Опасаясь потерять свою комету, как потерял ее сателлита, профессор просил оставить его в покое. Так и поступили.
Капитан Сервадак и граф Тимашев, хоть и сильно охладевшие друг к другу, не выказывали своих тайных чувств и при обсуждении вопроса руководствовались лишь общими интересами.
Капитан Сервадак взял слово первым:
— Господа, сегодня у нас десятое ноября. Если вычисления моего бывшего профессора правильны, — а они должны быть таковыми, — то ровно через пятьдесят один день произойдет новая встреча кометы с Землей. Как вы думаете, должны ли мы принять заранее какие-нибудь меры предосторожности?
— Несомненно, капитан, — отвечал граф Тимашев, — но разве в наших силах принять эти меры и разве судьба наша не в руках провидения?
— Провидение не запрещает людям помогать самим себе, граф, — возразил капитан Сервадак. — Совсем напротив.
— Есть ли у вас какой-либо план действий, капитан Сервадак?
— По правде сказать, никакого.
— Да не может быть, — вмешался Бен-Зуф, — неужели такие ученые господа, как вы, не в обиду вам будь сказано, не сумеют повернуть эту чертову комету туда, куда им заблагорассудится?
— Во-первых, мы не ученые, Бен-Зуф, — отвечал капитан Сервадак, — а если бы и были учеными, то ничего не могли бы поделать. Сам видишь, разве Пальмирен Розет, настоящий ученый…
— Грубиян он, вот кто! — вставил Бен-Зуф.
— Хоть бы и так, все же он настоящий ученый, — а разве он мог помешать своей комете вернуться на Землю!
— Тогда на кой черт нужна наука?
— Чаще всего на то, чтобы понять, как мало мы еще знаем! — отвечал граф Тимашев.
— Господа, — выступил лейтенант Прокофьев, — не подлежит сомнению, что встреча с Землей угрожает нам многими опасностями. Если хотите, я их перечислю, и мы посмотрим, можно ли с ними бороться или по крайней мере избежать их гибельных последствий.
— Говори, Прокофьев! — приказал граф Тимашев.
Все они так спокойно рассуждали о грозящей катастрофе, что можно было подумать, будто она их нисколько не касалась.
— Господа, — продолжал лейтенант Прокофьев, — надо прежде всего уяснить себе, каким образом может произойти новая встреча кометы с земным шаром. Дальше мы увидим, чего можно опасаться и на что надеяться в каждом отдельном случае.
— Как нельзя более логично, — заметил капитан Сервадак, — не забудьте только, что оба светила несутся навстречу друг другу и что в момент столкновения их скорость достигнет девяноста тысяч лье в час.
— Прямо-таки два курьерских поезда! — позволил себе добавить Бен-Зуф.
— Разберем же, как может произойти столкновение, — продолжал лейтенант Прокофьев. — Удар будет либо боковой, либо лобовой. В первом случае Галлия может лишь слегка задеть Землю, как в первый раз, отколов от нее часть поверхности, и снова унестись в пространство. Но при этом ее орбита, вероятно, изменится, и, если мы останемся в живых, у нас будет мало надежды вновь увидеть наших ближних.
— Это пришлось бы по вкусу Пальмирену Розету, но вовсе не нам, — заметил рассудительный Бен-Зуф.
— Оставим в стороне эту гипотезу, — возразил граф Тимашев. — Мы достаточно изучили на опыте ее преимущества и недостатки. Обсудим прямое столкновение, иначе говоря тот случай, когда Галлия, ударившись о Землю, останется там навсегда.
— Точно бородавка на роже, — вставил Бен-Зуф.
— Помолчи, Бен-Зуф, — сказал Гектор Сервадак.
— Слушаю, господин капитан.
— Посмотрим, — продолжал лейтенант Прокофьев, — каковы будут последствия прямого столкновения. Прежде всего надо принять во внимание, что поскольку масса Земли значительно превосходит массу Галлии, то скорость земного шара при встрече не изменится и он унесет комету с собой.
— Принято во внимание, — сказал капитан Сервадак.
— Итак, господа, в случае прямого столкновения Галлия ударится о Землю либо той частью своей поверхности, которую занимаем мы, либо противоположной стороной, либо одним из своих полюсов. Причем во всех этих случаях у живых существ, ее населяющих, не будет никакой возможности спастись.
— Объяснитесь точнее, лейтенант, — попросил капитан Сервадак.
— Если в момент столкновения удар придется в то место экватора, где мы находимся, мы будем раздавлены.
