Прежде чем я успел ответить, подошла Магда. Раньше она стояла так далеко, что я не мог рассмотреть, какая она хорошенькая. Она похудела, и на лице выступили высокие славянские скулы. Она всегда была привлекательной, но теперь помолодела и стала почти красивой. Почему-то я посмотрел на ее руки и увидел, что ногти у нее выкрашены в дерзкий оранжево-красный цвет.
– Как дела, Сэм?
– Хорошо. Поздравляю! Фрэнни только что сказал мне, что вы собираетесь пожениться!
Нахмурившись, она посмотрела на него, потом коротко улыбнулась:
– Это Фрэнни хочет жениться. А я еще не решила. Думаю, он просто благодарен мне за то, что я втащила его из открытого космоса обратно в корабль. Я вам уже говорила: ему нужно избавиться от многих странностей, прежде чем я соглашусь подписать этот контракт!
Он ущипнул ее за щеку:
– Ты же сама знаешь, что любишь меня.
– Не это главное – главное, смогу ли я жить с тобой. Любовь строит дом, но потом его приходится обставлять. Сэм, послушайте, все мы собираемся на поминки в «Лачугу Дика». Мама любила там бывать, и мы подумали, что это неплохая мысль. Вы придете? И не пригласите мистера Дюрана? Мама всегда была без ума от него.
– Конечно. Но ведь вы собираетесь пожениться?
Они смущенно переглянулись, и это было очаровательно. После всего испытанного вместе они снова вернулись к ухаживанию. Ничего еще решено не было. Фрэнни не терпелось, Магда честно еще не решила.
Фрэнни взял ее под руку.
– Она не сказала «нет».
– Верно, не сказала. А теперь иди. Я должна попрощаться с остальными. Помни, Фрэнни: ты обещал сказать ему. Сейчас подходящее время.
Мы посмотрели ей вслед.
– Она прекрасно вела себя по отношению ко мне, Сэм. Делала для меня все. Про какие странности она говорила? Должен тебе кое-что рассказать. Я обещал ей, да и все равно сам давно собирался. Давай, прокатимся перед поминками. Покатаемся немного.
Дюран обрадовался приглашению. Когда я сказал, что Житка была от него без ума, его лицо ничего не выразило, а губы плотно сжались. Только через какое-то время они чуть-чуть растянулись в улыбку.
– Забавно. Я тоже был от нее без ума. Женщины-Островы имели магическую власть над мужчинами-Дюранами.

– Поедем к Тиндаллу.
Взглянув на Маккейба, я приподнял бровь. Все время, что недавно провел в Крейнс-Вью, я избегал туда возвращаться. Однажды я случайно проехал мимо, но смотрел в сторону, потому что это место вызывало неприятные воспоминания.
Лайонел Тиндалл в двадцатые годы сделал состояние на нефти. Он владел домами по всей стране, но предпочитал Крейнс-Вью, так как это было рядом с Нью-Йорком. Его дом был одним из самых больших в городишке. Один из тех колониальных бегемотов, мимо каких проезжаешь по Ливингстон-авеню, пересекая границу города. Странно, что несмотря на размеры самого дома, вокруг не было большого участка.
Тиндалл умер в начале пятидесятых. Его алчное семейство начало грызню за его обширные владения. Судебные процессы и встречные иски тянулись много лет, и в течение всего этого времени дом пустовал. Местные ребята начали потихоньку лазить в него почти сразу же после смерти Тиндалл а, что они там нашли, стало легендой.
Лайонел Тиндалл был коллекционером. Книги, журналы, мебель занимали столько места, что он мог жить лишь в доме из двадцати пяти комнат. Тиндалл обожал фокусы и был фокусником-любителем и чревовещателем. Я никогда его не видел, но мальчишкой слышал чудесные апокрифические легенды о ребятах, проникавших в комнаты, полные причудливых и ветхих театральных декораций и замысловатых предметов с названиями вроде Мадагаскарская Мистерия или Сердце Бога. Когда мы начали пробираться туда, эти вещи уже давно пропали, но слухи о них лишь усиливали чувство опасности и тайны, не отделимое в нашем сознании от этого дома.
Мне запомнился запах дыма и пыли внутри. Свет, проникавший через высокие, от пола до потолка, окна, все еще играл на неисчислимом множестве предметов. Коробки с детскими игрушками, письменный стол, заваленный театральными программками бродвейских шоу, оранжевое бархатное кресло, утыканное кухонными принадлежностями. Лопаточки, ножи для разделки мяса, половники, торчащие из спинки. Кто бы подумал сделать что-то похожее?
