Желательно, женского и, уж во всяком случае, общества живого. Однажды, упившись до чертей. Мао Цзэдун сиганул с крыши сарая, сломал шейку бедра и был отправлен родней в «старческий дом».
Интересно, у ламий бывает белая горячка?
Прикончив шампузо, Джулия со вкусом зевнул и сунул руку за корсет. Достал малюсенькую мобилу, потыкал в кнопочки, поднес к морде, сказал:
– Я. Угу. Как мы и полагали. Угу, в силе. Целую нежно.
Небрежно отшвырнув трубку, он полез в бар за новой бутылкой.
Пока он там орудовал, гремя стеклом, читая вслух этикетки и комментируя самому себе прочтенное, я смылся.
Оказавшись в своей кабинке, первым делом привел в порядок шланги, быстренько оделся и вывалился наружу.
Здрасьте! На меня изумленно таращился зверовидный кавалер рыжей щучки. Сколько же он тут торчит, хотелось бы знать?
– Пиво, – доверительным тоном нечаянного собутыльника сообщил я ему, застегивая штаны. – Выпьешь глоток, а течет потом, как из ломовой кобылы.
Взгляд громилы озарила радость понимания и восхищение животной мощью моего организма.
– Пойду, еще накачу, – насколько мог жизнерадостно, сказал я, моя руки. – А чего не накатить, место-то освободилось…
– Ты как будто осунулся, – сказала Лада.
– И взгляд какой-то диковатый, – добавила Леля.
– Осунешься тут. – Я набулькал себе в бокал тоника, выпил, с сожалением посмотрел на опустевшую бутылку. – Еле жив остался.
– Ей-богу.
– Чего ж такого опасного для жизни в этих итальянках?
Пришлось рассказать, как я в поисках туалета забрел непонятно куда, как меня там чуть не укусила «вот такая гадюка» и как я спасся бегством, когда рептилию отвлекли гиганты с уродливыми лицами.
– Они тебя заметили? – озабоченно спросила Леля.
– Кажется, нет.
– Это хорошо. И все равно, лучше тебе уйти отсюда. И поскорей. То место, где ты случайно (Леля ехидно усмехнулась) побывал, для посторонних закрыто. Оттого и ядовитые змеи ползают. Сторожат. Давай-ка вместе выйдем. Меньше подозрений.
– А как они определяют, кто свой, кто посторонний? – спросил я, подымаясь из-за столика и беря сестренок под ручки.
– Дрессура.
– Девочки, – сказал я, – зачем вы надо мной смеетесь? Не существует в природе способов дрессуры змей. Это вам не собачки.
– Так и бесов, между прочим, тоже в природе не существует. Вовсе. Их суеверные дикари выдумали. Согласен, Павлик?
Я хмыкнул.
– Лелька права, – подтвердила Лада. – Конечно, людей эти твари слушаться не станут, это верно. Но ведь есть и не люди.
Вот так. Похоже, о том, что в «Скарапее» заправляют ламии, известно всем, кроме меня. Сволочь Сулейман!
Выходя из клуба, я непроизвольно бросил взгляд на запястье. Но опасался я напрасно: внутреннее чувство времени не подвело. С момента прибытия в «Скарапею» действительно прошло почти два часа. Действительно – почти два! А мой, с позволения сказать, «напарник» Убеев все еще был тут и закатывал такое представление, что любо-дорого. Не зря его прозвали Железным Хромцом. Но я бы эпитетов еще добавил, одного железа в сложившейся ситуации явно не хватало. Ибо демонстрировались: стеклянный взгляд, оловянная стойкость, деревянная голова. Ну, и как необязательный довесок – толоконный лоб.
– А я тебе тысячный раз повторяю, сукину сыну, свинье чухонской, – надрывался Убеев, хроменьким, но драчливым петушком наскакивая на швейцара, – что мне внутрь надо! Чего тебе, гниде белобрысой, не ясно? Русского языка не знаешь, чур-рбан?
Викинг был недвижим, как скала, перекрывающая вход во фьорд. Смотрел исключительно поверх головы взбешенного калмыка и терпеливо переносил все его выкрутасы. Правда, лицо у него было интенсивного свекольного цвета, а губы заметно подрагивали. Два часа беспрерывной пытки Капитаном Глупость, изрыгающим агрессивный вздор, могут взбесить даже камень. Швейцар как заведенный повторял, что знание или незнание им языка к делу не относится и что «Скарапея» – это заведение закрытое, клуб. Вход в него только по клубным карточкам или специальным приглашениям. А он Убеева среди членов не помнит. Но если Убеев покажет приглашение, тогда само собой. Тогда «раати боога».
