Настя. Куда же вы в таком виде, Иван Иваныч?
Иван Иванович. В милицию, Анастасия Николаевна, в милицию. (Уходит.)

Явление пятое

Настя одна.

Настя. В милицию. Иван Иваныч! Иван Иваныч! Ушел! Ясно, что человека в таком головном уборе из милиции обратно не выпустят. (Убегает.)

Явление шестое

Варвара Сергеевна.

Варвара Сергеевна. Шарманщик!

Явление седьмое

Входит шарманщик.

Варвара Сергеевна. Входите. Входите! Становитесь вот к этой стенке и играйте, пожалуйста. Ну что же вы?
Шарманщик. Мне, конечно, наплюнуть, но только я лучше на двор пойду, а вы меня в форточку послушаете.
Варвара Сергеевна. Что?
Шарманщик. Я трепаться, сударыня, не люблю, а только у меня музыка для свежего воздуха приспособлена.
Варвара Сергеевна. Это не что иное, как просто жульничество. Зачем вы раньше со мною уславливались?
Шарманщик. Я думал – у вас именины или еще пьянство какое-нибудь, а так, один на один, я в жилом помещении играть не согласен.
Варвара Сергеевна. Но поймите, что мы выживаем.
Шарманщик. Я вижу, что вы выживаете. Нынче очень много людей из ума выживают, потому как старые мозги нового режима не выдерживают.
Варвара Сергеевна. Мы вовсе не из ума выживаем, а жильца.
Шарманщик. Ах, жильца, ну это дело другое. За что же вы его, сударыня, выживаете?
Варвара Сергеевна. За то, что он хулиган. Можете себе представить, он из меня девушку до конца моей жизни делает.
Шарманщик. Да ну?! Как же он из вас, сударыня, девушку делает?
Варвара Сергеевна. Вы, наверное, не заметили, что я невеста. Так вот, я невеста! Ну а брат мой, Павел Сергеевич, нынче мне утром на этого жильца ультиматум поставил. Если ты, говорит, из квартиры его не выживешь, ты у меня из девического состояния не выйдешь.
Шарманщик. Ну это, конечно, обидно, потому что девическое состояние вроде собаки на сене: ни себе, ни людям.
Варвара Сергеевна. Именно. Вот мы с маменькой и решили его пением выжить.
Шарманщик. Так. Вы какую музыку больше обожаете?
Варвара Сергеевна. Церковную.
Шарманщик. У меня, барышня, инструмент светский, он церковной музыки не играет.
Варвара Сергеевна. Ну играйте, какую умеете, только погромче.

Шарманщик играет, Варвара Сергеевна поет. Голос Насти:«Потерпите минутку, я сейчас!» Вбегает Настя.

Явление восьмое

Варвара Сергеевна, шарманщик, Настя.

