Не может ли Кеггс, спросил Роско, подложить под себя хотя бы брусок динамита, чтобы перейти к сути.
— Я к ней и перехожу, — спокойно отвечал Кеггс. — Итак, джентльмены, повторяю, обсуждали, как бы потратить деньги, и мистер Мортимер Байлисс со свойственной ему изобретательностью предложил устроить тонтину, однако — не такую, о какой я только что рассказал. Идея самого Тонти — ждать, пока смерть устранит одного претендента за другим — не вызвала сочувствия у тех, кто страдал повышенным давлением, и тогда мистер Байлисс выдвинул альтернативное предложение. Он посоветовал, чтобы мистер Бэньян и его гости внесли по пятьдесят тысяч, и вся сумма со сложными процентами досталась тому из их сыновей, который женится последним. Вы что-то сказали, сэр?
Роско не сказал, он засопел. Сопение было уже не то, что прошлый раз.
Тогда оно отличалось холодной настороженностью, стремилось же подавить в зародыше всякие финансовые новации. Сейчас он встрепенулся, загорелся, преисполнился энтузиазма — и выразил свои чувства.
— Кто последний женится?
— Да, сэр.
— Я не женат. — Не женаты, сэр.
Взорам Роско Бэньяна предстало радужное видение.
— Вы уверены, что мой отец участвовал?
— Уверен, сэр.
— Он никогда мне не говорил.
— Это условие тонтины.
— И все произошло в 1929-м?
— Да, сэр.
— Значит…
— Именно так, сэр. За прошедшие годы игроков на поле, если прибегнуть к футбольному сравнению, значительно поубавилось. Часть молодых джентльменов погибла в борьбе с японским и немецким милитаризмом, другие женились. Если верить газете «Таймс», вчера сочетался браком мистер Джеймс Брустер, сын покойного Джона Брустера. Уцелели, если позволено так выразиться, только вы и еще один джентльмен.
— Вы хотите сказать, нас всего двое?
— В точности так, сэр, вы и другой кандидат. Он, — тут Кеггс сделал многозначительную паузу, — помолвлен.
— Ну!
— А так же, — Кеггс снова помедлил, — стеснен в средствах. Радость, охватившая было Роско Бэньяна, снова померкла.
— Тогда он не женится, — горько сказал он. — Черт, он не женится много лет! Кеггс кашлянул.
— Если кто-то, более состоятельный, не окажет ему скромную финансовую поддержку, подтолкнув таким образом к браку. Это можете сделать вы.
— Э?
— Если вы ему поможете, сэр, вы, скорее всего, переломите ход событий.
Он осмелеет и решится, оставив вам то, что я, простите за выражение, назвал бы жирным куском.
Роско погрузил голову в двойной подбородок и углубился во внутренний спор. Пока он, как многие люди его возраста, маялся на распутье, вошел Мортимер Байлисс.
Годы, которые так мягко обошлись с Огастесом Кеггсом, были к нему куда суровее — он усох и напоминал теперь нечто, извлеченное из гробницы ранних Птолемеев. При виде гостя он остановился и нацелил черный монокль, который стойко пронес сквозь все мировые катаклизмы.
— Кеггс! — удивленно вскричал Мортимер Байлисс.
— Доброе утро, мистер Байлисс.
— Вы еще живы? Вот уж не думал вас встретить! А вы все толстеете, мой дорогой. И дурнеете. Каким ветром вас принесло?
— Я к мистеру Бэньяну по делу, сэр.
— А, у вас дела? Тогда ухожу.
— Никуда вы не уходите! — очнулся Роско Бэньян. — Вас-то мне и надо.
Это правда, что Кеггс мне говорил?
— Мистер Бэньян имеет в виду то, что случилось за обедом у его отца десятого сентября 1929-го года, мистер Байлисс. Если помните, вы предложили брачную тонтину.
Мортимера Байлисс не так легко было ошеломить, но при этих словах монокль выпал из его глаза.
— Вы об этом знаете? Боже правый! Где вы были? Сидели под столом?
Притворились кадкой для пальмы?
— Нет, сэр, телесно я не присутствовал. Однако я завел обыкновение, с тех пор, как акции пошли вверх, прятать диктофон за портретом Джорджа Вашингтона, на каминной полке. Я подумал, что это поможет мне распорядиться моими сбережениями.
— Вы записывали каждое слово? Должно быть, получили много ценных советов.
— Да, сэр. Однако самый ценный был ваш — продать акции, а деньги вложить в государственные бумаги.
— Вам хватило ума это сделать?
— На следующий же день, сэр. Я бесконечно благодарен вам, и считаю, что вы заложили основы моего благосостояния.
Роско, который с растущим нетерпением слушал дружескую беседу, грубо вмешался.
— Ну, хватит! Благосостояние, видите ли! Это правда про тонтину, Байлисс?
