Мы не знали, что неделю тому назад 30 августа, Дильон с 8000 человек пробрался между Аргонной и Маасом. Отбросив на один берег реки Клерфайта и австрийцев, занимавших оба берега, он продвигался таким образом, чтобы пройти лесом как можно южнее. Знай мы об этом, так вместо того, чтобы удлинять путь, поднимаясь к северу, продолжали бы идти прямо, встретились бы с войсками Дильона и среди французских солдат обрели бы полнейшую безопасность. Но мы никоим образом не могли узнать об этом движении Дильона, а судьба между тем готовила нам еще не мало испытаний!
На другой день, 7 сентября, мы уничтожили свои последние припасы, так что необходимо было возобновить их во что бы то ни стало. К вечеру мы увидели уединенный домик, стоявший около колодца, на опушке небольшого леса. Колебаться было немыслимо, – я постучал. Нам открыли и мы вошли в домик. Спешу добавить, что мы очутились в семье честного крестьянина.
Прежде всего эти люди сообщили нам, что пруссаки стоят спокойно в своих лагерях, но зато здесь ожидаются австрийцы. Что же касается французов, то слух идет, будто Дюмурье, наконец, покинул Седан, последовал за Дильоном и теперь двигается к югу между Аргонной и Маасом с целью отбросить Брауншвейга по ту сторону границы.
Ниже будет видно, что это была ошибка, но ошибка, к счастью, не причинившая нам вреда.
Приютившие нас крестьяне оказали нам настолько полное гостеприимство, насколько это было возможно при окружавших их ужасных условиях. Очаг запылал ярким огнем, и мы отлично закусили яйцами, жареными сосисками, большим ломтем ячменного хлеба, анисовыми галетками, называемыми в Лотарингии «киш», и зелеными яблоками, а запили все это легким белым мозельвейном.
Вдобавок мы забрали там провизии на несколько дней, причем я не забыл и табак, в котором начинал испытывать недостаток. V Господину де Лоране не без труда удалось уплатить этим людям, что им следовало; обстоятельство это могло служить Жану образчиком французского великодушия и сердечности. Отдохнув за ночь под кровом этих добрых людей, мы вышли на следующий день с рассветом.
Казалось, природа нарочно загромоздила путь всевозможными препятствиями. Тут были обвалы, непроходимые кустарники, трясины, где легко было увязнуть по пояс, и ни одной тропинки, по которой можно было бы с уверенностью идти; кустарники здесь были так же густы, как в тех местах Нового Света, где еще не работал топор пионера. Разница была только в том, что кое-где в дуплах деревьев, выдолбленных в виде ниш, ютились статуэтки Мадонны и святых. Изредка попадались нам навстречу пастухи, козопасы, бродяги, дровосеки в своих фетровых наколенниках, свинопасы, ведущие своих свиней на желудиный корм. Завидя нас, все эти люди тотчас же прятались в чащу, так что нам удалось не более двух раз добыть от них кое-какие сведения.
Порой доносилась стрельба рядами, что указывало на аванпостное сражение.
Между тем, несмотря на препятствия и страшную усталость, не позволявшую нам делать более двух лье в день, мы все-таки продвигались к Стенэ.
Так было 9, 10 и 11 сентября. Путь наш был труден, но, во всяком случае, обеспечивал полную безопасность. Не произошло ни одной неприятной встречи, и нечего было бояться услышать страшное прусское: «Wer da?» (кто идет?).
Избрали мы этот путь в надежде встретить корпус Дюмурье, так как не могли знать, что он пошел южнее, имея в виду занять ущелье Гран-Пре в Аргонском лесу.
Повторяю: по временам до нас долетал гул стрельбы, и когда он был слишком близок, мы останавливались. По-видимому, в то время на берегах Мааса еще не было серьезных сражений, а происходили только нападения на местечки и деревни; на последнее указывали поднимавшиеся иногда из-за деревьев столбы дыма, тогда как ночью лес освещало зарево дальних пожаров.
Наконец, вечером 11 сентября мы решили не идти к Стенэ, а направиться прямо в Аргону.
На следующий день проект этот был приведен в исполнение. Мы едва тащились, поддерживая друг друга. Душа болела при виде этих бедных женщин, когда-то таких бодрых и энергичных, теперь же бледных, бессильных! Одежда их, ободранная колючими кустарниками, висела клочками, между тем как они плелись друг за другом в полном изнеможении.
