А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Если Якоби так укрепился в абсолютном, т. е. абстрактном пространстве,
времени, а также сознании, то прежде всего следует сказать, что он таким
образом обитает и удерживается в чем-то эмпирически ложном. Нет, т. е.
эмпирически не существует, такого пространства и времени, которые были бы
чем-то неограниченно пространственным и временным, которые не были бы в
своей непрерывности наполнены многообразно ограниченным наличным бытием и
изменением, так что эти границы и изменения нераздельно и неотделимо
принадлежат пространственности и временности. И точно так же сознание
наполнено определенными чувствами, представлениями, желаниями и т. д.; оно
существует нераздельно от какого бы то ни было особого содержания. -
Эмпирический переход и без того понятен сам собой; сознание может, правда,
сделать своим предметом и содержанием пустое пространство, пустое время и
само пустое сознание, или чистое бытие, но оно на этом не останавливается и
не только выходит, но вырывается из такой пустоты, устремляясь к лучшему, т.
е. к каким-то образом более конкретному содержанию, и, как бы плохо ни было
в остальном то или иное содержание, оно постольку лучше и истиннее; именно
такого рода содержание есть синтетическое содержание вообще, синтетическое в
более всеобщем смысле. Так, Пармениду приходится иметь дело с видимостью и
мнением - с противоположностью бытия и истины; так же Спинозе - с
атрибутами, модусами, протяжением, движением, рассудком, волей и т. д.
Синтез содержит и показывает неистинность указанных выше абстракций; в нем
они находятся в единстве со своим иным, следовательно, даны не как сами по
себе существующие, не как абсолютные, а всецело как относительные.
Но речь идет не о показывании эмпирической ничтожности пустого
пространства и т. д. Сознание может, конечно, путем абстрагирования
наполнить себя и таким неопределенным [содержанием ], и фиксированные
абстракции - это мысли о чистом пространстве, чистом времени, чистом
сознании, чистом бытии. Должна быть показана ничтожность мысли о чистом
пространстве и т. д., т. е. ничтожность чистого пространства самого по себе
и т. д., т. е. должно быть показано, что оно, как таковое, уже есть своя
противоположность, что в него самого уже проникла его противоположность, что
оно уже само по себе есть совершившийся выход (das Herausgegangensein) из
самого себя - определенность.
Но это происходит непосредственно в них же. Они, как подробно описывает
Якоби, суть результаты абстракции, ясно определены как неопределенное,
которое - если обратиться к его простейшей форме - есть бытие. Но именно эта
неопределенность и есть то, что составляет его определенность; ибо
неопределенность противоположна определенности; она, стало быть, как
противоположное, сама есть определенное, или отрицательное, и притом чистое,
совершенно абстрактное отрицательное. Эта-то неопределенность или
абстрактное отрицание, которое бытие имеет таким образом в самом себе, и
есть то, что высказывает и внешняя, и внутренняя рефлексия, приравнивая
бытие к ничто, объявляя его пустым порождением мысли, ничем. - Или можно это
выразить иначе: так как бытие есть то, что лишено определений, то оно не
(утвердительная) определенность, которая оно есть, не бытие, а ничто.
В чистой рефлексии начала, каковым в этой логике является бытие, как
таковое, переход еще скрыт. Так как бытие положено лишь как
непосредственное, то ничто выступает в нем наружу лишь непосредственно. Но
все последующие определения, как, например, наличное бытие, более конкретны;
в последнем уже положено то, что содержит и порождает противоречие указанных
выше абстракций, а потому и их переход. Напоминание о том, что бытие как
указанное простое, непосредственное есть результат полной абстракции и,
стало быть, уже потому абстрактная отрицательность, ничто, - это напоминание
оставлено за порогом науки, которая в своих пределах, особенно в разделе о
сущности, изобразит эту одностороннюю непосредственность как нечто
опосредствованное, где положено бытие как существование, а также основание -
то, что опосредствует это бытие.
