— Очередное озарение?
Она покачала головой, играя со своим браслетом, который мигал, отражая интенсивность беспроводного трафика. Люди вокруг нас удаляли спам, загружали музыку или запрашивали у самой мощной в мире поисковой системы картинки с блондинами-теннисистами.
— Рада сказать, всего-навсего обычная мозговая деятельность. Но пришлось поработать и руками: сегодня утром я разобрала на части мою «Пунь-шам» камеру. Я оказалась права. Когда делаешь снимок, она отсылает копию изображения на ближайший беспроводной сервер.
— Но зачем?
Она наклонилась поближе, как будто в кушетке завелся «жучок» (я имею в виду не кусачее насекомое, а подслушивающее устройство):
— Слушай, этим ребятам, которые устроили вечеринку, пришлось основательно подсуетиться?
Не говоря обо всем прочем, они ухнули на это уйму денег, так?
— Ага. Им пришлось разработать для шампуня бренд, отснять рекламный ролик, накупить подарков и напитков, снять помещение. Тут пахнет не меньше чем миллионом.
— Вот именно. Не последнее место в этих тратах занимает раздача примерно пяти сотен бесплатных цифровых камер, подключенных к беспроводной сети. И зачем все это: только для того, чтобы собрать коллекцию снимков богатеев, которые ведут себя как животные?
Я кивнул, вспомнив вспышки, исходившие со всех сторон, по мере того как усиливался хаос. Чем больше использовалось камер с эффектом пака-пака, тем разнузданнее становилось поведение толпы, а это, в свою очередь, заставляло фотографировать еще чаще… Лавинообразный процесс.
— Я думаю, сегодня утром у них набралась тонна этих снимков.
— А это наводит на мысль о таком мотиве, как шантаж, — сказала она.
— Сомнительно, — пробормотал я, откидываясь и погружаясь в пыльные объятия дивана. — Согласен, конечно, там у всех крыша поехала и вели себя гости сущими идиотами, но ведь в конечном счете в этом нет ничего противозаконного. Я что имею в виду — ну кто будет выкладывать серьезные деньги, чтобы прикрыть двадцатилетнего юнца, перебравшего на вечеринке?
— А если политик? Может быть, там был сын какого-то важного лица или дочка?
Я покачал головой.
— Это слишком мелкая цель, «антиклиент» мыслит крупномасштабно. Откровенно говоря, я думаю, что они затеяли все это не ради денег.
— А помнишь, что говорила Лекса насчет больших денег и крутизны?
— Помню, конечно. Но из этого не следует, что «антиклиент» видит крутизну именно в деньгах.
Джен задумалась на секунду, потом откинулась назад и вздохнула.
— И что же ты думаешь, Хантер?
У меня перед глазами снова всплыл образ женщины, говорящей: «Позвони мне». Рано или поздно это придется сделать, но только когда я буду знать больше.
— Я думаю, нам нужно выяснить, кто она такая.
— Женщина на роликовых коньках?
Джен полезла в задний карман и достала четыре фотографии: «ковбоя», лысого громилы, футуристки и отсутствующей чернокожей — все были в черных очках для защиты от вспышек камер «Пунь-шам».
— Во всем этом хаосе сделать снимки было очень просто.
— Хорошо, что ты сообразила.
Качество было не ахти, но что мне было нужно, я разглядел.
— Она та, кого нам нужно найти.
— Почему ее?
— Это моя работа, Джен, замечать, откуда берется крутизна. Я различаю, кто ведущий, а кто ведомый, где начинается тренд и как он распространяется. Уже при первой нашей встрече я понял, что ты сама придумала этот способ завязывать шнурки.
Джен посмотрела вниз на свои кроссовки и пожала плечами, признав, что это так.
Я снова посмотрел на снимок. Женщина была настоящей обитательницей фантастического мира клиента, места, где туфли могут летать, где движение — магнетизм и где она представляла собой чистейшее воплощение харизмы на роликовых коньках.
— Поверь мне, — сказал я. — Мы будем искать не одинокого охотника за крутизной со съехавшей крышей, а целое движение. А она — инноватор.