Железный Хромец наш от такой северной невозмутимости кипятился все пуще и клятвенно обещал устроить чухонской гниде новую Полтаву, если тот… и так далее. Однако верного нагана Убеев покамест не доставал.
Неподалеку лениво перекуривали скарапеевские секьюрити. Видимо, команды на окорот Убеева им покамест не поступало.
Тут же шумная стайка иностранцев, возбужденно переговариваясь, снимала колоритную сценку на видео. Аж двумя камерами. Разумеется, в кадр попала и наша троица. Я скорчил жуткую рожу и, грозя кулаком, рявкнул: «Империалисты хреновы! Мы вам покажем кузькину мать! Мы вас закопаем!» Сконфуженные такой выходкой девочки принялись недовольно дергать меня за рукава, а иностранцы счастливо заржали. Может, стоит потребовать с них гонорар?
Стоянка такси была буквально в двух шагах.
– Дальше я сам.
– Уверен?
– Да.
– Погоди. – Лада раскрыла сумочку, достала блокнот. Быстро начеркала серебристым карандашиком несколько строчек. – Это – наши координаты. Мало ли что, вдруг пригодятся. Да и вообще, заходи. Будем рады.
– Будем рады, – эхом повторила за ней Леля.
Я открыл заднюю дверцу подмигнувшей мне зеленым огоньком «Волги», послал девушкам на прощание воздушный поцелуй. Дверца захлопнулась, такси сразу двинулось с места. В салоне почему-то стояла жуткая темень. Резко пахло жасмином.
– Ну, шеф, у тебя ионизатор! – сказал я, шаря в поисках выключателя. – Прямь слеза из глаз. Что, бензин подтекает? Как бы не угореть. Мне к парку Маяковского.
– Хе, – сказал водила. Как-то нехорошо сказал.
– Что значит – «хе»?
– Это значит, – услышал я мурлычущий женский голос, – что сначала авто поедет туда, куда нужно даме.
В мою ногу впились железные пальцы. Из темноты выплыло узкое щучье лицо с блистающими глазами и перламутрово-алыми губами, обрамленное словно бы застывшими языками пламени. Запах жасмина усилился многократно. Меня обдало жаром.
После чего я был сожран.
Глава третья
АЛЕФ, БЕТ, ГИММЕЛЬ
Мудрый народ древние римляне. «Post coitum animal triste», – утверждали они. «После совокупления животное печально». Они были, конечно, правы. Я чувствовал себя животным. Изгвазданным по уши анималом. И был изрядно печален. Но все-таки человек – скотина особая.
С тонкой нервной организацией. Поэтому был я вдобавок на хорошем взводе. – Э! Чем это от тебя несет? – Сулейман брезгливо повел своим породистым шнобелем. – Ты где вообще был? Я ответил, где и чем – кратко и емко. Мне было уже все равно. Он крякнул, побагровел, но каким-то чудом сдержался. Сухо спросил: – А точнее? – Коньяк есть? – спросил я.
– Хохловский клопомор.
– Согласен, – сказал я. – Итак, сто пятьдесят клопомора и корку лимона.
– Не наглей, мальчик. Он сделал пасс мизинцем. Меня ухватило за шкирку и поволокло. Отпустило возле кофейного столика. Чувствуя спиной и особенно тем, что ниже спины, его бешеный взгляд, я наплескал полстакана бледно-желтого одесского «Борисфена», выхлебал в три глотка, заел подсохшим пересоленным сыром. Ну, пикант, блин. Андеграунд от гастрономии. – Керосин и мыло, – морщась, сообщил я и, как давеча, икнул.
– Другого не достоин, – презрительно ответствовал Сулейман. – Теперь говори.
– Там была ламия. Понимаете, эта тварь, с которой китайчонок базарил, была ламия!!
Разумеется, ни мой обличительный тон, как и прокурорская поза не оказали на него желаемого действия. Он равнодушно поинтересовался:
– Так что? Хочешь, чтобы я схватился за голову и закричал: «Аи беда, не может быть!»? Что-с? А? Да не мычи ты!
– А если хочу?
– А облезешь, – удовлетворенно сказал он. – Ну, хорошо. К твоему сведению: добрая… хотя какая еще доброта? Доброты-то там как раз в помине нет… короче говоря, минимум треть трансвеститов – люди-змеи. Ты разве не знал? А кто преимущественно работает на станциях переливания крови – это тебе тоже надо рассказать? А пожарные? Проводники в общих и плацкартных вагонах поездов дальнего следования? Механики на металлургических предприятиях?
