Мой друг не поверил, предполагая мистификацию, и я еле смог убедить его в противном.Я должен был передать ему слово в слово наш разговор с музыкантом и уверить, что ни один индус не решился бы на такой поступок без поручения баядерки.Потом, чтобы объяснить моему другу, еще не умевшему привыкнуть к Индии, ее нравам и обычаям, я начал говорить о том, что индусская женщина не может тратить время на флирт и ухаживание за нею иностранца, который ей понравился, малейшая неосторожность может стоить жизни ее возлюбленному, да и ей самой, так как индусы, очень снисходительные ко всему, что скрыто, становятся неумолимыми ко всякой открытой вине… И вот, лишенная возможности пережить самой и дать пережить своему возлюбленному все те восхитительные моменты, которые нам дает начинающаяся любовь, индуска сама быстро идет к развязке , и также быстро прерывает ее, уверенная, что останется безнаказанной. Ничего не значит, если потом пройдет какой-нибудь слух, лишь бы никто не застал ее на месте преступления.В назначенный час Нурвади явилась к молодому франки в паланкине, совершенно неузнаваемая в той массе шелка и кисеи, которая ее окутывала с ног до головы. Гандгарба провожал ее, но он остался у дверей, получив на чай, носильщики паланкина удалились с их ношей. Все туземные слуги были отпущены на четыре дня.Я уже по опыту знал, что вряд ли баядерка останется здесь более трех дней. Я был свидетелем трех, четырех таких приключений, и будь то баядерка или женщина из высших каст, несмотря на все мольбы продлить их пребывание, все они исчезали по прошествии трех дней.Сны имеют огромное значение у индусов. Жена, проснувшись в одно прекрасное утро, заявляет своему мужу: «эту ночь я видела во сне любимую птицу Ковинда, и чей-то голос прошептал мне на ухо: в следующую ночь, когда священные слоны пагод ударят в гонг, встань и, взяв с собою лишь одну служанку, иди прямо вперед, пока не встретится тебе какая-нибудь из пагод Вишну, войди в нее и молись в ней три дня и три ночи… помни, если ты не послушаешься, то твою семью ожидает большое несчастье».В следующую ночь добрый муж сам торопит свою жену, чтобы она покинула дом в час, назначенный богами.Бесполезно говорить о том, что служанка давным-давно подкуплена и уже сговорилась с прекрасным чужеземцем, который их ждет, а по возвращении она будет клясться, что они это время провели в пагоде.Обыкновенно жена называет одну из соседних знаменитых пагод, где и на самом деле исполняют свои обеты сотни верных, а так как к тому же на улице, в храме, индуски появляются закутанные в облака кисеи, то никто не может ее узнать и свидетельствовать против нее.В таком виде и под таким предлогом индуска может отправляться, куда ей угодно.Такие приключения у них гораздо чаще встречаются, нежели принято это думать, и я никогда не слышал, чтобы се застали на месте преступления муж или родители, религиозный предрассудок выше и сильнее всего, сильнее подозрения, сильнее уверенности. Никогда ни один муж не посмеет последовать за женой, ни последить ее, если та, по приказанию свыше, отправляется на молитву. Если бы, к несчастью, оказалось, что его подозрения ошибочны, то его ожидает жестокое наказание за то, что он осмелился усомниться в своей жене и в приказании богов.Очевидно это дело женской изворотливости, сумевшей вдолбить это в головы мужей… Ни страх, ни двери, ни запоры, ни черные евнухи с саблями в руках не могут удержать женщину, которая любит или просто хочет удовлетворить свой каприз.Индусы не ревнивы, но при условии, чтобы все было шито-крыто, и никто не мог бы подозревать неверность его жены. Самая добродетельная женщина, но случайно подвергнувшая себя подозрению, осуждается, как самая большая грешница Больше всего индус боится быть смешным.Баядерка не нуждается во всех этих ухищрениях, ничто не запрещает ей отдать свое сердце человеку своего племени, по окончании службы на пагоде, она свободна и может вечерами делать, что ей угодно, уходить и возвращаться по желанию, но одно ей строго воспрещено — любовь к иностранцу, баядерка должна избегать всего, что может доказать, что она полюбила чужеземца, потому что если это откроется, то ей грозит изгнание из храма и даже из ордена баядерок, но, в сущности, они мало чем рискуют, так как между ними всеми существует как бы молчаливое соглашение покровительствовать любви своих подруг.