Глава двадцать третья

Мир тесен. Ученые это доказали.
В 1967 году один исследователь по имени Стэнли Милгрэм попросил несколько сот человек в Канзасе попробовать отправить посылки произвольно выбранным «мишеням» — незнакомцам в Бостоне. Канзасцы могли отправить посылку любому человеку, которого знали лично, кто мог потом передать ее любому, кого он знал лично, и так далее, пока не раскрылась цепочка друзей между Канзасом и Бостоном.
Посылки поступили к «мишеням» гораздо быстрее, чем кто-либо ожидал. Среднее количество передаточных звеньев между началом и концом цепи составило пять-шесть человек, и это вошло в историю как «шесть уровней разделения». (Или шесть степеней любимого актера моей мамы.) В нашем тесном, маленьком мире (фактически в нашей действительно маленькой стране) вы всего примерно в шести рукопожатиях от идеального возлюбленного, которого так и не встретили, или от наиболее презираемой вами знаменитости.
Так вот, если весь огромный мир настолько мал, то мир охотников за крутизной и вовсе микроскопичен. Если предположить, что наши с Джен соображения верны и «антиклиент» — это группа охотников за крутизной, сомнительно, чтобы между мной и отсутствующей чернокожей пролегало больше пары рукопожатий.
Хитрость заключалась в том, чтобы найти те самые руки, которые нужно пожать.

* * *

Но сперва нам пришлось отправиться в химчистку: рубашка, брюки, галстук — все это, чтобы получить назад деньги, следовало вернуть в магазин в идеальном состоянии. Приемщик, получив эту одежду, принялся отцеплять всю чертову уйму пришпиленных ярлычков.
— Ты носил эти шмотки?
— Ну.
— Хм.
— С ярлычками?
— Да.
— Хм. Хм. Ярлычки нужно снимать.
— А.
— Хм. Хм. Хм, — пауза. — У тебя красные руки?
— Да.
— Вы можете починить этот пиджак? — вмешалась в наш содержательный разговор Джен, за чем последовала долгая, выразительная пауза и печальное покачивание головой.
Я воспользовался случаем, чтобы сгрести ярлычки красными руками и засунуть их в карман.
— Нет. Починить не можем.
Джен убрала пиджак обратно в свою сумку, аккуратно сложив из сугубо этических соображений: уважение к покойникам.
— Не переживай, Хантер. Я посмотрю, что можно сделать.
Приемщик посмотрел на Джен и снова покачал головой.