Я ошалело хлопал глазами. Пожарные, проводники… ладно. Механики-то тут при чем? У меня отчим – главный механик на «Императрицынском алюминии». Обыкновенный вроде дядька. Да нет, точно обыкновенный. Трубку курит. Стихи пописывает. Вполне приличные, надо отметить, стихи. Да что там – великолепные! «Мой личный ангел в облаке промерзлом не отрывает взгляда от земли: считает он невыпавшие звезды – он караулит промахи мои…» «Поспешим, оставляя на ветхом причале саблезубый зазубренный фарт, якоря, абордажные крючья печалей и скандальные морды бомбард Стихи Евгения Журавлева.
…» А еще футбол любит, водку, матушку мою… хм. Матушку?.. Хм!
– Все, нету у меня больше времени заниматься просветительством среди олухов, – отрезал Сулейман, прерывая мои размышления. – Выкладывай. Начни с главного.
Главным я резонно посчитал диалог Джулии и Сю Линя. С него и начал.
Дословно. По ролям.
Феноменальная, бритвенной остроты память – это еще одна фишка, позволяющая мне работать частным детективом. Без нее я, при всей своей неординарности, мало чего стою. Невозможность проносить сквозь стены документы, видео– и аудиозаписи оставляет комбинатору, претендующему на роль классного шпиона, едва ли не единственный путь быть востребованным. Уметь впитывать информацию. Концентрируясь не на толковании или понимании увиденного и услышанного, а лишь на запоминании. Абсолютном. От и до. Без купюр. Без искажений. Развитию этой способности я обязан безусловно и исключительно Сулейману. Он бился со мной несколько месяцев, применяя собственную, мучительную для меня (кажется, для него самого тоже) методу, и достиг-таки потребного результата. В сущности, я – воплощенный Джонни-мнемоник из одноименного рассказа Гибсона.
Выслушав меня, – а я рассказал ему все, не скрывая даже своего контакта с Макошевыми отроковицами и рыжеволосой щучкой, – шеф пришел в ярость. Не произнеся ни слова, он схватил мундштук кальяна и с ожесточением к нему присосался. Минут пятнадцать слышались лишь хлюпающее побулькивание и хрипение в недрах экзотического курительного прибора да сдавленный полустон-полурык ифрита.
Потом он длинно сплюнул прямо на ковер и просипел:
– Ты хорошо разобрал, что узкоглазый сказал, подыхая? Повтори еще раз.
– Чо.
– «Чо» по-китайски – жопа! – взревел Сулейман, решивший, что я тупо его переспрашиваю, вместо того чтобы четко и быстро отвечать. Зазвенела упавшая коньячная бутылка. В горле у ифрита страшно клекотало. Я попятился. Шеф, заметив мой ужас, сделал рукой движение, будто ловил муху. «Борисфен» встал на место. Клекот утих до еле слышимого побулькивания. Задушевным, но реверберирующим от приглушаемой ярости голосом он проговорил: – Кончай тормозить, Паша. Какого хрена этот несчастный вякнул перед тем, как окончательно загнулся?
– Чо, – повторил я. И добавил, выстраивая фразу в нарочито казенном стиле: – Именно на это коротенькое слово истратил последние драгоценные запасы воздуха удушаемый Сю Линь.
Не знаю, можно ли было из столь ничтожной информации извлечь хоть что-нибудь полезное, но, видно, что-то нашлось. Сулейман погрозил мне кулаком и снова впился в кальян, ожесточенно морща лоб.
Минут через пять, когда слушать насморочное похрюкивание экзотического курительного приспособления стало окончательно невмоготу, я осторожно спросил:
– Это война?
Шеф посмотрел сквозь меня затуманенными, абсолютно слепыми глазами.