— Истинная правда. Моя самая блестящая мысль.
— Деньги и впрямь получит тот, кто последним женится?
— Да. Они ждут.
— Около миллиона?
— Наверное. Первоначальный капитал составлял полмиллиона. Один из одиннадцати…
— Двенадцати.
— Одиннадцати! Я — бездетный холостяк. Дж. Дж. и десять гостей — всего одиннадцать. Когда вы меня перебили, я собирался сказать, что один из одиннадцати утром, на свежую голову вышел из игры. Так что десять человек внесли по пятьдесят тысяч с носа.
— Кеггс говорит, остались двое.
— Вот как? Я не следил. Кто второй?
— Еще не знаю.
— А когда узнаете?
— Устраню его.
— В каком смысле?
— Кеггс говорит, он хочет жениться, но не может, денег нет. Я подброшу ему самую малость…
— … и подтолкнете в пропасть. Вижу, к чему вы клоните. Опоить чужую лошадь. Подленькая мысль. Кто ее предложил?
— Кеггс.
— Вот как? Возможно, вы этого не видите, Кеггс, но я за вас краснею.
Между нами, вы превращаете чисто спортивное состязание в надувательство самого мерзкого свойства. А как насчет мзды? Полагаю, Кеггс ждет от своей проделки каких-то выгод. Сколько вы ему дадите?
Роско задумался.
— Пятьдесят фунтов.
Кеггс, гладивший котелок, вздрогнул так, будто тот его укусил.
— Пятьдесят, сэр?
— А что?
— Я ждал гораздо больше, сэр.
— Но не дождетесь, — сказал Роско.
Они помолчали. Было видно, что Кеггс ранен в самое сердце. Дворецкие не проявляют чувств, но экс-дворецкий проявил их. Однако буря вскоре улеглась, и полное лицо успокоилось.
— Очень хорошо, сэр, — сказал он, доказывая, что он из тех, кто способен, по слову мистера Киплинга, быть твердыми в удаче и в несчастье, которым, в сущности, цена одна.
— Ладно, — сказал Мортимер Байлисс. — Значит, можно продолжать. Кто этот загадочный незнакомец?
— Некий Твайн, сэр.
— Твайн? — Роско обернулся к Байлиссу. — Я не помню, чтоб у отца был такой друг. А вы?
Мортимер Байлисс пожал плечами.
— Мне что, нечего больше помнить? Вы считаете, что мерзкие знакомцы покойного Дж. Дж. — драгоценные перлы, и я каждый день любовно перебираю их в памяти? Расскажите нам про Твайна, Кеггс.
— Он скульптор, сэр. Живет рядом со мной, в соседнем доме.
— Странное совпадение.
— Да, сэр. Я часто говорю, что мир тесен.
— С кем же он помолвлен?
— С мисс Бенедик, племянницей лорда Аффенхема, которому я одно время служил. Молодая леди и его милость проживают в Лесном Замке.
— Э?
— В моем доме, сэр. Лесной Замок, Тутовая Роща, Вэли-Филдз. Мистер Твайн живет в Мирной Гавани.
— И там же ваяет?
— Да, сэр.
— Но без особого успеха?
— Да, сэр. Я бы сказал, что мистер Твайн находится в финансовой яме.
Это и препятствует ему соединиться с молодой леди.
— Бедность — банановая кожура на дороге любви.
— Именно так, сэр.
— И вы предлагаете, чтобы мистер Бэньян исправил это положение?
— Да, сэр. Если мистер Бэньян даст мистеру Твайну двадцать тысяч фунтов, тот женится немедленно.
Роско сотрясся от носа до кормы, глаза его просто вылезли.
— Вы что, рехнулись? — выговорил он. — Двадцать тысяч фунтов?
— Насадишь мелкую рыбешку — вытащишь кита, — сказал Мортимер Байлисс. — Не жмитесь по мелочам, другими словами — кто не вложит, тот не получит.
Роско лихорадочно провел рукой по волосам. Он понимал, что избитые истины верны, но не хотел с ними мириться.
— Не могу ж я прийти и сунуть ему деньги!
— Да, верно. Что вы посоветуете, Кеггс?
— Думаю, это просто, сэр. В саду Мирной Гавани стоит статуя мистера Твайна. Можно предположить, что день или два назад, мистер Бэньян, зайдя к дворецкому своего покойного батюшки, случайно взглянул за ограду…
— Увидел шедевр и поразился? Конечно. Вы правы. Поняли, Роско? "Боже!
— вскричали вы. — Неведомый гений!" И — к нему, с чековой книжкой.
— Чтобы отвалить двадцать тысяч фунтов? Он подумает, что я рехнулся.
— Как вы справитесь с этим, Кеггс?
— Легко, сэр. Недавно я читал автобиографию известного драматурга, который вспоминает, как к нему, в начале творческого пути, обратился финансист и предложил выплачивать ежегодно твердую сумму в обмен на треть будущих доходов.