— Ясно как день! — заметил Бен-Зуф.
— Если мы окажемся на противоположной стороне, то опять-таки будем раздавлены, ибо внезапная остановка равносильна толчку, — мало того, мы еще неизбежно задохнемся. В самом деле, галлийская атмосфера сольется с атмосферой земной, и на вершине горы высотою в сто лье, которую образует Галлия на земной поверхности, нам нечем будет дышать.
— А если Галлия ударится о Землю одним из своих полюсов? — спросил граф Тимашев.
— В этом случае, — ответил лейтенант Прокофьев, — нас подбросит вверх со страшной силой и при падении мы разобьемся насмерть.
— Превосходно! — отозвался Бен-Зуф.
— Вдобавок, если допустить невероятный случай, а именно, что ни одна из этих гипотез не осуществится, мы все равно неминуемо сгорим.
— Сгорим? — удивился Гектор Сервадак.
— Да, потому что, когда Галлия наткнется на препятствие, ее скорость мгновенно обратится в теплоту и вся комета или ее часть тут же вспыхнет от страшного жара в несколько тысяч градусов.
Все, что говорил лейтенант Прокофьев, было совершенно справедливо. Его слушатели внимательно смотрели на него, следя без особого удивления за развитием этих различных гипотез.
— Однако, господин Прокофьев, — вмешался Бен-Зуф, — один только вопрос: что, если Галлия шлепнется в море?
— Как ни глубоки Атлантический и Тихий океаны, — возразил лейтенант Прокофьев, — а их глубина не превышает нескольких лье, — слой воды все же недостаточен, чтобы смягчить удар. Итак, все описанные мною последствия одинаково гибельны.
— Да мы еще утопимся впридачу! — добавил Бен-Зуф.
— Итак, господа, — заключил капитан Сервадак, — «мы разобьемся, утонем, будем раздавлены, задохнемся или изжаримся; вот какая судьба нас ожидает при любых обстоятельствах, каким бы образом ни произошла встреча.
— Совершенно верно, капитан Сервадак, — без колебания ответил лейтенант Прокофьев.
— Ну что ж, — заявил Бен-Зуф, — раз такое дело, я вижу только один выход.
— Какой же? — спросил Гектор Сервадак.
— Покинуть Галлию еще до столкновения.
— Но как, каким способом?
— О, способ самый простой! — невозмутимо ответил Бен-Зуф. — Его вовсе нету.
— Быть может, однако… — проговорил лейтенант Прокофьев.
Все взоры устремились на лейтенанта, который, обхватив голову руками, обдумывал какой-то смелый план.
— Быть может, — повторил он, — каким бы фантастическим ни показался вам мой план, его все же следует осуществить.
— Говори, Прокофьев, — ободрил его граф Тимашев.
Лейтенант, погрузившись в размышления, помолчал еще несколько минут. Потом заговорил.
— Бен-Зуф, — заявил он, — указывал единственный выход, который нам остается: покинуть Галлию до столкновения.
— Разве это возможно? — спросил граф Тимашев.
— Да… может быть… да!
— Но как же?
— На воздушном шаре!..
— На воздушном шаре! — воскликнул капитан Сервадак. — Но он же отчаянно устарел, ваш воздушный шар! Даже в романах о нем уже не принято упоминать.
— Прошу выслушать меня, господа, — продолжал лейтенант Прокофьев, слегка нахмурив брови. — Точно зная время встречи с Землей, мы можем за час раньше подняться в воздух. Как и сама комета, атмосфера Галлии наделена определенной скоростью движения, и наш шар, попав в нее, приобретет ту же скорость. Но еще до столкновения обе атмосферы могут слиться, и вполне вероятно, что воздушный шар без помех перелетит из одной атмосферы в другую и, избежав толчка, продержится в воздухе, пока будет длиться катаклизм.
— Молодец Прокофьев, — сказал граф Тимашев, — мы все поняли и сделаем то, что ты сказал!
— Из ста шансов девяносто девять против нас! — продолжал лейтенант Прокофьев.
— Девяносто девять?
— По меньшей мере, ибо, как только поступательное движение шара прекратится, он непременно сгорит.
— И он тоже? — воскликнул Бен-Зуф.
— И он тоже вместе с кометой, — ответил Прокофьев. — Если только при слиянии двух атмосфер… Сам не знаю… затрудняюсь сказать… но мне кажется, будет лучше, если к моменту столкновения мы уже покинем поверхность Галлии.
