– Марта, – сказала она, – поступок моего сына делает его еще более достойным тебя! Да… потом… не в этой стране, где я не хочу оставаться, а во Франции, мы увидимся! Ты воистину будешь моей дочерью, и если сын мой немец, то ты заставишь его простить мне это!
Госпожа Келлер произнесла эти слова с таким отчаянием в голосе, что Жан бросился к ней, перебивая ее.
– Мама, мама! – воскликнул он. – Разве я могу упрекать тебя!
– Жан! – сказала Марта. – Ваша мать – моя мать!
Госпожа Келлер соединила их в своем объятии.
Обстоятельства мешали браку совершиться в глазах людей, но перед Богом он был заключен. Теперь нам оставалось только сделать последние распоряжения и двинуться в путь.
В тот же вечер решено было окончательно, что мы покидаем Бельцинген, Пруссию и эту Германию, где после объявления войны положение французов будет невыносимо. Процесс уже не мог задерживать семью Келлер, да, впрочем, было очевидно, что разрешение его затянется до бесконечности, а ждать было нельзя.
Вот что еще решили: господин де Лоране, Марта, сестра и я возвратимся на родину, а госпоже Келлер с сыном неудобно было бы во Франции до окончания этой ужасной войны, так как в случае нашествия союзных войск мать и сын могут встретиться там с пруссаками, ввиду чего они решила искать убежища в Нидерландах и там ожидать исхода событий. Но, само собой разумеется, что выехать мы должны были все вместе и расстаться только на границе Франции…
Порешив все это и оставив несколько дней на необходимые приготовления, мы назначали отъезд на 2 июля.

Глава одиннадцатая

С этой минуты обе семьи почувствовали некоторое облегчение.
Жан и Марта находились в положении молодых супругов, принужденных временно расстаться. Самую опасную часть путешествия, то есть переезд через Германию, переполненную войсками, они совершат вместе, а затем расстанутся до окончания войны. Тогда никто еще не предвидел, что война эта была началом долгой борьбы со всей Европой, борьбы, которую потом в течение нескольких лет со славою продолжала Империя и которая должна была окончиться победою соединившихся против Франции держав!
Что касается меня, то я наконец получил возможность вскоре присоединиться к своему полку и надеялся поспеть вовремя, чтобы старший вахмистр На-талис Дельпьер был на своем месте при сражении с солдатами Пруссии и Австрии.
Приготовления к отъезду должны были, насколько возможно, производиться втайне. Очень важно было не привлекать на себя внимания, особенно со стороны полицейских агентов, и покинуть Бельцинген так, чтобы никто не знал об этом.
Я полагал, что уже никакие препятствия не могут задержать нас, но ошибся.
Как уже было сказано, несмотря на все предосторожности, слух о свадьбе господина Келлера и Марты распространился по городу; но о том, что свадьба эта теперь отложена на неопределенное время, никому еще не было известно.
Стало быть, лейтенант Франц мог думать, что свадьба вскоре состоится, и нам следовало опасаться, как бы он не привел в исполнение своих угроз.
В сущности, у Франца фон Граверта было только одно средство задержать венчание или помешать ему, а именно: вызвав Жана на дуэль, ранить или убить его.
Но так ли сильна была его ненависть, чтобы заставить, забыв свое положение и знатность рода, унизиться до дуэли с каким-то Жаном Келлером?
Об этом последнем пусть читатель не беспокоится: если дело зайдет так далеко, Жан сумеет как следует ответить лейтенанту; но при тех условиях, в которых мы находились, готовясь покинуть прусскую территорию, следовало очень опасаться последствий дуэли. Я не переставал волноваться по этому поводу. Мне передавали о лейтенанте, что он вне себя от гнева, и я боялся как бы он не употребил какого-нибудь насилия.
Какое несчастье, что его полк еще не получил приказания покинуть Бельцинген! Тогда полковник с сыном были бы уже далеко, где-нибудь под Кобленцем или Магдебургом; а мы с сестрой вздохнули бы свободнее; Ирма ведь волновалась не меньше моего. Десять раз в день проходил я мимо казарм посмотреть, нет ли каких-нибудь приготовлений к уходу полка из Бельцингена, и, разумеется, заметил бы малейшее движение; но до сих пор ничто не предвещало исполнения нашего всеобщего желания.
Так прошло 29 и 30 июня. Я с облегчением думал о том, что нам остается пробыть только сутки по эту сторону границы.