— Он согласился?
— Нет, сэр, но я уверен, что мистер Твайн примет аналогичное предложение.
— Конечно, примет! Двадцать тысяч наличными! Вы не прогадаете, Роско.
Он пошлет за портным, снимать мерку для свадебных брюк, через пять минут после того, как получит деньги по чеку. Знаете, что? Я возьму все на себя.
Оставайтесь на заднем плане этаким таинственным благодетелем. Как его номер, Кеггс? Пойду, позвоню.
Мортимер Байлисс отправился звонить. Несколько минут Роско тупо глядел в пространство, а Кеггс поглаживал котелок. Его пробная ремарка об удивительной погоде отклика не нашла. Роско не был расположен к обмену мнениями.
— Я с ним поговорил, — сказал Мортимер Байлисс. — Надо сказать, мне было приятно, как он воспринял мое имя. «Неужели тот самый?» — выговорил он. «Собственной персоной», — отвечал я, мило краснея. Потом я сообщил, что вы видели статую и просите меня дать профессиональный отзыв о других работах. Вероятно, дурны несказанно, а, Кеггс?
— Мне они не по вкусу, сэр.
— В довершение всего он пригласил меня сегодня поужинать в Приветном Шалаше. Или это Беседка Отдохновения?
— Мирная Гавань, сэр.
— Так же плохо, если не хуже. Думаю, подадут обычную пакость.
— Отнюдь, сэр. У мистера Твайна превосходная кухарка.
— Вот как? И на том спасибо. Поможет скоротать отвратительный вечер.
Что ненавижу, то ненавижу — бюсты. Дж. Дж. всегда хотел, чтоб я их покупал, просто страсть какая-то. Ладно, сегодня ужинаем у Твайна. Завтра дам ему потомиться, а послезавтра приглашу в свой клуб и ошеломлю. Чек надо будет иметь с собой, чтоб помахать у него перед глазами. Благодарите Кеггса за мудрую мысль.
Роско сглотнул. Он страдал, как страдает бережливый мультимиллионер, которому предстоит расстаться с двадцатью тысячами. Да, он понимал, что вложение разумно — насадишь мелкую рыбешку, вытащишь кита, и все же еле выговорил:
— Спасибо, Кеггс.
— Не за что, сэр. На здоровье, сэр. До свиданья, мистер Байлисс.
— Вы нас покидаете?
— Мне пора домой.
— Торопитесь на поезд?
— Нет, я на машине.
— Я провожу вас, — сказал Мортимер Байлисс, прикрывая за собой дверь.
Монокль сверкнул, мумифицированное лицо приняло то выражение, с которым участковый судья начинает перекрестный допрос отпетого преступника. — Ну-ка отвечайте, мой хитрый мажордом, что за этим кроется?
— Сэр?
— Бросьте корчить святошу! Я спрашиваю, что за этим кроется, и требую прямого ответа. Признавайтесь, увенчанный котелком мошенник. Вы не хуже моего знаете, что у Дж. Дж. Бэньяна не было друга по фамилии Твайн.
Мы не скажем, что Кеггс хихикнул — дворецкие, даже отставные, не хихикают; однако он только что не хихикнул.
— Я и сам подумывал, не удивило ли вас это, сэр.
— Удивило.
— Я даже боялся, как бы вы не раскрыли мой маленький обман.
Мортимер Байлисс заломил бровь.
— Мой дорогой! Когда я вижу, что Роско Бэньян вот-вот выложит двадцать тысяч ни за что, ни про что, я не порчу удовольствия, раскрывая маленькие обманы. Господь свидетель, в наше время редко выпадает достойный случай повеселиться.
— Верно, сэр.
— Милостивое Провидение много лет готовило Роско что-то подобное.
Слишком он любит деньги, это вредно для души. Отнимать у него хоть что-то — долг милосердия. Вы это почувствовали?
— Еще как!
— Представляю, каково вам было, когда он предложил вам пятьдесят фунтов.
— Признаюсь, в данных обстоятельствах вознаграждение показалось мне не вполне адекватным.
— И вы, как говорится, в отместку направили его не туда?
— Мной руководило также искреннее желание помочь мисс Бенедик, сэр.
Очаровательная молодая леди. Не скажу, чтобы я считал мистера Твайна идеальной партией, но, поскольку она стремится к этому союзу, буду только рад способствовать его осуществлению.
— Блеск!
— Сэр?
— Восхищаюсь, как вы говорите. Вас никогда не называли Златоустом Вэли-Филдз?
— Не слышал, сэр.
— Потомки назовут. А теперь, дорогой Кеггс, скажите мне, если сумеете — кратко, кто же таинственный узник?
— Сэр?
— Ну, претендент, кандидат. Соперник Роско.