— Да, да! — сказал капитан Сервадак. — Будь у нас один только шанс из ста тысяч, мы должны рискнуть!
— Но у нас нет водорода, чтобы надуть воздушный шар… — заметил граф Тимашев.
— Его заменит нагретый воздух, — возразил Прокофьев, — ведь нам нужно продержаться в воздухе не более часу.
— Отлично, — подхватил капитан Сервадак, — воздушный шар монгольфьер… это проще и легче соорудить… А оболочка?
— Мы выкроим ее из парусов «Добрыни», они сшиты из прочной и легкой парусины.
— Хорошо сказано, Прокофьев, — похвалил его граф Тимашев. — Право же, у тебя на все готов ответ.
— Ура! Браво! — крикнул в заключение Бен-Зуф.
Действительно, лейтенант Прокофьев предложил чрезвычайно смелый план. Однако, так как колонистам все равно грозила гибель, надо было идти на риск. Для этого следовало точно установить не только час, но, если возможно, минуту и даже секунду, в которую произойдет столкновение.
Капитан Сервадак вызвался как можно осторожнее и деликатнее выведать это у Пальмирена Розета. Итак, в тот же день под руководством лейтенанта колонисты приступили к изготовлению монгольфьера, и довольно большого, ибо он должен был поднять всех обитателей Теплой Земли, то есть двадцать три человека — об англичанах с Гибралтара и Сеуты больше не приходилось заботиться.
Стремясь увеличить шансы на спасение при встрече с Землей, лейтенант Прокофьев хотел подольше продержаться в воздухе. Возможно также, что аэронавтам придется искать удобную площадку для спуска, и надо постараться, чтобы в нужную минуту шар не отказался им служить. Вот почему лейтенант Прокофьев принял решение захватить с собой некоторый запас топлива — сухой травы и соломы, чтобы нагревать воздух, наполняющий монгольфьер. Так поступали в прежнее время первые воздухоплаватели.
Паруса «Добрыни», сложенные в Улье Нины, были сделаны из чрезвычайно плотной парусины; покрыв ее лаком, нетрудно было добиться, чтобы ткань стала еще более непроницаемой для воздуха. Все нужные материалы имелись среди товаров тартаны и, значит, в распоряжении лейтенанта. Кроме того, лейтенант Прокофьев тщательно разметил, как надо кроить паруса. Все, не исключая и крошки Нины, принялись за шитье полотнищ. Опытные в этом ремесле русские матросы научили испанцев, как взяться за дело, и работа в новой швейной мастерской дружно закипела.
Оговоримся: работали все, за исключением ростовщика, об отсутствии которого никто не жалел, и Пальмирена Розета, не желавшего и слышать о сооружении какого-то монгольфьера!
Целый месяц прошел в напряженном труде. А капитан Сервадак все еще не улучил минуты задать своему бывшему профессору вопрос о предстоящей встрече двух светил. Пальмирен Розет был неприступен. Его не видели по целым дням. С тех пор как температура стала довольно сносной, он перебрался в свою обсерваторию, уединился там и никого к себе не допускал. Он грубо пресек первую же попытку капитана Сервадака затронуть этот вопрос. Более чем когда-либо раздосадованный возвращением на Землю, он нисколько не интересовался грозящими опасностями и не желал ничего делать для общего спасения.
Однако необходимо было знать с величайшей точностью, в какой именно момент столкнутся оба светила, летящие со скоростью двадцати семи лье в секунду.
Капитану Сервадаку пришлось вооружиться терпением, и он им вооружился.
Тем временем Галлия продолжала неуклонно приближаться к Солнцу. Диск земного шара заметно увеличивался на глазах у галлийцев. За ноябрь месяц комета пролетела пятьдесят девять миллионов лье и 1 декабря находилась всего лишь в семидесяти восьми миллионах лье от Солнца.
Температура значительно повысилась, началась оттепель, лед тронулся. Великолепную картину представляло море, где трескались и дробились ледяные глыбы. Слышался величественный «голос льдов», о котором говорят китоловы. По склонам вулкана и береговых скал струились змейками первые ручейки. С каждым днем появлялись все новые потоки и водопады. Снег на вершине вулкана подтаивал со всех сторон.
В то же время на горизонте стали сгущаться водяные пары. Мало-помалу образовались облака, быстро гонимые ветром, который ни разу не дул в течение всей долгой галлийской зимы. В ближайшем будущем следовало ожидать гроз или бурь, но никого это не пугало; в эти дни вместе с теплом и светом на поверхность кометы возвращалась жизнь.