– Оборотни ночью охотятся. Как понимаешь, не в человечьем обличье. Господин Мяо узнает о гибели племянника только утром, а то и к вечеру. Впрочем, это абсолютно неважно, когда он узнает. Он хоть и зверь наполовину, но ведь не носорог какой-нибудь безмозглый, а лис. Значит, хитрец, умница, дипломат и понимает, что смерть одного человека – тем более человека! – чаще всего не стоит большой кровопролитной свары, в которой погибнут многие. Утверждать не могу, но надеюсь, что он сумеет пустить дело по бескровному пути. Зато если вперед проведают друзья китайчонка… Люди, понимаешь? Самые жестокие и безрассудные твари на свете. Вот тогда…
Злодейская роль человечества в судьбах мира – любимый конек Сулеймана. «Человечество! – восклицает он, вторя Ницше, – Была ли еще более гнусная карга среди всех старух? Нет, мы не любим человечества…» Разглагольствовать об императивной порочности «отродья обезьян» он способен не часами даже – сутками. Фактов, подтверждающих собственную правоту, он приводит кошмарное количество – и фактов, по-настоящему впечатляющих. Собственно, красочные и многословные описания ужасов геноцида, совершенного некогда людьми по отношению к нелюдям (в подавляющей массе бесплотным элементалям, чья жизнедеятельность основана на колебаниях тонких энергий, – одним словом, духам и демонам) и составляют львиную долю его рассказов. У него даже термин имеется: «Обуздание». Причем слово это имеет для него то же смысловое наполнение, что для индейцев – конкиста, африканцев – апартеид, евреев – холокост. Спорить с ним, опираясь на книжный опыт, бесполезно: опыт Сулеймана – личный.
Нечеловеческих цивилизаций (безусловно, уникальных, самобытных и блестящих) было в истории Земли – пропасть. Многие десятки. Причем существовали они параллельно и, хотя мелкие стычки случались, как без этого? – в основном мирно. Казалось, так будет всегда. Но сроку идиллии было отпущено всего-то сорок сороков благодатных веков. Начало Обуздания было неторопливым, затянутым и пришлось на седьмое тысячелетие до новой эры. Вероломное человечество, воспринимавшееся прежними хозяевами планеты примерно так же, как нами сейчас воспринимаются обезьяны (не человекообразные даже, а мартышки), то есть с улыбкой, и довольно приязненной, вместо ответной улыбки однажды ощерилось по-волчьи. После чего вдруг выяснилось, что бороться с расплодившимися приматами уже поздно. Более того – чревато. Люди – хитростью, обманом, лестью и тому подобными предосудительными способами – выведали тайну жизненной энергии всей этой своры демонических протокультур и принялись планомерно бедняжек уничтожать. Стравливать доверчивых и наивных духов друг с другом, заточать в бутылки под свинцовые печати, приковывать чарами к каменным и деревянным болванам или просто развеивать топорно составленными, но необоримо мощными заклятиями.
В пятом тысячелетии до новой эры случился первый пик Обуздания, в третьем – второй, он же последний. Спохватившееся и существенно к тому времени поредевшее бесовское население бросилось служить людям, осознав, что служение – единственно возможный способ существования. Отныне и во веки веков. Однако беда состояла в том, что служить неуравновешенным и непоследовательным в своих желаниях млекопитающим оказалось чертовски трудно. ЧЕРТОВСКИ. В результате к настоящему времени на планете почти не осталось тех, кто считался прежде царями (а вернее, князьками, раз уж были их десятки видов) природы. И главное, кто остался-то? Коллаборационисты, очеловечившиеся до полной потери самоуважения. Рабы, наподобие Сулеймана, появившиеся на свет в поздние времена, уже под человеческой пятой (он – мой раб! ну не демагог ли?). Да выродки-мутанты вроде ламий и оборотней.
Конечно, присутствует еще довольно обширная популяция чертенят, сородичей Жерарчика, но те вообще не нашего поля ягоды. Беженцы откуда-то извне. Может, с Луны. Может, из полости Земли. Или даже из преисподней, о коей Данте Алигьери наврал почти все, кою Даниил Андреев изрядно приукрасил, а сами чертенята не помнят вовсе. Просто не хотят вспоминать, хоть ты их причащай. Настоящие духи-аборигены бесконечно их за это презирают. Сильней они способны презирать разве что самих себя. И если уж накатит на которого раскаянье, то, считай, все, каюк. Сгинет, точно муха под «дихлофосом».
Сулейман наш как раз из таковских, совестливых, и давно бы уж зачах, но есть у него идефикс. Мысль, позволяющая жить среди людей. Когда-нибудь придет на смену человечеству другая цивилизация. Новая, страшная, еще более беспринципная и беспощадная. «Надеюсь, не скоро», – заметил я как-то раз, а он мне возразил: «О, не будь так беспечен. Возможно, случится это при твоей жизни. И тогда ты проклянешь матушку за то, что она не избавилась от плода в первый месяц беременности, как проклял свою предтечу я. Или не проклянешь – если сумеешь удовольствоваться ролью лакея. Опять же подобно мне». – «Позвольте, Сулейман-aгa, но кто же претендент на замещение должности восседающего на троне? – в запале съязвил я, оскорбившись намеком на предрасположенность к лакейству. – Не вижу достойных кандидатов. Разве что искусственный интеллект? Разумный компьютер, „
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Проходящий сквозь стены'
1 2 3 4 5 6 7
Интересно, у ламий бывает белая горячка?
