Там же я познакомился с опиумом. Сей продукт природы сильно походил на пыльцу индийской конопли, которую также подмешивали в табак, однако же, в отличие от конопли, опий не возбуждал, а, напротив, затормаживал желания. Зато он отправлял в мир красочных грез и сновидений, которых я ранее никогда не видел. Сказочные миры открывались моему спящему взору.
Вернувшись в Англию, я первым делом отправился к нашему семейному адвокату, который, по моему распоряжению, должен был продать родовое поместье вместе с усадьбой и всей обстановкой, за исключением коллекции знаменитых прадедушкиных картин итальянских мастеров, которая, как оказалось, стоила теперь целое состояние. Однако их я оставил себе не из-за этого, ведь я стал после смерти родителей единственным наследником немалого состояния, а из-за того, что изображенные на картинах сцены продолжали вызывать во мне волнующие кровь чувства. Приехав к адвокату, мистеру Джонасу Олдейкру, старенькому сухонькому старичку, который помнил деда еще зеленым юношей, я обнаружил, что адвокат сделал все в лучшем виде, и даже выручил за поместье несколько большую сумму, чем предполагалось.
– Мой дорогой Джек, – обратился ко мне мистер Олдейкр, сидя в глубоком кресле и поглядывая на меня сквозь золоченое пенсне. – Вы, как и всякий достойный джентльмен, в начале самостоятельной жизни объездили земной шар, что весьма похвально. Так как ваши родители умерли, то позвольте на правах старшего дать вам один совет. Как шутят в среде нашей адвокатской братии – совершенно бесплатный. – Тут старый мистер Олдейкр зашелся сухим смешком. – Пора вам браться за ум и начинать печься о своей карьере. Для этого у вас имеется все необходимое: состояние, титул, прекрасное образование. Мой совет, переезжайте в Лондон, идите в общество, ваши университетские друзья уже наверняка там и будут рады еще одному представителю их круга. Рад буду услужить вам, как служил вашему батюшке и сэру Джейкобу, – добавил он с легким поклоном на мои слова благодарности.
Совет старого адвоката был весьма кстати. Конечно, я и без него мог бы догадаться, что пора устраивать будущее, однако мистер Олдейкр облек подсознательное понимание в словесную форму и программу действий. После недолгих поисков достойного жилья я остановил свой выбор на особняке, стоявшем на крохотной улочке Литтл-Райдер-стрит, которая упиралась в «Тайбернское Дерево», знаменитую виселицу в приходе Тайберн, где до самого конца восемнадцатого века совершались публичные казни самых отъявленных преступников, преимущественно убийц. Такое соседство в то время и тем более сейчас кажется мне весьма забавным, наполненным настоящим английским юмором. Сам особняк, несколько старомодный, времен первых Георгов, был хоть и небольшим, но очень уютным. Небольшой ремонт придал ему изящный вид. Ровный кирпичный фасад украшали два окна-фонаря, расположенных на втором этаже на углах здания и выступавших далеко вперед. Едва увидев их, я тут же подумал о том, что в одной комнате, которой принадлежало окно-фонарь, будет располагаться мой кабинет, а в другой – будуар моей будущей жены. Как видите, я уже тогда со всей серьезностью думал о будущем.
Обстановка потребовала немалых денег, но она того стоила. Побывавшие в моем гнезде друзья, собравшись на следующий день в клубе, говорили, что более очаровательного и истинно английского жилища они еще не видели.
Как только я устроился в Лондоне, я тут же навестил своих старых университетских приятелей: сэра Джорджа Мюррея-младшего и Малыша Саймона. Джимбо принял меня с распростертыми объятиями, крепко пожав своими могучими лапами протянутую ему руку.
– Старина! Как я рад тебя видеть! – восклицал он, поминутно хлопая меня по плечу и ведя в гостиную, где расторопная горничная уже ставила на небольшой столик около неизменного в английских гостиных камина бренди и содовую воду. – Боже правый, как ты загорел! Неужели только что из колоний? Отлично, старина, отлично! Признаться, нам, членам Большого оксфордского клуба, весьма тебя не хватало. Твое воображение превосходит шалости, коим мы предавались до тебя, а также во время твоего отсутствия.