Между тем тут произошли два давно ожидаемых события, повлекшие за собой гибель галлийского морского флота.
К началу ледохода шкуна и тартана все еще возвышались на сто футов над уровнем моря. Их огромный пьедестал, оседая и подтаивая, все более накренялся. Теплая весенняя вода подтачивала его основание, как это случается с айсбергами в арктических морях, и вся громада грозила вскоре обрушиться. Спасти оба судна было немыслимо, и заменить их мог только воздушный шар.
Крушение произошло в ночь с 12 на 13 декабря. Вследствие потери равновесия вся ледяная глыба опрокинулась. От «Ганзы» и «Добрыни», разбившихся о прибрежные рифы, остались одни обломки.
Это несчастье, которого колонисты ожидали, но не в силах были предотвратить, произвело на них тягостное впечатление. Им казалось, что они потеряли что-то родное, связанное с далекой Землей.
Невозможно передать всех жалоб и причитаний Исаака Хаккабута при внезапном крушении его тартаны, всех проклятий, которыми он осыпал «нечестивое племя». Он обвинял во всем капитана Сервадака и его помощников. Ведь если бы его не принудили отвести «Ганзу» в бухту Теплой Земли, если бы оставили судно в гавани острова Гурби, ничего бы не случилось! Они сделали это против его воли, они ответственны за его разорение, и уж он сумеет, вернувшись на Землю, притянуть к суду тех, кто причинил ему такие убытки.
— Заткните глотку, почтенный Исаак, а не то я закую вас в кандалы! — воскликнул капитан Сервадак.
Исаак Хаккабут замолк и забился в свою нору.
Четырнадцатого декабря монгольфьер был закончен. Тщательно сшитая и покрытая лаком оболочка шара оказалась необычайно прочной. Сетку сплели из тонких снастей «Добрыни». Гондола, сооруженная из ивовых переборок, взятых из трюма «Ганзы», была достаточно велика, чтобы вместить двадцать три пассажира. В сущности дело шло лишь о кратковременном полете, — надо было успеть проскользнуть вместе с атмосферой Галлии в земную атмосферу. Тут уж нечего было думать об удобствах.
Итак, галлийцам оставалось только разрешить вопрос о часе, минуте и секунде столкновения, вопрос, на который сварливый упрямец Пальмирен Розет все еще не давал ответа.
К тому времени Галлия вновь пересекла орбиту Марса, находившегося от нее приблизительно на расстоянии пятидесяти шести миллионов лье. Значит, теперь уже нечего было опасаться.
Между тем именно тогда, в ночь на 15 декабря, галлийцы подумали было, что пришел их последний час. Началось что-то вроде «землетрясения». Вулкан зашатался, словно от сильного подземного толчка. Капитану Сервадаку и его спутникам показалось, будто комета раскалывается, и они поспешно покинули колеблющийся вулканический массив.
В то же время из обсерватории донеслись пронзительные крики, и на берег выбежал злополучный профессор, неся в руках обломки своей астрономической трубы.
Но сочувствовать ему было некогда. В эту же мрачную ночь на небе Галлии появился какой-то новый сателлит.
То был осколок самой кометы!
Под действием внутренних сил Галлия раскололась надвое. Огромный кусок, отделившись от нее, умчался в пространство, унося с собой англичан с Сеуты и Гибралтара!
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
из которой мы узнаем, что галлийцы готовятся обозревать свой астероид с птичьего полета
Каковы могли быть последствия этого важного события для самой Галлии? Капитан Сервадак и его товарищи еще не решались ответить на этот вопрос.
Вскоре над горизонтом показалось Солнце, и взошло оно гораздо быстрее, чем раньше. Причиной этого было раздвоение кометы. В самом деле, если Галлия и продолжала вращаться вокруг своей оси в том же направлении, то есть с востока на запад, то период ее обращения уменьшился наполовину. Промежуток между двумя восходами Солнца сократился до шести часов вместо двенадцати. Через три часа после своего появления лучезарное светило уже закатывалось за противоположной линией горизонта.
— Что за черт! — воскликнул капитан Сервадак. — Ведь это увеличит наш год до двух тысяч восьмисот дней!
— На такой календарь и святых не напасешься! — прибавил Бен-Зуф.