Настя. Батюшки, живая, смотри, живая. Мать Пресвятая Богородица, как есть живая!
Варвара Сергеевна. Кто? Кто? Кто живая? Кто живая?
Настя. Да вы, Варвара Сергеевна, живая, как, ей-богу, живая.
Варвара Сергеевна. Ты что, рехнулась или с ума сошла?
Настя. Да как же, Варвара Сергеевна, я сейчас с нижней кухаркой на кухне стою, а она мне и говорит: «Никак, говорит, вашу Варвару Сергеевну режут, потому что она не своим голосом кричит».
Варвара Сергеевна. Как это не своим голосом, во-первых, у меня свой такой голос, а во-вторых, ты дура. Ну, хватит с тебя разговоров, танцуй.
Настя. Чего? Это?
Варвара Сергеевна. Танцуй, говорю!
Настя. Я, барышня, танцами не занимаюсь.
Варвара Сергеевна. Как не занимаешься? Если ты к нам на всякую черную работу нанялась, то ты не имеешь полного права отказываться, раз тебе говорят танцуй, то, значит, танцуй. Играйте, играйте, милостивый государь. Пойте, пойте сильней. Что же я такое делаю. Стойте, стойте, стойте скорей. Настя, пойди-ка сюда. Понюхай меня, я не выдохлась? Ну! Что? Как? Пахну?
Настя. Немного пахнете.
Варвара Сергеевна. Ну слава богу. А то ведь от этих танцев из меня весь аромат после парикмахерской улетучиться может. А я его для Валериана Олимповича берегу.
Шарманщик. Я думаю, что он теперь, наверное, укладывается, сударыня, потому я даже запрел.
Настя. Кто укладывается?
Варвара Сергеевна. Иван Иваныч.
Настя. Иван Иваныч? Их нет.
Варвара Сергеевна. Где же он?
Настя. Они-с…
Варвара Сергеевна. Да.
Настя. Иван Иваныч…
Варвара Сергеевна. Ну да!
Настя. В горшке.
Варвара Сергеевна. Где?
Настя. То есть… Я хотела сказать, что они, наверное, того-с, вышли…
Варвара Сергеевна. Значит, мы задаром играли.
Шарманщик. Нет.
Варвара Сергеевна. Что нет?
Шарманщик. То нет. Это вы пели задаром, а мне за игру будьте любезны заплатить, что причитается.
Варвара Сергеевна. Погодите, вы кто?
Шарманщик. Как кто?
Варвара Сергеевна. Так, кто?
Шарманщик. Я… народный артист.
Варвара Сергеевна. Нет, вы из какого класса вышли?
Шарманщик. Из второго. Церковноприходского училища.
Варвара Сергеевна. Я не про то говорю, вы из рабочего класса?
Шарманщик. Нет, я из искусственного – музыкант-самоучка.
Варвара Сергеевна. Ах, какая досада.
Шарманщик. А вам на что?
Варвара Сергеевна. Это не мне, а моему брату. Я ему, видите ли вы, родственников из рабочего класса обещала найти.
Шарманщик. Родственников?
Варвара Сергеевна. Именно. К нему, видите ли, сегодня из большевистской партии с визитом придут, а у него родственников из рабочего класса нету.
Шарманщик. Что же вы ими раньше не обзавелись, барышня?
Варвара Сергеевна. Раньше такие родственники в хозяйстве не требовались.
Шарманщик. Как же вы теперь, барышня, устроитесь?
Варвара Сергеевна. Надо каких-нибудь пролетариев напрокат взять, да только где их достанешь.
Шарманщик. Ну, такого добра достать нетрудно.
Варвара Сергеевна. А вы не можете этого сделать?
Шарманщик. Отчего не могу?
Варвара Сергеевна. У нас, знаете, кулебяка с визигой на сегодня приготовлена и потом всевозможные конфеты ландрин. Вообще, мы для рабочего класса ничего не пожалеем.
Шарманщик. Ну, это для тела, а для души?
Варвара Сергеевна. Как для души?
Шарманщик. Выпивка, например, у вас будет?
Варвара Сергеевна. Будет.
Шарманщик. Будет?
Варвара Сергеевна. Будет.
Шарманщик. Не понимаю, как это у меня память отшибло.
Варвара Сергеевна. А что?
Шарманщик. Ведь я, оказывается, сам из рабочего класса.
Варвара Сергеевна. Ах какой сюрприз!
Шарманщик. Вам, барышня, в каком количестве родственники требуются?
Варвара Сергеевна. Я думаю, человек пять хватит, на каждого коммуниста по родственнику.
Шарманщик. Ну а я думаю, на каждого родственника по бутылке.
Варвара Сергеевна. В таком случае я вас жду.
Шарманщик. Будьте покойны.

Настя и шарманщик уходят.

Явление девятое

Варвара Сергеевна одна.

Варвара Сергеевна. Столько забот, столько забот, и никакого развлечения. Один раз в месяц в парикмахерскую выпросишься, вот и все удовольствие. В церковь меня мамаша не пускает, говорит, там убьют. В бани теперь всякая шантрапа ходит, так что даже не интересно мыться. Вообще, интеллигентной девушке в создавшемся положении пойти некуда. Одно интересно узнать: понравлюсь ли я Валериану Олимповичу или не понравлюсь. По-моему, понравлюсь. У меня очень душа и ресницы хорошие. И потом, мне улыбка очень к лицу, только жалко, что она в этом зеркале не помещается.