Как я уже говорил, мы должны были совершить путешествие вместе до границы, но во избежание подозрений решили выехать из Бельцингена в разное время: сперва господин де Лоране, Ирма, Марта и я, а затем уже госпожа Келлер с сыном, которые должны были присоединиться к нам за несколько лье от Бельцингена. За пределами прусских провинций нам уже не так страшны будут Калькрейт и его агенты.
В течение 30 июня лейтенант неоднократно проходил мимо дома госпожи Келлер и даже раз остановился перед входом, как будто хотел войти для личных переговоров. Незаметно для него я наблюдал за ним из-за опущенной шторы. зубы его были стиснуты, пальцы сжимались в кулаки, вообще по всему видно было, что он сильно раздражен, и я бы ничуть не удивился, если бы он, открыв дверь, спросил господина Жана Келлера. К счастью, комната Жана выходила окнами в противоположную сторону и он не мог видеть лейтенанта.
Но то, чего озлобленный Франц не решился сделать сам, сделали за него другие.
Около четырех часов пополудни явился солдат и спросил господина Жана Келлера.
Этот последний взял из рук солдата принесенное им письмо. Мы были дома одни.
Каково же было негодование господина Келлера, когда он прочел письмо!
Оно было написано крайне дерзко не только по отношению к Жану, но также и господину де Лоране. Да! Офицер фон Граверт не поколебался оскорбить даже старика! В то же время он выражал сомнение в храбрости Жана Келлера, – полуфранцуз, дескать, наверно, и храбр только наполовину!
Если его соперник не трус, писал он дальше, то пусть докажет это сегодня вечером, когда к нему явятся двое товарищей лейтенанта.
Для меня было несомненно, что лейтенанту Францу известно о намерении господина де Лоране и Жана Келлера покинуть Бельцинген, и он жертвовал самолюбием ради того, чтобы помешать этому отъезду.
Оскорбление, нанесенное не только лично ему, но и семье де Лоране, совершенно вывело Жана из себя, так что я отчаивался хоть сколько-нибудь успокоить его.
– Наталис, – сказал он мне дрожавшим от негодования голосом, – я не уеду, не наказав этого грубияна. Я не уеду с таким пятном на совести! Это низко оскорблять меня в том, что для меня всего дороже! Я покажу ему, этому офицеру, что полуфранцуз (как он меня называет) не отступит перед немцем!
Я пробовал успокоить Жана, доказывая ему, какие могут быть последствия его встречи с лейтенантом. Если Жан его ранит, можно ожидать мести и больших неприятностей; а если лейтенант ранит Жана, то как же мы уедем?
Но Жан ничего не хотел слушать. В сущности, я прекрасно понимал его. Письмо лейтенанта переходило всякие границы. Нет, таких вещей не пишут! Ах, если бы я мог взять это дело в свои руки, вот было бы счастье! Встретиться с этим негодяем, вызвать его, драться с ним каким угодно оружием, драться до тех пор, пока один из нас не упадет на землю! И если упадет он, то я, право, плакать не буду!
Так как Жан был предупрежден о посещении товарищей лейтенанта, то, разумеется, должен был ожидать их.
Оба офицера явились около восьми часов вечера.
К счастью, госпожа Келлер была в это время у господина де Лоране; говорю «к счастью», так как лучше ей было не знать ничего о дуэли.
Сестра Ирма вышла из дому расплатиться с лавочниками, так что мы с Жаном были одни.
Два офицера, лейтенанты, вошли в комнату со свойственной им развязностью, нимало нас не удивившей. Они хотели доказать, что если благородный дворянин соглашается драться с простым коммерсантом… Но Жан сразу осадил их, коротко объявив, что он «к услугам господина Франца фон Граверта» и потому совершенно излишне прибавлять еще оскорбления к тем, которые были в письме.
После такого ответа офицеры принуждены были несколько посбавить спеси.
Один из них заметил, что необходимо сейчас же установить условия дуэли, так как время не терпит.
Жан отвечал, что заранее согласен на все условия, но только просит не мешать в это дело никаких посторонних имен, и выразил желание, чтобы все произошло возможно более тайно.
Против этого офицеры не возражали. Да им и нечего было возражать, так как, в конце концов, ведь Жан предоставлял им полную свободу действия относительно условий дуэли.
