Капитан Сунг практически не обращал внимания на Бейси, да и вообще на кого-либо из входивших в банду европейцев, и Джим для него был чем-то вроде собаки, которую, при необходимости, можно в любой момент уработать насмерть. Через час после того, как он попал в руки бандитов, Джим уже полз между погребальными курганами к какой-то деревушке возле Хуньджяо: его выслали вперед, как высылают гончую, чтобы разнюхать, что к чему, и вызвать на себя возможный огонь. Все еще наполовину оглушенный, капая кровью из носа на зажатый в руке номер «Ридерз дайджест», он лежал среди полусгнивших гробов и ждал, пока не затихла стрельба и бандиты не вернулись из деревни с велосипедами, мешками с рисом и скатанными в трубку постелями. Поняв, что истинным лидером банды является капитан Сунг, он попытался продемонстрировать китайцу, что может быть полезным. Но капитан Сунг не желал, чтобы Джим был у него на посылках. Война изменила китайцев — и деревенские, и бродяги-кули, и разбредшиеся кто куда солдаты из марионеточных армий смотрели на европейцев с выражением, которого Джим до войны в принципе за китайцами не замечал: как будто европейцы просто перестали существовать на свете — и это несмотря на то, что британцы помогли американцам разбить японцев.
На перекрестке грузовики остановились. Капитан Сунг выпрыгнул из «опеля» и подошел к «бьюику». Бейси как бы невзначай взял Джима под локоть. Бейси ничего не имел против смерти Джима, и только неумеренные его описания той добычи, которая дожидается бандитов на стадионе в Наньдао, как-то подогревали интерес к нему со стороны Бейси.
Закрутив целое торнадо из трех пылевых столбов, машины развернулись и поехали вдоль заброшенного канала. Примерно через полмили они остановились у каменного моста, за которым была покинутая жителями деревушка. Капитан Сунг и двое из его людей выбрались из грузовика, от «бьюика» к ним присоединились француз и кули с бамбуковой палкой. Австралийцы остались сидеть и пить рисовое вино на переднем сиденье, не обращая внимания на убогие деревенские лачуги. При обычном раскладе капитан Сунг подозвал бы Джима и отправил бы его побродить между домами, но в деревне явно никого не было, и столь же явно ее уже не один раз вычистили действующие в этом районе бандитские шайки.
— Мы поедем обратно в Шанхай, Бейси? — спросил Джим.
— Скоро, Джим, теперь уже скоро. Только сперва нам нужно забрать кое-какое снаряжение. Особенное снаряжение, Джим.
— Вы попрятали это снаряжение по деревням? Снаряжение для военной экономики?
— В самую точку. Это снаряжение оставило для нас в этих местах УСС , когда я работал под прикрытием в контакте с гоминьдановцами. Ты же не хочешь, чтобы оно досталось коммунистам, а, Джим?
Они оба решили продолжить играть в эту игру. Джим посмотрел на заброшенную деревушку, единственная улица которой была разделена посередине открытой сточной канавой.
— Здесь, наверное, полным-полно коммунистов. А война кончилась, Бейси?
— Кончилась, Джим. Скажем даже так: она кончилась эффектнейшим образом.
— Бейси… — Ему в голову пришла давно знакомая мысль. — А следующая война эффектнейшим образом началась?
— Можно и так сказать, Джим. Я рад, что тоже помог тебе с новыми словами.
— Я еще стольких слов не знаю, Бейси. Я хочу вернуться в Шанхай. Если мне повезет, я, может быть, сегодня же найду там отца и мать.
— Шанхай? Сейчас это самое опасное место на свете, Джим. В Шанхае сейчас одним везением не обойдешься. Давай-ка лучше подождем, пока у Дамбы не отдаст швартовы американский военно-морской флот.
— А Дядя Сэм скоро прибудет в Шанхай, Бейси? Вместе со всеми своими братишками и Джи-Ай Джо?
