Талибы хотят начать с чистого листа, точь-в-точь как красные кхмеры. Да, не они разрушили Афганистан, но именно они, день за днем, препятствуют его возрождению. Запрещено смотреть на любое изображение. Почти все запрещено, а что не запрещено, является обязательным для исполнения. Возникает ощущение, что ты из современности перенесся на много веков назад. «Бог един, – провозглашает из Кандагара мулла Омар, лидер движения Талибан, – а статуи воздвигнуты для идолопоклонства. Чтобы им не поклонялись, их необходимо разрушить». Приведенные здесь слова не выдумка и не преувеличение, а официальное сообщение информационного агентства Бахтар, единственного средства общения с внешним миром правительства этого исламского «эмирата», страны, которая стоит на пути к полной безграмотности, в которой нет ни настоящих школ, ни настоящих университетов. В существующих на сегодняшний день школах по изучению Корана не учат ни читать, ни писать. Там заставляют лишь вызубривать простейший набор религиозных догм, которые так же далеки от учения Магомета, как и самые страшные ереси «неверных». Стражам из министерства по защите нравственности будет непросто отыскать после разрушения статуй Будды в Бамиане какие-либо статуи или их подобия, поскольку в разрушенной стране давно уже не существует ни музеев, ни частных коллекций, в которых бы сохранились произведения искусства.
Статуи Будды не спасло ни то, что они были воздвигнуты в III-VII вв. н.э., ни то, что они предшествовали самому Магомету. ЮНЕСКО объявило их достоянием мировой культуры. Попытки спасти их оказались тщетными. «Статуи, – еще жестче заявил официальный представитель муллы Омара Абдул Хай Момаит, – вне зависимости от того, когда они были воздвигнуты, являются оскорблением Аллаха». Странно, что об этом оскорблении не вспоминали раньше. Теперь же выходит, что это богохульство в граните могут защищать только злейшие враги и очернители ислама.
Только ли здесь проявление фанатизма? Если бы речь шла исключительно о невежественных муллах, то это вполне допустимо. Но есть основания подозревать, что в данном случае у талибов гораздо более рассудительные подсказчики. А значит, за решениями, которые внешне только способствуют дальнейшей изоляции и дискредитации режима, скрывается какая-то политическая мотивация. Возможно, мы имеем дело с хорошо продуманным решением: дать именно такой ответ на санкции ООН против нынешнего кабульского режима. Это может и быть истолковано как простое желание поступить так назло всему миру, и являться разменной монетой для каких-либо секретных переговоров, которые пришлись бы по сердцу талибам и их пакистанским друзьям. Сколько продержатся талибы? Трудно сказать. Но если они потеряют власть, то не из-за того, что они натворили в Афганистане. Их власть падет, может быть, потому, что никому они больше не будут нужны. Реликты прошедших веков, извлеченные на поверхность по ошибке.




Статуи Будды ничто не спасло… Но жизнь упряма, и она продолжается. На фотографиях – подпольные рисунки тайного сатирика времен талибского режима