Около полудня подошли мы к вырубленному лесочку, позволявшему видеть вдаль на большое расстояние.
Здесь недавно было сражение. На земле лежали трупы. Я узнал этих мертвецов по синим мундирам с красными отворотами, по белым гетрам и крестообразной перевязи; они были так не похожи на пруссаков в мундирах небесного цвета или на австрийцев в белой форме и остроконечных шапках.
Это были французы, добровольцы, которых, вероятно, внезапно застигла какая-нибудь колонна Клерфайта или Брауншвейга. Они пали не без борьбы: возле них лежали немцы и даже пруссаки в своих кожаных киверах с цепочкой.
Приблизившись, я с ужасом глядел на эти трупы; я никогда не мог привыкнуть к виду поля сражения.
Вдруг из груди моей вырвался крик.
Господин де Лоране, госпожа Келлер, сын ее, Марта, сестра, стоявшие за деревьями шагах в пятидесяти от того места, где я находился, смотрели на меня, не решаясь выйти на открытую полянку.
Жан тотчас подбежал ко мне.
– В чем дело, Наталис?
Как я раскаивался в своем неумении владеть собой! Я хотел удалить Жана, но было поздно. Он в ту же минуту понял причину моего волнения.
У ног моих лежал труп. Жану не нужно было долго всматриваться, чтобы узнать его, и он, покачав головой и скрестив на груди руки, произнес:
– Не надо, чтобы моя мать и Марта знали об этом…
Но госпожа Келлер добрела до нас и увидала то, что мы хотели от нее скрыть, то есть тело прусского солдата, в форме Лейбского полка, лежавшее на земле рядом с тридцатью другими.
Принимая во внимание, что может быть, полк этот менее суток тому назад проходил здесь и теперь находится где-нибудь поблизости, нельзя не согласиться, что Жан Келлер до сих пор еще ни разу не подвергался более серьезной опасности! Если его поймают, то личность его сейчас же будет установлена и последует неминуемая казнь.
Нужно было скорее бежать из этого опасного для нас места, броситься в самую гущу Аргоны, куда не может проникнуть марширующая колонна! Если бы нам даже пришлось скрываться там несколько дней, то все-таки колебаться было невозможно. Это был наш последний путь к спасению.
Шли целый день, целую ночь. Нет, впрочем, не или, а плелись! Плелись весь следующий день и 13-го к вечеру были у границы знаменитого Аргонского леса, про который Дюмурье сказал:
– Это Фермопилы Франции, но я буду счастливее Леонида!
Предсказание сбылось. И вот каким образом тысячи таких же невежд, как я узнали, кто был Леонид, и что такое Фермопилы!
Глава двадцатая
Аргонский лес занимает пространство от 13 до 14 лье, тянется он с севера на юг, от Седана до маленького села Нассаван, и средняя ширина его равняется 2–3 лье. Лес этот стоит здесь, как передовое укрепление, покрывая нашу восточную границу почти непроходимой чащей. Тут такой хаос деревьев, озер, потоков, возвышенностей и рвов, что войску пройти невозможно.
Лес этот лежит между двумя реками: с левой стороны, от первых кустарников на юг и до деревни Семюи на севере, на всем протяжении окаймляет его река Эн, тогда как с другой стороны, река Эр огибает его от Флери до главного прохода. Отсюда Эр, делая крутой поворот, возвращается к Эну, в который и впадает недалеко от Сенюка.
Главные города по реке Эр: Клермон, Варенн, где Людовик XVI был настигнут во время бегства, Бюзанси, Ле-Шен-Попюле; по реке Эн: Сент-Мене-гульд, Виль-сюр-Турб, Монтуа, Вузье.
На карте этот лес больше всего напоминает видом громадное насекомое, которое, сложив крылья, спит или лежит неподвижно между двумя реками, причем живот его составляет вся южная, самая главная часть леса, а талию и голову – северная, обрисовывающаяся над ущельем Гран-Пре, через которое протекает вышеупомянутая река Эр.
Хотя Аргонский лес на всем своем протяжении перерезан потоками и загроможден густыми кустарниками, тем не менее в нем есть несколько проходов, конечно, очень узких, но которыми все-таки можно воспользоваться.
Я укажу эти проходы, доступные даже для войск, чтобы читателю легче было представить себе все последующие события.
Аргонский лес пересекают пять узких ущелий. Самое южное из них, Дез-Илетт, идет в почти прямом направлении от Клермона до Сент-Мене-гульд; второе, Ла-Шалад, представляет род тропинки, которая от Вьен-Ле-Шато следует вдоль течения реки Эн.