— Ах, извините, сэр. Вы меня немного смутили. Его фамилия Холлистер.
— Как?! — Мортимер Байлисс удивился. — Сын Джо Холлистера?
— Если я не ошибаюсь, мистера Холлистера-старшего звали Джозеф.
— Кому вы рассказываете! Он был моим лучшим, правильнее сказать — единственным другом. Как ни странно, меня по большей части не жаловали. Что же поделывает юный Билл? Последний раз, когда я он нем слышал, он собирался учиться живописи… да, в Париже.
— Мистер Холлистер-младший работает помощником в знаменитой Галерее Гиша на Бонд-стрит.
— Воровской притон! И собирается жениться?
— На мисс Анжеле Мерфи, сэр, молодой особе, которая учится играть на скрипке в Королевском Музыкальном Колледже.
— Как же вы все это узнали?
— Через сыскное агентство, сэр, к услугам которого обратился.
— Боже! Устроили за ним слежку?
— Это простейший способ оставаться в курсе его дел.
— Кеггс, вам бы стать начальником Московской разведки.
— Не думаю, сэр, чтоб мне хотелось переехать в Россию. Климат не тот.
Хотите узнать еще что-нибудь?
— Нет. Я, кажется, исчерпал повестку дня. Всего вам хорошего, Кеггс, всяческих благ и процветания.
Мортимер Байлисс вернулся к Роско. Тот заметно повеселел, обдумав все и смирившись с утратой мелкой рыбешки.
— Ушел? — спросил он.
— Да, уехал. По-моему, разобижен. Пятьдесят фунтов, Роско! Маловато, а? Не раскаиваетесь?
— Ничуть.
— Еще раскаетесь.
— В каком смысле?
— Да так… Знаете, у этой истории есть одна сторона, которую вы упустили из виду.
— Чего-чего?
— Как насчет вашей свадьбы? Помнится, вы говорили, что помолвлены.
— А, это! Разорву помолвку.
— Ясно. Разорвете. А как насчет иска о нарушении брачных обязательств?
Вы писали ей письма?
— Что-то писал.
— Упоминали о свадьбе?
— Упоминал.
— Тогда вам есть о чем беспокоиться.
— Вот еще! Все в порядке.
— Почему? Объясните, я дитя в этих вопросах.
— Я знаю такого, Пилбема, он держит сыскное бюро «Аргус». Вернет мне письма. С год назад я к нему обращался, и он управился в два счета. Конечно, я подожду рвать, пока письма не верну.
Мистер Байлисс запрокинул голову, и комнату огласили раскаты хриплого хохота, который двадцать шесть лет назад частенько досаждал гостям Дж. Дж. Бэньяна.
— Последний романтик! Золотая душа! Право, Роско, вы напоминаете мне сэра Галахада.
5
Солнце высоко стояло над лондонским Вест-эндом, и все добрые люди давно трудились по лавкам и мастерским, когда молодой человек, мучимый головной болью, свернул с Пикадилли на Бонд-стрит — плечистый молодой человек с квадратным подбородком, похожий больше на боксера, который готовился к чемпионату в среднем весе, но временно забросил тренировки, чем на служащего художественной галереи. Звали его Билл Холлистер, а головой он мучился по той причине, что, как и Роско Бэньян, кутил всю ночь в Сент-Джонс-Вуд.
Однако, хотя невидимая рука время от времени вгоняла в виски раскаленные гвозди, сердце его ликовало, а губы то и дело складывались в трубочку, чтобы засвистеть веселый мотивчик. По примеру небезызвестной Пиппы он полагал, что Господь на небе и все-то мире ладно. Случись сейчас рядом Пиппа, Билл похлопал бы ее по плечу и сказал, что согласен с ней на все сто.
Многие (в том числе и лорд Аффенхем, который на заре туманной юности частенько давал слово не той девушке, а потом долго терзался) заметили, что нет большего счастья, чем внезапно получить отставку из уст невесты, к которой посватался в странном помрачении рассудка. Именно это и произошло с Биллом. После нескольких месяцев неудачной помолвки с мисс Анжелой Мерфи, о которой говорил Кеггс, он, вернувшись утром из гостей, нашел письмо, формально разрывающее их отношения.
Письмо это не было полной неожиданностью. Мисс Мерфи уже как-то намекала, что сомневается в правильности своего выбора. Она принадлежала к тому типу девиц, которые, не смущаясь, указывают любимым на их недостатки.