Они погасили свет

«Видишь? Вот того зовут Ахмед. Он говорит по-русски». Коверкая английские слова, мальчишка показывает пальцем на худощавого мужчину с длинной седой бородой в белоснежном головном уборе. Быстроглазый парнишка, на левой руке которого не хватает безымянного пальца и мизинца, явно хочет услужить мне. Он услышал, как я произнес несколько слов по-русски и, вероятно, подумал, что сможет рассчитывать на мою признательность за оказанную услугу. А я, как часто бывает с легкомысленными иностранцами, которые недостаточно хорошо представляют себе, где они находятся, с веселым видом подхожу к Ахмеду и, протянув ему руку, спрашиваю: «Как дела?»
Удар током произвел бы меньший эффект, чем мои слова. Маленькие черные глаза Ахмеда, кажется, наполнились страхом и забегали по сторонам, словно в поисках убежища. Слышал ли кто-нибудь еще, что с ним заговорили? Заметил ли кто-нибудь его растерянность? Ахмед выглядит гораздо старше своих 42 лет. Он учился в Москве 8 лет на инженера. Конечно, когда-то он в совершенстве владел русским языком.
Но сейчас его почти забыл, и не только потому, что не с кем было поговорить по-русски. Хранить этот язык в памяти – означало чувствовать за собой вину, что было опасно. Ведь это же язык безбожных шурави, и говорить на нем равносильно богохульству. Здесь еще помнят русских «шлюх», которые нахально разгуливали по Кабулу в мини-юбках, с голыми руками и развевающимися волосами.
Сегодня Ахмед продает муку, черпая ее из белого мешка, доставленного сюда неизвестно откуда по извилистой дороге, которая соединяет Джелалабад с Кабулом. Ахмед не может устроиться на работу инженером, потому что здесь, в Кабуле, давно уже ничего не строят. Да и мука, которую он продает стаканами редким покупателям, не принадлежит ему. Он всего лишь продавец. Его дневной заработок гораздо ниже мифической суммы в 1 доллар. По оценке Международного валютного фонда, эта сумма характерна для дневных заработков в беднейших странах.
Чтобы заработать 1 доллар, Ахмеду нужно работать три дня. У него четверо сыновей не старше 10 лет. Целый день они проводят на улице в поисках еды и дров. Дрова предназначаются как для домашнего использования, так и на продажу. Дрова здесь на вес золота. Ахмед – человек умственного труда, но стыдится этого. Он хочет, чтобы его дети научились хорошо писать и считать. Он может заниматься с ними только по вечерам, после начала комендантского час, когда еще не стемнело. Дело в том, что без помощи детей семье не обойтись. Жена в давние времена, о которых можно говорить только шепотом, работала в одном из министерств. Сегодня же она не имеет права выйти одна на улицу даже для того, чтобы набрать ведро воды. Это строго запрещено. Половина населения Афганистана живет словно под домашним арестом, к которому их никто не приговаривал. Указа на этот счет Мухаммада Омара оказалось вполне достаточно.
Кабул остался таким, как был и прежде: беспокойный муравейник в хаотическом движении. Люди в постоянных поисках еды, керосина для обогрева своих домов, нескольких литров бензина. Но сразу бросается в глаза, что все как-то устарело и обветшало. Лавки торговцев построены на скорую руку. Настоящие магазины, в полном смысле этого слова, можно пересчитать по пальцам. Да и там пыльные витрины, а многочисленные трещины в стекле заклеены липкой лентой. Зато повсюду видны аптеки, в которых продаются кое-какие западные лекарства. В изобилии аспирин и множество снадобий, привезенных из Индии и Пакистана. Это единственные заведения в городе, которым позволено, непонятно почему, иметь вывеску на английском языке – «pharmacy». Такое количество аптек в городе, в котором смерть от различных болезней стала повседневностью, говорит о том, что лекарства пользуются повышенным спросом. Многие лавки и магазинчики переместились от разрушенных домов прямо на проезжую часть улиц.
Товары на прилавках двух типов. Овощи, зелень, специи, свежие и сушеные фрукты, козье мясо привозят в Кабул из окрестных деревень. Все остальное – немудреные промтовары, которые доставляются издалека. От мыльниц, ножниц, шариковых ручек и одеял, которые используются как накидки, до ткани для тюрбанов и рубах из джинсовой ткани. Караваны грузовиков с этим ширпотребом движутся по улицам города со скоростью пешехода. Водители стараются сберечь оси машин на уличных рытвинах и ухабах. Хозяева этих караванов – богатые купцы – никогда не показываются в Кабуле. Что им делать на улицах, сточные канавы которых полны экскрементов? Они предпочитают оставаться на своих виллах где-нибудь в Пешаваре или Исламабаде. Именно оттуда они дирижируют вывозом огромного количества опия-сырца, приобретают по дешевке ширпотреб, который затем втридорога продают афганским крестьянам, выращивающим тот самый опиум. Получаемая прибыль от такой торговли позволяет им наслаждаться жизнью вдали от Афганистана.
Налогов в том смысле, к которому мы привыкли, не существует. Здания государственных учреждений, которым следовало бы этим заниматься, или разрушены, или пустынны и затянуты паутиной. Да и кому заниматься подсчетами и проверками доходов? Талибы – это, по сути, оккупационные войска, не более того. Отсутствует даже почта, хотя трудно представить, что сегодня афганцы испытывают в ней острую нужду. Но все перемещения товаров регулируются взятками, которые гораздо неотвратимее любого налога.
Сегодня талибы хотят, чтобы немусульмане, а, может быть, и все непуштуны, нашивали на свою одежду полоски. Кажется, речь идет о желтом цвете. Для нас, европейцев, эта идея не нова и мгновенно


