Константин Михайлович Станюкович: «От Бреста до Мадеры»

Константин Михайлович Станюкович
От Бреста до Мадеры


«Морские рассказы» –


Zmiy
«К.М.Станюкович. Собрание сочинений в 10 томах. Том 1.»: Правда; Москва; 1977
Константин Михайлович СтанюковичОТ БРЕСТА ДО МАДЕРЫ Птицею райскою засвистал в дудку боцман Никитич. Ревмя заревел он: «пошел все наверх на якорь становиться!» – мимоходом стеганул раза два легонько линьком закопавшегося молодого матроса Гаврилку и полетел реи править.Повыскакали матросы смотреть, в какой это такой город входит корвет. Рады они были всякому городу. Пора стояла дождливая, осенняя; окачиваться холодно, а тело расчесалось – бани требует. Ну и опять же, верно, порт и не без кабаков, и не без тех кралей, что пленяют так матроса за границей и которой несет он, – если уж краля очень вальяжна, – всю свою наличную денежную заслугу.«На ж тебе, мол, басурманская ты душа… Знай ты русского матроса и ндраву его не препятствуй».И какая-нибудь Жюли или Матильда нраву матросскому не препятствует, исправно обирает его разгулявшегося и ведет с ним беседу деликатную, и так ведет (на то она и француженка), что и матрос беседу ее понимать может.– Обходительна оченно, – говорит после молодой матрос Гаврила у себя на корвете, – и бестья ж эта, я вам, братцы, скажу, французинька… Так вот тебе и чешет по-нашему, так и чешет… «Рус, говорит, люблю; рус, говорит, бон». Ну и опять же: ласкова, шельма, знает, как тебя ублажить.Слушают ребята эти лясы и одобрительно ухмыляются.– Гличанки – те варварки, горды, – замечает пожилой марсовой Андреев, – морду от нашего брата воротят.– Чистоту, Кирилыч, любят. Ономнясь, я вам скажу, Фокина по роже съездила одна гличанка-то… «Зачем, говорит, нетверезое ты экое рыло, целоваться, мол, лезешь!» То-то, ребята сказывали, смеху было.Разбрелись матросы по палубе и глядят да поглядывают на скалы, между которых тихим ходом идет корвет.Невесело что-то подходили мы к рейду. Стоял пасмурный осенний день. Мелкий назойливый дождь мочил немилосердно, словом, погода вполне подходила к неприветливым серым скалам с рассеянными на них батареями, где мерно шагали по эспланадам Эспланада – здесь: незастроенное пространство между крепостью и ближайшими городскими постройками.

закутанные в серые плащи часовые.Корвет входил в Брест Брест – город и порт на западном побережье Франции.

.– Чтой-то за город будет, братцы? – спрашивают друг у друга матросы, – гличанский или хранцузский?– Кто его знает, братцы, какой он такой.– Это Брест-город, – говорит кто-то, – хранцузского королевства порт. Веселый, ребята, порт. Я был там, как на «Баяне» ходили, кабаков-те… Кабаков-те сколько…– А скажи, брат, бани там есть? – спрашивает Гаврила.– Бани-то? Бань нету.– Штоб им пусто было! И видно нехристей. Нигде этто бань нету. В Киле Киль – немецкий город и порт, расположенный у входа в Кильский канал со стороны Балтийского моря.

не было… И опять в Бревзене Бревзен – правильно: Грейвзенд – город на восточном побережье Англии.