Ребята. Бродяги. Отчасти опасность дома Тиндалла заключалась в том, что ты никогда не знал, кто там окажется, когда проберешься через сломанную дверь в цокольном этаже. Это место любили бродяги, ведь дом Тиндалла давал крышу над головой, там можно было выспаться на прекрасной мебели и украсть множество вещей.
Как-то раз, когда мы оказались там, из-за угла вдруг возникли два жалких, жуткого вида человека, оба в мягких шляпах с загнутыми вверх полями, и напугали нас так, что мы чуть не наложили в штаны:
– Что это вы тут делаете, ребятки?
– То же, что и вы, мистер, – ответил оказавшийся лицом к лицу с ними Маккейб.
Бродяги переглянулись и как один снова исчезли где-то в сумрачных задних комнатах дома, а мы продолжили свои изыскания. Впрочем, вскоре из комнаты неподалеку послышались странные звуки – визгливый смех, стук мебели, звон бьющейся посуды. Определив, откуда исходит шум, мы подкрались к двери.
В пятнистом, рассеянном свете гулкой комнаты двое бродяг гонялись друг за другом, будто играли в пятнашки. Он смеялись, как дети, возились, визжали, перепрыгивали через стулья, скользили по паркету, спотыкаясь о завернувшиеся ковры.
Счастье заключалось в том, что если что-то падало и ломалось, это не имело никакого значения! Когда ребята играют в пятнашки и что-то ломается – берегись! В одну секунду рай превращается в ад. Разбилась мамина любимая ваза, столик поцарапал пол, серебряная рама, которой было не меньше ста лет, в эту самую минуту... Игра окончена.
Но в заполоненной тенями гостиной Тиндалла, где в тот день время остановилось, никому не было дела до вещей, какова бы ни была их ценность. А я уверен, что ценность они представляли немалую – ковры были явно восточной работы, а стеклянная ваза разлетелась по полу яркими цветными осколками. Но это не имело никакого значения. В тот день комната была раем для пятнашек.
Это лишь одно из моих воспоминаний о доме Тиндалла. Было и множество других, не менее странных и памятных. Мы часто забирались туда. Это был наш замок и одновременно запретная страна, а такое не могло не захватывать.
Летом, перед тем как меня отправили в частную школу, мы всей ватагой проникли в заброшенный дом. Мы понимали, что уже слишком большие для этого. Облюбовав его для своих игр и затей, мы уже давно выжали из него все, что он мог нам дать. Но к тому дню нас одолела августовская скука, и нам отчаянно хотелось каких-то перемен.
Маккейб где-то слышал, что можно сделать состояние на продаже в утиль старой медной проволоки и труб. По его плану сначала нужно было обследовать дом Тиндалла, а потом вернуться туда с соответствующими инструментами и ободрать все, что сможем. Мы не испытывали особого восторга, представляя, как будем срывать электропроводку со старых обветшавших стен в девяностоградусную жару* [ 90°F = 32 °С. ], но что еще оставалось делать в тот день? Фрэнни отчасти потому и был таким хорошим вожаком, что умел подбить нас на какие-нибудь выходки. Его самого проект вдохновил, и он уже слышал, как звенят деньги у нас в карманах, а мы просто уныло плелись за ним, как сломанные игрушки. Нам просто нужно было чем-то заняться, он хотел перевернуть день вверх дном.
Кроме страшной, как в печке, жары, в доме в тот день ничего необычного не было. Я знал, что делать нам там нечего. Бессмыслица – как кататься на маленьком велосипеде, когда колени ударяются о руль.
Мы вошли через цокольный этаж и поднялись по задней лестнице на кухню. Маккейб все указывал на батареи вдоль половиц и уверенным профессиональным голосом повторял «медь», словно водил нас среди сказочных сокровищ. На нас же они не производили никакого впечатления. Нам хотелось девочек в оранжевых бикини, бесплатных билетов на бейсбол, предвкушения хорошей вечеринки. В медных трубах ничего привлекательного не было.
«Зеленый свет» Эл Сальвато тоже пошел с нами. Когда Фрэнни в сотый раз повторил «медь», Сальвато ухватился за это. Указывая на все подряд (на свои башмаки, на пол, на Маккейбову задницу...), он повторял «медь» тем же уверенным, знающим тоном. Маккейб сделал вид, что не слышит, и продолжал водить нас по дому.
Через кухню во вместительную кладовку в светло-коричневых тонах. По черной лестнице мы взобрались на второй этаж, поскольку наш босс хотел осмотреть туалеты. Мы притащились наверх, и, конечно же, там оказались залежи меди. Но к тому времени Фрэнни уже понял, что с нас мало толку, что в доме жарко, и что, в конце концов, ничего из его затеи не выйдет.