И действительно, пожелай Пальмирен Розет приспособить свой календарь к новым галлийским суткам, ему пришлось бы включить туда не только 238 июня, но и 325 декабря!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Капитан Сервадак и граф Тимашев, хоть и сильно охладевшие друг к другу, не выказывали своих тайных чувств и при обсуждении вопроса руководствовались лишь общими интересами.
Капитан Сервадак взял слово первым:
— Господа, сегодня у нас десятое ноября. Если вычисления моего бывшего профессора правильны, — а они должны быть таковыми, — то ровно через пятьдесят один день произойдет новая встреча кометы с Землей. Как вы думаете, должны ли мы принять заранее какие-нибудь меры предосторожности?
— Несомненно, капитан, — отвечал граф Тимашев, — но разве в наших силах принять эти меры и разве судьба наша не в руках провидения?
— Провидение не запрещает людям помогать самим себе, граф, — возразил капитан Сервадак. — Совсем напротив.
— Есть ли у вас какой-либо план действий, капитан Сервадак?
— По правде сказать, никакого.
— Да не может быть, — вмешался Бен-Зуф, — неужели такие ученые господа, как вы, не в обиду вам будь сказано, не сумеют повернуть эту чертову комету туда, куда им заблагорассудится?
— Во-первых, мы не ученые, Бен-Зуф, — отвечал капитан Сервадак, — а если бы и были учеными, то ничего не могли бы поделать. Сам видишь, разве Пальмирен Розет, настоящий ученый…
— Грубиян он, вот кто! — вставил Бен-Зуф.
— Хоть бы и так, все же он настоящий ученый, — а разве он мог помешать своей комете вернуться на Землю!
— Тогда на кой черт нужна наука?
— Чаще всего на то, чтобы понять, как мало мы еще знаем! — отвечал граф Тимашев.
— Господа, — выступил лейтенант Прокофьев, — не подлежит сомнению, что встреча с Землей угрожает нам многими опасностями. Если хотите, я их перечислю, и мы посмотрим, можно ли с ними бороться или по крайней мере избежать их гибельных последствий.
— Говори, Прокофьев! — приказал граф Тимашев.
Все они так спокойно рассуждали о грозящей катастрофе, что можно было подумать, будто она их нисколько не касалась.
— Господа, — продолжал лейтенант Прокофьев, — надо прежде всего уяснить себе, каким образом может произойти новая встреча кометы с земным шаром. Дальше мы увидим, чего можно опасаться и на что надеяться в каждом отдельном случае.
— Как нельзя более логично, — заметил капитан Сервадак, — не забудьте только, что оба светила несутся навстречу друг другу и что в момент столкновения их скорость достигнет девяноста тысяч лье в час.
— Прямо-таки два курьерских поезда! — позволил себе добавить Бен-Зуф.
— Разберем же, как может произойти столкновение, — продолжал лейтенант Прокофьев. — Удар будет либо боковой, либо лобовой. В первом случае Галлия может лишь слегка задеть Землю, как в первый раз, отколов от нее часть поверхности, и снова унестись в пространство. Но при этом ее орбита, вероятно, изменится, и, если мы останемся в живых, у нас будет мало надежды вновь увидеть наших ближних.
— Это пришлось бы по вкусу Пальмирену Розету, но вовсе не нам, — заметил рассудительный Бен-Зуф.
— Оставим в стороне эту гипотезу, — возразил граф Тимашев. — Мы достаточно изучили на опыте ее преимущества и недостатки. Обсудим прямое столкновение, иначе говоря тот случай, когда Галлия, ударившись о Землю, останется там навсегда.
— Точно бородавка на роже, — вставил Бен-Зуф.
— Помолчи, Бен-Зуф, — сказал Гектор Сервадак.
— Слушаю, господин капитан.
— Посмотрим, — продолжал лейтенант Прокофьев, — каковы будут последствия прямого столкновения. Прежде всего надо принять во внимание, что поскольку масса Земли значительно превосходит массу Галлии, то скорость земного шара при встрече не изменится и он унесет комету с собой.
— Принято во внимание, — сказал капитан Сервадак.
— Итак, господа, в случае прямого столкновения Галлия ударится о Землю либо той частью своей поверхности, которую занимаем мы, либо противоположной стороной, либо одним из своих полюсов. Причем во всех этих случаях у живых существ, ее населяющих, не будет никакой возможности спастись.
— Объяснитесь точнее, лейтенант, — попросил капитан Сервадак.
— Если в момент столкновения удар придется в то место экватора, где мы находимся, мы будем раздавлены.