С помощью этого напоминания можно представить или даже, как это называют,
объяснить и сделать постижимым переход бытия в ничто как нечто даже легкое и
тривиальное: бытие, сделанное [нами] началом науки, есть, разумеется, ничто,
ибо абстрагироваться можно от всего, а когда мы от всего абстрагировались,
остается ничто. Но, можно продолжить, тем самым начало [здесь] не нечто
утвердительное, не бытие, а как раз ничто, и ничто оказывается в таком
случае и концом; оно оказывается этим концом в такой же мере, как
непосредственное бытие, и даже в еще большей мере, чем последнее. Проще
всего дать такому резонерству полную волю и посмотреть, каковы результаты,
которыми оно кичится. То обстоятельство, что согласно этому ничто оказалось
бы результатом этого резонерства и что теперь следует начинать (как в
китайской философии) с ничто - ради этого не стоило бы и пальцем шевельнуть,
ибо раньше, чем мы шевельнули бы им, это ничто точно так же превратилось бы
в бытие (см. выше: В. Ничто). Но, далее, если бы предполагали такое
абстрагирование от всего, а ведь это все есть сущее, то следует отнестись к
нему более серьезно; результат абстрагирования от всего сущего - это прежде
всего абстрактное бытие, бытие вообще; так, в космологическом доказательстве
бытия Бога из случайного бытия мира (в этом доказательстве возвышаются над
таким бытием) бытие поднимается нами выше и приобретает определение
бесконечного бытия. Но, разумеется, можно абстрагироваться и от этого
чистого бытия, присоединить и бытие ко всему, от чего уже абстрагировались;
тогда остается ничто. Затем, если решить забыть мышление об этом ничто, т.
е. о его переходе в бытие, или если бы ничего не знали об этом, можно
продолжать в стиле этой возможности; а именно можно (слава Богу!)
абстрагироваться также и от этого ничто (сотворение мира и в самом деле есть
абстрагирование от ничто), и тогда остается не ничто, ибо как раз от него
абстрагируются, а снова приходят к бытию. - Эта возможность дает внешнюю
игру абстрагирования, причем само абстрагирование есть лишь одностороннее
действование отрицательного. Сама эта возможность состоит прежде всего о
том, что для нее бытие так же безразлично, как и ничто, и что в какой мере
каждое из них исчезает, в такой же мере и возникает; но столь же
безразлично, отправляться ли от действования ничто или от ничто;
действование ничто, т. е. одно лишь абстрагирование, есть нечто истинное не
больше и не меньше, чем чистое ничто.
Ту диалектику, в соответствии с которой Платон трактует в "Пармениде"
единое, также следует признать больше диалектической внешней рефлексии.
Бытие и единое суть оба элеатские формы, представляющие собой одно и то же.
Но их следует также отличать друг от друга. Такими и берет их Платон в
упомянутом диалоге. Удалив из единого разнообразные определения целого и
частей, бытия в себе и бытия в ином и т. д., определения фигуры, времени и
т. д., он приходит к выводу, что единому не присуще бытие, ибо бытие присуще
некоторому нечто не иначе, как в соответствии с одним из указанных способов
(р. 141, е, Vol. Ill, ed. Steph.). Затем Платон рассматривает положение:
единое есть; и у него можно проследить, каким образом, согласно этому
положению, совершается переход к небытию единого: это происходит путем
сравнения обоих определений предположенного положения: единое есть. В этом
положении содержится единое и бытие, и "единое есть" содержит нечто большее,
чем если бы мы сказали лишь: "единое". В том, что они различны, раскрывается
содержащийся в положении момент отрицания. Ясно, что этот путь имеет некое
предположение и есть некоторая внешняя рефлексия.

