула к моему носу. Забавный жест что-то освободил во мне, и, взглянув на нее, я уже открыл рот, чтобы сказать: «Господи, ты мне нравишься», — но она меня перебила:— Джозеф, я не хочу, чтобы в конце концов ты оказался заурядным мужским шовинистом. Мне хочется, чтобы ты был тем, кем я тебя считаю, — а я считаю тебя кем-то очень особенным. Впрочем, я пока не собираюсь тебе об этом говорить, а то возомнишь о себе бог знает что. Сначала ты спас меня от этого черного дракона, потом оказался милым и интересным. Я чертовски рассержусь, если в конце концов ты меня разочаруешь. Понял?Ее школа оказалась старым зданием из красного кирпича; от него осязаемо, как тепло, исходил дух богатства. В полвторого я стоял на другой стороне улицы, дожидаясь, когда она выйдет. Она не догадывалась, что я здесь. Сюрприз!Прозвонил звонок, и за всеми окнами вскинулась девичья кутерьма. Послышались крики и громкий смех. Через мгновение они хлынули из школы нежным серо-белым потоком, болтая друг с дружкой, поглядывая на небо, с книжками под мышкой. Все были в серых курточках, таких же серых юбочках и белых блузках. Я подумал, что они выглядят просто чудесно.Потом я увидел женщину, похожую на Карен, с большим портфелем. Я машинально двинулся через улицу, но на полпути увидел, что это не она.Через полчаса она так и не появилась, так что я сдался и пошел домой. Я ничего не понимал. Когда я позвонил из первой попавшейся телефонной будки, Карен тут же схватила трубку.— Джозеф, ты где? Я пеку ореховый пирог.Я объяснил ей, что случилось, и она хихикнула:— Сегодня у меня короткий день. Я ездила в Сохо за продуктами к ужину. Ты в курсе, что приглашен сегодня на ужин?— Карен, я купил тебе подарок. — Я посмотрел на то, что сжимал в руке.— Наконец-то, давно пора! Шучу, шучу. На самом деле я очень тронута. Приходи на ужин и приноси. Потом посмотрим, что у тебя там такое.Мне хотелось сказать ей, что это. Подарок был тяжелый — большой альбом Эдварда Хоппера с цветными репродукциями, которые она так любила. Я положил его на металлическую полочку под телефоном.— Джозеф, скажи мне, что это? Нет, не говори! Я хочу, чтобы это был сюрприз. Оно большое?— Подожди и сама увидишь.— Вредный!Мне захотелось поднести руку к трубке и погладить этот гладкий бархатный голос. Я не видел ее лица — живого и дерзкого. Мне хотелось, чтобы она была рядом.— Карен, можно прийти сейчас?— Я бы хотела, чтобы ты пришел час назад. Выходя из лифта, я чуть не пустился бегом. Я стоял у ее двери с альбомом под мышкой и сердцем, стучавшим у меня в горле. На двери висела записка: «Не сердись. Мы съедим пирог, когда я вернусь. Кое-что случилось. Оно называется Майлз и говорит, что ему страшно нужна помощь. Я не хочу идти. Повторяю — я не хочу идти. Но я многим ему обязана и потому иду. Но я вернусь, как только смогу. Вечером хороший фильм. Я постучу три раза. Не сердись». Я купил пиццу и принес домой, чтобы оказаться на месте, если Карен вернется рано. Но рано она не вернулась. И вообще не вернулась этой ночью. Глава вторая На следующее утро я получил письмо от Индии. Сначала я посмотрел на него, словно это был давно потерянный ключ или документ, который нашелся, и непонятно, что теперь с ним делать.
Дорогой Джо! Я знаю, что с письмом по-свински запозднилась, но, пожалуйста, считай, что кое-что не позволяло мне написать раньше. Пол так по-настоящему и не появлялся, хотя пару раз делал мелкие гадости, чтобы напомнить мне о своем присутствии. Знаю, что ты встревожишься, если я не скажу тебе, что имею в виду. Как-то утром я пошла на кухню и на столе, там, где он обычно сидел, нашла Малышовую перчатку. Как я уже сказала, гадости мелкие, но перепугалась я изрядно и отреагировала как сумасшедшая, так что он, наверное, остался доволен. Я договорилась встретиться со знаменитым медиумом, и хотя не очень верю этим столовращателям, очень многое из того, во что я верила, улетучилось как дым в последние месяцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21