В северной части леса насчитывается не менее трех проходов. Самый широкий и важный, – это ущелье Гран-Пре. Начиная от Сен-Жювен его на всем протяжении омывает река Эр, протекающая затем между Термами и Сенюком и впадающая в Эн на расстоянии одного лье от Монтуа. За ущельем Гран-Пре, около двух лье к северу от него находится ущелье Ла-Круа-о-Буа (прошу хорошенько запомнить это название); оно пересекает Аргонский лет от Бут-о-Буа до Лонгве и служит дорогой для дровосеков. Еще на два лье севернее тянется ущелье Ле-Шен-Попюле, через которое проходит дорога из Ретеля в Седан; ущелье это, сделав два поворота, приближается к Эну против Вузье.
Имперские войска только по этому лесу и могли пройти к Шалону-на-Марне, откуда им открывался путь на Париж.
Следовательно, необходимо было помешать переходу Брауншвейга или Клерфайта через Аргонский лес, заперев все пять ущелий, по которым могли пройти их колонны.
Дюмурье, как знаток военного искусства, сразу понял всю важность подобного шага. Казалось, дело было так просто, но тем не менее нужно было, чтобы кто-нибудь призадумался над этим, пока союзникам еще не пришло в голову занять проходы.
Подобный план представлял еще следующие преимущества: во-первых, он избавлял от необходимости отступать к Марне, представлявшей нашу последнюю линию обороны перед Парижем; во-вторых, принуждал неприятеля остановиться в неплодородной Шампань-Пульез, вместо того чтобы рассыпаться по богатым равнинам за Аргонским лесом и зимовать там в случае надобности.
Проект этот обсуждался во всех подробностях и для начала Дильон, в главе 8000 человек, 30-го августа предпринял смелое движение, которым, как я уже говорил, отбросил австрийцев на правый берег Мааса; затем его колонна заняла самый южный проход, Дез-Илетт, предварительно заградив проход Ла-Шалад.
В самом, деле, предприятие это являлось довольно смелым. Вместо того чтобы проделать все это под прикрытием густого леса, движение произвели со стороны Мааса, подставляя фланг неприятелю; но Дюмурье сделал это для того, чтобы лучше замаскировать свои намерения от союзников.
Его план должен был удаться.
4 сентября Дильон подошел к ущелью Дез-Илетт. Дюмурье, выступивший вслед за ним с 15000 человек, занял Гран-Пре, закрыв таким образом главный проход через Аргонский лес.
Четыре дня спустя генерал Дюбур направился к Шень-Попюле, чтобы защитить северную часть леса от нашествия имперских войск.
Торопились возводить заграждения, делать окопы, баррикадировать тропинки, устанавливать батареи для защиты проходов. Гран-Пре превратился в настоящий лагерь, наполненный войсками, расположенными по амфитеатру холмов, причем река Эр составляла передовую оборонительную линию.
В это время из пяти проходов Аргоны четыре были заграждены, как крепостные потерны (подземные ходы) с опущенными решетками и поднятым мостом.
Но пятое ущелье оставалось не запертым. Оно было настолько труднопроходимо, что Дюмурье не находил нужным торопиться занять его, а наша злосчастная судьба влекла нас именно к этому проходу.
К несчастью, Дюмурье ошибся: неприятельские колонны прошли Аргону именно через ущелье Ла-Круа-о-Буа, находящееся между Шен-Попюле и Гран-Пре на равном расстоянии (около 10 лье) от того и другого.
Но возвратимся к нашим личным делам.
13 сентября, к вечеру, достигли мы бокового склона Аргоны, минуя деревни Брикене и Бут-о-Буа, вероятно занятые австрийцами.
Стоя гарнизоном у восточной границы, мне часто приходилось проходить по этим ущельям, и они были мне прекрасно знакомы; вот почему я избрал именно Ла-Круа-о-Буа, казавшееся мне более безопасным.
Для большей предосторожности я предполагал воспользоваться не самым проходом, а пролегавшей вдоль него тропинкой, ведущей к Лонгве. Эта тропинка идет по наиболее густой части Аргоны, под прикрытием дубов, буков, грабов, рябин, ив и каштанов, растущих в местах, менее доступных зимним морозам. Этим путем мы, обеспеченные от неприятных встреч с мародерами и отставшими солдатами, можем, наконец, достигнуть левого берега Эна, со стороны Вузье, где уже больше нечего будет бояться.