— Он будет тут как тут, Джим. И вместе с ним все Джи-Ай, сколько их только ни есть на всем Тихом океане…
Судя по тону, возможность воссоединиться с соотечественниками не слишком радовала Бейси. Джим уже задавал ему вопросы о том, как он сбежал из Лунхуа, но Бейси тут же начинал темнить и говорить недомолвками. Как обычно, все, что с ним случилось в прошлом, в прошлом и исчезло и уже давно не представляло для него никакого интереса. Он остался все тем же маленьким жеманным человечком, который тщательно ухаживал за своими руками и не заботился ни о чем, что не могло принести выгоды в самой ближайшей перспективе. Его сила заключалась в том, что он никогда не позволял себе фантазировать, поскольку никогда и ничего не принимал как само собой разумеющееся, в отличие от доктора Рэнсома, который считал, что само собой разумеется очень многое. При этом доктор Рэнсом, вероятнее всего, умер во время последнего исхода из Лунхуа, а Бейси выжил. И вот теперь, впервые в жизни, греза о спрятанных на олимпийском стадионе сокровищах спустила предохранительную задвижку в хитром механизме безопасности по имени Бейси. А Джим усердно подкармливал бывшего стюарда видениями богатств, которых вполне достанет, чтобы вернуться в Соединенные Штаты и впредь ни в чем себе не отказывать. Он решил для себя, что Бейси в свое время, услышав по лагерному радио о неминуемой и близкой эвакуации лагеря в направлении мест для массового захоронения, просто-напросто подкупил ночную охрану с тем, чтобы та переправила его и дала ему возможность спрятаться в одном из складских помещений в Наньдао.
Бейси полировал ногти, а Джим сидел с ним рядом и думал о том, что весь военный опыт по сути даже близко не затронул этого американца. Голод, страдания и смерть были всего лишь эпизодами из беспорядочного придорожного спектакля, на который взираешь из пассажирского окошка проезжающего мимо «бьюика», жестокого спектакля, вроде довоенных публичных казней через повешение в Шанхае, на которые ходили посмотреть сошедшие на берег в увольнительную британские и американские моряки. Он ничему не научился у войны, поскольку ничего от войны не ждал — совсем как те китайские крестьяне, которых он теперь грабил и убивал. Как говорил доктор Рэнсом, люди, которые ничего не ждут от жизни, — опасные люди. Пятистам миллионам китайцев, так или иначе, придется научиться ждать от жизни всего — всего на свете.
Бандиты расселись на мосту на корточках и принялись за рисовое вино, а Джим стал нянчить свой разбитый нос. Несмотря на годы голодного существования в лагерях, мало кто из бандитов давал себе труд есть сваленные в кузовах грузовиков консервы. Они сидели и пили вино на солнцепеке, каждый сам по себе, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Джим до сих пор почти никого из них не знал по имени. В сумерках, когда банда возвращалась на базу летающих лодок в Наньдао, они в большинстве своем разбредались вместе со своей долей дневной добычи по каким-то своим логовам в многоэтажках Старого города, а к утру снова собирались вместе, как фабричные рабочие. Джим спал в припаркованном на бетонном стапеле «бьюике», а Бейси и бородатый француз пили до самого утра в пилотской кают-компании.
Француз вернулся из деревни и нагнулся над окошком автомобиля, с той стороны, где сидел Бейси.
— Пусто — ни тебе дерьма собачьего.
— Уж эту-то радость они могли бы нам оставить, — в сердцах сказал Бейси. — И что это китайцы не возвращаются в свои деревни?
— А они в курсе, что война кончилась? — спросил Джим. — Ты бы объяснил им насчет конца войны, а, Бейси?
— Наверное, так и сделаю… Мы не можем валандаться тут до бесконечности, Джим. К Шанхаю идут большие люди — штук шесть разных гоминьдановских армий.
— И у вас может не получиться забрать ваше снаряжение?
— То-то и оно. Придется сейчас съездить в эту коммунистическую деревню. А потом я отвезу тебя к папке. И ты ему расскажешь, как я за тобой приглядывал всю войну и научил тебя массе новых слов.
— Ты ведь и правда присматривал за мной, Бейси.
— Н-да… — Бейси задумчиво посмотрел на Джима. — Оставайся-ка ты лучше с нами. Не слишком будет хорошо, если тебя в городе украдут.
— А там сейчас много тех, кто занимается киднэппингом, Бейси?
— И эти плюс к ним еще и коммунисты. Люди, которые не желают признавать, что война кончилась. Ты не забывай об этом, Джим.