Афганцы разрушили свою страну только потому, что их вооружили, подстрекали внешние силы. В руинах известный королевский дворец Даруламан

вызывает нерадостные ассоциации. Но бородатые министры понятия не имеют ни о европейской, ни о мировой истории. А желтые полоски придется нашивать очень немногим. Индусы и гурхи в черных и голубых тюрбанах с сеточками на своих бородах почти все уже давно сбежали. Их главным занятием в Кабуле была торговля шелком из Восточной Азии. В их шелковых лавках всегда царили чистота и полумрак.
Среди прочей мелочи на прилавках можно увидеть батарейки для приемников и магнитофонов. Непонятно, для чего они здесь могут пригодиться, если музыка, впрочем как и кино и телевидение, находится под строжайшим запретом. На улицах то здесь, то там встречаются деревянные решетки, на которых развешаны пыльные, развевающиеся на ветру гирлянды пленки из разбитых аудио– и видеокассет. К ним никто не прикасается. Это трофеи талибов, захваченные в борьбе против тлетворного влияния чужеземцев. Общество без изобразительного искусства, электричества, телефонов, газет. Общество без средств коммуникации и обмена идеями, если не считать проповеди муэдзинов, которые ходят по домам жителей Кабула. Вообще, домашние стены – это периметр, который строго ограждает всю культурную и духовную жизнь афганца.



Никакие идеи просвещения, которые вот уже по меньшей мере триста лет оказывают влияние (иногда ослепляющее) на умы в западном мире, не проникли до сих пор в афганскую деревню. Но тот, кто считает, что исключительно талибы являются чудовищным выражением мракобесия, заблуждается. Подавляющее большинство афганцев независимо от того, по какую сторону фронта они находятся, живут практически в одинаковых условиях. Например, все афганские женщины всю свою жизнь вне своего дома-крепости вынуждены носить чадру. В этом смысле моджахеды (которых на Западе широко рекламировали как борцов за свободу), одержавшие победу над советскими войсками, не были и не являются большими «прогрессистами» по сравнению с талибами.

В развалинах центр Кабула


…разрушены окраины столицы
Разрушение статуй Будды в провинции Бамиан, если рассматривать его под тем же углом зрения, представляется «умопомрачением». Но общество Афганистана интеллектуально, организационно и институционно застряло в эпохе Средневековья. Поэтому мы не должны слишком сильно удивляться подобным фактам. Это вовсе не означает, что мы не должны обращать на них внимание или не должны испытывать ужас и боль за судьбу культурного наследия человечества, которое разрушается на наших глазах. Но в практических целях гораздо более уместен релятивный подход, который помогает избежать поверхностных вспышек гнева и заявлений, рассчитанных на внешний эффект. Главный вопрос, который мы должны поставить перед собой, звучит так: шагнуло ли афганское общество вперед или откатилось назад за последние годы? Если под словом «вперед» подразумевается приближение к ценностям и свободам в индивидуальной, экономической и институциональной сферах, к культуре и социальному прогрессу западного общества, ответ ясен и однозначен – нет. Афганское общество сегодня откатилось назад по сравнению со временами Дауда, советского вмешательства и правления Наджибуллы. Вряд ли кому-нибудь из афганских правителей из недавнего прошлого пришло бы в голову взрывать статуи Будды. Следовательно, мы имеем дело с подлинным откатом в прошлое со все большим отдалением от современной цивилизации. Правда, такой ответ был бы упрощенным.