Он признал свое поражение, и это выразилось в том, что, заметив, как Сальвато его передразнивает, он с криком «Зеленый свет!» ударил его коленом в пах, отчего Сальвато, согнувшись, как запятая, упал на пол.
– Вам не нравится мой план, ребята, так вас и рас-так! – Фрэнни решительным шагом вышел из комнаты, а мы остались с виноватыми улыбками и засунутыми в карманы руками. Мы были слишком взрослыми для таких глупостей. Слишком взрослыми, чтобы шататься по заброшенным домам, выискивая, чем бы заняться. Слишком взрослыми, чтобы бездельничать, слишком взрослыми, чтобы дожидаться чего-то, когда знаешь, что есть настоящий мир, где все другие ребята веселятся на вечеринках и спят с девчонками. Вот они-то живут настоящей жизнью, не зависящей от медных труб, капризов Фрэнни Маккейба или удачи. Конечно, мы заблуждались, а потом поняли, что каждый подросток считает, будто настоящая жизнь проходит там, где нас нет. Но тогда мы бы просто в это не поверили.
Я радовался, что мои родители, достаточно натерпевшись от моего поведения и строптивости, послали меня в новую школу, где будут новые лица и новые приключения. Поиски медных труб в старом доме лучше всего напомнили, что где угодно просто должно быть лучше, чем в этом захолустье.
Мы помогли Сальвато встать и выйти из туалета. Сразу за дверью к нам кинулся Маккейб. Приложив палец к губам, он сделал знак следовать за ним.
На полусогнутых ногах, как Гручо Маркс, он двинулся вперед. Сальвато повторил его движения, но лишь потому, что боялся, как бы Маккейб не нанес ему еще один удар, если он не последует за вожаком.
– Что ты делаешь, Фрэн? Выполняешь приседания? – спросил Рон Левао.
Маккейб покачал головой и поманил нас за собой. Так он продвигался по коридору, пока не оказался на главной лестнице. Только догнав его, мы поняли, в чем дело.
Внизу, среди разбросанного хлама, на обветшавшем некогда белом диване сидел Джонни Петанглс по кличке Газировка и что-то напевал себе под нос. У него на коленях лежал мой пес Джек-Молодец. Оба сидели без движения, совершенно безмятежные.
Я никогда не слышал, чтобы Джонни пел, и удивился его приятному, нежному голосу. Мой пес от жары часто дышал, зажмурив глаза. Его розовый язычок свесился на одну сторону. Учитывая долгие ежедневные прогулки Джека, я заключил, что он знает в городке каждый дюйм, но с каких это пор он подружился с Петанглсом? Джонни заманил пса в этот дом, или эти двое частенько вместе бродили, пока остальной Крейнс-Вью занимался своими делами?
За спиной у меня раздался чей-то сдавленный смешок:
– Это твоя собака, а, Байер?
Я кивнул, но не обернулся.
Маккейб, посмотрев на меня, прошипел:
– Что этот придурок делает с твоей собачкой, Сэм?
– Похоже, поет ей.
Он хлопнул меня по башке:
– Вижу! Но я бы не позволил какому-то придурку трогать мою собаку! Откуда ты знаешь, что он не щупает ее или еще что-нибудь?
– Ты рехнулся, Маккейб! Люди не щупают собак.
– А придурки, может быть, щупают.
Мы встали на четвереньки и смотрели, как этот дуралей поет собаке. Им было хорошо вместе. Джонни напевал «Sherry» из репертуара Four Seasons и хорошо имитировал фальцет Фрэнки Вэлли. Джек так тяжело дышал, что казалось, он улыбается. Возможно, так оно и было.
– И ты ему так это и спустишь?
– Что спущу, Сальвато? Он поет!
«Зеленый свет» в нетерпении посмотрел на Фрэнни.
– По-моему, Петанглс – гомик. Он, наверное, этим занимается с собаками.
Я покачал головой.
Но Маккейб обдумал его слова и с умным видом кивнул:
– Все может быть. От этих придурков никогда не знаешь чего ожидать.
– Верно, Фрэнни! Думаю, он с этим псом что-то делает. Нам просто отсюда не видно.
– Сальвато, – прошипел я, – ты совсем спятил. Кончай, пошли отсюда. Жарко.
Но Маккейб напрашивался на ссору – с кем угодно, со всеми. Возможно, все дело было в жаре. А возможно, в том, что я подошел к концу той линии, по которой шел вместе с этими ребятами, к концу этой жизни, и Маккейб, почувствовав это, захотел нанести последний удар. Как бы то ни было, стоя рядом с ним и этими болванами, я захотел пойти домой и дождаться осени, когда я наконец уеду из Крейнс-Вью.