Они не боятся быть выданными музыкантами, при каждой баядерке свой, которого она посылает, куда ей угодно, и, надо сказать, что ему даже выгодно, если его госпожа обратит свое внимание на белати (европейца), так как индусская женщина ни за что не возьмет никакого подарка, а потому влюбленному белати остается лишь осыпать золотом и серебряным дождем ее провожатого. Абсолютное бескорыстие молодой женщины заставляет невольно по-царски наградить музыканта. И вот обыкновенно, музыканты собирают себе к старости приличный капиталец, дающий им возможность дожить свои дни на покое, а между тем баядерки, проведшие свою жизнь между плясками, цветами и любовью, изгоняются из пагоды, как только красота их начинает блекнуть, и они принуждены продавать на базарах фрукты, бетель, табак или цветы и умирают в страшной бедности.Нурвади подарила три дня своему возлюбленному и, обливаясь слезами, исчезла, молодая баядерка больше не вернулась, несмотря на все мольбы.Но все-таки, пока мой друг был в Пондишери, она не забывала присылать ему ежегодно в день их первого свидания букет дивных цветов.С тех пор прошло много лет, но и до сих пор он любит ее, и когда судьба сводит нас с ним в каком-нибудь из уголков земного шара, он говорит мне о Нурвади, и печальная улыбка не сходит с его уст…Я знавал одного молодого офицера сипаев, который умер от любви к одной из этих неуловимых сильфид, явившейся к нему в один прекрасный вечер, в жемчугах и алмазах. Это была женщина редкой красоты, которую дает лишь страна южного солнца.— Я видела тебя сегодня утром в твоей одежде, расшитой золотом, с саблей в руках, и ты был очень красив!..Я почувствовала, как забилось мое сердце, я полюбила тебя тотчас же, как любишь красивый цветок. И вот я здесь.— Какая мечта! Какой дивный сон!И без ложного стыда молодая женщина сбросила к своим крошечным ножкам ту массу кисеи, которая делала ее похожей на облако.На щиколотках ног и на руках обвивались золотые браслеты, унизанные огромными бриллиантами, рубиновые серьги в ушах стоили целое состояние, а в волосах были вложены такие жемчуга, которые вылавливаются на Цейлоне раз в десять лет… на шее у нее висело золотое тали, знак замужества. Она подарила молодому офицеру два дня, и не только он больше не видал ее, но даже и не мог узнать, кто она и как ее зовут.Уходя, она оставила ему на память кольцо, потом оказалось, что его оценили в шестьдесят тысяч франков.О, как он ее разыскивал, он безумно хотел ее видеть, любовь сжигала ему сердце, и мысль найти ее стала его мечтой. Кроме того, как француз и как офицер, он был возмущен при мысли о пышном подарке, который он принял, подумав, что это простая стекляшка, и который он хотел вернуть во что бы то ни стало, когда он узнал, что это такой ценный алмаз.Как-то было мелькнула надежда.На улице возле него прошла женщина под вуалью, какую носят мусульманки, и шепнула ему.— Пусть франки удалит сегодня вечером своих слуг и не покидает дома.Так же возвестила и раньше о себе прекрасная незнакомка.В одиннадцать часов послышались легкие шаги, офицер бросается навстречу… Но каково было его разочарование при виде лишь служанки своей возлюбленной.— Ама (госпожа) знает о твоих поисках, бесполезно искать, ты не увидишь ее никогда, — сказала ему айя (служанка), — если только муж ее узнает, что она была у тебя, то ее живою замуруют в одной из ниш его дворца, и я пришла просить тебя прекратить преследование.— Я даю слово, — проговорил с усилием офицер, — но скажи своей госпоже, что я умираю от любви к ней.— Надо жить, Ама тоже тебя любит, но она больше не может увидеть тебя.— Передай ей это кольцо, которое она здесь оставила…— Она не оставила, а подарила его тебе.— Когда я его взял, я не знал, что оно такое дорогое.— Ама просила передать тебе, что она желает, чтобы ты носил его, чтобы иметь что-нибудь на память от нее, потому что у нее от тебя есть нечто более дорогое.— От меня?.. Я тебя не понимаю.— Ама неделю тому назад стала матерью, у нее родился сын.— Что говоришь ты?— Я пришла, чтобы сообщить тебе эту новость… и сын этот твой… так как раджа был в то время у вице-короля Индии в Калькутте.