«Почему ты не причесываешься? — спрашивала она. — Ты похож на шотландскую овчарку». Или: «Почему ты носишь этот жуткий пиджак и полосатые брюки? Ты похож на похоронного агента». Бесполезно было говорить, что волосы — его крест, поскольку встают дыбом, стоит отнять расческу. Бесполезно было и оправдываться, что визитка и такие брюки — цеховой мундир; приди он на работу в штатском, мистер Гиш нечаянно его подстрелит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Я к ней и перехожу, — спокойно отвечал Кеггс. — Итак, джентльмены, повторяю, обсуждали, как бы потратить деньги, и мистер Мортимер Байлисс со свойственной ему изобретательностью предложил устроить тонтину, однако — не такую, о какой я только что рассказал. Идея самого Тонти — ждать, пока смерть устранит одного претендента за другим — не вызвала сочувствия у тех, кто страдал повышенным давлением, и тогда мистер Байлисс выдвинул альтернативное предложение. Он посоветовал, чтобы мистер Бэньян и его гости внесли по пятьдесят тысяч, и вся сумма со сложными процентами досталась тому из их сыновей, который женится последним. Вы что-то сказали, сэр?
Роско не сказал, он засопел. Сопение было уже не то, что прошлый раз.
Тогда оно отличалось холодной настороженностью, стремилось же подавить в зародыше всякие финансовые новации. Сейчас он встрепенулся, загорелся, преисполнился энтузиазма — и выразил свои чувства.
— Кто последний женится?
— Да, сэр.
— Я не женат. — Не женаты, сэр.
Взорам Роско Бэньяна предстало радужное видение.
— Вы уверены, что мой отец участвовал?
— Уверен, сэр.
— Он никогда мне не говорил.
— Это условие тонтины.
— И все произошло в 1929-м?
— Да, сэр.
— Значит…
— Именно так, сэр. За прошедшие годы игроков на поле, если прибегнуть к футбольному сравнению, значительно поубавилось. Часть молодых джентльменов погибла в борьбе с японским и немецким милитаризмом, другие женились. Если верить газете «Таймс», вчера сочетался браком мистер Джеймс Брустер, сын покойного Джона Брустера. Уцелели, если позволено так выразиться, только вы и еще один джентльмен.
— Вы хотите сказать, нас всего двое?
— В точности так, сэр, вы и другой кандидат. Он, — тут Кеггс сделал многозначительную паузу, — помолвлен.
— Ну!
— А так же, — Кеггс снова помедлил, — стеснен в средствах. Радость, охватившая было Роско Бэньяна, снова померкла.
— Тогда он не женится, — горько сказал он. — Черт, он не женится много лет! Кеггс кашлянул.
— Если кто-то, более состоятельный, не окажет ему скромную финансовую поддержку, подтолкнув таким образом к браку. Это можете сделать вы.
— Э?
— Если вы ему поможете, сэр, вы, скорее всего, переломите ход событий.
Он осмелеет и решится, оставив вам то, что я, простите за выражение, назвал бы жирным куском.
Роско погрузил голову в двойной подбородок и углубился во внутренний спор. Пока он, как многие люди его возраста, маялся на распутье, вошел Мортимер Байлисс.
Годы, которые так мягко обошлись с Огастесом Кеггсом, были к нему куда суровее — он усох и напоминал теперь нечто, извлеченное из гробницы ранних Птолемеев. При виде гостя он остановился и нацелил черный монокль, который стойко пронес сквозь все мировые катаклизмы.
— Кеггс! — удивленно вскричал Мортимер Байлисс.
— Доброе утро, мистер Байлисс.
— Вы еще живы? Вот уж не думал вас встретить! А вы все толстеете, мой дорогой. И дурнеете. Каким ветром вас принесло?
— Я к мистеру Бэньяну по делу, сэр.
— А, у вас дела? Тогда ухожу.
— Никуда вы не уходите! — очнулся Роско Бэньян. — Вас-то мне и надо.
Это правда, что Кеггс мне говорил?
— Мистер Бэньян имеет в виду то, что случилось за обедом у его отца десятого сентября 1929-го года, мистер Байлисс. Если помните, вы предложили брачную тонтину.
Мортимера Байлисс не так легко было ошеломить, но при этих словах монокль выпал из его глаза.
— Вы об этом знаете? Боже правый! Где вы были? Сидели под столом?
Притворились кадкой для пальмы?
— Нет, сэр, телесно я не присутствовал. Однако я завел обыкновение, с тех пор, как акции пошли вверх, прятать диктофон за портретом Джорджа Вашингтона, на каминной полке. Я подумал, что это поможет мне распорядиться моими сбережениями.
— Вы записывали каждое слово? Должно быть, получили много ценных советов.
— Да, сэр. Однако самый ценный был ваш — продать акции, а деньги вложить в государственные бумаги.
— Вам хватило ума это сделать?
— На следующий же день, сэр. Я бесконечно благодарен вам, и считаю, что вы заложили основы моего благосостояния.
Роско, который с растущим нетерпением слушал дружескую беседу, грубо вмешался.
— Ну, хватит! Благосостояние, видите ли! Это правда про тонтину, Байлисс?
— Истинная правда. Моя самая блестящая мысль.