Ночь с 13 на 14 сентября мы провели, по обыкновению, под покровом деревьев.
Каждую минуту могла показаться мохнатая шапка кавалериста или кивер прусского гренадера, в виду чего я торопился скорее зайти в глубину леса и облегченно вздохнул, когда мы на другой день стали подниматься по тропинке ведущей в Лонгве, оставляя вправо от себя деревню Ле-Круа-о-Буа.
Денек выдался очень тяжелый: так как волнистая местность, перерезанная рытвинами и загроможденная сухими деревьями, страшно затрудняла переход.
Дорога эта, по которой почти никто не ходил, была очень трудна. Семидесятилетний господин де Лоране, несмотря на сильное утомление, шел довольно быстрым шагом. Марта и сестра, при мысли о том, что мы совершаем последние переходы, твердо решили быть бодрыми до конца, но госпожа Келлер совершенно обессилела, и надо было поддерживать ее, чтобы она не падала на каждом шагу. Несмотря на это мы не слышали от нее ни единой жалобы. Тело изнемогало, но дух был бодр. Я сомневался, чтобы она была в состоянии дойти до цели нашего путешествия.
Вечером мы, как всегда, остановились. В сумке оказалось достаточно провизии, чтобы утолить наш голод, всегда уступавший желанию отдохнуть и выспаться.
Оставшись вдвоем с Жаном, я заговорил с ним о тревожном состоянии его матери.
– Она слабеет с каждой минутой, – сказал я, – и если мы не дадим ей отдохнуть несколько дней…
– Я сам вижу это, Наталис! – отвечал Жан. Каждый шаг моей бедной матери надрывает мне сердце! Что нам делать?
– Нужно дойти до ближайшей деревни, господин Жан. Мы с вами донесем туда вашу матушку.
Никогда австрийцы или пруссаки не решатся сунуться в эту часть Аргоны, и мы можем в каком-нибудь домике обождать, пока в этих краях станет немного спокойнее.
– Да, Наталис, это самое разумное. Но разве мы не можем дойти до Лонгве?
– Эта деревня слишком далеко, господин Жан. Ваша мать не дойдет.
– Так куда же идти?
– Я бы предложил взять правее, к деревне Ла-Круа-о-Буа.
– Это далеко?
– Не далее одного лье.
– Ну так идем в Ла-Круа-о-Буа, – отвечал Жан. Идем завтра же, с рассветом!
Откровенно говоря, я считал этот план разумным, будучи уверен, что неприятель не решится двинуться на север Аргоны.
Тем не менее, этой ночью особенно часто слышалась ружейная перестрелка, по временам прерываемая грохотом орудий; но так как все эти звуки были очень отдаленны и раздавались позади нас, я имел некоторое основание предполагать, что это Клерфайт или Браушпвейг пытаются овладеть ущельем Гран-Пре: только оно одно было достаточно широко для прохода их колонн. Жан и я совсем не отдыхали, так как нужно было постоянно быть настороже, хотя мы и притаились в самой чаще леса, в стороне от тропинки, ведущей в Брикене.
Рано утром снова тронулись в путь. Я срезал несколько ветвей, из которых мы устроили для госпожи Келлер нечто вроде носилок, устланных сухой травой, и таким образом имели возможность облегчить ей трудности пути.
Но она поняла, что это будет для нас причиной излишней усталости.
– Нет, – сказала она, – нет, сын мой! Я еще могу идти… Я пойду пешком!
– Но ты не можешь, мама! – возразил Жан.
– Вы в самом деле не можете, – добавил я. – Цель наша – достигнуть ближайшей деревни, и чем скорее, тем лучше. Там мы обождем, пока вы поправитесь. Мы ведь теперь, черт возьми, во Франции, где никто не закроет перед нами дверей своего дома!
Госпожа Келлер не сдавалась. Она попробовала сделать несколько шагов, но упала бы, если бы Жан с Ирмой не поддержали ее.
– Госпожа Келлер, – обратился я к ней, – мы думаем о спасении всех нас. Ночью на опушке леса раздавалась стрельба. Враг недалеко. Надеюсь, что он не решится забраться в эти края, так что в Ла-Круа-о-Буа нам нечего бояться быть захваченными, но мы должны отправиться туда сейчас же.
Марта и сестра присоединились к нашим просьбам, господин де Лоране тоже последовал их примеру, и госпожа Келлер, наконец, уступила.