Было 30 июня. Поединок назначен на следующий день, в 9 часов утра, в лесочке на левой стороне дороги из Бельцингена в Магдебург. Вопрос о месте поединка был также решен без затруднений.
Противники должны были сражаться на саблях и прекратить дуэль только тогда, когда один из них не будет в состоянии драться.
Это условие также было принято. На все эти предложения Жан отвечал только наклоном головы.
Один из офицеров, снова принимая вызывающий тон, выразил надежду, что господин Жан Келлер будет на месте ровно в 9 часов…
На что Жан Келлер отвечал:
– Если господин Франц фон Граверт будет так же аккуратен как я, то в четверть десятого все может быть окончено.
После этого ответа офицеры встали и, довольно развязно поклонившись, вышли из дома.
– Вы знаете сабельные приемы? – спросил я Жана.
– Да, Наталис. Теперь займемся моими секундантами. Вы будете одним из них?
– Я к вашим услугам и горжусь этой честью. А что касается второго секунданта, то ведь найдется же у вас в Бельцингене какой-нибудь приятель, который не откажет вам в такой просьбе?
– Я предпочитаю обратиться к господину де Лоране; он, наверно, согласится.
– Разумеется, согласится!
– Но только необходимо, чтобы моя мать, Марта и Ирма ничего об этом не знали. Совершенно лишнее тревожить их, когда они и без того так озабочены.
– Ваша мать и Ирма сейчас вернутся, но так как они до утра не выйдут из дому, то и не смогут узнать…
– Я на это и надеюсь, Наталис. Но нам нельзя терять времени. Идем к господину де Лоране.
– Идемте, господин Жан. Вы не могли вручить охрану вашей чести более достойному человеку.
Госпожа Келлер и Ирма в сопровождении Марты возвратились домой как раз в ту минуту, как мы собирались выходить. Жан сказал матери, что нам придется не менее часа пробыть в городе по делу о заказе лошадей для нашего путешествия, и что если мы запоздаем, он просит ее проводить Марту домой.
Ни госпожа Келлер, ни Ирма ничего не подозревали, но Марта с беспокойством взглянула на господина Жана.
Десять минут спустя мы были у господина де Лоране, которого застали одного, так что можно было говорить совершенно свободно.
Жан, сообщив ему, в чем дело, показал письмо лейтенанта фон Граверта, читая которое господин де Лоране дрожал от негодования. Нет! Жан не должен, уехать не отплатив за подобное оскорбление, и вполне может рассчитывать в этом деле на него – старика!
Господин де Лоране выразил желание пойти к госпоже Келлер за внучкой, и мы вышли втроем.
На улице нам повстречался агент Калькрейта, который как-то странно взглянул на меня. А так как он шел от дома Келлеров, то у меня явилось предчувствие, что этот плут выкинул какую-нибудь скверную штуку.
Госпожа Келлер, Марта и сестра моя были внизу, в маленькой гостиной и казались взволнованными. Неужели им что-нибудь известно?
– Жан, – сказала госпожа Келлер, – агент Калькрейта принес тебе письмо!
На конверте была печать военного ведомства.
В письме было следующее:
«Все молодые люди прусского происхождения не старше двадцати пяти лет призываются на действительную службу. Жан Келлер зачислен в Лейбский полк, стоящий гарнизоном в Бельцингене, и должен явиться в полк завтра, 1 июля, до одиннадцати часов утра».

Глава двенадцатая

Какой удар! Указ прусского правительства о всеобщей воинской повинности! Жан Келлер, не достигший еще двадцатипятилетнего возраста, должен идти против Франции заодно с ее врагами, и нет возможности избежать этого!
Да и может ли он изменить своему долгу? Разве он не пруссак? Дезертировать? Нет, это невозможно. И в довершение всего он еще должен служить в полку, которым командует полковник фон Граверт, отец лейтенанта Франца, его соперник, а теперь и начальник!
Могло ли большее несчастье обрушиться на семью Келлер и близких ей людей?
Как хорошо, право, что еще не было свадьбы! Ведь на другой день после венчания Жан должен был бы вместе с полком идти против соотечественников своей жены!
Огорченные и подавленные горем, все мы сидели молча. По щекам Марты и Ирмы катились слезы. Госпожа Келлер не могла плакать и была неподвижна, как мертвец. Жан сидел, скрестив руки, с видом человека, закаляющего себя против ударов судьбы. Я был вне себя. Неужели люди, делающие нам столько зла, рано или поздно не ответят за это?