— Хорошо. — Пытаясь отвлечь бывшего стюарда какой-нибудь более приятной темой, Джим спросил: — Бейси, а ты видел, как взорвалась атомная бомба? Я видел вспышку над Нагасаки со стадиона в Наньдао.
— Да что ты говоришь, сынок… — Бейси внимательно посмотрел на Джима, озадаченный тем, насколько спокойный тон у этого мальчика с вечно текущей из носа кровью. — Ты видел атомный взрыв?…
— Целую минуту, Бейси. Белый свет залил весь Шанхай, ярче солнечного света. Я думаю, Бог просто решил все рассмотреть как следует.
— Наверняка именно это и было у него на уме. Этот белый свет, Джим… Может, удастся тебе сфотографироваться для «Лайфа».
— Ты, правда, сможешь это сделать, Бейси?
Перспектива оказаться на страницах «Лайф» воодушевила Джима. Он вытер натекшую на губы кровь и даже попытался одернуть рваную рубашку на случай, если прямо сейчас на сцене появится фотограф. Капитан Сунг дал сигнал, и бандиты заняли свои места в машинах. Машины развернулись и взяли курс в сторону реки, а Джим все представлял себе собственное фото среди картинок с «тиграми» и американскими морскими пехотинцами. В банде Бейси он был уже четыре дня, и ему пришло в голову, что родители, скорее всего, сочли, что он погиб во время эвакуации лагеря Лунхуа. И может так случиться, что они будут сидеть возле бассейна на Амхерст-авеню, просматривая последний номер «Лайф», и вдруг узнают лицо собственного сына между фотографиями адмиралов и генералов…
Они ехали мимо восточного периметра аэродрома Лунхуа. Джим облокотился о Бейси и высунул голову из окна. Он принялся высматривать в ручьях и на рисовых делянках тела японских авиаторов. Захватившие часть аэродрома гоминьдановские отряды по-прежнему убивали японцев маленькими порциями.
— Тебе нравятся эти самолеты, Джим?
— Когда-нибудь я стану летчиком, Бейси. И отвезу отца и мать на Яву. Я много думал об этом.
— Не самая худшая мечта. — Бейси оттолкнул Джима от окна и указал на притулившуюся к маленькой рощице группу разбитых самолетов. — Вон там, смотри, японец-летун — и никто до него еще не добрался.
Бейси передернул затвор винтовки. Джим снова высунулся из окна, глядя в сторону деревьев. Возле хвостового стабилизатора «Зеро» он увидел бледное лицо молодого пилота, едва заметное среди хаоса фюзеляжей и крыльев.
— Это «косяк, и в воду», — быстро сказал Джим. — «Где ты, моя крыша». Бейси, а хочешь, я расскажу тебе о стадионе? Там должны быть меховые шубы, мне кажется, мистер Таллох видел их перед тем, как его застрелили, и сотни ящиков шотландского виски…
К счастью, Бейси решил поднять стекло. В «бьюик» уже набилась целая туча едкой вездесущей пыли. Она клубами вставала с меловой поверхности грунтовки и ложилась поверх слоя пыли, уже собранной машиной с выгоревших полей, с идущих вдоль противотанковых рвов насыпей и с погребальных курганов; и отблескивала она тем самым светом, который Джим видел на олимпийском стадионе в Наньдао, светом, возвестившим окончание одной войны и начало следующей.
Вскоре после наступления сумерек они подъехали к коммунистическому городку в двух милях южнее Лунхуа. Жалкие одноэтажные домишки притулились к стене керамической фабрики, похожие на картинку в детской энциклопедии, которую когда-то видел и запомнил Джим, на картинке дома точно так же теснились вокруг католического собора. Куполообразные печи для обжига и кирпичные трубы собрали на себя последние остатки солнечного света, как будто нарочно, чтобы разрекламировать тепло и процветание, привнесенное в эту горстку хибар коммунистическим режимом.
— Правильно, Джим, так держать, всегда полагайся на силу слова. Но атаку начинать все равно тебе.