Спустя минуту она лежала на носилках, которые Жан поднял с одной стороны, а я с другой; затем мы снова тронулись в путь, держась северного направления.
Не будем распространяться о трудностях этого перехода через лесную чащу, с ежеминутными остановками и отыскиванием мест, где можно было бы пройти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
На другой день, 7 сентября, мы уничтожили свои последние припасы, так что необходимо было возобновить их во что бы то ни стало. К вечеру мы увидели уединенный домик, стоявший около колодца, на опушке небольшого леса. Колебаться было немыслимо, – я постучал. Нам открыли и мы вошли в домик. Спешу добавить, что мы очутились в семье честного крестьянина.
Прежде всего эти люди сообщили нам, что пруссаки стоят спокойно в своих лагерях, но зато здесь ожидаются австрийцы. Что же касается французов, то слух идет, будто Дюмурье, наконец, покинул Седан, последовал за Дильоном и теперь двигается к югу между Аргонной и Маасом с целью отбросить Брауншвейга по ту сторону границы.
Ниже будет видно, что это была ошибка, но ошибка, к счастью, не причинившая нам вреда.
Приютившие нас крестьяне оказали нам настолько полное гостеприимство, насколько это было возможно при окружавших их ужасных условиях. Очаг запылал ярким огнем, и мы отлично закусили яйцами, жареными сосисками, большим ломтем ячменного хлеба, анисовыми галетками, называемыми в Лотарингии «киш», и зелеными яблоками, а запили все это легким белым мозельвейном.
Вдобавок мы забрали там провизии на несколько дней, причем я не забыл и табак, в котором начинал испытывать недостаток. V Господину де Лоране не без труда удалось уплатить этим людям, что им следовало; обстоятельство это могло служить Жану образчиком французского великодушия и сердечности. Отдохнув за ночь под кровом этих добрых людей, мы вышли на следующий день с рассветом.
Казалось, природа нарочно загромоздила путь всевозможными препятствиями. Тут были обвалы, непроходимые кустарники, трясины, где легко было увязнуть по пояс, и ни одной тропинки, по которой можно было бы с уверенностью идти; кустарники здесь были так же густы, как в тех местах Нового Света, где еще не работал топор пионера. Разница была только в том, что кое-где в дуплах деревьев, выдолбленных в виде ниш, ютились статуэтки Мадонны и святых. Изредка попадались нам навстречу пастухи, козопасы, бродяги, дровосеки в своих фетровых наколенниках, свинопасы, ведущие своих свиней на желудиный корм. Завидя нас, все эти люди тотчас же прятались в чащу, так что нам удалось не более двух раз добыть от них кое-какие сведения.
Порой доносилась стрельба рядами, что указывало на аванпостное сражение.
Между тем, несмотря на препятствия и страшную усталость, не позволявшую нам делать более двух лье в день, мы все-таки продвигались к Стенэ.
Так было 9, 10 и 11 сентября. Путь наш был труден, но, во всяком случае, обеспечивал полную безопасность. Не произошло ни одной неприятной встречи, и нечего было бояться услышать страшное прусское: «Wer da?» (кто идет?).
Избрали мы этот путь в надежде встретить корпус Дюмурье, так как не могли знать, что он пошел южнее, имея в виду занять ущелье Гран-Пре в Аргонском лесу.
Повторяю: по временам до нас долетал гул стрельбы, и когда он был слишком близок, мы останавливались. По-видимому, в то время на берегах Мааса еще не было серьезных сражений, а происходили только нападения на местечки и деревни; на последнее указывали поднимавшиеся иногда из-за деревьев столбы дыма, тогда как ночью лес освещало зарево дальних пожаров.
Наконец, вечером 11 сентября мы решили не идти к Стенэ, а направиться прямо в Аргону.
На следующий день проект этот был приведен в исполнение. Мы едва тащились, поддерживая друг друга. Душа болела при виде этих бедных женщин, когда-то таких бодрых и энергичных, теперь же бледных, бессильных! Одежда их, ободранная колючими кустарниками, висела клочками, между тем как они плелись друг за другом в полном изнеможении.
Около полудня подошли мы к вырубленному лесочку, позволявшему видеть вдаль на большое расстояние.
Здесь недавно было сражение. На земле лежали трупы. Я узнал этих мертвецов по синим мундирам с красными отворотами, по белым гетрам и крестообразной перевязи; они были так не похожи на пруссаков в мундирах небесного цвета или на австрийцев в белой форме и остроконечных шапках.