Так же как единое приведено здесь в связь с бытием, так и бытие, которое
должно быть фиксировано абстрактно, особо, самым простым образом, не
пускаясь в мышление, раскрывается в связи, содержащей противоположное тому,
чтб должно утверждаться. Бытие, взятое так, как оно есть непосредственно,
принадлежит некоторому субъекту, есть нечто высказанное, обладает вообще
некоторым эмпирическим наличным бытием и потому стоит на почве предельного и
отрицательного. В каких бы терминах или оборотах ни выражал себя рассудок,
когда он отвергает единство бытия и ничто и ссылается на то, чтб, дескать,
непосредственно наличествует, он как раз в этом опыте не найдет ничего
другого, кроме определенного бытия, бытия с некоторым пределом или
отрицанием, - не найдет ничего другого, кроме того единства, которого не
признает. Утверждение о непосредственном бытии сводится таким образом к
[утверждению] о некотором эмпирическом существовании, от раскрытия которого
оно не может отказаться, так как оно ведь желает держаться именно
непосредственности, существующей вне мышления.
Точно так же обстоит дело и с ничто, только противоположным образом, и
эта рефлексия известна и довольно часто применялась к нему. Ничто, взятое в
своей непосредственности, оказывается сущим, ибо по своей природе оно то же
самое, что и бытие. Мы мыслим ничто, представляем его себе, говорим о нем;
стало быть, оно есть; ничто имеет свое бытие в мышлении, представлении, речи
и т. д. Но, кроме того, это бытие также и отлично от него; поэтому, хотя и
говорят, что ничто есть в мышлении, представлении, но это означает, что не
оно есть, не
ему, как таковому, присуще бытие, а лишь мышление или представление есть
это бытие. При таком различении нельзя также отрицать, что ничто находится в
соотношении с некоторым бытием; но в этом соотношении, хотя оно и содержит
также различие, имеется единство с бытием. Как бы ни высказывались о ничто
или показывали его, оно оказывается связанным или, если угодно,
соприкасающимся с некоторым бытием, оказывается неотделимым от некоторого
бытия, а именно находящимся в некотором наличном бытии.
Однако при таком показывании ничто в некотором наличном бытии обычно все
еще предстает следующее отличие его от бытия:
наличное бытие ничто (des Nichts) вовсе-де не присуще ему самому, оно,
само по себе взятое, не имеет в себе бытия, оно не есть бытие, как таковое;
ничто есть-де лишь отсутствие бытия; так, тьма - это лишь отсутствие света,
холод - отсутствие тепла и т. д. Тьма имеет-де значение лишь в отношении к
глазу, во внешнем сравнении с положительным, со светом, и точно так же холод
есть нечто лишь в нашем ощущении; свет же, тепло, как и бытие, суть сами по
себе объективное, реальное, действенное, обладают совершенно другим
качеством и достоинством, чем указанные отрицательные [моменты ], чем ничто.
Часто приводят как очень важное соображение и значительное знание
утверждение, что тьма есть лишь отсутствие света, холод - лишь отсутствие
тепла. Относительно этого остроумного соображения можно, оставаясь в этой
области эмпирических предметов, с эмпирической точки зрения заметить, что в
самом деле тьма оказывается действенным в свете, обусловливая то, что свет
становится цветом42 и лишь благодаря этому сообщая ему зримость, ибо, как мы
сказали раньше, в чистом свете так же ничего не видно, как и в чистой тьме.