— Ясно как день! — заметил Бен-Зуф.
— Если мы окажемся на противоположной стороне, то опять-таки будем раздавлены, ибо внезапная остановка равносильна толчку, — мало того, мы еще неизбежно задохнемся. В самом деле, галлийская атмосфера сольется с атмосферой земной, и на вершине горы высотою в сто лье, которую образует Галлия на земной поверхности, нам нечем будет дышать.
— А если Галлия ударится о Землю одним из своих полюсов? — спросил граф Тимашев.
— В этом случае, — ответил лейтенант Прокофьев, — нас подбросит вверх со страшной силой и при падении мы разобьемся насмерть.
— Превосходно! — отозвался Бен-Зуф.
— Вдобавок, если допустить невероятный случай, а именно, что ни одна из этих гипотез не осуществится, мы все равно неминуемо сгорим.
— Сгорим? — удивился Гектор Сервадак.
— Да, потому что, когда Галлия наткнется на препятствие, ее скорость мгновенно обратится в теплоту и вся комета или ее часть тут же вспыхнет от страшного жара в несколько тысяч градусов.
Все, что говорил лейтенант Прокофьев, было совершенно справедливо. Его слушатели внимательно смотрели на него, следя без особого удивления за развитием этих различных гипотез.
— Однако, господин Прокофьев, — вмешался Бен-Зуф, — один только вопрос: что, если Галлия шлепнется в море?
— Как ни глубоки Атлантический и Тихий океаны, — возразил лейтенант Прокофьев, — а их глубина не превышает нескольких лье, — слой воды все же недостаточен, чтобы смягчить удар. Итак, все описанные мною последствия одинаково гибельны.
— Да мы еще утопимся впридачу! — добавил Бен-Зуф.
— Итак, господа, — заключил капитан Сервадак, — «мы разобьемся, утонем, будем раздавлены, задохнемся или изжаримся; вот какая судьба нас ожидает при любых обстоятельствах, каким бы образом ни произошла встреча.
— Совершенно верно, капитан Сервадак, — без колебания ответил лейтенант Прокофьев.
— Ну что ж, — заявил Бен-Зуф, — раз такое дело, я вижу только один выход.
— Какой же? — спросил Гектор Сервадак.
— Покинуть Галлию еще до столкновения.
— Но как, каким способом?
— О, способ самый простой! — невозмутимо ответил Бен-Зуф. — Его вовсе нету.
— Быть может, однако… — проговорил лейтенант Прокофьев.
Все взоры устремились на лейтенанта, который, обхватив голову руками, обдумывал какой-то смелый план.
— Быть может, — повторил он, — каким бы фантастическим ни показался вам мой план, его все же следует осуществить.
— Говори, Прокофьев, — ободрил его граф Тимашев.
Лейтенант, погрузившись в размышления, помолчал еще несколько минут. Потом заговорил.
— Бен-Зуф, — заявил он, — указывал единственный выход, который нам остается: покинуть Галлию до столкновения.
— Разве это возможно? — спросил граф Тимашев.
— Да… может быть… да!
— Но как же?
— На воздушном шаре!..
— На воздушном шаре! — воскликнул капитан Сервадак. — Но он же отчаянно устарел, ваш воздушный шар! Даже в романах о нем уже не принято упоминать.
— Прошу выслушать меня, господа, — продолжал лейтенант Прокофьев, слегка нахмурив брови. — Точно зная время встречи с Землей, мы можем за час раньше подняться в воздух. Как и сама комета, атмосфера Галлии наделена определенной скоростью движения, и наш шар, попав в нее, приобретет ту же скорость. Но еще до столкновения обе атмосферы могут слиться, и вполне вероятно, что воздушный шар без помех перелетит из одной атмосферы в другую и, избежав толчка, продержится в воздухе, пока будет длиться катаклизм.
— Молодец Прокофьев, — сказал граф Тимашев, — мы все поняли и сделаем то, что ты сказал!
— Из ста шансов девяносто девять против нас! — продолжал лейтенант Прокофьев.
— Девяносто девять?
— По меньшей мере, ибо, как только поступательное движение шара прекратится, он непременно сгорит.
— И он тоже? — воскликнул Бен-Зуф.
— И он тоже вместе с кометой, — ответил Прокофьев. — Если только при слиянии двух атмосфер… Сам не знаю… затрудняюсь сказать… но мне кажется, будет лучше, если к моменту столкновения мы уже покинем поверхность Галлии.