— Сын… раджа… значит это была индусская принцесса, которую каприз бросил ему в объятия… и он стал отцом!— Боже! Как бы я хотел взглянуть на это дитя! — прошептал молодой человек, подавленный этими открытиями.Но Айя исчезла, не дав ответа на эту мольбу…Больше офицер ничего не узнал.Два года спустя он скончался от болезни печени, как говорили доктора, от любви и горя, как утверждали его близкие друзья.Как его ни уговаривали взять отпуск и уехать лечиться во Францию, он отказывался, желая умереть в Индии, где родились и умерли его любовь и надежды, до самой смерти он все ждал невозможного чуда. Знать, что где-то есть собственное дитя, обожать его мать и не иметь возможности прижать их к своей груди, вот что меня убивает, — говорил он за несколько дней до своей кончины.Утром, в день погребения, когда мы собрались, чтобы проводить его до последнего жилища, гроб его был выставлен, по обычаю, перед домом, где он жил, вдруг появился какой-то индус и возложил на гроб громадный венок из жасмина, голубых лотосов и лилий и сейчас же смешался с толпой.На это не обратили внимания, потому что катафалк и без того утопал в цветах, но я понял, что это был последний отзвук любви, начавшейся два года тому назад в темную, благоуханную ночь на берегу священного Ганга. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Коунпур — Агра — Развалины — Жара Банг — Тай-Магол — Джумма-мечетъ — Возвращение в Чандернспор Покинув Бенарес, мы поехали до Аллагабада берегом реки, а потом на пароме переехали на правый берег Ганга.Я взял с собою экипаж, в котором путешествовал и раньше: это была очень длинная фура с покрышкой из циновок. В ней помещался мой матрац и вся наша провизия.Фуру тащили два черных быка, два красавца, сильных и выносливых, но кротких, как овечки.Со мною было трое слуг: мой нубиец, Амуду, метор Тчи-Нага, прибывший со мною из Пондишери, и виндикара или погонщик быков по имени Чокра-Дази-Пал, которого я нанял в Бенаресе.Я звал его лишь последним именем, к тому же оно звучало гордо — Пал, т. е. господин, повелитель.А все его имя означало: маленький паж, танцующий перед господином.Надо прогуляться на Дальний Восток, чтобы услышать такие цветистые имена. Но так как я находил мало удовольствия в прибавлении к своим приказаниям фразы — маленький паж, танцующий перед господином, то я просто говорил: — Пал, запряги быков! — и т. п.
В первые три дня пути мне было трудновато примирять моих слуг.Маленький паж не хотел слушаться ни Амуду из-за того, что тот был негр и что на голове у него вместо волос была курчавая шерсть, ни Тчи-Нагу, под предлогом того, что каста погонщиков быков была, по его мнению, выше касты бохи, т. е. скороходов, из которой был мой метор.Я привык пускаться в путь с восходом солнца, в день, назначенный для отъезда, я встаю и вижу, что ничего не готово. Амуду заявляет, что Пал не желает исполнять его приказания.Немедленно приказываю погонщику приготовить быков и слушаться распоряжений Амуду и Тчи-Нага, как моих собственных.В пышных фразах, присущих сынам востока, он ответил мне, что я его господин, что я для него являюсь на земле глазом самого Брамы и что он понял мои приказания.Но завтра утром — повторение вчерашнего, мой нубиец пришел в отчаяние от нежелания погонщика приняться за свои обязанности.Тогда я решил принять более крутые меры.— Слушай, Пал, — сказал я ему, — если завтра утром быки не будут во время запряжены, то глаз Брамы велит тебе отсчитать десять палочных ударов, чтобы показать, что смеяться над собой я не позволю.Телесные наказания внушают мне отвращение, но я должен сказать тем, кто вздумает меня осудить, что на крайнем востоке от слуг ничего не добьешься, если время от времени не прибегать к строгим мерам наказания.Я помню, в Пондишери у меня долго жил повар, по имени Мутузами, который был самым лучшим и самым преданным слугою, но это не мешало ему получать свою порцию наказания приблизительно раз в месяц, это случалось с ним каждый раз, как им овладевало желание выкинуть какую-нибудь штуку или растратить на свои удовольствия ту сумму, которая отпускалась ему на провизию. Обыкновенно он сам являлся ко мне и говорил:— Господин, — мне кажется, что злые духи хотят опять овладеть мною!