Прежде чем Джим успел положить на полочку у окна свой «Ридерз дайджест», капитан Сунг рывком распахнул дверцу машины. Голый по пояс офицер выволок Джима из «бьюика». У мальчика из носа ручьем лилась кровь, но Сунг обращался с ним как охотник за трюфелями с натасканной на грибы свиньей: ворча и выкрикивая какие-то односложные команды, он толкнул Джима на ту сторону дороги, больно ткнув его на прощание в ребра стволом автоматического пистолета. Оба грузовика и «бьюик» остановились за насыпью, по которой шла железнодорожная ветка Шанхай-Ханьчжоу. Ярдах в трехстах от того места, где они остановились, от железной дороги широким полукругом отходило ответвление к керамической фабрике, за которым из города их точно никто не мог увидеть. Бандиты вышли размять ноги на высохшую рисовую делянку под насыпью. Некоторые открыли подсумки, достали ветошь и начали чистить оружие. Другие расставили на капоте «бьюика» кувшины с вином, закурили и выпили по первой. Они молча стояли в густеющих сумерках, каждый сам по себе.
Джим потрусил по высохшей поверхности рисового поля, слушая, как постепенно стихают за спиной свист и вопли капитана Сунга. Он пережал себе нос, надеясь, что кровь перестанет течь, потом, наоборот, дал ей литься свободно и размазываться на ветру по щекам. Если ему повезет, то часовой, которого коммунисты вполне могли выставить на железнодорожной насыпи у завода, подумает, что он уже ранен, и сосредоточит огонь на оставшихся у него за спиной бандитах.
Джим добрался до подножия насыпи и присел в зарослях дикого риса. Он вытер со стеблей тут же накапавшую кровь и облизал пальцы. Со своей задачей он уже справился. В пятидесяти футах от него капитан Сунг пересек рисовое поле и начал взбираться по сыпучему откосу. За ним шли все его кули, вооруженные бамбуковыми палками, и Бейси с французом. Две группы бандитов двинулись через соседнее поле. Австралийцы и гоминьдановец-дезертир остались сидеть на подножке «бьюика», попивая рисовое вино.
Джим взобрался по склону, на ощупь похожему на тальк Насыпь подмыло дождем, и местами она обвалилась, так что ржавые рельсы вместе с прикрученными к ним гнилыми шпалами повисли в воздухе. Несколько участков полотна кто-то недавно заменил, должно быть, коммунисты, которые избрали городок в качестве базы. Местечко было захолустное, но коммунисты учли то обстоятельство, что завод имел свою пристань, плюс железнодорожная ветка, большой запас кирпича, если разобрать трубы и печи для обжига, и к тому же отсюда было рукой подать до аэродрома Лунхуа. Однако, если верить Бейси, они ушли отсюда еще два дня назад, чтобы продолжить начатое наступление на Шанхай, и несколько сот жителей городка остались теперь безо всякой защиты. Кроме личной собственности обывателей, здесь могли оказаться военные склады коммунистов, а еще бывшие коллаборационисты: и то, и другое можно при случае пустить в ход при переговорах с уже вышедшими на ближние подступы к Шанхаю гоминьдановскими генералами и получить взамен генеральскую благосклонность.
Джим скрючился на самой кромке насыпи, укрывшись за шпалами. Внизу лежала чересполосица необработанных рисовых полей, отрезанная от окружавших городок огородных участков судоходным каналом. Узкие улочки были пустынны, но кое-где из труб поднимался дымок. На той стороне реки раздался одиночный гулкий выстрел корабельной пушки. На фарватере стояли на якоре две гоминьдановские канонерки. Снаряд упал на складском дворе керамической фабрики, подняв тучу красной кирпичной пыли. Дальше к югу на берег высаживался с деревянного лихтера отряд регулярных националистических войск, и оттуда как-то вдруг донеслась частая ружейная стрельба.
Вверх по каналу под самой дамбой прошла, ритмично ухая дизельным мотором, бронированная джонка. На мостике стояли китайские офицеры в новеньких американских мундирах и стальных касках и разглядывали в бинокли город и прилегающие к нему огороды. Ближняя из двух канонерок выстрелила еще раз; на сей раз снаряд разорвался в самой гуще крытых серой черепицей домишек, подняв в воздух целую тучу каких-то неразличимых на расстоянии обломков. И тут же город закипел. Как муравьи из разбившегося цветочного горшка, сотни китайцев ринулись по узким улицам прочь из города в окрестные поля. На головах они тащили скатанные в трубку постели и свертки с одеждой. Они бежали по тропинкам между огородными участками. Через ручей у дороги брела по пояс в воде пожилая китаянка в черных брюках и что-то кричала своим родственникам, которые сбегали вниз по берегу.