Явление десятое

Варвара Сергеевна, Павел Сергеевич.

Павел Сергеевич. Варька, ты зачем рожи выстраиваешь? А?
Варвара Сергеевна. А разве мне не к лицу?
Павел Сергеевич. При такой физиономии, как твоя, всякая рожа к лицу, только нужно, Варвара, и о брате подумать: к лицу, мол, ему такая сестра или нет.
Варвара Сергеевна. Это вовсе не рожа, Павлушенька, а улыбка.
Павел Сергеевич. Улыбка! Я тебе как честный человек говорю: если ты нынче вечером перед моими гостями такими улыбками улыбаться будешь, я от тебя отрекусь.
Варвара Сергеевна. Тебе от меня отрекаться нельзя.
Павел Сергеевич. А я говорю, что отрекусь и вдобавок еще на всю жизнь опозорю.
Варвара Сергеевна. Как же ты можешь меня опозорить?
Павел Сергеевич. Очень просто: скажу, что ты не сестра моя, а тетка.
Варвара Сергеевна. Я тебе, Павел, родственника достала, а ты меня таким словом обозвать хочешь, это нахально.
Павел Сергеевич. Достала. Что же он – рабочий?
Варвара Сергеевна. Рабочий.
Павел Сергеевич. Каким же он трудом занимается?
Варвара Сергеевна. Ручным. (Радостно.) Ну а коммунисты к тебе придут?
Павел Сергеевич. Придут. Их сам Уткин ко мне привести обещал.
Варвара Сергеевна. Значит, ты теперь вроде как совсем партийный?
Павел Сергеевич. С ног и до головы. Подожди, Варвара. Вот я даже портфель купил, только билета партийного нету.
Варвара Сергеевна. Ну, с портфелем, Павел, и без билета всюду пропустят.
Павел Сергеевич. Итак, Варя, начинается новая жизнь. Да, кстати, ты не знаешь, Варенька, что это такое Р.К.П.?
Варвара Сергеевна. Р.К.П.? Нет, не знаю. А тебе зачем?
Павел Сергеевич. Это Уткин раз в разговоре сказал: «Теперь, говорит, всякий дурак знает, что такое Р.К.П.».
Варвара Сергеевна. Как же, Павлушенька, ты не знаешь?
Павел Сергеевич. Я, собственно, наверное, знал, но только у партийного человека столько дел в голове, что он может об этом и позабыть.
Варвара Сергеевна. Посмотри, Павел, – сундук.
Павел Сергеевич. Где сундук?
Варвара Сергеевна. Вот сундук.
Павел Сергеевич. Действительно сундук.
Варвара Сергеевна. Странно.
Павел Сергеевич. Действительно странно.
Варвара Сергеевна. Что бы в нем могло быть?
Павел Сергеевич. А ты загляни.
Варвара Сергеевна. На нем, Павел, замок.
Павел Сергеевич. Действительно замок.
Варвара Сергеевна. Удивительно.
Павел Сергеевич. Действительно удивительно. И зачем это маменька плачется, что у ней в сундуках ничего не осталось. Спросишь, Варюшенька, маменьку: «Где у нас, маменька, папины штаны?» – «Съели мы их, говорит, Павлушенька, съели. Мы, говорит, в восемнадцатом году все наше имущество на муку променяли и съели». Спросишь, Варюша, у маменьки деньги. «Откуда у нас, говорит, Павлушенька, деньги. У нас, говорит, в восемнадцатом году все отобрали». – «На что же мы, скажешь, маменька, живем?» – «Мы, говорит, Павлушенька, живем. Мы, говорит, Павлушенька, папенькины штаны доедаем». Какие же это у нашего папеньки штаны были, что его штанами целое семейство питается?
Варвара Сергеевна. Не иначе как у нашей маменьки кроме папенькиных штанов что-нибудь да осталось.
Павел Сергеевич. Как же, Варюшенька, не осталось, когда она сундуки на замки запирает.
Варвара Сергеевна. А замочек-то, Павел, маленький.
Павел Сергеевич. Да, замочек неважный.
Варвара Сергеевна. Такие замки вилкой и то, наверное, отпереть можно.
Павел Сергеевич. Ну, вилкой не вилкой, а гвоздиком, наверное, можно. А если узнают?
Варвара Сергеевна. Кто же, Павел, узнает? Мы, кажется, люди честные, на нас никто подумать не может.
Павел Сергеевич. А что, если маменька?
Варвара Сергеевна. Маменька обязательно на Настьку подумает, потому что кухарки – они все воровки, и наша, наверное, воровка.
Павел Сергеевич. Это действительно, наверно, воровка, у ней даже в глазах есть что-то такое, и вообще…
Варвара Сергеевна. Воровка, Павел, воровка.
Павел Сергеевич. Сколько на свете бесчестных людей развелось, прямо никакому учету не поддается. (Всовывает гвоздь в замок, пытается отпереть.)