* * *

Центральный парк, как и весь остальной Нью-Йорк, — часть общей решетчатой системы.
Парки в других городах бывают разнообразных форм — окружности, кляксы, треугольники, петляющие очертания, которые следуют за реками. Но Центральный парк представляет собой правильный прямоугольник, наложенный на неправильной формы остров Манхэттен. Ни дать ни взять — этикетка, наклеенная на завернутый в пленку кусок мяса.
Ближе к нижней части этой наклейки, где обычно мелким шрифтом наносятся всякие загогулины, по субботам пополудни собираются представители весьма непростого племени. Они катаются на роликовых коньках под музыку, описывая круги вокруг диджея, исполняющего без всякого намека на иронию древнее диско.
Формально они вообще не относятся к пирамиде крутизны, потому что являются даже не просто увальнями, а увальнями, угодившими в некий временной пузырь, вроде тех ребят, которые шляются в футболках с логотипом «Кисс». Но на самом деле они намного круче. Их корни восходят к тем временам, когда американцы только начинали жить в условиях Акта об ограниченной дееспособности и правительство, начав сооружать повсюду пандусы и скаты для инвалидных колясок, само того не желая, создало среду для развития современной культуры скейтбордов, роликовых коньков и скутеров.
Это было давно. Они такие древние, такие вчерашние, что абсолютно за краем.
Каждую субботу там появляется Хайро Ваката, «главный по колесам», практикующий свои двойные реверсы и охотящийся за крутизной в вихревом потоке.
Обычно я держался на почтительном расстоянии от этого ритуала, не желая браконьерствовать на территории коллеги, так что прошел не один месяц с тех пор, как я последний раз являлся сюда, да и то просто посмотреть. (У меня другой стиль, и даже нацепи я на ноги колеса, это не прибавило бы мне крутизны, а только убавило.) Но имелись все основания полагать, что первым рукопожатием на пути к «антиклиенту» должно стать рукопожатие с Хайро. Чуть ли не тридцати лет от роду, он был довольно стар для охотника за крутизной, но зато по своей части знал всех и каждого, а кататься на роликах выучился сразу же, как только начал ходить.
Его легко было заметить среди примерно пятидесяти скейтеров на орбите вокруг диджея: одетый в белую фуфайку без рукавов, но с капюшоном, он стремительно нарезал круги в непосредственной близости от неровного кольца зевак. Надо сказать, что, достигнув совершенства в обращении с роликами, он превосходно катался на мотоцикле, электрическом мини-скутере и сноуборде.
Когда Хайро скользил мимо, я помахал ему рукой, и в свой следующий проезд он съехал с площадки, пересек внешнее кольцо асфальта и остановился перед нами.
— Привет, Хантер, новые волосы?
— Типа того. В последнее время я в маскировке.
— Круто. Руки тоже.
Он развернулся кругом в другую сторону, чтобы оказаться с Джен лицом к лицу, а не поворачивать голову на несколько градусов: живя на колесах, он подсел на постоянное вращение.
— Джен, верно? Мне понравилось то, что ты выдала на той встрече. Точно в струю!
Я увидел, как она еле сдержалась, чтобы не закатить глаза. Наша реакция трендсеттеров на нее была раздражающе предсказуемой.
— Спасибо.
— Мэнди была мрачнее тучи. Ха! Ты катаешься на роликах?
— Недостаточно хорошо, чтобы присоединиться к вам, парни, — сказала Джен.
Парочка, проезжавшая перед нами — она лицом в одну сторону, он в другую, — совершила поворот на 360 градусов, не отпустив руки друг друга. Мыс Джен присвистнули.
— Не расстраивайся, приходи в любое время.
Он развернулся на 350 градусов и снова оказался лицом ко мне.
— Ну, что стряслось?
— Я тут подумал, Хайро, может быть, ты мог бы помочь мне найти кое-кого. Она скейтер.
Он сделал медленное вращение — счастливый король, обозревающий свои владения.
— Что ж, ты обратился по адресу.
Джен достала отпечатанный снимок.
— Это она.
Он глянул на фотографию и кивнул, неожиданно помрачнев.
— Вау, она не сильно изменилась. Я давно ее не видел. С самого разрыва.
— Разрыва?
— Да, лет десять тому назад. Я тогда еще щенком был, и к нам всю дорогу цеплялись копы.
Он указал на диджея, окруженного звуковой аппаратурой.
— Раньше у нас здесь на ящике из-под молока возле Уик стоял магнитофон, так чтобы во время полицейской облавы можно было схватить его и пуститься наутек. Она была с нами с первых дней, организовала этот клуб, когда ей было тринадцать.
Я удовлетворенно вздохнул, радуясь своей догадке — она была инноватором.
— Ее зовут Уик? — спросила Джен. — Это, случайно, не сокращение от «уик-энд»?
Хайро, разворачиваясь к ней, от удивления совершил лишний оборот.
— Вовсе нет. Зовут ее Мвади, а Уик сокращение от фамилии Уикерсхэм.
Мне эта фамилия ничего не говорила.
— Значит, здесь она больше не появляется?
— Я же говорил, она оставила нас, когда ядро клуба сговорилось с…
Он назвал известную компанию, производящую ролики и скейтборды, чье имя ассоциируется с инлайн-революцией.
— Она не захотела продаваться корпорациям? — предположила Джен.
Хайро пожал плечами.
— Насчет «продаваться» она ничего не говорила. Да что там, я в свое время был обвешан лейблами с головы до ног, и она ничего не имела против. Нет, спонсорство как таковое ей не претило, разрыв произошел из-за нового, инлайнового типа роликов.
Он поднял ногу и показал свои ролики — четыре колесика в один ряд.
— Мвади признавала только классические роликовые коньки, на каких ездили основатели. Мы держались до начала девяностых, все остальные уже давно перешли на новую модель. «Два на два» или смерть, понимаешь?
Глаза Джен расширились.
— Ты хочешь сказать, что все это из-за того, на каких роликах кататься?! — воскликнула она.
Хайро отъехал назад и развел руками:
— А по-твоему, это не важно — на каких роликах кататься?
— Слушай, мы в этом мало что просекаем, — успокаивающе проговорил я. — Может, даже вообще не рубим. Так ты, значит, в последнее время ее не видел. А как найти, не знаешь?
Он покачал головой.
— Нет, это грустная история. Она была превосходным скейтером, но согласиться на новую модель не могла. И ведь не то чтобы это была какая-то там кабала: фирма просто хотела подарить нам новые ролики и кое-какую экипировку. Ну и, может быть, устроить парочку фотосессий.
— Ты говорил, что это был раскол, — сказала Джен. — Значит, ушла не одна Уик?
— Да, несколько человек. Но большинство в конечном счете вернулись. Мы и с фирмой-то контачили всего одно лето. Правда, Мвади не вернулась. Она как бы… пропала.
— А кого-нибудь из этих парней знаешь? Джен вынула и показала ему остальные снимки.
— Нет, никто из них не был раскольником. Но вот его я знаю… — Он указал на «ковбоя». — Это Футура. Футура Гарамонд.
— Он здесь бывает?
— Никогда. Но я знаю его по работе в «Городских коньках». Он дизайнер.
— Дизайнер роликов? Хайро покачал головой.
— Нет, приятель. Его специальность — журналы.