Моторная джонка шла вдоль канала, и мотор стучал — как будто кулаками изнутри в деревянный корпус. Джим ясно видел тщательно отглаженные складки на брюках у старших китайских офицеров и их элегантные американские ботинки, высокие, со шнуровкой. Даже расположившиеся на нижней палубе взводы личной охраны были щедро — напоказ — увешаны оружием и рациями. На полубаке поперек палубы стоял черный «крайслер», лимузин, на антенне у которого трепетал личный вымпел гоминьдановского генерала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
На перекрестке грузовики остановились. Капитан Сунг выпрыгнул из «опеля» и подошел к «бьюику». Бейси как бы невзначай взял Джима под локоть. Бейси ничего не имел против смерти Джима, и только неумеренные его описания той добычи, которая дожидается бандитов на стадионе в Наньдао, как-то подогревали интерес к нему со стороны Бейси.
Закрутив целое торнадо из трех пылевых столбов, машины развернулись и поехали вдоль заброшенного канала. Примерно через полмили они остановились у каменного моста, за которым была покинутая жителями деревушка. Капитан Сунг и двое из его людей выбрались из грузовика, от «бьюика» к ним присоединились француз и кули с бамбуковой палкой. Австралийцы остались сидеть и пить рисовое вино на переднем сиденье, не обращая внимания на убогие деревенские лачуги. При обычном раскладе капитан Сунг подозвал бы Джима и отправил бы его побродить между домами, но в деревне явно никого не было, и столь же явно ее уже не один раз вычистили действующие в этом районе бандитские шайки.
— Мы поедем обратно в Шанхай, Бейси? — спросил Джим.
— Скоро, Джим, теперь уже скоро. Только сперва нам нужно забрать кое-какое снаряжение. Особенное снаряжение, Джим.
— Вы попрятали это снаряжение по деревням? Снаряжение для военной экономики?
— В самую точку. Это снаряжение оставило для нас в этих местах УСС , когда я работал под прикрытием в контакте с гоминьдановцами. Ты же не хочешь, чтобы оно досталось коммунистам, а, Джим?
Они оба решили продолжить играть в эту игру. Джим посмотрел на заброшенную деревушку, единственная улица которой была разделена посередине открытой сточной канавой.
— Здесь, наверное, полным-полно коммунистов. А война кончилась, Бейси?
— Кончилась, Джим. Скажем даже так: она кончилась эффектнейшим образом.
— Бейси… — Ему в голову пришла давно знакомая мысль. — А следующая война эффектнейшим образом началась?
— Можно и так сказать, Джим. Я рад, что тоже помог тебе с новыми словами.
— Я еще стольких слов не знаю, Бейси. Я хочу вернуться в Шанхай. Если мне повезет, я, может быть, сегодня же найду там отца и мать.
— Шанхай? Сейчас это самое опасное место на свете, Джим. В Шанхае сейчас одним везением не обойдешься. Давай-ка лучше подождем, пока у Дамбы не отдаст швартовы американский военно-морской флот.
— А Дядя Сэм скоро прибудет в Шанхай, Бейси? Вместе со всеми своими братишками и Джи-Ай Джо?
— Он будет тут как тут, Джим. И вместе с ним все Джи-Ай, сколько их только ни есть на всем Тихом океане…
Судя по тону, возможность воссоединиться с соотечественниками не слишком радовала Бейси. Джим уже задавал ему вопросы о том, как он сбежал из Лунхуа, но Бейси тут же начинал темнить и говорить недомолвками. Как обычно, все, что с ним случилось в прошлом, в прошлом и исчезло и уже давно не представляло для него никакого интереса. Он остался все тем же маленьким жеманным человечком, который тщательно ухаживал за своими руками и не заботился ни о чем, что не могло принести выгоды в самой ближайшей перспективе. Его сила заключалась в том, что он никогда не позволял себе фантазировать, поскольку никогда и ничего не принимал как само собой разумеющееся, в отличие от доктора Рэнсома, который считал, что само собой разумеется очень многое. При этом доктор Рэнсом, вероятнее всего, умер во время последнего исхода из Лунхуа, а Бейси выжил. И вот теперь, впервые в жизни, греза о спрятанных на олимпийском стадионе сокровищах спустила предохранительную задвижку в хитром механизме безопасности по имени Бейси. А Джим усердно подкармливал бывшего стюарда видениями богатств, которых вполне достанет, чтобы вернуться в Соединенные Штаты и впредь ни в чем себе не отказывать. Он решил для себя, что Бейси в свое время, услышав по лагерному радио о неминуемой и близкой эвакуации лагеря в направлении мест для массового захоронения, просто-напросто подкупил ночную охрану с тем, чтобы та переправила его и дала ему возможность спрятаться в одном из складских помещений в Наньдао.