Явление одиннадцатое

Варвара Сергеевна, Павел Сергеевич, Надежда Петровна.

Надежда Петровна. Заступница, никак, кто-то императорское платье взламывает. Взламывают! Так и есть, взламывают. Караул! Застрелю!
Варвара Сергеевна. Караул… Жулики…
Павел Сергеевич. Ложись!
Надежда Петровна. Должно быть, большевики или бандиты какие-нибудь.
Павел Сергеевич (из-за сундука). Товарищ!
Надежда Петровна. Ну, значит, большевики. Только бы он у меня не выстрелил, только бы не выстрелил.

Револьвер выстреливает.

Павел Сергеевич. Варька, пощупай меня, я жив?
Варвара Сергеевна. По-моему, жив.
Надежда Петровна. Контузила я себя, ей-богу, контузила.
Павел Сергеевич. А ты?
Варвара Сергеевна. Кажется, тоже немножко жива.
Надежда Петровна. Арестуют они меня, окаянные, сейчас арестуют.
Павел Сергеевич. Товарищ, обратите внимание, мы – дети, честное слово, дети, как говорится, цветочки будущего.
Надежда Петровна. Мне это платье Тамара Леопольдовна подсунула, честное слово, – Тамара Леопольдовна.
Павел Сергеевич. Ну какой вам, товарищ, прок, если вы нас застрелите, скоро наша мамаша придет, это дело другое.
Надежда Петровна. Вы мне прямо скажите: вы большевики или жулики?
Павел Сергеевич. Мы беспартийные, товарищ, третьей гильдии.
Надежда Петровна. Ну, слава тебе господи, значит, жулики. Караул, грабят!
Павел Сергеевич. Мамаша!
Надежда Петровна. Караул, застрелю!
Павел Сергеевич. Да что вы, мамаша, это я, Павел.
Надежда Петровна. Неужто ты?
Павел Сергеевич. Я, маменька.
Варвара Сергеевна. Он, маменька, он.
Павел Сергеевич. Да разве вы, маменька, сами не видите?
Надежда Петровна. Кого же я, Павел, могу увидеть, когда я на оба глаза зажмурена.
Павел Сергеевич. Мамаша, сию же минуту откройте глаза, иначе может произойти катастрофа.
Надежда Петровна. Как же я, Павлушенька, их открою, когда он, того и гляди, выстрелит.
Павел Сергеевич. Мамаша, вы опять на меня нацелили. Поверните его, мамаша, к себе дыркой, дыркой, дыркой к себе поверните, цельтесь в себя, цельтесь в себя, вам говорю, а то вы еще, упаси господи, нас застрелите.
Надежда Петровна. Взорвется он у меня, Павлушенька, ей-богу, взорвется.
Варвара Сергеевна. Маменька, положите его куда-нибудь.
Надежда Петровна. Я чувствую, Павлушенька, он начинает выстреливать. (Роняет револьвер.)
Павел Сергеевич. Вы что это, мамаша, из нашей квартиры какую-то гражданскую войну устраиваете. Теперь, мамаша, объясните, пожалуйста: откуда у вас огнестрельное оружие?
Надежда Петровна. Мне его, Павлушенька, Тамара Леопольдовна принесла.
Павел Сергеевич. Это еще для чего?
Надежда Петровна. Для самозащиты платья, Павлушенька.
Варвара Сергеевна. Платья?
Павел Сергеевич. Какого платья?
Надежда Петровна. А такого, Павлушенька, платья, в котором в прежнее время все наше государство помещалось.
Павел Сергеевич. Где же оно теперь помещается, маменька?
Надежда Петровна. В сундуке, Павлушенька.
Павел Сергеевич. Как же оно в нем помещается, маменька?
Надежда Петровна. Теперь из него, Павлушенька, все государство вытряхнули.
Варвара Сергеевна. Чье же это платье, мамаша?