Это были французы, добровольцы, которых, вероятно, внезапно застигла какая-нибудь колонна Клерфайта или Брауншвейга. Они пали не без борьбы: возле них лежали немцы и даже пруссаки в своих кожаных киверах с цепочкой.
Приблизившись, я с ужасом глядел на эти трупы; я никогда не мог привыкнуть к виду поля сражения.
Вдруг из груди моей вырвался крик.
Господин де Лоране, госпожа Келлер, сын ее, Марта, сестра, стоявшие за деревьями шагах в пятидесяти от того места, где я находился, смотрели на меня, не решаясь выйти на открытую полянку.
Жан тотчас подбежал ко мне.
– В чем дело, Наталис?
Как я раскаивался в своем неумении владеть собой! Я хотел удалить Жана, но было поздно. Он в ту же минуту понял причину моего волнения.
У ног моих лежал труп. Жану не нужно было долго всматриваться, чтобы узнать его, и он, покачав головой и скрестив на груди руки, произнес:
– Не надо, чтобы моя мать и Марта знали об этом…
Но госпожа Келлер добрела до нас и увидала то, что мы хотели от нее скрыть, то есть тело прусского солдата, в форме Лейбского полка, лежавшее на земле рядом с тридцатью другими.
Принимая во внимание, что может быть, полк этот менее суток тому назад проходил здесь и теперь находится где-нибудь поблизости, нельзя не согласиться, что Жан Келлер до сих пор еще ни разу не подвергался более серьезной опасности! Если его поймают, то личность его сейчас же будет установлена и последует неминуемая казнь.
Нужно было скорее бежать из этого опасного для нас места, броситься в самую гущу Аргоны, куда не может проникнуть марширующая колонна! Если бы нам даже пришлось скрываться там несколько дней, то все-таки колебаться было невозможно. Это был наш последний путь к спасению.
Шли целый день, целую ночь. Нет, впрочем, не или, а плелись! Плелись весь следующий день и 13-го к вечеру были у границы знаменитого Аргонского леса, про который Дюмурье сказал:
– Это Фермопилы Франции, но я буду счастливее Леонида!
Предсказание сбылось. И вот каким образом тысячи таких же невежд, как я узнали, кто был Леонид, и что такое Фермопилы!
Глава двадцатая
Аргонский лес занимает пространство от 13 до 14 лье, тянется он с севера на юг, от Седана до маленького села Нассаван, и средняя ширина его равняется 2–3 лье. Лес этот стоит здесь, как передовое укрепление, покрывая нашу восточную границу почти непроходимой чащей. Тут такой хаос деревьев, озер, потоков, возвышенностей и рвов, что войску пройти невозможно.
Лес этот лежит между двумя реками: с левой стороны, от первых кустарников на юг и до деревни Семюи на севере, на всем протяжении окаймляет его река Эн, тогда как с другой стороны, река Эр огибает его от Флери до главного прохода. Отсюда Эр, делая крутой поворот, возвращается к Эну, в который и впадает недалеко от Сенюка.
Главные города по реке Эр: Клермон, Варенн, где Людовик XVI был настигнут во время бегства, Бюзанси, Ле-Шен-Попюле; по реке Эн: Сент-Мене-гульд, Виль-сюр-Турб, Монтуа, Вузье.
На карте этот лес больше всего напоминает видом громадное насекомое, которое, сложив крылья, спит или лежит неподвижно между двумя реками, причем живот его составляет вся южная, самая главная часть леса, а талию и голову – северная, обрисовывающаяся над ущельем Гран-Пре, через которое протекает вышеупомянутая река Эр.
Хотя Аргонский лес на всем своем протяжении перерезан потоками и загроможден густыми кустарниками, тем не менее в нем есть несколько проходов, конечно, очень узких, но которыми все-таки можно воспользоваться.
Я укажу эти проходы, доступные даже для войск, чтобы читателю легче было представить себе все последующие события.
Аргонский лес пересекают пять узких ущелий. Самое южное из них, Дез-Илетт, идет в почти прямом направлении от Клермона до Сент-Мене-гульд; второе, Ла-Шалад, представляет род тропинки, которая от Вьен-Ле-Шато следует вдоль течения реки Эн.