Бейси полировал ногти, а Джим сидел с ним рядом и думал о том, что весь военный опыт по сути даже близко не затронул этого американца. Голод, страдания и смерть были всего лишь эпизодами из беспорядочного придорожного спектакля, на который взираешь из пассажирского окошка проезжающего мимо «бьюика», жестокого спектакля, вроде довоенных публичных казней через повешение в Шанхае, на которые ходили посмотреть сошедшие на берег в увольнительную британские и американские моряки. Он ничему не научился у войны, поскольку ничего от войны не ждал — совсем как те китайские крестьяне, которых он теперь грабил и убивал. Как говорил доктор Рэнсом, люди, которые ничего не ждут от жизни, — опасные люди. Пятистам миллионам китайцев, так или иначе, придется научиться ждать от жизни всего — всего на свете.
Бандиты расселись на мосту на корточках и принялись за рисовое вино, а Джим стал нянчить свой разбитый нос. Несмотря на годы голодного существования в лагерях, мало кто из бандитов давал себе труд есть сваленные в кузовах грузовиков консервы. Они сидели и пили вино на солнцепеке, каждый сам по себе, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Джим до сих пор почти никого из них не знал по имени. В сумерках, когда банда возвращалась на базу летающих лодок в Наньдао, они в большинстве своем разбредались вместе со своей долей дневной добычи по каким-то своим логовам в многоэтажках Старого города, а к утру снова собирались вместе, как фабричные рабочие. Джим спал в припаркованном на бетонном стапеле «бьюике», а Бейси и бородатый француз пили до самого утра в пилотской кают-компании.
Француз вернулся из деревни и нагнулся над окошком автомобиля, с той стороны, где сидел Бейси.
— Пусто — ни тебе дерьма собачьего.
— Уж эту-то радость они могли бы нам оставить, — в сердцах сказал Бейси. — И что это китайцы не возвращаются в свои деревни?
— А они в курсе, что война кончилась? — спросил Джим. — Ты бы объяснил им насчет конца войны, а, Бейси?
— Наверное, так и сделаю… Мы не можем валандаться тут до бесконечности, Джим. К Шанхаю идут большие люди — штук шесть разных гоминьдановских армий.
— И у вас может не получиться забрать ваше снаряжение?
— То-то и оно. Придется сейчас съездить в эту коммунистическую деревню. А потом я отвезу тебя к папке. И ты ему расскажешь, как я за тобой приглядывал всю войну и научил тебя массе новых слов.
— Ты ведь и правда присматривал за мной, Бейси.
— Н-да… — Бейси задумчиво посмотрел на Джима. — Оставайся-ка ты лучше с нами. Не слишком будет хорошо, если тебя в городе украдут.
— А там сейчас много тех, кто занимается киднэппингом, Бейси?
— И эти плюс к ним еще и коммунисты. Люди, которые не желают признавать, что война кончилась. Ты не забывай об этом, Джим.
— Хорошо. — Пытаясь отвлечь бывшего стюарда какой-нибудь более приятной темой, Джим спросил: — Бейси, а ты видел, как взорвалась атомная бомба? Я видел вспышку над Нагасаки со стадиона в Наньдао.
— Да что ты говоришь, сынок… — Бейси внимательно посмотрел на Джима, озадаченный тем, насколько спокойный тон у этого мальчика с вечно текущей из носа кровью. — Ты видел атомный взрыв?…
— Целую минуту, Бейси. Белый свет залил весь Шанхай, ярче солнечного света. Я думаю, Бог просто решил все рассмотреть как следует.
— Наверняка именно это и было у него на уме. Этот белый свет, Джим… Может, удастся тебе сфотографироваться для «Лайфа».