Я приказывал легонько наказать его, и он успокаивался месяца на полтора.Детски наивный, хитрый и ленивый народ, который нельзя выпускать из рук, иначе он сядет вам на шею.Я знал одного морского аптекаря, который был слишком мягок и не хотел применять телесные наказания. И что же? Жизнь его стала невыносимой, и ему пришлось уехать из Индии, он ел тогда, когда слуги благоволили вспомнить о его существовании, приказания его не исполнялись совсем и кончилось тем, что прислуга так обнаглела, что пила его вино, ела его консервы и чуть не спала на его кровати… Угроза моя произвела очень небольшой эффект, виндикара хотел, очевидно, испытать меня и решил каждое утро оттягивать два-три часа, что, конечно, должно было повлечь за собою продление моего путешествия. Утром я приказал Амуду отсчитать хитрецу десять ударов. Амуду торжествовал и лепетал на своем живописном диалекте:— Твоя не верила, твоя бита, твоя почесывается, твоя кусает!Мне кажется, что нубиец действительно твердою рукою отсчитал ему эти десять ударов, так как погонщику пришлось прибегнуть к листьям остролистника, чтобы утишить боль… Но зато с этой минуты я не мог пожаловаться на небрежность маленького пажа, танцующего перед господином… После двенадцати дней пути, мы без всяких особенных приключений прибыли в Коунпур, город знаменитый по осаде, которую он выдержал при восстании сипаев.Коунпур, несмотря на красивый вид на него с другого берега реки, внутри, как и все азиатские города, построен довольно скверно, и в нем нет, как в Бенаресе, ни великолепных монументов, ни замечательных зданий.Как пейзаж, он красив, и в особенности хороши его окрестности, где много мечетей и пагод, окруженных деревьями, и куда стекается много паломников.С другой стороны реки, откуда мы в первый раз увидели город, мы заметили купола в виде митры, являющие собою чисто индусский стиль. Купола принадлежали двум пагодам, против них стоял дворец богатого туземца, а вдали виднелись бунгало английского квартала. Панорама эта мне так понравилась, что я нанес ее карандашом в свой альбом, который с каждым днем пополнялся новыми и новыми эскизами.Коунпур довольно важная стоянка английских войск с сильным и значительным гарнизоном.Дома английских офицеров очень удобны, с массой света и воздуха, с большими верандами. Я получил приглашения от многих офицеров, посетил эти миниатюрные дворцы и еще раз убедился, что когда индусов не торопят и предоставляют дело их вкусу, то они являются первыми в мире архитекторами и первыми декораторами.Все сады, которые я видел, очень плодородны и прекрасно содержатся, кроме чисто местных продуктов, там отлично культивируются все европейские фрукты и овощи.Лимоны, апельсины и вообще все фрукты родятся так обильно, что ветви деревьев гнутся под их тяжестью.Мангустан, гуява, лечи, ананас, бананы произрастают в таком количестве, что никто не дает себе труда нагнуться, чтобы поднять их, а рядом персики, фиги, сливы, земляника, абрикосы и виноград такой величины и такого вкуса, о которых в Европе не имеют и представленияБазары переполнены мясом, птицей и дичью. Я купил целую клетку, наполненную живыми курами, индейками, куропатками, утками и индейскими фазанами. Все они сидели в разных отделениях.На лотках у продавцов лежали груды прекрасной рыбы из Ганга, и, странная вещь, я встретил там многих английских фермеров, устроившихся, как в родной стране. Они делают сыр и масло, откармливают свиней, которых превращают в копченое сало и в очень аппетитную Йоркскую ветчину.Но все-таки я не решился купить эту ветчину, предпочитая ей привозную из Англии, все-таки опасно есть свинину, взращенную под тропиками.Мы простояли лагерем у Коунпура два дня, но так как не оказалось ничего особенно любопытного для осмотра, то я подал сигнал к отправлению в Агру, до которой было около десяти дней пути.На другой день мы достигли левого берега Джумны, самого большого притока Ганга, вечером мы расположились на небольшой площадке, окруженной кустарником, я уже давно заметил на песке следы тигра, и мне хотелось поместить мой маленький караван так, чтобы ему не грозили какие-нибудь неприятные сюрпризы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14