Прикончив шампузо, Джулия со вкусом зевнул и сунул руку за корсет. Достал малюсенькую мобилу, потыкал в кнопочки, поднес к морде, сказал:
– Я. Угу. Как мы и полагали. Угу, в силе. Целую нежно.
Небрежно отшвырнув трубку, он полез в бар за новой бутылкой.
Пока он там орудовал, гремя стеклом, читая вслух этикетки и комментируя самому себе прочтенное, я смылся.
Оказавшись в своей кабинке, первым делом привел в порядок шланги, быстренько оделся и вывалился наружу.
Здрасьте! На меня изумленно таращился зверовидный кавалер рыжей щучки. Сколько же он тут торчит, хотелось бы знать?
– Пиво, – доверительным тоном нечаянного собутыльника сообщил я ему, застегивая штаны. – Выпьешь глоток, а течет потом, как из ломовой кобылы.
Взгляд громилы озарила радость понимания и восхищение животной мощью моего организма.
– Пойду, еще накачу, – насколько мог жизнерадостно, сказал я, моя руки. – А чего не накатить, место-то освободилось…
– Ты как будто осунулся, – сказала Лада.
– И взгляд какой-то диковатый, – добавила Леля.
– Осунешься тут. – Я набулькал себе в бокал тоника, выпил, с сожалением посмотрел на опустевшую бутылку. – Еле жив остался.
– Ей-богу.
– Чего ж такого опасного для жизни в этих итальянках?
Пришлось рассказать, как я в поисках туалета забрел непонятно куда, как меня там чуть не укусила «вот такая гадюка» и как я спасся бегством, когда рептилию отвлекли гиганты с уродливыми лицами.
– Они тебя заметили? – озабоченно спросила Леля.
– Кажется, нет.
– Это хорошо. И все равно, лучше тебе уйти отсюда. И поскорей. То место, где ты случайно (Леля ехидно усмехнулась) побывал, для посторонних закрыто. Оттого и ядовитые змеи ползают. Сторожат. Давай-ка вместе выйдем. Меньше подозрений.
– А как они определяют, кто свой, кто посторонний? – спросил я, подымаясь из-за столика и беря сестренок под ручки.
– Дрессура.
– Девочки, – сказал я, – зачем вы надо мной смеетесь? Не существует в природе способов дрессуры змей. Это вам не собачки.
– Так и бесов, между прочим, тоже в природе не существует. Вовсе. Их суеверные дикари выдумали. Согласен, Павлик?
Я хмыкнул.
– Лелька права, – подтвердила Лада. – Конечно, людей эти твари слушаться не станут, это верно. Но ведь есть и не люди.
Вот так. Похоже, о том, что в «Скарапее» заправляют ламии, известно всем, кроме меня. Сволочь Сулейман!
Выходя из клуба, я непроизвольно бросил взгляд на запястье. Но опасался я напрасно: внутреннее чувство времени не подвело. С момента прибытия в «Скарапею» действительно прошло почти два часа. Действительно – почти два! А мой, с позволения сказать, «напарник» Убеев все еще был тут и закатывал такое представление, что любо-дорого. Не зря его прозвали Железным Хромцом. Но я бы эпитетов еще добавил, одного железа в сложившейся ситуации явно не хватало. Ибо демонстрировались: стеклянный взгляд, оловянная стойкость, деревянная голова. Ну, и как необязательный довесок – толоконный лоб.
– А я тебе тысячный раз повторяю, сукину сыну, свинье чухонской, – надрывался Убеев, хроменьким, но драчливым петушком наскакивая на швейцара, – что мне внутрь надо! Чего тебе, гниде белобрысой, не ясно? Русского языка не знаешь, чур-рбан?
Викинг был недвижим, как скала, перекрывающая вход во фьорд. Смотрел исключительно поверх головы взбешенного калмыка и терпеливо переносил все его выкрутасы. Правда, лицо у него было интенсивного свекольного цвета, а губы заметно подрагивали. Два часа беспрерывной пытки Капитаном Глупость, изрыгающим агрессивный вздор, могут взбесить даже камень. Швейцар как заведенный повторял, что знание или незнание им языка к делу не относится и что «Скарапея» – это заведение закрытое, клуб. Вход в него только по клубным карточкам или специальным приглашениям. А он Убеева среди членов не помнит. Но если Убеев покажет приглашение, тогда само собой. Тогда «раати боога».