Мы уселись в большие кресла и принялись за бренди, предавшись приятным воспоминаниям о золотых университетских годах и хохоча. Как это обычно бывает, после подобных воспоминаний бурной юности наступает некоторое затишье, а потом кто-нибудь из присутствующих задает риторический вопрос: «Что ты намерен делать дальше?» Подобный вопрос задал мне через некоторое время и Джимбо.
– Я думаю посвятить себя медицине, – после непродолжительных общих фраз сказал я.
– Медицине? – удивился сэр Мюррей-младший. – Странно. Хотя это так похоже на тебя.
– Почему похоже? – удивился в свою очередь я.
– Похоже, потому что ты всегда поступал необычно. Признаюсь, я всегда стремился походить на тебя, – неожиданно сказал старый университетский товарищ. – Мне импонировал твой интеллект и воображение. Кстати, подражал тебе не только я. Многие, очень многие студенты копировали тебя. Особенно Малыш Саймон. Для него ты был чем-то вроде живого бога.
Подобное признание было весьма неожиданным для меня, и я даже не нашелся, что сказать.
– Думаю, будет просто замечательно, если ты вступишь в наш клуб, – продолжил Джордж Мюррей-младший, разбавляя бренди. – И в ложу, разумеется.
Я признался, что не знаю, о чем он говорит.
– Масонская ложа, в которой состоят практически все члены нашего клуба, – с добродушным видом пояснил Джимбо. – Я с удовольствием буду рекомендовать тебя. Таковы правила ложи, тебе необходимо заручиться рекомендацией брата до третьей ступени.
Видимо, на моем лице читалось столь явное непонимание, что Джимбо добродушно отмахнулся, сказав, что он всегда плохо объяснял.
Следующим вечером я был введен старым университетским товарищем в клуб. Клуб располагался в большом здании в центральной части Лондона, стоявшем практически прямо напротив Тауэра. Как мне пояснил Джимбо, тут же проводились собрания ложи, полное название которой было «Великая английская объединенная ложа старых франкмасонов». Здесь я, к своему удивлению, встретил многих выпускников Оксфорда, которые ранее присутствовали на собраниях Малого и Большого оксфордских клубов. Некоторые из них были свидетелями несчастной смерти Руфуса и торжественной порки итонца. Боже, как давно это было. Теперь все они изменились, но неизменным осталось отношение ко мне. Как и говорил сэр Джордж Мюррей-младший, они все восхищались мной. Едва я переступил порог клуба, как с многих кресел раздались приветственные возгласы, выражавшие радость оттого, что я имел честь посетить клуб. Пожилые члены клуба с вниманием отнеслись к моей просьбе войти в состав клуба. Видимо, здесь считалось, что, становясь членом клуба, ты одновременно вступаешь в ложу. Джимбо, который теперь занимал ответственное место в министерстве иностранных дел, и это при его-то интеллекте, своим наглядным примером доказывал важность подобного шага для дальнейшего карьерного продвижения. Что ж, я был принят в клуб, а через неделю прошел обряд посвящения. Это было весьма волнующе, кроме того, я пару раз ощутил во время инициации страх, а стало быть, и удовольствие от окончания обряда.
Итак, теперь весь мой день был расписан, словно бы я был не человеком, а автоматом, вроде тех, которые стоят теперь в аптеках на прилавках и куда продавцы прячут деньги, вырученные от продажи лекарств. Днем я усердно штудировал медицину и анатомию, посещая лекции и морги, вечер проводил в клубе, а ночью отправлялся с приятелями, сэром Джорджем Мюрреем-младшим и Малышом Саймоном, развлекаться в театры или же на балы, которые королева Виктория, чрезвычайно любящая танцевать, открывала чуть не каждую неделю.
* * *
Вечером сэр Джордж Мюррей-младший, как мы и условились заранее, заехал за мной в своей карете, совсем недавно приобретенной, которой он чрезвычайно гордился, точно так же, как я гордился только что обставленным особняком. Я уже ждал его появления, одетый, как это и предписывалось ритуалом, в обычные брюки и широкую льняную рубаху белоснежного цвета с открытым воротом. Рубаха, заправленная в брюки, была перевязана ярко-красным поясом. Кроме того, в руках я имел сложенный фартук и нарукавники, символы вольных каменщиков.