— Да, да! — сказал капитан Сервадак. — Будь у нас один только шанс из ста тысяч, мы должны рискнуть!
— Но у нас нет водорода, чтобы надуть воздушный шар… — заметил граф Тимашев.
— Его заменит нагретый воздух, — возразил Прокофьев, — ведь нам нужно продержаться в воздухе не более часу.
— Отлично, — подхватил капитан Сервадак, — воздушный шар монгольфьер… это проще и легче соорудить… А оболочка?
— Мы выкроим ее из парусов «Добрыни», они сшиты из прочной и легкой парусины.
— Хорошо сказано, Прокофьев, — похвалил его граф Тимашев. — Право же, у тебя на все готов ответ.
— Ура! Браво! — крикнул в заключение Бен-Зуф.
Действительно, лейтенант Прокофьев предложил чрезвычайно смелый план. Однако, так как колонистам все равно грозила гибель, надо было идти на риск. Для этого следовало точно установить не только час, но, если возможно, минуту и даже секунду, в которую произойдет столкновение.
Капитан Сервадак вызвался как можно осторожнее и деликатнее выведать это у Пальмирена Розета. Итак, в тот же день под руководством лейтенанта колонисты приступили к изготовлению монгольфьера, и довольно большого, ибо он должен был поднять всех обитателей Теплой Земли, то есть двадцать три человека — об англичанах с Гибралтара и Сеуты больше не приходилось заботиться.
Стремясь увеличить шансы на спасение при встрече с Землей, лейтенант Прокофьев хотел подольше продержаться в воздухе. Возможно также, что аэронавтам придется искать удобную площадку для спуска, и надо постараться, чтобы в нужную минуту шар не отказался им служить. Вот почему лейтенант Прокофьев принял решение захватить с собой некоторый запас топлива — сухой травы и соломы, чтобы нагревать воздух, наполняющий монгольфьер. Так поступали в прежнее время первые воздухоплаватели.
Паруса «Добрыни», сложенные в Улье Нины, были сделаны из чрезвычайно плотной парусины; покрыв ее лаком, нетрудно было добиться, чтобы ткань стала еще более непроницаемой для воздуха. Все нужные материалы имелись среди товаров тартаны и, значит, в распоряжении лейтенанта. Кроме того, лейтенант Прокофьев тщательно разметил, как надо кроить паруса. Все, не исключая и крошки Нины, принялись за шитье полотнищ. Опытные в этом ремесле русские матросы научили испанцев, как взяться за дело, и работа в новой швейной мастерской дружно закипела.
Оговоримся: работали все, за исключением ростовщика, об отсутствии которого никто не жалел, и Пальмирена Розета, не желавшего и слышать о сооружении какого-то монгольфьера!
Целый месяц прошел в напряженном труде. А капитан Сервадак все еще не улучил минуты задать своему бывшему профессору вопрос о предстоящей встрече двух светил. Пальмирен Розет был неприступен. Его не видели по целым дням. С тех пор как температура стала довольно сносной, он перебрался в свою обсерваторию, уединился там и никого к себе не допускал. Он грубо пресек первую же попытку капитана Сервадака затронуть этот вопрос. Более чем когда-либо раздосадованный возвращением на Землю, он нисколько не интересовался грозящими опасностями и не желал ничего делать для общего спасения.
Однако необходимо было знать с величайшей точностью, в какой именно момент столкнутся оба светила, летящие со скоростью двадцати семи лье в секунду.
Капитану Сервадаку пришлось вооружиться терпением, и он им вооружился.
Тем временем Галлия продолжала неуклонно приближаться к Солнцу. Диск земного шара заметно увеличивался на глазах у галлийцев. За ноябрь месяц комета пролетела пятьдесят девять миллионов лье и 1 декабря находилась всего лишь в семидесяти восьми миллионах лье от Солнца.
Температура значительно повысилась, началась оттепель, лед тронулся. Великолепную картину представляло море, где трескались и дробились ледяные глыбы. Слышался величественный «голос льдов», о котором говорят китоловы. По склонам вулкана и береговых скал струились змейками первые ручейки. С каждым днем появлялись все новые потоки и водопады. Снег на вершине вулкана подтаивал со всех сторон.
В то же время на горизонте стали сгущаться водяные пары. Мало-помалу образовались облака, быстро гонимые ветром, который ни разу не дул в течение всей долгой галлийской зимы. В ближайшем будущем следовало ожидать гроз или бурь, но никого это не пугало; в эти дни вместе с теплом и светом на поверхность кометы возвращалась жизнь.