Глава двадцать четвертая

Мы направились обратно ко мне домой, чтобы заняться расследованием. Я кожей чувствовал, как мы быстро приближаемся к «антиклиенту», преодолевая «степени разделения» свободными бросками, как Бекки Хэммон.
Мы ждали шестичасового поезда на почти пустой платформе вместе с немногочисленными пассажирами, ездившими в воскресенье на Средний Манхэттен за покупками. Эти, правда, в большинстве своем были обвешаны пакетами так, что выглядели малость сдвинутыми. Должен сказать насчет чокнутых в Нью-Йорке: чем больше у вас в руках всякой ерунды, тем ближе вы к этому диагнозу. Всякий раз, когда у меня появляется что-то сверх рюкзака, я чувствую, что получаю право на удостоверение психа.
— Значит, этот тип занимается журналами, — сказала Джен, — Как думаешь, есть здесь связь с «Хой Аристой»?
— Может быть. У меня есть дома подарочный экземпляр. Мы можем проверить. Но я не могу представить, что весь этот журнал — подделка.
— Да, это становится паранойей, — сказала Джен. — Хотя именно этого они и добиваются.
— Чего?
— Чтобы все начали всех расспрашивать. Настоящая ли эта вечеринка? Этот продукт? Эта социальная группа? То есть существует ли крутизна на самом деле?
Я кивнул. — Это один из любимых вопросов моей мамы.
— А разве не всех мам?
Подошел поезд, и мы сели, оказавшись в «однорекламном» вагоне. В том смысле, что он весь был обклеен рекламой одной марки наручных часов.
Джен поежилась.
— Что-то не так?
— Никогда не забуду первое утро, когда я села на этот поезд, — сказала она. — Я посмотрела на свои часы, а потом на все часы на этих плакатах. На всех было одно и то же время.
Я огляделся по сторонам. Часы на рекламе показывали десять минут одиннадцатого.
— Да. Рекламные фотографы любят ставить стрелки таким образом, чтобы циферблаты выглядели как улыбающиеся лица.
— Я знаю, но в то утро мне казалось, будто время застыло.
Я рассмеялся.
— Полагаю, даже часы на рекламных плакатах дважды в день показывают точное время.
— Я после того так и не оправилась.
Я посмотрел ей в лицо, на которое, как хищные птицы на маленькую зверушку, таращились со стен улыбающиеся часы.
— Нас всех очень легко переиначить, Джен.
— Спасибо. Ты просто обними меня, вот и все.
Я собирался было сказать, что мы можем перейти в другой вагон, но ее предложение понравилось мне больше.

* * *

В квартире моих родителей было пусто: отец на весь день отбыл на конференцию по хантавирусам, а мама на занятия по карате. Возблагодарив судьбу за отсутствие у меня старшей сестры, я провел Джен в свою комнату. Ее глаза зажглись при виде полок с трофеями моей охоты за крутизной: винтажными, производства клиента, замшевыми кедами, МР3-плеерами размером с соломинку для коктейля — множеством всякой всячины, оригинальной и по-настоящему крутой, найденной и подобранной где только можно и нельзя. Правда, тут до меня дошло, что я совершил ужасную ошибку.
Забыл спрятать свою бутылочную команду.
— А это что такое? — спросила Джен.

* * *

Признаюсь: как-то раз и мне довелось выступить в роли инноватора, но только единожды.
Вы, наверное, не знаете о «бутылочных футболках».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23