Оглядев меня с ног до головы, Джимбо, сам одетый, словно денди, в прекрасную фрачную пару, с таким же, как у меня, красным поясом, подчеркивающим его тонкую талию, и венчавшей манишку белой бабочкой, удовлетворенно кивнул головой. Я завернулся в широкий плащ, и мы, усевшись в карету, отправились на мое первое собрание братства вольных каменщиков.
Подъехав к зданию и выйдя из кареты, Джимбо направился не к главному входу, через который мы обычно заходили в клуб, а к неприметной дверце, что находилась в торце дома. Подойдя к дверце и еще раз оглядев меня с ног до головы, Мюррей-младший громко хмыкнул и, взяв в руку бронзовый молоток, висевший у двери, три раза несильно стукнул. Из-за дверцы тотчас же раздался глухой голос:
– Кто просится войти?
– Открой, брат-привратник, – сказал Джимбо. – Это брат Джордж.
– Кто просится с тобой, брат Джордж?
– Новоприбывший Джек. Архитектор знает о его просьбе.
Дверца раскрылась, пропуская нас в полумрак длинного коридора, уходившего в подвал здания клуба. Мы с Джимбо медленно двигались следом за братом-привратником, который шел впереди, высоко держа над головой горящий фонарь, освещавший путь. Я огляделся. Стены коридора были разрисованы на манер египетских пирамид множеством иероглифов и картинами, изображавшими смерть фараона, изготовление мумии, ритуальное путешествие души фараона в царство Осириса и подземный суд, на котором судилась душа. Боги с головами крокодила и птицы вели душу в подземное царство, где над ней совершался суд с непременным взвешиванием на огромных весах, на одну чашу которых садилась душа умершего, а на другую жуткие египетские боги клали плохие дела, совершенные фараоном при жизни. Если чаша с плохими делами перевешивала чашу с сидящей душой, то фараона ждал ад. Я догадался, что наше путешествие олицетворяет спуск к центру земли. Словно в подтверждение моих мыслей откуда-то сверху раздался утробный голос:
– Кто спускается в подземный мир, брат-привратник?
– Брат Джордж и новоприбывший Джек, – сказал брат-привратник.
– Что ищет новоприбывший?
– Он ищет истину.
– Что ждет новоприбывшего?
– Его ждет смерть, – зловеще заявил брат-привратник.
Как мне показалось, мы спустились довольно-таки глубоко, шли мы чрезвычайно медленно, поэтому ощущение времени у меня притупилось. Наконец вдали показался свет, который, как я рассмотрел, подходя все ближе, шел от точно такого же фонаря, что нес в руках брат-привратник, укрепленного над большой двухстворчатой дверью. Подойдя к двери, брат-привратник остановился и выразительно взглянул на Джимбо. Мой университетский товарищ быстрым движением накинул на себя фартук, натянул нарукавники, а затем повязал мне на глаза повязку.
– Сейчас ты умрешь, новоприбывший, – сообщил мне на ухо брат-привратник и раскрыл двери.
Мне в нос ударил тяжелый аромат множества горевших курильниц с ладаном. Джимбо, крепко держа меня за руку, ввел в комнату.
– Кто сей неофит, пришедший к нам из южных ворот? – услышал я голос над собой.
– Это новоприбывший Джек, желающий пройти посвящение.
– Убейте же его для его же блага! – раздался надо мной грозный голос.
И тотчас множество жал уткнулось в мое тело со всех сторон. Я оказался в круге нацеленных в меня шпаг.
– Он умер? – раздался голос сверху.
– Да, архитектор, – услышал я рядом голос Джимбо.
– Кладите неофита в гроб.
Шпаги тотчас убрались, и чьи-то руки заботливо уложили меня на спину. Тело мое накрыли тряпицей, служившей, по всей видимости, саваном. Затем незнакомый голос зачитал краткую историю Хирама, которую все знают, поэтому я не буду приводить ее здесь. После меня вновь поставили на ноги.
– Неофит, – раздался тот же голос, – тебе надобно встать в центре ложи, преклонить колено и вознести молитву.
После того как я все исполнил, голос продолжил:
– Да пребудет имя твое, Создатель, залогом святости сего собрания. Убогий соискатель, во тьме пребывающий, он явился в это место по доброй воле.
Услышав последнюю фразу, я подхватил:
– Я жажду причаститься тайн и даров высоких.
– На кого уповаешь ты всей душою в час тяжкий?