В северной части леса насчитывается не менее трех проходов. Самый широкий и важный, – это ущелье Гран-Пре. Начиная от Сен-Жювен его на всем протяжении омывает река Эр, протекающая затем между Термами и Сенюком и впадающая в Эн на расстоянии одного лье от Монтуа. За ущельем Гран-Пре, около двух лье к северу от него находится ущелье Ла-Круа-о-Буа (прошу хорошенько запомнить это название); оно пересекает Аргонский лет от Бут-о-Буа до Лонгве и служит дорогой для дровосеков. Еще на два лье севернее тянется ущелье Ле-Шен-Попюле, через которое проходит дорога из Ретеля в Седан; ущелье это, сделав два поворота, приближается к Эну против Вузье.
Имперские войска только по этому лесу и могли пройти к Шалону-на-Марне, откуда им открывался путь на Париж.
Следовательно, необходимо было помешать переходу Брауншвейга или Клерфайта через Аргонский лес, заперев все пять ущелий, по которым могли пройти их колонны.
Дюмурье, как знаток военного искусства, сразу понял всю важность подобного шага. Казалось, дело было так просто, но тем не менее нужно было, чтобы кто-нибудь призадумался над этим, пока союзникам еще не пришло в голову занять проходы.
Подобный план представлял еще следующие преимущества: во-первых, он избавлял от необходимости отступать к Марне, представлявшей нашу последнюю линию обороны перед Парижем; во-вторых, принуждал неприятеля остановиться в неплодородной Шампань-Пульез, вместо того чтобы рассыпаться по богатым равнинам за Аргонским лесом и зимовать там в случае надобности.
Проект этот обсуждался во всех подробностях и для начала Дильон, в главе 8000 человек, 30-го августа предпринял смелое движение, которым, как я уже говорил, отбросил австрийцев на правый берег Мааса; затем его колонна заняла самый южный проход, Дез-Илетт, предварительно заградив проход Ла-Шалад.
В самом, деле, предприятие это являлось довольно смелым. Вместо того чтобы проделать все это под прикрытием густого леса, движение произвели со стороны Мааса, подставляя фланг неприятелю; но Дюмурье сделал это для того, чтобы лучше замаскировать свои намерения от союзников.
Его план должен был удаться.
4 сентября Дильон подошел к ущелью Дез-Илетт. Дюмурье, выступивший вслед за ним с 15000 человек, занял Гран-Пре, закрыв таким образом главный проход через Аргонский лес.
Четыре дня спустя генерал Дюбур направился к Шень-Попюле, чтобы защитить северную часть леса от нашествия имперских войск.
Торопились возводить заграждения, делать окопы, баррикадировать тропинки, устанавливать батареи для защиты проходов. Гран-Пре превратился в настоящий лагерь, наполненный войсками, расположенными по амфитеатру холмов, причем река Эр составляла передовую оборонительную линию.
В это время из пяти проходов Аргоны четыре были заграждены, как крепостные потерны (подземные ходы) с опущенными решетками и поднятым мостом.
Но пятое ущелье оставалось не запертым. Оно было настолько труднопроходимо, что Дюмурье не находил нужным торопиться занять его, а наша злосчастная судьба влекла нас именно к этому проходу.
К несчастью, Дюмурье ошибся: неприятельские колонны прошли Аргону именно через ущелье Ла-Круа-о-Буа, находящееся между Шен-Попюле и Гран-Пре на равном расстоянии (около 10 лье) от того и другого.
Но возвратимся к нашим личным делам.
13 сентября, к вечеру, достигли мы бокового склона Аргоны, минуя деревни Брикене и Бут-о-Буа, вероятно занятые австрийцами.
Стоя гарнизоном у восточной границы, мне часто приходилось проходить по этим ущельям, и они были мне прекрасно знакомы; вот почему я избрал именно Ла-Круа-о-Буа, казавшееся мне более безопасным.
Для большей предосторожности я предполагал воспользоваться не самым проходом, а пролегавшей вдоль него тропинкой, ведущей к Лонгве. Эта тропинка идет по наиболее густой части Аргоны, под прикрытием дубов, буков, грабов, рябин, ив и каштанов, растущих в местах, менее доступных зимним морозам. Этим путем мы, обеспеченные от неприятных встреч с мародерами и отставшими солдатами, можем, наконец, достигнуть левого берега Эна, со стороны Вузье, где уже больше нечего будет бояться.
Ночь с 13 на 14 сентября мы провели, по обыкновению, под покровом деревьев.