Железный Хромец наш от такой северной невозмутимости кипятился все пуще и клятвенно обещал устроить чухонской гниде новую Полтаву, если тот… и так далее. Однако верного нагана Убеев покамест не доставал.
Неподалеку лениво перекуривали скарапеевские секьюрити. Видимо, команды на окорот Убеева им покамест не поступало.
Тут же шумная стайка иностранцев, возбужденно переговариваясь, снимала колоритную сценку на видео. Аж двумя камерами. Разумеется, в кадр попала и наша троица. Я скорчил жуткую рожу и, грозя кулаком, рявкнул: «Империалисты хреновы! Мы вам покажем кузькину мать! Мы вас закопаем!» Сконфуженные такой выходкой девочки принялись недовольно дергать меня за рукава, а иностранцы счастливо заржали. Может, стоит потребовать с них гонорар?
Стоянка такси была буквально в двух шагах.
– Дальше я сам.
– Уверен?
– Да.
– Погоди. – Лада раскрыла сумочку, достала блокнот. Быстро начеркала серебристым карандашиком несколько строчек. – Это – наши координаты. Мало ли что, вдруг пригодятся. Да и вообще, заходи. Будем рады.
– Будем рады, – эхом повторила за ней Леля.
Я открыл заднюю дверцу подмигнувшей мне зеленым огоньком «Волги», послал девушкам на прощание воздушный поцелуй. Дверца захлопнулась, такси сразу двинулось с места. В салоне почему-то стояла жуткая темень. Резко пахло жасмином.
– Ну, шеф, у тебя ионизатор! – сказал я, шаря в поисках выключателя. – Прямь слеза из глаз. Что, бензин подтекает? Как бы не угореть. Мне к парку Маяковского.
– Хе, – сказал водила. Как-то нехорошо сказал.
– Что значит – «хе»?
– Это значит, – услышал я мурлычущий женский голос, – что сначала авто поедет туда, куда нужно даме.
В мою ногу впились железные пальцы. Из темноты выплыло узкое щучье лицо с блистающими глазами и перламутрово-алыми губами, обрамленное словно бы застывшими языками пламени. Запах жасмина усилился многократно. Меня обдало жаром.
После чего я был сожран.
Глава третья
АЛЕФ, БЕТ, ГИММЕЛЬ
Мудрый народ древние римляне. «Post coitum animal triste», – утверждали они. «После совокупления животное печально». Они были, конечно, правы. Я чувствовал себя животным. Изгвазданным по уши анималом. И был изрядно печален. Но все-таки человек – скотина особая.
С тонкой нервной организацией. Поэтому был я вдобавок на хорошем взводе. – Э! Чем это от тебя несет? – Сулейман брезгливо повел своим породистым шнобелем. – Ты где вообще был? Я ответил, где и чем – кратко и емко. Мне было уже все равно. Он крякнул, побагровел, но каким-то чудом сдержался. Сухо спросил: – А точнее? – Коньяк есть? – спросил я.
– Хохловский клопомор.
– Согласен, – сказал я. – Итак, сто пятьдесят клопомора и корку лимона.
– Не наглей, мальчик. Он сделал пасс мизинцем. Меня ухватило за шкирку и поволокло. Отпустило возле кофейного столика. Чувствуя спиной и особенно тем, что ниже спины, его бешеный взгляд, я наплескал полстакана бледно-желтого одесского «Борисфена», выхлебал в три глотка, заел подсохшим пересоленным сыром. Ну, пикант, блин. Андеграунд от гастрономии. – Керосин и мыло, – морщась, сообщил я и, как давеча, икнул.
– Другого не достоин, – презрительно ответствовал Сулейман. – Теперь говори.
– Там была ламия. Понимаете, эта тварь, с которой китайчонок базарил, была ламия!!
Разумеется, ни мой обличительный тон, как и прокурорская поза не оказали на него желаемого действия. Он равнодушно поинтересовался:
– Так что? Хочешь, чтобы я схватился за голову и закричал: «Аи беда, не может быть!»? Что-с? А? Да не мычи ты!
– А если хочу?
– А облезешь, – удовлетворенно сказал он. – Ну, хорошо. К твоему сведению: добрая… хотя какая еще доброта? Доброты-то там как раз в помине нет… короче говоря, минимум треть трансвеститов – люди-змеи. Ты разве не знал? А кто преимущественно работает на станциях переливания крови – это тебе тоже надо рассказать? А пожарные? Проводники в общих и плацкартных вагонах поездов дальнего следования? Механики на металлургических предприятиях?