– На Создателя, – ответил я.
– Произнеси же слова клятвы, – потребовал невидимый незнакомец.
– Клянусь хранить тайны Братства. А если я нарушу тайну Братства, да перережут горло мое, да вырвут грешный мой язык, да средь песков похоронят тело мое, словно пса безродного! – громко воскликнул я слова заранее заученной клятвы, которую за день до этого события передал мне Джордж.
– Новый брат наш да узрит свет! – крикнул незнакомец, срывая с моих глаз повязку.
Я огляделся. Я стоял в центре большого круглого зала, поддерживаемого двенадцатью колоннами. Кругом у стен стояли удобные кресла, в которых сидели братья-масоны, хлопающие мне, своему новоиспеченному брату. Я огляделся и улыбнулся. Почти все братья были мне уже знакомы по клубу, многих я также встречал на великосветских балах, а с некоторыми из них учился в Оксфорде.
С этого момента дела мои резко пошли в гору. Так как я имел сильную тягу к медицине, то вскоре обогнал всех других слушателей. Преподаватели стали выделять меня и, видя подобное стремление к познаниям, старались заниматься со мной более остальных. Мой титул нисколько не смущал их в занятиях, мне прочили блестящее медицинское будущее.
В светской жизни я также преуспел. Вскоре я заделался настоящим денди и заблистал, подобно ночным звездам на небосводе, таким же ярким и холодным, как я, в лучших салонах Лондона, чьи хозяева наперебой старались заполучить меня к себе, так как мое присутствие гарантировало изысканность и блеск их собранию.
Так проводил я свои дни и ночи, развлекаясь и изучая науки и безумно скучая при этом. Моему сплину было только одно объяснение. Во всех этих развлечениях я, чья натура хищника требовала возбуждения, этого возбуждения не получал в размеренной жизни.
К описываемому мной времени викторианство достигло своего апогея. Чопорность, чванство и ханжество блистали во всей своей красе. Во всех салонах, на балах и раутах только и говорили что о каком-то божественном предначертании, способном преобразовать человечество в приближающемся веке, отмеченном двумя десятками, а стало быть, являвшимся, согласно вновь открытому еврейскому учению о числах – Каббале, совершенной единицей. Вся эта мистика вперемежку со спиритическими сеансами и чопорно ханжеским поминанием имени божьего настолько опротивело мне, что если бы не страстное изучение медицины, к которой я имел призвание, то, честное слово, я бы все бросил и вновь уехал на Восток. Все вокруг казалось мне скучным и приторным. Если сравнить ощущение от тех пустых и безрадостных лет, то наиболее понятным может быть положение, когда после разнообразной и вкусной пищи человек вдруг начинает постоянно есть только шоколад и пить одно лишь какао: какао утром, какао днем, какао вечером. К концу дня от подобной диеты вкус сладкого уже настолько противен, что радуешься любому острому или соленому блюду, пусть и приготовленному без особых изысков. На такой диете оказался я, вернувшись из путешествия по Востоку, этому раю эротических гурманов, и оказавшись в шоколадном Лондоне. Кругом меня окружала викторианская чопорность и ни тени эротики. Вообще по прошествии лет это время кажется мне самым скучным и тоскливым в моей жизни.
Случай спас меня от пагубного сплина. Все произошло настолько неожиданно, что я до сих пор поражаюсь, насколько неожиданными путями судьба вела меня к цели.
Однажды после клуба я отправился в театр, дабы хоть как-то скрасить скучный вечер. Было, кажется, еще что-то около десяти вечера, когда я вошел в свою ложу. Давали, как всегда, Шекспира. С тех самых пор как Сара Бернар открыла миру леди Макбет и Джульетту, везде только и ставили нашего прославленного драматурга. Бросив взгляд в сторону сцены, я стал лениво оглядывать соседние ложи, в которых сидели преимущественно все те же лица, которые я видел из раза в раз во время спектаклей. Неожиданно меня привлек молодой человек примерно одного со мной возраста, сидевший в ложе прямо напротив меня и со столь же ленивым выражением лица оглядывавший присутствующих. Заметив, что я смотрю в его сторону, он изящно поклонился. Я счел должным поклониться в ответ. Тут, заметив на моем мизинце правой руки перстень, молодой человек постучал указательным пальцем по точно такому же перстню, украшавшему его мизинец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24