— Ты, правда, сможешь это сделать, Бейси?
Перспектива оказаться на страницах «Лайф» воодушевила Джима. Он вытер натекшую на губы кровь и даже попытался одернуть рваную рубашку на случай, если прямо сейчас на сцене появится фотограф. Капитан Сунг дал сигнал, и бандиты заняли свои места в машинах. Машины развернулись и взяли курс в сторону реки, а Джим все представлял себе собственное фото среди картинок с «тиграми» и американскими морскими пехотинцами. В банде Бейси он был уже четыре дня, и ему пришло в голову, что родители, скорее всего, сочли, что он погиб во время эвакуации лагеря Лунхуа. И может так случиться, что они будут сидеть возле бассейна на Амхерст-авеню, просматривая последний номер «Лайф», и вдруг узнают лицо собственного сына между фотографиями адмиралов и генералов…
Они ехали мимо восточного периметра аэродрома Лунхуа. Джим облокотился о Бейси и высунул голову из окна. Он принялся высматривать в ручьях и на рисовых делянках тела японских авиаторов. Захватившие часть аэродрома гоминьдановские отряды по-прежнему убивали японцев маленькими порциями.
— Тебе нравятся эти самолеты, Джим?
— Когда-нибудь я стану летчиком, Бейси. И отвезу отца и мать на Яву. Я много думал об этом.
— Не самая худшая мечта. — Бейси оттолкнул Джима от окна и указал на притулившуюся к маленькой рощице группу разбитых самолетов. — Вон там, смотри, японец-летун — и никто до него еще не добрался.
Бейси передернул затвор винтовки. Джим снова высунулся из окна, глядя в сторону деревьев. Возле хвостового стабилизатора «Зеро» он увидел бледное лицо молодого пилота, едва заметное среди хаоса фюзеляжей и крыльев.
— Это «косяк, и в воду», — быстро сказал Джим. — «Где ты, моя крыша». Бейси, а хочешь, я расскажу тебе о стадионе? Там должны быть меховые шубы, мне кажется, мистер Таллох видел их перед тем, как его застрелили, и сотни ящиков шотландского виски…
К счастью, Бейси решил поднять стекло. В «бьюик» уже набилась целая туча едкой вездесущей пыли. Она клубами вставала с меловой поверхности грунтовки и ложилась поверх слоя пыли, уже собранной машиной с выгоревших полей, с идущих вдоль противотанковых рвов насыпей и с погребальных курганов; и отблескивала она тем самым светом, который Джим видел на олимпийском стадионе в Наньдао, светом, возвестившим окончание одной войны и начало следующей.
Вскоре после наступления сумерек они подъехали к коммунистическому городку в двух милях южнее Лунхуа. Жалкие одноэтажные домишки притулились к стене керамической фабрики, похожие на картинку в детской энциклопедии, которую когда-то видел и запомнил Джим, на картинке дома точно так же теснились вокруг католического собора. Куполообразные печи для обжига и кирпичные трубы собрали на себя последние остатки солнечного света, как будто нарочно, чтобы разрекламировать тепло и процветание, привнесенное в эту горстку хибар коммунистическим режимом.
— Правильно, Джим, так держать, всегда полагайся на силу слова. Но атаку начинать все равно тебе.
Прежде чем Джим успел положить на полочку у окна свой «Ридерз дайджест», капитан Сунг рывком распахнул дверцу машины. Голый по пояс офицер выволок Джима из «бьюика». У мальчика из носа ручьем лилась кровь, но Сунг обращался с ним как охотник за трюфелями с натасканной на грибы свиньей: ворча и выкрикивая какие-то односложные команды, он толкнул Джима на ту сторону дороги, больно ткнув его на прощание в ребра стволом автоматического пистолета. Оба грузовика и «бьюик» остановились за насыпью, по которой шла железнодорожная ветка Шанхай-Ханьчжоу. Ярдах в трехстах от того места, где они остановились, от железной дороги широким полукругом отходило ответвление к керамической фабрике, за которым из города их точно никто не мог увидеть. Бандиты вышли размять ноги на высохшую рисовую делянку под насыпью. Некоторые открыли подсумки, достали ветошь и начали чистить оружие. Другие расставили на капоте «бьюика» кувшины с вином, закурили и выпили по первой. Они молча стояли в густеющих сумерках, каждый сам по себе.