Каждую минуту могла показаться мохнатая шапка кавалериста или кивер прусского гренадера, в виду чего я торопился скорее зайти в глубину леса и облегченно вздохнул, когда мы на другой день стали подниматься по тропинке ведущей в Лонгве, оставляя вправо от себя деревню Ле-Круа-о-Буа.
Денек выдался очень тяжелый: так как волнистая местность, перерезанная рытвинами и загроможденная сухими деревьями, страшно затрудняла переход.
Дорога эта, по которой почти никто не ходил, была очень трудна. Семидесятилетний господин де Лоране, несмотря на сильное утомление, шел довольно быстрым шагом. Марта и сестра, при мысли о том, что мы совершаем последние переходы, твердо решили быть бодрыми до конца, но госпожа Келлер совершенно обессилела, и надо было поддерживать ее, чтобы она не падала на каждом шагу. Несмотря на это мы не слышали от нее ни единой жалобы. Тело изнемогало, но дух был бодр. Я сомневался, чтобы она была в состоянии дойти до цели нашего путешествия.
Вечером мы, как всегда, остановились. В сумке оказалось достаточно провизии, чтобы утолить наш голод, всегда уступавший желанию отдохнуть и выспаться.
Оставшись вдвоем с Жаном, я заговорил с ним о тревожном состоянии его матери.
– Она слабеет с каждой минутой, – сказал я, – и если мы не дадим ей отдохнуть несколько дней…
– Я сам вижу это, Наталис! – отвечал Жан. Каждый шаг моей бедной матери надрывает мне сердце! Что нам делать?
– Нужно дойти до ближайшей деревни, господин Жан. Мы с вами донесем туда вашу матушку.
Никогда австрийцы или пруссаки не решатся сунуться в эту часть Аргоны, и мы можем в каком-нибудь домике обождать, пока в этих краях станет немного спокойнее.
– Да, Наталис, это самое разумное. Но разве мы не можем дойти до Лонгве?
– Эта деревня слишком далеко, господин Жан. Ваша мать не дойдет.
– Так куда же идти?
– Я бы предложил взять правее, к деревне Ла-Круа-о-Буа.
– Это далеко?
– Не далее одного лье.
– Ну так идем в Ла-Круа-о-Буа, – отвечал Жан. Идем завтра же, с рассветом!
Откровенно говоря, я считал этот план разумным, будучи уверен, что неприятель не решится двинуться на север Аргоны.
Тем не менее, этой ночью особенно часто слышалась ружейная перестрелка, по временам прерываемая грохотом орудий; но так как все эти звуки были очень отдаленны и раздавались позади нас, я имел некоторое основание предполагать, что это Клерфайт или Браушпвейг пытаются овладеть ущельем Гран-Пре: только оно одно было достаточно широко для прохода их колонн. Жан и я совсем не отдыхали, так как нужно было постоянно быть настороже, хотя мы и притаились в самой чаще леса, в стороне от тропинки, ведущей в Брикене.
Рано утром снова тронулись в путь. Я срезал несколько ветвей, из которых мы устроили для госпожи Келлер нечто вроде носилок, устланных сухой травой, и таким образом имели возможность облегчить ей трудности пути.
Но она поняла, что это будет для нас причиной излишней усталости.
– Нет, – сказала она, – нет, сын мой! Я еще могу идти… Я пойду пешком!
– Но ты не можешь, мама! – возразил Жан.
– Вы в самом деле не можете, – добавил я. – Цель наша – достигнуть ближайшей деревни, и чем скорее, тем лучше. Там мы обождем, пока вы поправитесь. Мы ведь теперь, черт возьми, во Франции, где никто не закроет перед нами дверей своего дома!
Госпожа Келлер не сдавалась. Она попробовала сделать несколько шагов, но упала бы, если бы Жан с Ирмой не поддержали ее.
– Госпожа Келлер, – обратился я к ней, – мы думаем о спасении всех нас. Ночью на опушке леса раздавалась стрельба. Враг недалеко. Надеюсь, что он не решится забраться в эти края, так что в Ла-Круа-о-Буа нам нечего бояться быть захваченными, но мы должны отправиться туда сейчас же.
Марта и сестра присоединились к нашим просьбам, господин де Лоране тоже последовал их примеру, и госпожа Келлер, наконец, уступила.
Спустя минуту она лежала на носилках, которые Жан поднял с одной стороны, а я с другой; затем мы снова тронулись в путь, держась северного направления.
Не будем распространяться о трудностях этого перехода через лесную чащу, с ежеминутными остановками и отыскиванием мест, где можно было бы пройти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16