Отсюда идет дорога на Кандагар

В любом случае мы не имеем права ждать от афганцев ничего другого, как постепенного сближения с нами в нашем мироощущении. Сближения, которое никогда не приведет к единообразию и полному стиранию различий. Мы должны быть готовы к тому, что между ними и нами навсегда, как закон природы, останутся различия. Но было бы крайне бесчестно не признать самокритично, что мир несет серьезную ответственность за все, что произошло в Афганистане и отбросило его далеко назад. В данном случае подвергнуть себя самокритике должны и Запад, и Соединенные Штаты, и Россия, и Китай, Пакистан, Саудовская Аравия, Индия, Ирак – все в соответствии со своей мерой ответственности. Не следует забывать и «заслуги» Британской колониальной империи, которая посеяла в регионе впервые семена раздора и взаимной ненависти, которые со временем дали пышные всходы.


Бывшая резиденция короля

Афганцы смогли своими руками разрушить собственную страну только потому, что их вооружали, подстрекали и направляли мощные внешние силы. Надеяться, что они сегодня сами встанут на ноги без посторонней помощи, бессмысленно. И было бы глупо понуждать их к этому силой. Расчет на силу не оправдает себя, поскольку существуют вековые барьеры между цивилизациями. Им необходима осторожная и тактичная помощь. В первую очередь надо заставить внешних интриганов отказаться от вмешательства во внутриафганские дела. А это могучие силы, которые с помощью наркобизнеса распоряжаются колоссальными финансовыми средствами, оружием, людьми. У них в руках находятся мощные рычаги для шантажа, благодаря которым они могут действовать издалека, используя финансовые каналы, отмывание денег, коррупцию, терроризм.
Чтобы как-то наладить жизнь в этой стране, необходимы совместные политические и дипломатические меры, в разработке которых приняли бы участие именно те страны, которые ответственны за возникновение «афганской проблемы». Проблемы, не имеющей себе равных по масштабам необходимой гуманитарной помощи и возникшей из-за политического невежества и эгоизма сильных держав, а не только и не столько по причине отсталости афганцев. Вот такие мысли пришли мне в голову, пока я стоял у развалин дворца Даруламана, построенного в австро-венгерском стиле в самом центре Кабульской долины. Ахмед вполголоса говорит мне, что он не стал ломать свой магнитофон, а спрятал его в стене своей хижины. Но не рискует его часто заводить. «Только иногда ночью, когда дети спят». Беда, если хоть одна нота мелодии будет услышана кем-то вне стен дома. Везде, где вступает в дело Большой Брат, появляются шпионы и доносчики.
Приближается вечер, скоро комендантский час, но никто не проявляет признаков торопливости. Каждый хорошо знает, сколько ему нужно времени, чтобы сняться с места и добраться до дому вовремя. Приходить домой загодя не имеет смысла. Если посмотреть на Кабул сверху в эти вечерние часы, он похож на огромный рот, в котором осталось мало зубов. Две трети города без света. Нет ни столбов, ни проводов, и целые районы становятся темными пятнами. Только там, где живут представители международных гуманитарных организаций, таинственные «дипломаты» и главари талибов – пятна света.
Наступает время сна, ночных молитв и, может быть, любовных объятий, которые происходят на том же самом ложе, где спят всей семьей, чтобы согревать друг друга. Что мы можем понимать в этом далеком, отстоящем от нас на несколько веков времени? Тем не менее, не будем забывать, что когда-то в Кабуле кипела жизнь. Там было место и культуре, и музыке, и ресторанам, и кино, и университету. Когда-то, находясь на террасе второго этажа ресторанчика на Майванде, когда Майванд еще существовал, можно было, попивая чай, следить за движением внизу. Были библиотеки.
А теперь талибы погасили свет.

Анаба

Маленькому Хафизулле три года, он бос, надрывно кашляет и постоянно шмыгает носом. У него явный бронхит. Боюсь, долго он не протянет. Мы в палатке, края которой прижаты к земле комками грязи. Вместе с Хафизуллой там живут еще пятнадцать человек, из них семь детей и четверо стариков. Остальные четверо взрослых разбрелись в поисках еды. Они вернутся к вечеру, но нет никакой гарантии, что им удастся что-нибудь раздобыть. Вокруг другие палатки, многие из которых провалились под тяжестью снега – немые свидетели уже свершившихся трагедий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18