Я стал подниматься, но Фрэнни обеими руками толкнул меня в грудь. Я упал на спину. Мы смотрели друг на друга, и я понял, что ему известно все, что я думаю о нем и обо всей этой ситуации. И это меня пугало.
Все замерли. Через секунду температура словно поднялась на десять градусов. В такие мгновения для Маккейба не было друзей, он колотил всех, кто попадался под руку. Исключений не было. Все мы когда-то становились его мишенью. Если ты хотел водиться с этим парнем, неписаное правило было таково: во что бы то ни стало вставай на его сторону – или пеняй на себя. Мы всегда знали, когда кто-нибудь переходил ему дорогу, но не знали, как Фрэнни поведет себя, и от этого становилось еще тревожней. Иногда он смеялся, хлопал тебя по спине или предлагал сигарету. А иногда избивал в кровь.
В этот раз у Джо О'Брайена была с собой упаковка с шестью банками пива. Фрэнни щелкнул пальцами, указав на одну. Джо быстро открыл ее и протянул ему. Маккейб запрокинул голову и одним глотком выпил. Допив, он бросил ее на пол и пошел к лестнице. Оттуда посмотрел вниз и оглянулся к нам, ко мне. Затем, ухмыльнувшись, расстегнул ширинку.
– Подойдите-ка, ребята. Я думаю, Джонни там внизу жарко. Пора бы ему освежиться.
Первым подскочил лизоблюд Сальвато. Потом Джо О'Брайен – а я-то считал его лучшим другом! Потом Левао... Все встали и расстегнули ширинки. Я по-прежнему сидел и смотрел на Маккейба. Я ненавидел его, ненавидел за то, что он делает это просто так – от скуки и низости.
– Не делай этого, Фрэнни. Не надо. Они же тебя не трогают.
Фрэнни, держа обе руки у ширинки, взглянул на меня через плечо. И вдруг выражение его лица изменилось – ему в голову пришло что-то новое.
– Хорошо! Попридержите огонь, парни. Вот что я скажу тебе, Сэм: если ты сам их окатишь, мы не будем. Как, идет? Это честно?
Остальные в восторге переводили глаза с меня на Фрэнни и обратно. Так или иначе, они соскользнули с крючка. Теперь они могли насладиться угрозами Фрэнни, не боясь, что он испортит им денек.
– Ты хочешь, чтобы я помочился на мою же собаку? Ты псих, Маккейб! – Имей я хоть каплю мужества, я бы съездил ему по морде. Но это был Фрэнни. Он знал, что я не двинусь, и хотел, чтобы все увидели мою трусость.
– Лучше быть психом, чем дерьмом, Байер. Так что, я думаю, пора устроить Джонни и твоей собачке золотистый душ. – Глядя прямо на меня, он приготовился выполнить свою угрозу. Я быстро отвел глаза. Потом послышался металлический звук – все расстегивали ширинки, – затем хихиканье.
Затем: пс-с-с-с...
Я вскочил и убежал. Добежав до конца коридора, я услышал крики Джонни Петанглса снизу:
– Э-э-эй! Что вы делаете? Э-э-эй! Потом залаяла собака.

Я избегал смотреть на дом и потому раньше не заметил, что земля вокруг него разрыта, и повсюду виднелись признаки строительства.
– Что здесь делается?
Фрэнни поднял руку:
– Остановимся здесь. Давай выйдем и прогуляемся. Тиндаллы оказались такими сквалыгами, что слишком долго грызлись из-за этого дома. Думали, что получат за него целое состояние. Но прогорели, когда здесь упали цены на рынке недвижимости. Они четыре года не могли найти покупателя. Я слышал, в конце концов, какой-то сообразительный малый из Нью-Йорка получил дом почти даром. Теперь его перестраивают под конференц-зал.
Издали здание казалось таким же ветхим, как и много лет назад, но когда мы подошли ближе, я увидел, что многое уже перестроено. Новые двери и окна, все еще с наклейками на стеклах. Некоторые части крыльца были полностью заменены. Перила и входная дверь сверкали надраенными латунными решетками.
Мы поднялись по ступеням и заглянули в окно. Внутри блестел паркет, его сочный темный цвет контрастировал со свежей белизной стен.
– Старик! Это немножко отличается от того, что я видел здесь в последний раз. Смахивает на монастырь. Ты войдешь? – Фрэнни большим ключом уже отпирал входную дверь.
– Откуда у тебя ключ?
– Сэм, ты все время забываешь, что я коп.
– Бывший коп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27