А зримость есть такая действенность в глазу, в которой указанное
отрицательное принимает такое же участие, как и свет, считающийся реальным,
положительным; и точно так же холод дает себя достаточно почувствовать воде,
нашему ощущению и т. д., и если мы ему отказываем в так называемой
объективной реальности, то от этого в нем ничего не убывает. Но, далее,
достойно порицания то, что здесь, как и выше, говорят о чем-то
отрицательном, обладающем определенным содержанием, идут дальше самого
ничто, по сравнению с которым у бытия не больше и не меньше пустой
абстрактности. - Однако следует тотчас же брать холод, тьму и тому подобные
определенные отрицания сами по себе и посмотреть, что этим положено в
отношении их всеобщего определения, с которым мы теперь имеем дело. Они
должны быть не ничто вообще, а ничто света, тепла и т. д., ничто чего-то
определенного, какого-то содержания; они, таким образом, если можно так
выразиться, определенные, содержательные ничто. Но определенность, как мы
это еще увидим дальше, сама есть отрицание; таким образом, они отрицательные
ничто; но отрицательное ничто есть нечто утвердительное. Превращение ничто
через его определенность (которая раньше представала как некое наличное
бытие в субъекте или в чем бы то ни было другом) в некоторое утвердительное
представляется сознанию, застревающему в рассудочной абстракции, как верх
парадоксальности; как ни прост взгляд, что отрицание отрицания есть
положительное, он, быть может, именно из-за самой этой его простоты
представляется чем-то тривиальным, с которым гордому рассудку нет поэтому
надобности считаться, хотя это имеет свое основание, - а между тем оно не
только имеет свое основание, но благодаря всеобщности таких определений
обладает бесконечным распространением и всеобщим применением, так что все же
следовало бы с ним считаться.
Относительно определения перехода бытия и ничто друг в друга можно еще
заметить, что этот переход следует постигать, не прибегая к дальнейшим
определениям рефлексии. Он непосредствен и всецело абстрактен из-за
абстрактности переходящих моментов, т. е. вследствие того, что в этих
моментах еще не положена определенность другого, посредством чего они
переходили бы друг в друга; ничто еще не положено в бытии, хотя бытие есть
по своему существу ничто, и наоборот. Поэтому недопустимо применять здесь
дальнейшие определенные опосредствования и понимать бытие и ничто
находящимися в каком-то отношении, - этот переход еще не отношение.
Недозволительно, стало быть, говорить: ничто - основание бытия или бытие -
основание ничто; ничто - причина бытия и т. д.; или сказать: переход в ничто
возможен лишь при условии, что нечто есть, или: переход в бытие возможен
лишь при условии, что есть небытие. Род соотношения не может получить
дальнейшее определение, если бы не были в то же время далее определены
соотносящиеся стороны. Связь основания и следствия и т. д. имеет своими
сторонами, которые она связывает, уже не просто бытие и просто ничто, а
непременно такое бытие, которое есть основание, и нечто такое, что, хотя и
есть лишь нечто положенное, несамостоятельное, однако не есть абстрактное
ничто.
Примечание 4
[Непостижимость начала]
Из предшествующего ясно видно, как обстоит дело с диалектикой, отрицающей
начало мира и [возможность] его гибели, с диалектикой, которая должна была
доказать вечность материи, т. е. с диалектикой, отрицающей становление,
возникновение или прохождение вообще. - Кантовскую антиномию конечности или
бесконечности мира в пространстве и времени мы подробнее рассмотрим ниже,
когда будем рассматривать понятие количественной бесконечности. - Указанная
простая, тривиальная диалектика основана на отстаивании противоположности
между бытием и ничто. Невозможность начала мира или чего бы то ни было
доказывается следующим образом.
Нет ничего такого, что могло бы иметь начало, ни поскольку нечто есть, ни
поскольку его нет; в самом деле, поскольку оно есть, оно уже не начинается,
а поскольку его нет, оно также не начинается. - Если бы мир или нечто имели
начало, то он имел бы начало в ничто, но в ничто нет начала или, иначе
говоря, ничто не есть начало, ведь начало заключает в себе некое бытие, а
ничто не содержит никакого бытия. Ничто - это только ничто. В основании,
причине и т. д. - если так определяют ничто, - содержится некое утверждение,
бытие. На этом же основании нечто не может и прекратиться. Ибо в таком
случае бытие должно было бы содержать ничто, но бытие - это только бытие, а
не своя противоположность.
Ясно, что против становления или начала и прекращения, против этого
единства бытия и ничто здесь не приводится никакого доказательства, а его
лишь ассерторически отрицают и приписывают истинность бытию и ничто в их
отдельности друг от друга. - Однако эта диалектика по крайней мере
последовательнее рефлектирующего представления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19