— Деньги и впрямь получит тот, кто последним женится?
— Да. Они ждут.
— Около миллиона?
— Наверное. Первоначальный капитал составлял полмиллиона. Один из одиннадцати…
— Двенадцати.
— Одиннадцати! Я — бездетный холостяк. Дж. Дж. и десять гостей — всего одиннадцать. Когда вы меня перебили, я собирался сказать, что один из одиннадцати утром, на свежую голову вышел из игры. Так что десять человек внесли по пятьдесят тысяч с носа.
— Кеггс говорит, остались двое.
— Вот как? Я не следил. Кто второй?
— Еще не знаю.
— А когда узнаете?
— Устраню его.
— В каком смысле?
— Кеггс говорит, он хочет жениться, но не может, денег нет. Я подброшу ему самую малость…
— … и подтолкнете в пропасть. Вижу, к чему вы клоните. Опоить чужую лошадь. Подленькая мысль. Кто ее предложил?
— Кеггс.
— Вот как? Возможно, вы этого не видите, Кеггс, но я за вас краснею.
Между нами, вы превращаете чисто спортивное состязание в надувательство самого мерзкого свойства. А как насчет мзды? Полагаю, Кеггс ждет от своей проделки каких-то выгод. Сколько вы ему дадите?
Роско задумался.
— Пятьдесят фунтов.
Кеггс, гладивший котелок, вздрогнул так, будто тот его укусил.
— Пятьдесят, сэр?
— А что?
— Я ждал гораздо больше, сэр.
— Но не дождетесь, — сказал Роско.
Они помолчали. Было видно, что Кеггс ранен в самое сердце. Дворецкие не проявляют чувств, но экс-дворецкий проявил их. Однако буря вскоре улеглась, и полное лицо успокоилось.
— Очень хорошо, сэр, — сказал он, доказывая, что он из тех, кто способен, по слову мистера Киплинга, быть твердыми в удаче и в несчастье, которым, в сущности, цена одна.
— Ладно, — сказал Мортимер Байлисс. — Значит, можно продолжать. Кто этот загадочный незнакомец?
— Некий Твайн, сэр.
— Твайн? — Роско обернулся к Байлиссу. — Я не помню, чтоб у отца был такой друг. А вы?
Мортимер Байлисс пожал плечами.
— Мне что, нечего больше помнить? Вы считаете, что мерзкие знакомцы покойного Дж. Дж. — драгоценные перлы, и я каждый день любовно перебираю их в памяти? Расскажите нам про Твайна, Кеггс.
— Он скульптор, сэр. Живет рядом со мной, в соседнем доме.
— Странное совпадение.
— Да, сэр. Я часто говорю, что мир тесен.
— С кем же он помолвлен?
— С мисс Бенедик, племянницей лорда Аффенхема, которому я одно время служил. Молодая леди и его милость проживают в Лесном Замке.
— Э?
— В моем доме, сэр. Лесной Замок, Тутовая Роща, Вэли-Филдз. Мистер Твайн живет в Мирной Гавани.
— И там же ваяет?
— Да, сэр.
— Но без особого успеха?
— Да, сэр. Я бы сказал, что мистер Твайн находится в финансовой яме.
Это и препятствует ему соединиться с молодой леди.
— Бедность — банановая кожура на дороге любви.
— Именно так, сэр.
— И вы предлагаете, чтобы мистер Бэньян исправил это положение?
— Да, сэр. Если мистер Бэньян даст мистеру Твайну двадцать тысяч фунтов, тот женится немедленно.
Роско сотрясся от носа до кормы, глаза его просто вылезли.
— Вы что, рехнулись? — выговорил он. — Двадцать тысяч фунтов?
— Насадишь мелкую рыбешку — вытащишь кита, — сказал Мортимер Байлисс. — Не жмитесь по мелочам, другими словами — кто не вложит, тот не получит.
Роско лихорадочно провел рукой по волосам. Он понимал, что избитые истины верны, но не хотел с ними мириться.
— Не могу ж я прийти и сунуть ему деньги!
— Да, верно. Что вы посоветуете, Кеггс?
— Думаю, это просто, сэр. В саду Мирной Гавани стоит статуя мистера Твайна. Можно предположить, что день или два назад, мистер Бэньян, зайдя к дворецкому своего покойного батюшки, случайно взглянул за ограду…
— Увидел шедевр и поразился? Конечно. Вы правы. Поняли, Роско? "Боже!
— вскричали вы. — Неведомый гений!" И — к нему, с чековой книжкой.
— Чтобы отвалить двадцать тысяч фунтов? Он подумает, что я рехнулся.
— Как вы справитесь с этим, Кеггс?
— Легко, сэр. Недавно я читал автобиографию известного драматурга, который вспоминает, как к нему, в начале творческого пути, обратился финансист и предложил выплачивать ежегодно твердую сумму в обмен на треть будущих доходов.