Джим потрусил по высохшей поверхности рисового поля, слушая, как постепенно стихают за спиной свист и вопли капитана Сунга. Он пережал себе нос, надеясь, что кровь перестанет течь, потом, наоборот, дал ей литься свободно и размазываться на ветру по щекам. Если ему повезет, то часовой, которого коммунисты вполне могли выставить на железнодорожной насыпи у завода, подумает, что он уже ранен, и сосредоточит огонь на оставшихся у него за спиной бандитах.
Джим добрался до подножия насыпи и присел в зарослях дикого риса. Он вытер со стеблей тут же накапавшую кровь и облизал пальцы. Со своей задачей он уже справился. В пятидесяти футах от него капитан Сунг пересек рисовое поле и начал взбираться по сыпучему откосу. За ним шли все его кули, вооруженные бамбуковыми палками, и Бейси с французом. Две группы бандитов двинулись через соседнее поле. Австралийцы и гоминьдановец-дезертир остались сидеть на подножке «бьюика», попивая рисовое вино.
Джим взобрался по склону, на ощупь похожему на тальк Насыпь подмыло дождем, и местами она обвалилась, так что ржавые рельсы вместе с прикрученными к ним гнилыми шпалами повисли в воздухе. Несколько участков полотна кто-то недавно заменил, должно быть, коммунисты, которые избрали городок в качестве базы. Местечко было захолустное, но коммунисты учли то обстоятельство, что завод имел свою пристань, плюс железнодорожная ветка, большой запас кирпича, если разобрать трубы и печи для обжига, и к тому же отсюда было рукой подать до аэродрома Лунхуа. Однако, если верить Бейси, они ушли отсюда еще два дня назад, чтобы продолжить начатое наступление на Шанхай, и несколько сот жителей городка остались теперь безо всякой защиты. Кроме личной собственности обывателей, здесь могли оказаться военные склады коммунистов, а еще бывшие коллаборационисты: и то, и другое можно при случае пустить в ход при переговорах с уже вышедшими на ближние подступы к Шанхаю гоминьдановскими генералами и получить взамен генеральскую благосклонность.
Джим скрючился на самой кромке насыпи, укрывшись за шпалами. Внизу лежала чересполосица необработанных рисовых полей, отрезанная от окружавших городок огородных участков судоходным каналом. Узкие улочки были пустынны, но кое-где из труб поднимался дымок. На той стороне реки раздался одиночный гулкий выстрел корабельной пушки. На фарватере стояли на якоре две гоминьдановские канонерки. Снаряд упал на складском дворе керамической фабрики, подняв тучу красной кирпичной пыли. Дальше к югу на берег высаживался с деревянного лихтера отряд регулярных националистических войск, и оттуда как-то вдруг донеслась частая ружейная стрельба.
Вверх по каналу под самой дамбой прошла, ритмично ухая дизельным мотором, бронированная джонка. На мостике стояли китайские офицеры в новеньких американских мундирах и стальных касках и разглядывали в бинокли город и прилегающие к нему огороды. Ближняя из двух канонерок выстрелила еще раз; на сей раз снаряд разорвался в самой гуще крытых серой черепицей домишек, подняв в воздух целую тучу каких-то неразличимых на расстоянии обломков. И тут же город закипел. Как муравьи из разбившегося цветочного горшка, сотни китайцев ринулись по узким улицам прочь из города в окрестные поля. На головах они тащили скатанные в трубку постели и свертки с одеждой. Они бежали по тропинкам между огородными участками. Через ручей у дороги брела по пояс в воде пожилая китаянка в черных брюках и что-то кричала своим родственникам, которые сбегали вниз по берегу.
Моторная джонка шла вдоль канала, и мотор стучал — как будто кулаками изнутри в деревянный корпус. Джим ясно видел тщательно отглаженные складки на брюках у старших китайских офицеров и их элегантные американские ботинки, высокие, со шнуровкой. Даже расположившиеся на нижней палубе взводы личной охраны были щедро — напоказ — увешаны оружием и рациями. На полубаке поперек палубы стоял черный «крайслер», лимузин, на антенне у которого трепетал личный вымпел гоминьдановского генерала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40