не было, и теперче нету. И што ты станешь делать? С Кронштата не мымшись. Поди, так и насекомая заведется.– Звестно она в грязи живет, – замечают матросы.– Так как же быть, братцы?– Ванные есть в Бресте, помыться можно.– Што с нее толку! В ванной не пропреешь. Одна слава – мытье… Ребята ходили в эти ванные, сказывали, что дрянно.– Ну, Гаврилка, теперича ты бань нигде не увидишь, все пойдут ванные.– Ишь ты!..– А то станет жар, и такой, братец ты мой, жар, што ты места не найдешь, ровно пекло пойдет, а в воде кит-рыба и акулье плавает, дай только подальше зайтить. И хоша окачиваться станешь, все без толку, потом) вода там горяча, в тропиках-то, – объясняет Кирилыч.– Это город значит такой, Тропики?– Это страна такая… ну и зовется по-ихнему тропиками…Разговаривающие замолкли… Мимо проходил офицер…– Так в Бресте бань нету? – немного погодя снова начал Гаврила.– Ишь пристал… Сказывают – ванные…– Ну тебя с богом, с ванными!– Гляди, братцы, кораблей-то сколько!..– А и так… вона и город!..– На контра-брас на правую! – рявкнул в это время Никитич и кстати обозвался.Разговоры на баке прекратились. Матросы молча трекали снасть…Рейд начал открываться. Корвет прибавил ходу, на нем выправили реи, чтобы в чужие люди показаться, как следует военному судну, и, пройдя между французскими кораблями, кинул якорь.Город виднелся вдали… Как матросы были рады городу, так и офицеры были ему рады… И если матросы так настойчиво допрашивали: «есть ли в Бресте бани», – то этот вопрос мог, по совести, считаться более важным (ибо решен вопрос чистоплотности), чем те, которыми офицеры осыпали товарища, бывшего прежде в Бресте…– Что, какая лучшая в Бресте гостиница?– Бильярды с лузами есть?..– А насчет дам, каково оно?..Такими вопросами закидывали лейтенанта Ивана Ивановича, который поспешил дать самые точные и удовлетворительные ответы…Все пошли собираться в город и облачаться в статские костюмы… И уж на каких же чучел многие были похожи в статском платье! Известно, военный человек в нем на первый раз неловок, не в своем виде. Привык он и признаков белья не показывать из-за галстука, а тут надо жако Жако – правильно: жабо (франц.) – полотняный стоячий воротник мужской сорочки, выходящий из-за галстука по обе стороны; так называются и кружевные или кисейные оборки на груди сорочки у ворота.

разные выставлять… Ну, конечно, с непривычки трудно!Пока одевались, в кают-компании собрались прачки – всегдашние первые гостьи – и уж шумели там препорядочно. Все хлынули из кают посмотреть на прачек. Многим желательно было увидать молоденьких, чистеньких гризеток, но все сильно ошиблись, увидев вместо молодости и красоты – старость и неблагообразие крикливых бретонок, которые и говорили таким ломаным французским языком, что понять было трудно.Старые тетки эти словно на лицах господ офицеров прочли, что многие не таких прачек ожидали… Одна из них мигом выбежала наверх и скоро привела молодую, не совсем некрасивую девушку, очень мило одетую, которая и не замедлила, лукаво улыбаясь, упрашивать отдать белье своей патронше… Но другие старухи тем временем не дремали и многозначительно совали в руки удостоверения от господ русских офицеров, прежде посещавших Брест. Некоторые удостоверения, писанные по-русски, не лишены были категоричности.«Такая-то моет хорошо, но в срок не привозит белья… Не отдавайте ей мыть, господа… Она, вдобавок, морда!»Был и такой сертификат Сертификат (франц.) – удостоверение, письменное свидетельство.

:«К старой карге можно обращаться по разным делам, в коих россиянину в чужом городе может встретиться надобность. Берет за мытье дорого, но у нее прачки молоденькие».Одна рекомендация гласила:«Господа, madame Girnaux хоть моет белье отвратительно, но советуем отдавать ей мыть, ибо в награду за дурно вымытое белье вы познакомитесь с ее племянницей, хорошенькой Мери (19 лет), брюнеткой, с голубыми глазами, но без рекомендации своей тетушки ни с кем не знакомится».Надо признаться, что на последний сертификат изловилось большинство публики, и надо было видеть, с каким злорадством другие прачки смотрели на госпожу Girnaux, веселую, довольную, уносившую один за другим большие узлы с грязным бельем.И хотя мамзель Клара – живой сертификат – и строила милые гримаски, но все же не могла набрать столько белья, сколько набрала тетка Girnaux.– Разве отдать Кларе белье? – говорит один офицер другому.– Бросьте… Точно не видите?.. Чисто кошка.И сомневающийся мичман решительно приказывает вестовому отдать белье Girnaux, а та приглашает к себе и объясняет, что ее племянница…– О, это чудное создание… ее знают все ваши офицеры.Вот и портные приехали; суют в руки свои карточки, друг перед другом выхваливают свою умелость и берутся все шить, что ни потребуется, и скоро, и дешево, и хорошо…Толкотня в кают-компании страшная. Шум невыносимый… В одном углу Антон Антоныч все допытывает у Клары, сколько ей лет… Клара говорит, что семнадцать, но Антон Антоныч утверждает (и совершенно справедливо), что она врет, но Клара уверяет, что она не врет, что она не стара… молода…Тут кто-то с портным торгуется, и торгующийся входит в азарт; а у каюты вестовой Ворсунька ругает m-me Girnaux за то, что она по-русски считать не умеет.– Ведьма французская… Ну, считай!.. Одна рубаха, две… три… четыре… пять…И бретонка, ровно попугай, повторяет: «одна рубак… две… тьри… читырь»… но потом сбивается, продолжает: «cinq, six…». «пять, шесть…» (франц.)