— Он согласился?
— Нет, сэр, но я уверен, что мистер Твайн примет аналогичное предложение.
— Конечно, примет! Двадцать тысяч наличными! Вы не прогадаете, Роско.
Он пошлет за портным, снимать мерку для свадебных брюк, через пять минут после того, как получит деньги по чеку. Знаете, что? Я возьму все на себя.
Оставайтесь на заднем плане этаким таинственным благодетелем. Как его номер, Кеггс? Пойду, позвоню.
Мортимер Байлисс отправился звонить. Несколько минут Роско тупо глядел в пространство, а Кеггс поглаживал котелок. Его пробная ремарка об удивительной погоде отклика не нашла. Роско не был расположен к обмену мнениями.
— Я с ним поговорил, — сказал Мортимер Байлисс. — Надо сказать, мне было приятно, как он воспринял мое имя. «Неужели тот самый?» — выговорил он. «Собственной персоной», — отвечал я, мило краснея. Потом я сообщил, что вы видели статую и просите меня дать профессиональный отзыв о других работах. Вероятно, дурны несказанно, а, Кеггс?
— Мне они не по вкусу, сэр.
— В довершение всего он пригласил меня сегодня поужинать в Приветном Шалаше. Или это Беседка Отдохновения?
— Мирная Гавань, сэр.
— Так же плохо, если не хуже. Думаю, подадут обычную пакость.
— Отнюдь, сэр. У мистера Твайна превосходная кухарка.
— Вот как? И на том спасибо. Поможет скоротать отвратительный вечер.
Что ненавижу, то ненавижу — бюсты. Дж. Дж. всегда хотел, чтоб я их покупал, просто страсть какая-то. Ладно, сегодня ужинаем у Твайна. Завтра дам ему потомиться, а послезавтра приглашу в свой клуб и ошеломлю. Чек надо будет иметь с собой, чтоб помахать у него перед глазами. Благодарите Кеггса за мудрую мысль.
Роско сглотнул. Он страдал, как страдает бережливый мультимиллионер, которому предстоит расстаться с двадцатью тысячами. Да, он понимал, что вложение разумно — насадишь мелкую рыбешку, вытащишь кита, и все же еле выговорил:
— Спасибо, Кеггс.
— Не за что, сэр. На здоровье, сэр. До свиданья, мистер Байлисс.
— Вы нас покидаете?
— Мне пора домой.
— Торопитесь на поезд?
— Нет, я на машине.
— Я провожу вас, — сказал Мортимер Байлисс, прикрывая за собой дверь.
Монокль сверкнул, мумифицированное лицо приняло то выражение, с которым участковый судья начинает перекрестный допрос отпетого преступника. — Ну-ка отвечайте, мой хитрый мажордом, что за этим кроется?
— Сэр?
— Бросьте корчить святошу! Я спрашиваю, что за этим кроется, и требую прямого ответа. Признавайтесь, увенчанный котелком мошенник. Вы не хуже моего знаете, что у Дж. Дж. Бэньяна не было друга по фамилии Твайн.
Мы не скажем, что Кеггс хихикнул — дворецкие, даже отставные, не хихикают; однако он только что не хихикнул.
— Я и сам подумывал, не удивило ли вас это, сэр.
— Удивило.
— Я даже боялся, как бы вы не раскрыли мой маленький обман.
Мортимер Байлисс заломил бровь.
— Мой дорогой! Когда я вижу, что Роско Бэньян вот-вот выложит двадцать тысяч ни за что, ни про что, я не порчу удовольствия, раскрывая маленькие обманы. Господь свидетель, в наше время редко выпадает достойный случай повеселиться.
— Верно, сэр.
— Милостивое Провидение много лет готовило Роско что-то подобное.
Слишком он любит деньги, это вредно для души. Отнимать у него хоть что-то — долг милосердия. Вы это почувствовали?
— Еще как!
— Представляю, каково вам было, когда он предложил вам пятьдесят фунтов.
— Признаюсь, в данных обстоятельствах вознаграждение показалось мне не вполне адекватным.
— И вы, как говорится, в отместку направили его не туда?
— Мной руководило также искреннее желание помочь мисс Бенедик, сэр.
Очаровательная молодая леди. Не скажу, чтобы я считал мистера Твайна идеальной партией, но, поскольку она стремится к этому союзу, буду только рад способствовать его осуществлению.
— Блеск!
— Сэр?
— Восхищаюсь, как вы говорите. Вас никогда не называли Златоустом Вэли-Филдз?
— Не слышал, сэр.
— Потомки назовут. А теперь, дорогой Кеггс, скажите мне, если сумеете — кратко, кто же таинственный узник?
— Сэр?
— Ну, претендент, кандидат. Соперник Роско.
— Ах, извините, сэр. Вы меня немного смутили. Его фамилия Холлистер.