Я ошалело хлопал глазами. Пожарные, проводники… ладно. Механики-то тут при чем? У меня отчим – главный механик на «Императрицынском алюминии». Обыкновенный вроде дядька. Да нет, точно обыкновенный. Трубку курит. Стихи пописывает. Вполне приличные, надо отметить, стихи. Да что там – великолепные! «Мой личный ангел в облаке промерзлом не отрывает взгляда от земли: считает он невыпавшие звезды – он караулит промахи мои…» «Поспешим, оставляя на ветхом причале саблезубый зазубренный фарт, якоря, абордажные крючья печалей и скандальные морды бомбард Стихи Евгения Журавлева.
…» А еще футбол любит, водку, матушку мою… хм. Матушку?.. Хм!
– Все, нету у меня больше времени заниматься просветительством среди олухов, – отрезал Сулейман, прерывая мои размышления. – Выкладывай. Начни с главного.
Главным я резонно посчитал диалог Джулии и Сю Линя. С него и начал.
Дословно. По ролям.
Феноменальная, бритвенной остроты память – это еще одна фишка, позволяющая мне работать частным детективом. Без нее я, при всей своей неординарности, мало чего стою. Невозможность проносить сквозь стены документы, видео– и аудиозаписи оставляет комбинатору, претендующему на роль классного шпиона, едва ли не единственный путь быть востребованным. Уметь впитывать информацию. Концентрируясь не на толковании или понимании увиденного и услышанного, а лишь на запоминании. Абсолютном. От и до. Без купюр. Без искажений. Развитию этой способности я обязан безусловно и исключительно Сулейману. Он бился со мной несколько месяцев, применяя собственную, мучительную для меня (кажется, для него самого тоже) методу, и достиг-таки потребного результата. В сущности, я – воплощенный Джонни-мнемоник из одноименного рассказа Гибсона.
Выслушав меня, – а я рассказал ему все, не скрывая даже своего контакта с Макошевыми отроковицами и рыжеволосой щучкой, – шеф пришел в ярость. Не произнеся ни слова, он схватил мундштук кальяна и с ожесточением к нему присосался. Минут пятнадцать слышались лишь хлюпающее побулькивание и хрипение в недрах экзотического курительного прибора да сдавленный полустон-полурык ифрита.
Потом он длинно сплюнул прямо на ковер и просипел:
– Ты хорошо разобрал, что узкоглазый сказал, подыхая? Повтори еще раз.
– Чо.
– «Чо» по-китайски – жопа! – взревел Сулейман, решивший, что я тупо его переспрашиваю, вместо того чтобы четко и быстро отвечать. Зазвенела упавшая коньячная бутылка. В горле у ифрита страшно клекотало. Я попятился. Шеф, заметив мой ужас, сделал рукой движение, будто ловил муху. «Борисфен» встал на место. Клекот утих до еле слышимого побулькивания. Задушевным, но реверберирующим от приглушаемой ярости голосом он проговорил: – Кончай тормозить, Паша. Какого хрена этот несчастный вякнул перед тем, как окончательно загнулся?
– Чо, – повторил я. И добавил, выстраивая фразу в нарочито казенном стиле: – Именно на это коротенькое слово истратил последние драгоценные запасы воздуха удушаемый Сю Линь.
Не знаю, можно ли было из столь ничтожной информации извлечь хоть что-нибудь полезное, но, видно, что-то нашлось. Сулейман погрозил мне кулаком и снова впился в кальян, ожесточенно морща лоб.
Минут через пять, когда слушать насморочное похрюкивание экзотического курительного приспособления стало окончательно невмоготу, я осторожно спросил:
– Это война?
Шеф посмотрел сквозь меня затуманенными, абсолютно слепыми глазами.
– Оборотни ночью охотятся. Как понимаешь, не в человечьем обличье. Господин Мяо узнает о гибели племянника только утром, а то и к вечеру. Впрочем, это абсолютно неважно, когда он узнает. Он хоть и зверь наполовину, но ведь не носорог какой-нибудь безмозглый, а лис. Значит, хитрец, умница, дипломат и понимает, что смерть одного человека – тем более человека! – чаще всего не стоит большой кровопролитной свары, в которой погибнут многие. Утверждать не могу, но надеюсь, что он сумеет пустить дело по бескровному пути. Зато если вперед проведают друзья китайчонка… Люди, понимаешь? Самые жестокие и безрассудные твари на свете. Вот тогда…
Злодейская роль человечества в судьбах мира – любимый конек Сулеймана. «Человечество! – восклицает он, вторя Ницше, – Была ли еще более гнусная карга среди всех старух? Нет, мы не любим человечества…» Разглагольствовать об императивной порочности «отродья обезьян» он способен не часами даже – сутками. Фактов, подтверждающих собственную правоту, он приводит кошмарное количество – и фактов, по-настоящему впечатляющих. Собственно, красочные и многословные описания ужасов геноцида, совершенного некогда людьми по отношению к нелюдям (в подавляющей массе бесплотным элементалям, чья жизнедеятельность основана на колебаниях тонких энергий, – одним словом, духам и демонам) и составляют львиную долю его рассказов. У него даже термин имеется: «Обуздание». Причем слово это имеет для него то же смысловое наполнение, что для индейцев – конкиста, африканцев – апартеид, евреев – холокост. Спорить с ним, опираясь на книжный опыт, бесполезно: опыт Сулеймана – личный.