– Опять загалдела по-собачьи… Ишь бормочет… и не понять… Уж вы, ваше благородие, – обращается Ворсунька к своему барину, – с меня не извольте опосля спрашивать… Я по-ихнему считать не умею… Може, белья не достанет… я не ответчик…И у матросов на палубе тоже возня… И там прачки суетятся. У кого из ребят завелся лишний франк, который он прогулять не рассчитывает, – тот отдает мыть свое бельишко.И тут есть – и помоложе и попригожей других – прачка Жюли, с которой ребята уже свели знакомство и которую по-дружески зовут Жюлькой.– Ты теперича, Жюлька, – говорит марсовой Григорьев, хватая шершавой, смолистой пятерней узенькую талию быстроглазой, востроносой Жюли, – белье-то вымой хорошо… Да портки чище… Ишь пропрели-то как, – сует он Жюли в руки свои потемневшие от грязи портки… – Смотри, Жюлька, чтобы было бон!..– О monsieur… soyez sur… Un franc la douzaine… Месье… будьте уверены… Франк – дюжина… (франц.)

– Да уж я знаю, был у вас… Один франок дюжина… Валяй!.. Славная, братец, энта Жюлька, – обращается Григорьев к подошедшему матросу…– Шельма! одно слово…– Ты заштопай, тетка… Мыть берешься и заштопай… понимаешь?.. и рубаху почини… И штаны тоже заштопай… потому деньги не дарма платить…Так в другом углу втолковывал старой бретонке один матрос.Прачка ничего не понимала и только говорила: – Oui, Oui!.. Да, да!.. (франц.)

– Не понимаешь опять?.. Говорю, зачини-от белье… Иглой значит…И Макаров взял свои просмоленные штаны и, ткнув пальцем в дыру, показывает, что эту дыру зачинить надо.Бретонка начинает понимать и говорит: encore un demi franc… еще полфранка (франц.)