Пауза.

Надежда Петровна. Вы спервоначалу побожитесь, что никому не скажете, потому что я сама побожилась, что никому не скажу.
Варвара Сергеевна. Ей-богу, маменька, не скажу.
Надежда Петровна. А ты, Павлуша?
Павел Сергеевич. Мне божиться нельзя.
Варвара Сергеевна. Побожись, Павел, никто не услышит.
Павел Сергеевич. Ей-богу, не скажу.
Надежда Петровна. Это платье, дети мои (крестится), государыни нашей, императрицы Александры Федоровны.

Пауза.

Павел Сергеевич. Простите меня за намек, мамаша, но вы врете.
Надежда Петровна. Вот как на исповеди, не вру. Хочешь, так сам посмотри. (Отпирает сундук.)
Павел Сергеевич. Мамаша, да оно совсем новенькое.
Варвара Сергеевна. Ох и смелая эта портниха была, которая государыне шить не побоялась.
Павел Сергеевич. Дура ты, Варька, государыням портнихи не шьют.
Варвара Сергеевна. А кто же?
Павел Сергеевич. Генеральша какая-нибудь, а может, и княгиня даже.
Варвара Сергеевна. Хотелось бы мне посмотреть, мамаша, как оно получается, когда в нем женщина.
Павел Сергеевич. Подобных женщин не держат в России.
Варвара Сергеевна. А что, если я?!
Павел Сергеевич. Твоего сложения на такое платье не хватит. А Настька! Обратите внимание, мамаша, Настьке будет как раз по мерке.
Надежда Петровна. Что ты! Что ты!
Павел Сергеевич. Да, да, Настька! Настька! Настька!

Варвара Сергеевна с платьем уходит.

Явление двенадцатое

Павел Сергеевич и Надежда Петровна.

Надежда Петровна. А знаешь, Павлушенька, мне Тамара Леопольдовна пенсию обещала выхлопотать.
Павел Сергеевич. За что пенсию?
Надежда Петровна. За спасение России.
Павел Сергеевич. Как за спасение России? Во-первых, коммунисты Россию спасти не позволят.
Надежда Петровна. Кто же, Павлуша, их будет спрашиваться, когда не сегодня-завтра французы в Россию царя командируют.
Павел Сергеевич. Как царя? Вы понимаете ли, мамаша, о чем вы говорите. Если в Россию на самом деле какого-нибудь царя командируют, то меня тут же безо всяких разговоров повесят, а после доказывай, что ты не коммунист, а приданое.
Надежда Петровна. Но, Павел, пенсия.
Павел Сергеевич. Ну зачем же мне в мертвом виде ваша пенсия, маменька?
Надежда Петровна. А если тебе за такое геройство каменный памятник высекут?
Павел Сергеевич. Высекут?
Надежда Петровна. За такое геройство обязательно высекут. В назидание потомству. Все равно как первопечатнику какому-нибудь.
Павел Сергеевич. А меня с ним, мамаша, не спутают?
1 2 3 4 5 6 7