— Как?! — Мортимер Байлисс удивился. — Сын Джо Холлистера?
— Если я не ошибаюсь, мистера Холлистера-старшего звали Джозеф.
— Кому вы рассказываете! Он был моим лучшим, правильнее сказать — единственным другом. Как ни странно, меня по большей части не жаловали. Что же поделывает юный Билл? Последний раз, когда я он нем слышал, он собирался учиться живописи… да, в Париже.
— Мистер Холлистер-младший работает помощником в знаменитой Галерее Гиша на Бонд-стрит.
— Воровской притон! И собирается жениться?
— На мисс Анжеле Мерфи, сэр, молодой особе, которая учится играть на скрипке в Королевском Музыкальном Колледже.
— Как же вы все это узнали?
— Через сыскное агентство, сэр, к услугам которого обратился.
— Боже! Устроили за ним слежку?
— Это простейший способ оставаться в курсе его дел.
— Кеггс, вам бы стать начальником Московской разведки.
— Не думаю, сэр, чтоб мне хотелось переехать в Россию. Климат не тот.
Хотите узнать еще что-нибудь?
— Нет. Я, кажется, исчерпал повестку дня. Всего вам хорошего, Кеггс, всяческих благ и процветания.
Мортимер Байлисс вернулся к Роско. Тот заметно повеселел, обдумав все и смирившись с утратой мелкой рыбешки.
— Ушел? — спросил он.
— Да, уехал. По-моему, разобижен. Пятьдесят фунтов, Роско! Маловато, а? Не раскаиваетесь?
— Ничуть.
— Еще раскаетесь.
— В каком смысле?
— Да так… Знаете, у этой истории есть одна сторона, которую вы упустили из виду.
— Чего-чего?
— Как насчет вашей свадьбы? Помнится, вы говорили, что помолвлены.
— А, это! Разорву помолвку.
— Ясно. Разорвете. А как насчет иска о нарушении брачных обязательств?
Вы писали ей письма?
— Что-то писал.
— Упоминали о свадьбе?
— Упоминал.
— Тогда вам есть о чем беспокоиться.
— Вот еще! Все в порядке.
— Почему? Объясните, я дитя в этих вопросах.
— Я знаю такого, Пилбема, он держит сыскное бюро «Аргус». Вернет мне письма. С год назад я к нему обращался, и он управился в два счета. Конечно, я подожду рвать, пока письма не верну.
Мистер Байлисс запрокинул голову, и комнату огласили раскаты хриплого хохота, который двадцать шесть лет назад частенько досаждал гостям Дж. Дж. Бэньяна.
— Последний романтик! Золотая душа! Право, Роско, вы напоминаете мне сэра Галахада.
5
Солнце высоко стояло над лондонским Вест-эндом, и все добрые люди давно трудились по лавкам и мастерским, когда молодой человек, мучимый головной болью, свернул с Пикадилли на Бонд-стрит — плечистый молодой человек с квадратным подбородком, похожий больше на боксера, который готовился к чемпионату в среднем весе, но временно забросил тренировки, чем на служащего художественной галереи. Звали его Билл Холлистер, а головой он мучился по той причине, что, как и Роско Бэньян, кутил всю ночь в Сент-Джонс-Вуд.
Однако, хотя невидимая рука время от времени вгоняла в виски раскаленные гвозди, сердце его ликовало, а губы то и дело складывались в трубочку, чтобы засвистеть веселый мотивчик. По примеру небезызвестной Пиппы он полагал, что Господь на небе и все-то мире ладно. Случись сейчас рядом Пиппа, Билл похлопал бы ее по плечу и сказал, что согласен с ней на все сто.
Многие (в том числе и лорд Аффенхем, который на заре туманной юности частенько давал слово не той девушке, а потом долго терзался) заметили, что нет большего счастья, чем внезапно получить отставку из уст невесты, к которой посватался в странном помрачении рассудка. Именно это и произошло с Биллом. После нескольких месяцев неудачной помолвки с мисс Анжелой Мерфи, о которой говорил Кеггс, он, вернувшись утром из гостей, нашел письмо, формально разрывающее их отношения.
Письмо это не было полной неожиданностью. Мисс Мерфи уже как-то намекала, что сомневается в правильности своего выбора. Она принадлежала к тому типу девиц, которые, не смущаясь, указывают любимым на их недостатки.
«Почему ты не причесываешься? — спрашивала она. — Ты похож на шотландскую овчарку». Или: «Почему ты носишь этот жуткий пиджак и полосатые брюки? Ты похож на похоронного агента». Бесполезно было говорить, что волосы — его крест, поскольку встают дыбом, стоит отнять расческу. Бесполезно было и оправдываться, что визитка и такие брюки — цеховой мундир; приди он на работу в штатском, мистер Гиш нечаянно его подстрелит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15