– Значит, полфранка еще, – переводит проходивший мимо фельдшер.– Бога ты не боишься… Пол-франока!.. Ступай, тетя, отколева пришла… другой отдам…И Макаров хочет взять белье назад.Бретонка наконец соглашается.– Ишь аспидка этакая!.. подавай ей пол-франока, как же, – ворчит, уходя, матрос.– Иван Абрамыч… подите-ка сюда, – зовет фельдшера боцман Никитич… – Что это она говорит, будто бы и невдомек?..Фельдшер подходит и кое-как объясняется с прачкой.А ребята дивуются, на него глядя, как это он так по-ихнему хорошо знает…– Одно слово жид… жид всякой язык знает, – говорят про него.У рундука стоит матрос, по прозванию «Левка-разбойник», получивший эту кличку за буйства, которые он производит во хмелю…Оригинален был Левка. Он и с виду на разбойника походил… Рыжий, с изрытым от оспы, вечно суровым, задумчивым лицом, на котором, по выражению остряков-матросов, «черти в свайку играли», – он далеко не казист, но его глаза, – славные, большие черные глаза, угрюмо глядящие исподлобья, иногда поражавшие своим блеском, когда он вдруг на кого-нибудь их вскидывал, – выкупали неблагообразие его лица и придавали ему какое-то мрачно-красивое выражение.Леонтий Рябкин стоял в раздумье перед несколькими штуками грязного белья, держа в руках четыре серебряные монеты.– Один франок, – угрюмо рассуждал он, взяв монету из одной руки в другую, – пропью… Другой франок… тоже пропью… Третий… не… (тут Леонтий ухмыльнулся)… Рази белье помыть на четвертый?.. – Леонтий на белье взглянул… – Ну его… белье… сам вымою… И четвертый пропью! – вдруг решил Рябкин, собрал белье в кучу, сунул его в рундук и опустил свои четыре франка в карман штанов.Скоро все отправились на катере в город… Приехали, конечно, и офицеры прямо в ресторан…– Обедать!– Рюмку водки!– Пива!– Омаров!– Господа, давайте лучше сообща… платить легче…– Давайте!Гарсоны едва успевают подавать и, верно, глядя на нас, полагают, что мы суток трое не ели, ибо с такою алчностью мы уписывали все, что ни попадалось.На том столе, где мы обедали, через полчаса явился пепел… пятна от пролитого пива и вина… Болтали и шумели мы так, что из соседней комнаты с удивлением выглянули на нас два французика, но, увидев нас, сейчас же скрылись.– Господа! – вскрикнул кто-то, – господа… Нас обозвали эти французы…– Полноте! – вмешиваются все разом. – Никак они нас не обзывали…– А все бы их надо разнести!..– Тише… господа… тише…– Что ж омаров не дают? – кричат с одного конца, – омаров!!!– Monsieur? – подлетает гарсон…– Омаров!Несут и омары…В это время являются какие-то два французские поручика и любезно раскланиваются. Один из них заявляет, что они, узнав, что русские офицеры – эти храбрые русские – здесь, возгорели желанием познакомиться – «тем более, – продолжает оратор, – что Франция и Россия… о!.. эти две великие нации чувствуют друг к другу симпатию… В Крыму мы были враги по необходимости, но друзья по принципу».Они наговорили много комплиментов, кто-то из нас начал отвечать, крикнув перед этим шампанского.И пошла попойка, и пошли речи!Чего уж тут ни говорилось, каких тостов ни предлагалось…– Куда ж, господа, после обеда? – спрашиваем друг у друга, когда кофе с достаточным количеством рюмок коньяка было выпито.– В театр пойдем…Шумной большой ватагой все отправились в театр и вернулись на корвет с рассветом.Дня через два после прихода корвета в Брест отпустили и команду на берег… «Первая вахта на берег!» – скомандовал после обеда боцман Никитич…Довольные, что наконец вернутся с судна на землю, пошли одеваться матросы. Скоро они вышли наверх в чистых щегольских рубахах, причесанные, с несколько отмытыми смолистыми руками.– Смотри, ребята… держись одной кучки, – говорил кто-то человекам пяти матросам, – чтобы вместе везде… И в кабак вместе… и гулять вместе.– Афанасей… сколько у тебя франков? – спрашивает Макаров Афанасия.– Два… брат…– Дай пол-франока…– Зачем?– Дай, говорю…– Да зачем?..– Пропить…– Пропить?– Говорят, пропить… нешто не слышишь?– А я-то что? Нешто уж и я не человек?– С тебя хватит.– Не дам, Макаров, я тебе пол-франока… Лучше вместе пойдем… угощу.– Смотри, Афанасей, угости…– Сказано, пойдем… Погуляем… Только держись, – и Афанасий даже языком прищелкнул от будущего удовольствия.– Вы, ребята, наперво куды?.. – спрашивает один матрос товарищей.– Мы, братцы, в лавки…– Что покупать?..– Надоть рубаху… Вот Федор тоже штаны хочет торговать!..– Купи, братец, мне нож!– А вы-то что сами?..– Мы в кабак… Гуляй, значит, душа…– Так тебе нож купить?..– Купи, ребята, кто-нибудь…– А деньги?..– Да ведь вы в лавки?..– Ну…– Пить не станете?..– По шкалику рази…– А я, значит, гуляю… все пропью…– А нож?– Купи на свои… Опосля отдам, потому теперь я гуляю… А вы, значит, в лавки…Боцман Никитич надел тонкую рубаху с батистовым передом, щегольски повязал черный шелковый галстук с длинными концами; на грудь повесил свою дудку на серебряной цепи, шапку лихо надел немного на затылок и вышел наверх, держа в руках носовой платок, который между прочим он взял более для форсу, ибо и при платке он по привычке сморкался классически, т.е. с помощью двух пальцев.– Гляди, ребята… боцман-то… раскуражился…– Форсит… неча сказать…– А ведь упьется?..– Звестно упьется. Кажинный раз в лежку привозят…Никитич беседовал с «чиновниками», с фельдшером, писарем и другими унтерами, с которыми вместе собирался ехать на берег…Франт наш фельдшер все упрашивал сперва по улицам гулять.– Или, Степан Никитич, – вмешался писарь Мухин, – в сад пойдемте гулять… Верно, в городе сад есть. Нельзя без саду…– Да што в саду-то? – говорит Никитич.– Все же благородное развлечение.– По мне в трактир сперва…– В трактир после сада…Однако Никитич не соглашался… И другие унтера не соглашались.– Иван Васильич, – обратился фельдшер к Мухину, когда боцман и унтера куда-то пошли, – пойдемте гулять одни. Что с ними гулять!..– Конечно, Иван Абрамыч…– Они никаких чувств не имеют… Только бы им напиться. Известно, матрос!..– И еще пристыдят нас.– А мы, Иван Васильевич, благородно погуляем, зайдем в лавки, а после в театр… мы ведь не они…– А в сад?..– И в саду погуляем…Писарь и фельдшер решили отделиться от Никитича и время провести более благородно, чем проведет его Никитич с компанией.«Левка-разбойник» был мрачнее обыкновенного. Он всегда был мрачен перед тем, что напивался. В раздумье ходил он взад и вперед по баку и изредка щупал свои четыре франка, спрятанные в кармане. На его лице явилась самая презрительная улыбка, когда он услыхал разговор писаря с фельдшером.
1 2 3