Между тем тут произошли два давно ожидаемых события, повлекшие за собой гибель галлийского морского флота.
К началу ледохода шкуна и тартана все еще возвышались на сто футов над уровнем моря. Их огромный пьедестал, оседая и подтаивая, все более накренялся. Теплая весенняя вода подтачивала его основание, как это случается с айсбергами в арктических морях, и вся громада грозила вскоре обрушиться. Спасти оба судна было немыслимо, и заменить их мог только воздушный шар.
Крушение произошло в ночь с 12 на 13 декабря. Вследствие потери равновесия вся ледяная глыба опрокинулась. От «Ганзы» и «Добрыни», разбившихся о прибрежные рифы, остались одни обломки.
Это несчастье, которого колонисты ожидали, но не в силах были предотвратить, произвело на них тягостное впечатление. Им казалось, что они потеряли что-то родное, связанное с далекой Землей.
Невозможно передать всех жалоб и причитаний Исаака Хаккабута при внезапном крушении его тартаны, всех проклятий, которыми он осыпал «нечестивое племя». Он обвинял во всем капитана Сервадака и его помощников. Ведь если бы его не принудили отвести «Ганзу» в бухту Теплой Земли, если бы оставили судно в гавани острова Гурби, ничего бы не случилось! Они сделали это против его воли, они ответственны за его разорение, и уж он сумеет, вернувшись на Землю, притянуть к суду тех, кто причинил ему такие убытки.
— Заткните глотку, почтенный Исаак, а не то я закую вас в кандалы! — воскликнул капитан Сервадак.
Исаак Хаккабут замолк и забился в свою нору.
Четырнадцатого декабря монгольфьер был закончен. Тщательно сшитая и покрытая лаком оболочка шара оказалась необычайно прочной. Сетку сплели из тонких снастей «Добрыни». Гондола, сооруженная из ивовых переборок, взятых из трюма «Ганзы», была достаточно велика, чтобы вместить двадцать три пассажира. В сущности дело шло лишь о кратковременном полете, — надо было успеть проскользнуть вместе с атмосферой Галлии в земную атмосферу. Тут уж нечего было думать об удобствах.
Итак, галлийцам оставалось только разрешить вопрос о часе, минуте и секунде столкновения, вопрос, на который сварливый упрямец Пальмирен Розет все еще не давал ответа.
К тому времени Галлия вновь пересекла орбиту Марса, находившегося от нее приблизительно на расстоянии пятидесяти шести миллионов лье. Значит, теперь уже нечего было опасаться.
Между тем именно тогда, в ночь на 15 декабря, галлийцы подумали было, что пришел их последний час. Началось что-то вроде «землетрясения». Вулкан зашатался, словно от сильного подземного толчка. Капитану Сервадаку и его спутникам показалось, будто комета раскалывается, и они поспешно покинули колеблющийся вулканический массив.
В то же время из обсерватории донеслись пронзительные крики, и на берег выбежал злополучный профессор, неся в руках обломки своей астрономической трубы.
Но сочувствовать ему было некогда. В эту же мрачную ночь на небе Галлии появился какой-то новый сателлит.
То был осколок самой кометы!
Под действием внутренних сил Галлия раскололась надвое. Огромный кусок, отделившись от нее, умчался в пространство, унося с собой англичан с Сеуты и Гибралтара!
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
из которой мы узнаем, что галлийцы готовятся обозревать свой астероид с птичьего полета
Каковы могли быть последствия этого важного события для самой Галлии? Капитан Сервадак и его товарищи еще не решались ответить на этот вопрос.
Вскоре над горизонтом показалось Солнце, и взошло оно гораздо быстрее, чем раньше. Причиной этого было раздвоение кометы. В самом деле, если Галлия и продолжала вращаться вокруг своей оси в том же направлении, то есть с востока на запад, то период ее обращения уменьшился наполовину. Промежуток между двумя восходами Солнца сократился до шести часов вместо двенадцати. Через три часа после своего появления лучезарное светило уже закатывалось за противоположной линией горизонта.
— Что за черт! — воскликнул капитан Сервадак. — Ведь это увеличит наш год до двух тысяч восьмисот дней!
— На такой календарь и святых не напасешься! — прибавил Бен-Зуф.
И действительно, пожелай Пальмирен Розет приспособить свой календарь к новым галлийским суткам, ему пришлось бы включить туда не только 238 июня, но и 325 декабря!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41