Жан заговорил.
– Друзья мои, – сказал он, – не меняйте ваших планов! Вы должны были завтра ехать во Францию, – и поезжайте. Не оставайтесь больше ни минуты в этой стране. Я с матерью предполагал удалиться в какой-нибудь укромный уголок за пределами Германии… Теперь это уже невозможно. Наталис, вы увезете с собой сестру…
– Жан, я останусь в Бельцингене!.. – воскликнула Ирма. – Я не могу оставить вашу мать!
– Но этого нельзя…
– Мы тоже останемся! – заявила Марта.
– Нет! – произнесла госпожа Келлер, вставая. – Уезжайте все. Я останусь, я должна остаться. Мне нечего бояться пруссаков!.. Разве я не немка?..
И она направилась к двери, точно присутствие ее должно было оскорблять нас.
– Мама! – вскричал, бросаясь к ней, Жан.
– Что ты хочешь, сын мой!
– Я хочу… – отвечал Жан, – я хочу, чтобы ты была с ними в твоей родной Франции. Я – солдат, и мой полк может быть со дня на день переведен в другое место. Ты же останешься здесь совершенно одна, а я не хочу этого…
– Я останусь, сын мой!.. Останусь… раз ты не можешь сопутствовать мне.
– А когда я покину Бельцинген?.. – продолжал Жан, схватив ее за руку.
– Я последую за тобой, Жан.
Это было сказано так решительно, что Жан ничего не ответил. Не время было теперь с ней спорить; он лучше завтра поговорит с матерью и постарается внушить ей более правильный взгляд на дело. Не может женщина следовать за армией. Это слишком опасно. Но, повторяю, в данную минуту спорить с ней было нельзя: потом она опомнится, передумает.
Мы разошлись, глубоко взволнованные.
Госпожа Келлер даже не поцеловала Марту, которую час тому назад называла своей дочерью.
Вернувшись в свою комнату, я не ложился. Мог ли я спать? Я даже перестал думать о нашем отъезде, а ведь он тем не менее должен был состояться в назначенный срок. Я думал только о Жане, зачисленном в Лейбский полк, может быть, даже под командование лейтенанта Франца! В моем воображении рисовались возмутительные картины грубого произвола со стороны этого офицера. Как-то перенесет их Жан? А придется-таки переносить. Ведь он солдат, не смеет слова молвить, движения сделать не смеет. Его придавит своею тяжестью беспощадная прусская дисциплина!.. Это ужасно!
Солдат? Нет, он еще не солдат, рассуждал я сам с собой. Он только завтра станет солдатом, заняв свое место в рядах полка. А до тех пор он еще сам себе хозяин!
Рассуждая таким образом, я дошел до невероятных мыслей! Ах, эти мысли, – они заполнили всю мою голову!
Да, повторял я себе, завтра, в 11 часов, он будет солдатом, а Пока – имеет полное право драться с этим Францем!.. И убьет его! Да, непременно нужно убить его, чтобы впоследствии лейтенант не мстил ему при всяком удобном случае.
Какую ночь я провел! И недругу не пожелаю подобной ночи!
Около 3 часов я, не раздеваясь, бросился на кровать, а в 5 уже встал и тихо подошел к двери Жана.
Он тоже не спал. Затаив дыхание я прислушался.
Мне показалось, что он пишет. Вероятно, последние распоряжения на случай смерти, подумал я. Иногда он делал несколько шагов по комнате, потом опять садился, и снова скрипело перо.
В доме все было тихо.
Не желая тревожить Жана, я вернулся к себе и в 6 часов вышел на улицу.
Приказ военного ведомства уже был известен всем, и впечатление, произведенное им, было необыкновенно сильным. Эта мера касалась почти всех молодых людей в Бельцигене, и, должен сказать, судя по моим наблюдениям, принята была со всеобщим неудовольствием. Конечно, было тяжело; ведь никто этого не ожидал, никто не был приготовлен, а между тем надо было через несколько часов отправляться воевать с ружьем на плече и ранцем за спиной.
Я ходил взад и вперед около дома, условлено было, что мы с Жаном в 8 часов зайдем за господином де Лоране и затем с ним вместе отправимся на место поединка. Если бы господин де Лоране зашел за нами, это могло бы возбудить подозрение.
Я подождал до половины восьмого. Жан еще не выходил. Госпожа Келлер также еще не спускалась в гостиную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16