Нечеловеческих цивилизаций (безусловно, уникальных, самобытных и блестящих) было в истории Земли – пропасть. Многие десятки. Причем существовали они параллельно и, хотя мелкие стычки случались, как без этого? – в основном мирно. Казалось, так будет всегда. Но сроку идиллии было отпущено всего-то сорок сороков благодатных веков. Начало Обуздания было неторопливым, затянутым и пришлось на седьмое тысячелетие до новой эры. Вероломное человечество, воспринимавшееся прежними хозяевами планеты примерно так же, как нами сейчас воспринимаются обезьяны (не человекообразные даже, а мартышки), то есть с улыбкой, и довольно приязненной, вместо ответной улыбки однажды ощерилось по-волчьи. После чего вдруг выяснилось, что бороться с расплодившимися приматами уже поздно. Более того – чревато. Люди – хитростью, обманом, лестью и тому подобными предосудительными способами – выведали тайну жизненной энергии всей этой своры демонических протокультур и принялись планомерно бедняжек уничтожать. Стравливать доверчивых и наивных духов друг с другом, заточать в бутылки под свинцовые печати, приковывать чарами к каменным и деревянным болванам или просто развеивать топорно составленными, но необоримо мощными заклятиями.
В пятом тысячелетии до новой эры случился первый пик Обуздания, в третьем – второй, он же последний. Спохватившееся и существенно к тому времени поредевшее бесовское население бросилось служить людям, осознав, что служение – единственно возможный способ существования. Отныне и во веки веков. Однако беда состояла в том, что служить неуравновешенным и непоследовательным в своих желаниях млекопитающим оказалось чертовски трудно. ЧЕРТОВСКИ. В результате к настоящему времени на планете почти не осталось тех, кто считался прежде царями (а вернее, князьками, раз уж были их десятки видов) природы. И главное, кто остался-то? Коллаборационисты, очеловечившиеся до полной потери самоуважения. Рабы, наподобие Сулеймана, появившиеся на свет в поздние времена, уже под человеческой пятой (он – мой раб! ну не демагог ли?). Да выродки-мутанты вроде ламий и оборотней.
Конечно, присутствует еще довольно обширная популяция чертенят, сородичей Жерарчика, но те вообще не нашего поля ягоды. Беженцы откуда-то извне. Может, с Луны. Может, из полости Земли. Или даже из преисподней, о коей Данте Алигьери наврал почти все, кою Даниил Андреев изрядно приукрасил, а сами чертенята не помнят вовсе. Просто не хотят вспоминать, хоть ты их причащай. Настоящие духи-аборигены бесконечно их за это презирают. Сильней они способны презирать разве что самих себя. И если уж накатит на которого раскаянье, то, считай, все, каюк. Сгинет, точно муха под «дихлофосом».
Сулейман наш как раз из таковских, совестливых, и давно бы уж зачах, но есть у него идефикс. Мысль, позволяющая жить среди людей. Когда-нибудь придет на смену человечеству другая цивилизация. Новая, страшная, еще более беспринципная и беспощадная. «Надеюсь, не скоро», – заметил я как-то раз, а он мне возразил: «О, не будь так беспечен. Возможно, случится это при твоей жизни. И тогда ты проклянешь матушку за то, что она не избавилась от плода в первый месяц беременности, как проклял свою предтечу я. Или не проклянешь – если сумеешь удовольствоваться ролью лакея. Опять же подобно мне». – «Позвольте, Сулейман-aгa, но кто же претендент на замещение должности восседающего на троне? – в запале съязвил я, оскорбившись намеком на предрасположенность к лакейству. – Не вижу достойных кандидатов. Разве что искусственный интеллект? Разумный компьютер, „
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Проходящий сквозь стены'
1 2 3 4 5 6 7